butterfly.

      Потолок был идеально ровным, белым с серым оттенком — выбор матери. Пару лет назад они делали ремонт в спальне и в гостиной. Тогда их материальное состояние было намного лучше. Отец получал столько же, но и цены были другие, ниже. Мама шиковала и ходила с высоко задранным подбородком. Может, она не была самой обеспеченной женой, хоть и могла купить почти всё желаемое, а желала она не так много, как могло показаться, но была замужем за интеллигентным, уважаемым и известным профессором. Редкость, диковинка, вызывающая восхищение в глазах окружающих, а вопросы и внимание ей нравились. Блистала звездой, будучи невестой на выданье, и не потеряла огонь после снятия свадебного платья.              У роскошной Эдит было множество поклонников. Богатые, умные, знатные, но отец с добрыми глазами и лицом, покоренный наукой, часами рассуждавший о всяких теоремах и формулах на их свиданиях, робеющий при разговорах о чувствах, каким-то чудным образом нашел путь к сердцу, замотанному защитой, как клубок с нитками. Юная Эдит никого близко не подпускала, кокетничала, смеялась, увиливала от предложений, пока не появился Исаак или, как она его прозвала, «мой смышлёный». Так яркая звездочка и оказалась в руках старательного и очень бережливого ученого. Теперь у него было две цели в жизни: изучать науку и хранить свою любимую.              Элизабет никогда не была такой же уверенной, как мать. Александрина на Эдит в этом плане походила больше: выделяющаяся алая роза с пышным бутоном и запоминающимся на десятки лет ароматом. Она не боялась стоять за себя, с такой же упрямой мамой частенько происходили нешуточные перепалки. Отец к ним не совался, сбегал молча, прячась за газеткой или уводя сына якобы заниматься. Элизабет не сильно от него отличалась, тоже пряталась или кротко сидела в углу подальше.              Она никогда не была конфликтным человеком и делала всё, чтобы избежать прямого словесного столкновения. И в большинстве случаев Лилибет свой характер принимала и хвалила. Никому не была нужна проблемная жена-скандалистка. Но у такой вот покладистости были и свои минусы, которые девушка осознавала ещё с малого возраста. Она не могла сама встать на свою защиту. Бывало, во время походов по лавкам, ей могли нагрубить продавщицы, вставшие не с той ноги или получившие от мужа с утреца. Экономки тогда рядом, как назло, не оказывалось. И потому девушка с круглыми глазами и приоткрытым ртом смотрела, точно вонявшая мертвая рыба на прилавке, на яростных женщин или мужчин (последние были в стократ страшнее). Девчушка от смятения и пошевелиться не могла. Благо, рано или поздно поспевала экономка, знавшая, как угомонить злобу уличных торговцев, и, быстро их приструнив, она уводила подопечную.              Всё время у неё были защитники, и Лилибет надеялась, что будущий муж им тоже окажется. Учиться защищать себя самостоятельно в её планы не входило. У неё были другие заботы. Свадьба подступала стремительно. Оставалась неделя. Платье было куплено, дороже, чем она рассчитывала благодаря тому же Альфреду. Такое красивое, молочного оттенка с фатой и кружевными митенками. Она примеряла его несколько раз по ночам в тайне, аккуратно, не шумя. Ходила у зеркала, вертелась, красовалась и представляла реакцию жениха, когда он увидит её под хупой. Он тут же поймет, что не ошибся, все его сомнения, если они и были, развеются. Альфред будет очарован. Обязательно. И они будут жить долго и счастливо, даже после смерти.              — Дорогая, — после скрипа двери послышался голос матери, — чем ты занимаешься?              Лилибет резко поднялась. В глазах потемнело ненадолго. Мать прошла в комнату и села на кровать сестры, которую на днях Элизабет подумала сдвинуть, чтобы создать в комнате уют, но быстро поняла, что усилия ни к чему. Ей тоже скоро покидать дом. Она и вещи потихоньку стала складывать в чемоданы.              — Отдыхаю вот, — Элизабет поправила волосы, — что-то случилось? Хочешь выйти прогуляться?              — Нет, милая, — мать как-то угловато улыбнулась, и Лилибет насторожилась. Эдит Блюм казалась мягкой, пальчиками разглаживая юбку. Она редко пребывала в таком воздушном состоянии, когда тратила чересчур много денег на платья и украшения и говорила об этом мужу, когда сообщала неприятные новости, так она сообщила, что бабушка умерла. — Я пришла с тобой пообщаться.              — О чем, мама?              — О свадьбе. О твоем муже. Ты скоро станешь женой. Это лишь кажется легкой задачей, но она трудная, отнимает много сил и времени. Я говорю не только о заботе о доме, вещах, детях, но и заботе о муже. Супружеский долг, он… — она вздохнула и почесала над губой, неловко отводя глаза.              Лилибет покраснела и опустила взгляд, когда поняла, что мать собирается говорить с ней о том, что происходит на супружеском ложе. Этого она не желала слушать, не от матери.              — Мама, тебе не стоит говорить об этом. Та женщина из общины, которую ты приглашала, миссис Беновитц, просветила нас.              К ним приходила старая, строгая вдова с недовольным морщинистым бледным лицом и узкими губами. Рабанит. Жутко религиозная женщина. Она занималась просвещением юных еврейских девушек перед свадьбой. Все семьи были обязаны приглашать её — негласное правило, традиция, льстившая уважаемой вдове, взявшаяся неоткуда, — иначе на тебя смотрели косо. Она рассказала о важных обрядах, правилах брачной ночи, да и всех последующих ночей. Конечно, Александрина не собиралась соблюдать традиции (её муж не был евреем), но она высидела разговор по просьбе отца. После того, как женщина ушла, Дрина высмеяла наставления, сказала, что «грязных женщин» не существует (и неважно истекают они кровью или нет) и объяснила сестре, как все проходит у «нормальных людей». Лилибет была поражена деталями, которые откуда-то знала Дрина, а потом вспомнила, как хорошо та общалась со своей соседкой-одногодкой по прозвищу Голди. Голди вышла замуж и, видимо, раскрыла Александрине интимные тайны брака.              — Точно? Ничего не стоит прояснить? — Эдит самой было неловко. Нечасто такое случалось.              — Всё в порядке. Правда, мама.              — Хорошо, я рада, что ты всё уяснила. Хотя, возможно, тебе оно не понадобится. Твой отец, например, не настаивал на четком соблюдении правил, славу Всевышнему. Ну что я тебе говорю? Ты сама видишь. Не знаю, как будет вести себя Соломонс. Его мать говорит, что он не будет заставлять тебя выполнять все эти ритуалы. Он сам не большой фанат ограничений. Что ж, по нему видно, — она ухмыльнулась и встала.              Элизабет спрятала глаза и покачала головой, улыбаясь. Эдит ещё не смирилась с выбранной ею партией. Вода камень точит. Со временем она примет. Увидит, как дочь счастлива, и примет.              — Мы с ним справимся. Найдем баланс, как вы с отцом. — Элизабет расплылась в успокаивающей улыбке, а затем добавила: — он — хороший.              — Ладно, я пойду. — Миссис Блюм хитро и таинственно приподняла уголок губ, а секундой позже вдруг замерла. — Ах да, Лавиния собиралась за овощами на Камден-стрит. Не хочешь навестить жениха?              — Конечно! — девушка подскочила. — Спасибо, что сказала. Я соберусь и побегу. Попроси Лавинию подождать, пожалуйста.              — Не торопись, детка. — Эдит ласково коснулась щеки дочери, скользнула пальчиками к подбородку и приподняла. — Только пару минут назад она пила чай на кухне.              Мать понимающе улыбнулась, глядя на влюбленную дочь, и покинула комнату, прикрывав дверь.              Стоило Эдит исчезнуть, как Элизабет подбежала к зеркалу. Она поправила взбунтовавшиеся кудри, пригладила их, намазала указательным пальцем губы тонким слоем помады (подарок Дрины), всегда боялась переборщить. И вся воодушевленная, схватив шляпку с широкими полями, побежала вниз в летнем легком платьице бледно-оливкового цвета с поясом более темного оттенка. Вприпрыжку девушка спустилась по лестнице и тут же наткнулась на экономку с корзинкой в руках.              — Вот и ты, — Лавиния улыбнулась. Влюбленная Лилибет во всех пробуждала глупую восхищенную улыбку, когда такое же настроение старшей сестры вызывало удивление и замешательство.              — Я готова. — Элизабет задрала носик. — Мы дойдем до Камден-Стрит, я отправлюсь в пекарню, а ты по делам. Зайдешь за мной, когда закончишь? Только не спеши.              — Конечно. Как обычно.              Лавиния взяла подопечную под руку и повела на улицу, заполненную солнечным светом. Тенек в жарком конце мая можно было найти только в узких переулочках между домов. Несколько раз, тяжело вздыхая, Элизабет касалась своего влажного лба и ругала себя за то, что не взяла с собой зонтик матери с кружевной отделкой. Поля шляпки не помогали спрятаться в тени. Она боялась, что волосы намокнут, и она предстанет перед своим женихом покрасневшей, потной лягушкой с прилипшими прядями, потому усердно махала правой рукой у лица.              На углу Бонни-стрит они с экономкой расстались. Лавиния пообещала дать пятнадцать минут — минимум, и направилась к магазину. Элизабет не спеша пошла в лавку будущего мужа, хотела проветриться, подсохнуть. Сделала небольшой крюк, подсушила личико платочком и вернулась к двери, открыла ту и вошла. Лучи проникали через окно и падали на пол перед мужчиной, не в силах достать его, прячущегося в тени. Альфред, стоя за прилавком, пересчитывал деньги. Не сосчитать сколько раз она ловила его за этим занятием и задумывалась, что, возможно, бумажек на самом деле больше, чем казалось. Никто не знал. Даже его мать. Она прямо это заявила во время одного из их разговоров тет-а-тет. Миссис Соломонс любила к ним заходить. На прошлой неделе она дважды заявлялась к ним, перед этим сообщив о визите в записке, принесенной мальчиком. Мама к ним присоединилась, пила чай, и они, порою забывая о невесте в комнате, обменивались новостями и слухами весьма деликатно, аккуратно.              — Здравствуйте, мистер Соломонс, — пройдя полки, она подошла к мужчине, улыбаясь не слишком настырно.              — Элизабет, — подняв голову, произнес Альфред почти безэмоционально. — Что ты тут делаешь?              Светлые бровки девушки непроизвольно сдвинулись.              — Я зашла поздороваться. Лавиния, наша экономка, если помните, пришла за овощами, а я решила составить ей компанию и заодно к вам заглянуть. Здравствуйте.              Улыбка окрасило юное личико, но ненадолго.              — Понятно.              Он тяжело и протяжно вздохнул, уставился на бумажки в руке отстраненно, будто её вовсе не было рядом. Мгновение Лилибет показалось вечностью. Она поняла: Альфред размышлял, будто принимал решение.              — Айла и Фрея по горло в работе. Им не стоит мешать. — Закрыл проход на кухню первым делом. Он сложил деньги и спрятал в карман вместе с пальцами. За ним закрылся проход к прикосновениям. Кирпичик за кирпичиком, он в крепости. — Мне надо идти. — Маленькая невинная ложь. Подумаешь. У него не было настроения. — У меня нет времени на болтовню.              Последнее слово он будто выплюнул, так и не подняв на неё взгляд, словно сам стыдился того, что слетело с его языка. Долго или коротко Лилибет смотрела на него с бледным лицом, замерла, как вода зимой и обратилась в сосульку. Он не обращал на неё внимание, усом не повел, не шевельнулся, разглядывая теперь уже монетки на столе. Хоть и грязные, для него они сияли ярче, чем она, чем сами звезды.              Не первый раз он вел себя подобным образом, не в первый раз обращал взор на что-то другое, будто прятался от неё за стеной. Всегда находилось нечто важнее её присутствия, голоса, глаз, касаний. Она говорит, листы шелестят, монетки звенят, дождь льется.              Он всегда был холоднее других: ни ласки, ни лишнего нежного слова, редкая пылкая тактильность, словно кипящая в нем и вырывающаяся наружу рядом с ней одним метким залпом, но теперь даже это исчезло, испарилось. Перед ней стояла серая каменная статуя с трещинами и стеклянным взглядом и высасывала из неё всё живое и радостное.              — Ладно. — Элизабет отшатнулась от повеявшего холода, как от удара. — Простите. Я пойду.              Она развернулась и, стискивая кулаки, впиваясь короткими ноготками в потные ладони, вышла из лавки, едва ли не срываясь на бег. Соломонс ничего не успел сказать или не захотел. Лилибет не желала показать обиду, страх, не хотела показаться резкой. Она должна была оставаться мягкой, доброй, понимающей. Таковой ведь должна быть жена. У неё не было права на ошибку.              Он занят, говорила себе девушка, вдыхая теплый воздух, работает, рук не покладая, устал или случилось что-то. Ты просто под руку попалась, Лилибет, не расстраивайся, продолжала она, он успокоится, извинится, объяснится. Не больно её утешения успокаивали, не больно помогали неразговорчивость и закрытость жениха, которому было несвойственно лишний раз шевельнуть языком. Слезы на глаза навернулись, так и скатились по розовым от стыда щекам. От того она покраснела пуще прежнего, лицо ручками прикрыла и побежала подальше от народа, дабы никого невзначай не встретить. Объясняться придется, а этого делать не хотелось, она и не намеревалась. Из дома ссор не выносят — это их дела с мужем. Только они могут их решать.              Но как решить, если он отталкивает её? Неужели в дни, когда небо будет затянуто тучами, облаками, он будет скрываться и молчать? Так дело быстро дойдет до раздельных комнат, кроватей, ужинов наедине со свечой, адюльтеров и сплетен за спиной. Жестокий и холодный конец. Она не выдержит такое испытание, убьет себя изнутри, побледнеет, похудеет и запрется ото всех в комнате в компании сомнений и обид. Вдова при живом муже.              Элизабет было страшно.              Отец спросил её на днях: «Сделает ли он тебя счастливой, Лилибет?». Она, ни капли не сомневаясь, ответила: «Да, па». Может, Лилибет слишком поспешила? Бросилась в колодец желаний, не узнав, что таится на дне? Попалась в красивую ловушку из кружев и красиво меблированных комнат.                            Альфред сидел на стуле рядом с прилавком. Лодыжка одной ноги покоилась на колене другой. Он сминал в руках бумажки, что получил от последней покупательницы. Прошло минут пять после её ухода. Сегодня вообще было немного посетителей, мог остаться дома, поспать после вчерашних ночных разборок (синяки под рубашкой ещё побаливали и из алых пятен превращались в пурпурные) и попросить помочь Далию, его дальнюю родственницу по матери. Та соглашалась почти на любую работу. Муж у неё был безответственный болван с огромной любовью к ставкам и таким же по величине равнодушием к своим же детям. Магдалина взяла их под свое крыло, Алфи помогал, когда мог, когда просила или намекала мать.              — Здравствуйте, мистер Соломонс, — послышался радостный женский голос.              Альфред устало поднял глаза и безэмоционально уставился на посетительницу. Вот ещё одна гостья из дома Блюмов. Лавиния. Экономка. Ещё один цербер, оберегающий Элизабет от чрезмерного сближения с женихом, только мягче, чем мать. Лавиния деликатно отворачивалась, когда его руки скользили по спине Лилибет, когда губы касались щеки, но лишь на считанные секунды, чтобы они могли отпрянуть и привести себя в подобающий вид.              — Здравствуйте, — он спрятал деньги в карман, но встать не удосужился.              — Элизабет снова на кухне мешается? Можете её позвать? Нам домой пора. Хочу с ней к обеду пирог сделать с яблоками. Побаловать перед отъездом. — Говорила женщина искренне, радовалась за Лилибет. Одобрила ли она его кандидатуру или смирилась с решением любимой подопечной?              — Элизабет ушла.              — Как? Куда? — женщина всполошилась. Глаза округлились. Альфред мог поклясться, что стук сердца стал громче и чаще раздаваться в помещении.              — Домой, полагаю.              — Так быстро… странно. — Лавиния опустила взгляд, тот задумчиво проскользнул по полу и вернулся к нему. — Она ничего не сказала?              — Нет. Попрощалась и ушла.              — Ладно, тогда и я пойду. Может, успею её догнать. До свидания.              Альфред не удосужился попрощаться, лишь кивнул, прежде чем женщина развернулась и ушла. И тогда, неожиданно, подловив молодого мужчину в уязвимом положении, на него вдруг напала тревога, резко выпрыгнула, как прячущаяся в тени угла змея, укусила и впрыснула в кровь опасный отравляющий яд волнения. Элизабет не дозволялось ходить одной. Не только из-за приличий, но и из-за безопасности. Район, конечно, у них был неплохой, хороший, почти все друг друга знали. Однако на пейзаже без темного пятна не обойтись. Шатались тут и пьяницы, и проходимцы разные, итальяшки поглазеть на дам любили и руки распускали. Они могли бы кинуть мерзкий взгляд на его невинную невесту, послушались бы шепота дьявола на плече, захотели бы прикоснуться грязными руками к её чистой коже.              Альфред подскочил на ноги и рукой схватился за край стола. Костяшки побелели. Мышцы напряглись. Глаза уперлись в деревяшки под ногами, но видели лишь сбегающую по ступеням блондинку, в страхе оборачивающуюся за спину, дабы проверить близко ли погоня. Они близко, кричит голос в её голове, а ты совсем одна.              Он снова осел на стул и схватился за голову, жмуря глаза. Эти дурацкие видения. Видения будущего, его догадки, предположения, возможное развитие событий не давали ему спать, тиранили голову болями, заставляли ворочаться на пропитанных потом простынях, планировать и перепланировать свои действия, просчитывать каждый шаг и последствия. А тут он так просто бросил слово, не подумал, хлопнул дверью, ударил своим холодным ветром и не подумал ни секунды.              Нет. Он отказывался верить в то, что после их нелепого короткого разговора, разумная девушка не пойдет домой, свернет с пути и выкинет что-то неожиданное. Вряд ли Лилибет была способна на такое. Наверное, вряд ли… он не был уверен до конца. Но всё же нашел в себе силы собраться и утопить тревогу в водах разумных доводов и соображений. Лавиния поймает её по дороге или встретит уже дома, напоит чаем и накормит яблочным пирогом. Всё будет хорошо, повторил он и благополучно забыл тревожный эпизод на час или два.              Небо покрылось темно-фиолетовыми полосами, на горизонте алел яркий закат, переливающийся огненными и золотыми цветами; с другой стороны зарождались тучи, стремящиеся в сторону города. Ни намека на звездное полотно. Только вороны черными пятнами пролетали над головами. Поднялся нехилый ветер и трепал верхушки деревьев. Улицы опустели, охолодели. Зажегся свет в окнах.              Вспомнил про свои угнетения Альфред, когда бледная Лавиния с краснеющими глазами преступила порог лавки без корзинки и встала перед ним неприкаянным приведением. Он выпрямился и сделался серьезным, выпятил грудь, будто был готов принять удар. А Лавиния была готова его нанести.              — Нет… мистер Соломонс, нет нашей девочки! Ни дома нет, ни в лавках нет. Потерялась! Забрали! — в разнобой затараторила экономка, а затем и вовсе разрыдалась, закрыла лицо руками и стала хрипеть непонятные выражения.              Альфред подлетел к ней и схватил за руки, открывая мокрый лик. Жажда. Его терзала дикая жажда узнать, что произошло, и страх. Экономка пыталась говорить, но выходило что-то неразборчивое.              — Прекратите рыдать! Объясните, что произошло. Соберитесь. Вы же за помощью пришли, так говорите, иначе смысла от ваших стенаний не будет! — говорил он громко и яростно. Полки сотрясались. Айла и Фрея замолкли и прислушались к разговору за стеной.              Лавиния, дрогнув, резко вдохнула и сглотнула ком в горле.              — После вас, мистер Соломонс, я пошла домой. — Глотая слезы, женщина начала свой рассказ. — Думала, там найду Лилибет. Прихожу, а миссис Блюм говорит, она не возвращалась. Я продукты оставила и пошла обратно, думала, встречу по пути, приведу, вместе начнем готовить. Она хотела попрактиковаться в выпечке, хотела после свадьбы сама печь, чтобы вас радовать. Я ходила, ходила, её не нашла и вернулась. Дома её опять не оказалось. Тогда я миссис Блюм всё и выложила. Она так испугалась, вскочила и побежала дочь искать. Я за ней. Искали час. Не нашли. Вернулись, а её всё нет. Миссис Блюм мальчика к мужу отправила, он должен скоро приехать… Элизабет ни за что бы не ушла, не предупредив. Девочка она у нас заботливая. Так волновать не станет.              — Где сейчас миссис Блюм?              — Ищет у соседей, спрашивает, может, видел кто. Я к вам прибежала за помощью. Мы не знаем, что делать… — она снова заплакала. — Что же с ней могло случиться? Не понимаю…              Он не дышал. Не мог. Не когда слушал к чему, это было несомненно, привели его легкомыслие и неспособность себя сдержать. С первым тяжелым вздохом вместе с воздухом легкие наполнились виной. Ушла, потерялась, схватили, забрали, исчезла… Столько вариантов, один хуже другого.              — … как в землю провалилась, мистер Соломонс, — руки женщины вцепились в его рубашку.              Придя в себя от чужого касания, Альфред отдернул пальцы, чем ошарашил женщину ещё больше.              — Прошу, успокойтесь. Проливая слезы, вы ничем Элизабет не поможете. Выпейте воды на кухне, скажите Айле встать за прилавок и потом самой закрыть лавку, но не уходить, меня ждать, а затем отыщите миссис Блюм и идите домой. Кто-то должен быть там, если Элизабет вернется. Понятно?              — Но мы можем искать…              — Нет! Сделайте, что я вам сказал. Остальным займусь я. Понятно?! — Лавиния кивнула. — Идите. Бегом.              Он подтолкнул женщину к кухне, а сам взял шляпу и пальто, что больше служили опознавательным камуфляжем, чем предметом гардероба, и вышел.              На улице пахло сыростью. Собирался дождь. Ветер проникал под ткань и щекотал молоденькие кости, которые познали ни одну драку, ни раз сломались, ни раз срослись.              Он прошел лавку и углубился в переулок с тупиком. Там дальше был паб с кривой вывеской, в котором проводили время его парни и мужики, что были не прочь подзаработать. У него для этих людей молодых и старых, пьяных и ещё стоявших на ногах было интересное предложение. Ногой он пнул дверь. Та раскрылась и ударилась о стену. Такой вход никого не впечатлил, каждый второй сюда входил с подобным настроем. Посетители даже не обернулись. Альфред с бесстрастным выражением лица оглядел комнату исподлобья, положил большой и указательный пальцы к нижней губе и свистнул. В помещении воцарилась тишина. Он выпрямился.              — Джентльмены, — кто-то усмехнулся, услышав обращение. Альфред пронзил старикашку недовольным взглядом, тот замолк. — У меня для вас есть работа. Плачу пятьдесят фунтов. — Мужчины — кто недоверчиво уставился, кто присвистнул — заинтересовались. — Найдите мне девушку. Светлая с голубыми глазами, молодая, в зеленом платье. Зовут Элизабет или Лилибет. Кто приведет её первым, получит награду. Но если хоть один волос упадет с её светлой головы — не видать вам ни куша, ни завтрашнего дня. Понятно?! — те, кто готов был взяться за негрязную работу, (их было большинство) кивнули. — Бегом!              Толпа мужчин горошком посыпалась по улице в разные стороны, проходя мимо Соломонса. Сам он на поиски не спешил. Ему нужно было сделать то, что он должен был сделать раньше, подумать. Конечно, он бы мог носиться сломя голову по району и за его пределами, но Элизабет так найти вряд ли удастся.              Намеренно охладив рассудок, Альфред принялся размышлять о том, куда могла подеваться его невеста. Украсть с людной улицы средь бела дня её бы не смогли, не подняв криков и шуму, а вот сама сбежать она вполне могла бы, думал Алфи, несмотря на слова экономки. Только вот куда? Логичнее в расстроенных чувствах было бы пойти домой. Не там ли она чувствовала себя в тепле и безопасности? Разве что она не хотела показывать матери и экономке свои чувства. Конечно, Лилибет бы не стала их беспокоить. Она бы спряталась. Только вот где? Вопрос оставался открытым.              После того, что он сделал, Элизабет, вероятнее всего, пожелала быть подальше от жениха (если она, конечно, ещё его таковым считала). Он прокрутил моменты с их встречами: кафе, которое уже закрылось, их гостиная, там её точно не было, подруг у неё не имелось (она никого не упоминала), кроме сестры, а та отдыхала на континенте в сладком медовом приключении со своим неприлично богатым мужем, в голове оставался только парк, гигантский парк с множеством дорожек, темный, идеальный для пряток и сокрытия грязного дельца. Вечером и ночью там прогуливались далеко не безобидные дамочки в красивых платьицах и не джентльмены, готовые помочь попавшей в беде. Ему нужно было спешить. Любимых мест у Элизабет было достаточно, осталось их лишь проверить. Задача непростая. Темнота и плохое знание парка ему не помогали, но делать было нечего.              Он зашел в лавку. Лавинии там уже не было, отправилась домой. Альфред наказал Айле сидеть в лавке (за дополнительную плату) и ждать новостей о Элизабет. Если её приведут, сказал он, сразу же посылай за мной и жди, денег не давай, если Элизабет найдется раньше, я пришлю мальчика и сможешь уйти домой, рассчитаемся завтра. Айла кивнула и послушно села за прилавок. Он же стремительно направился к Риджентс-парку. По неосвещенной тропинке, вглядываясь в кусты и деревья, ища светлое пятно, он продвигался. Он не пытался её звать. Это возымеет обратный эффект. Элизабет убежит, если услышит голос обидчика. Он того не желал, потому крался и вглядывался.              Альфред проверил пионарий, беседки, лужайки у канала, обошел их все, проверил за каждым стволом, кустом и направился в самое дальнее место, к каменному мосту и скоплению ив, покрывающих часть зеленых вод. Элизабет говорила, там её сестра любила миловаться со своим женихом, там и они миловались. Он ненавидел это слово. Зачем так услащать поцелуи? У них и так был слишком нежный тошнотворный оттенок. Где-то в дебрях души всё ещё бурчал зеленый мальчишка, который не признавал влияние женского пола на себя.              Светлое платьице прогляделось через густые ветви. Альфред замер и аккуратно, стараясь не шуметь, отодвинул листья. Элизабет сидела на скамье, опустив голову, ладошками держась за деревяшки, и что-то бормотала. Её тихий шепот потерялся на фоне звуков природы. Капли зашуршали над головой и стали бить по листочкам. Синие тучи сокрыли небо. Альфред тут же проник под завес, засунув руки в карманы брюк, сдерживая победную улыбку. Он знает её достаточно, чтобы найти в Камдене.              — Упорхала бабочка, спряталась и всю семью свела с ума, — произнес Соломонс спокойнее, чем ожидал.              — Ой! — Лилибет подскочила и пальчиками, красными и подрагивающими, прикрыла раскрытой ротик. Она замерзла на ветру. Он неспешно, боясь спугнуть, шел к ней.              Элизабет посмотрела на него — ярость, поразившая молодого мужчину, скользнула в голубеньких глазках — и шустро двинулась в противоположную сторону. Альфред встрепенулся, оживился и поспешил за ней, скинув безразличный лоск, наконец показав дико встревоженного жениха.              — Куда ты?              — Домой, — заявила девушка, не оборачиваясь.              — Элизабет. Подожди. Стой. — Однако девушка упорно шла к стене из листьев. Альфред топал за ней по пятам. — Там же дождь, а ты в платье… — пробормотал он и устало вздохнул.              — Мне надо спешить. Родители волнуются, вы же сами сказали. Дождик мне не помеха.              Тут она отодвинула густые ветви и оказалась лицом к лицу со стеной ливня, который до этого редкими незаметными капельками показывался под нагроможденными друг над другом ивами. Вздох разочарования слетел с её губ. Но сникать Элизабет не собиралась, она надулась и опустила голову, складывая руки на груди. Альфред впервые был не рад, что оказался прав в своих догадках. Всё-таки она была задета его поведением.              Он подошел к ней близко, но не слишком, чтобы не давить. Руки слегка приподнял, показывая их зажимавшейся девушке. Альфред не собирался касаться её без разрешения, боялся напугать.              — Поговори со мной, — попросил он мягко.              — Мне надо спешить. Вообще, говорить с вами мне не о чем, и насколько я помню, у вас нет времени на болтовню.              Альфред сжал губы и опустил голову, кивая. Да, она была права. Да, он это сказал, а теперь жалел.              — Я понимаю, вел себя недостойно, холодно. Понимаю, обидел, но я того не желал, Элизабет. И ты тут не причем. — Девушка упорно не смотрела на него. — Работа у меня сложная порою. Выматывает. Я устал и выместил усталость на тебе. — Говорил он тихо, чуть сквозь зубы, словно камень точил или тупым ножом резал. — Я прощу прощения, Лилибет.              От Элизабет не укрылось нежелание раскрываться и делиться в его тоне, но он с грехом пополам всё же сказал, объяснился, как умел, а затем и вовсе коснулся пальцами её щеки тепло и ласково, как никогда прежде, невинно, без подтекста. От удивления девушка подняла на него глаза, забыв про обиду.              — Прости, Лилибет, — сново тяжко проговорил он чуть ли не по слогам. — У меня были проблемы.              — Вы могли бы и рассказать, — сказала она ещё обиженно, но уже без былой злости.              — Ну зачем же мне тебя напрягать, Лилибет, зачем тревожить?              — Я — ваша жена! — грозно заявила она и тут же оробела от своего смелого заявления. — Почти. Мне можно и нужно доверять! — вспышка злости и обиды сменилась грустью. — Кому, если не мне?              — Причем тут доверие? Ты наверняка переживаешь из-за празднества, куда тебе ещё проблем, бабочка? Я же тебя тревожить не хочу.              Вновь это мягкое прикосновение тыльной стороной ладони по щеке и губам. Элизабет захотелось разрыдаться, хотя только часа полтора назад она закончила плакать, иссушила свой запас.              — Я хочу знать, хочу поддерживать вас, помогать, — зашептала она, беря свободную мужскую руку в свои. Обида ослабила хватку. Элизабет растаяла, впустила его. — Это больше не ваш путь и не мой, а наш. Мы должны проходить его вместе. Разве не для этого мы женимся?              Пусти меня, пусти, он слышал её мысли. Лилибет рвалась к нему за терновую ограду тела прямиком в глубины. Наверняка ожидала увидеть красивый сад, а там были дикие леса с непроходимыми болотами и шипами на ветвях. А она всё просила взглядом, касаниями, льнула. Альфред пытался. Стискивая зубы, сжимая кулаки, борясь с собственными мыслями, он пытался.              — Прости.              — Не закрывайтесь, и всё будет хорошо, — девушка расцвела в доброй улыбке, коснулась губами его щеки и крепче стиснула руку. — Я соскучилась по вам. — Добавила она шепотом, будучи на цыпочках.              — И замерзла.              Альфред ухмыльнулся, снял пальто и помог девушке одеться, игнорируя возражения, а позже и вовсе нацепил на неё старую шляпу, символично стряхнув с неё пыль, тем самым заставив девушку смеяться. Теперь её уставшие опухшие глаза искрились. Обиды остались позади. Плечи мужчины расслабились, избавились от ноши.              — Пойдем, доставим тебя домой. Родители с ума сходят. Лавиния устроила в лавке настоящий потоп.              — О, Боже! — она закрыла алое (Альфред не мог разглядеть из-за недостатка света, но точно знал) от стыда лицо руками. — Я их напугала. Они будут ругаться! Меня запрут дома.              Альфред засмеялся.              — Что?! — возмутилась девушка.              — Они запрут тебя максимум на неделю, если вообще запрут. Потом ты станешь моей женой, и у них не будет власти. А я тебя наказывать не собираюсь, — он ухмыльнулся.              — Да, — медленно проговорила она, — точно.              — А теперь прикройся плотнее, бабочка. Нам предстоит пробежка.              В следующее мгновение Альфред схватил девушку за руку и потащил в сторону выхода из парка. Они бежали под крупными сверкающими каплями, шлепая по лужам и глухо смеясь, ловя взгляды друг друга. Элизабет никогда в жизни не делала чего-то такого авантюрного. Сердце бешено стучало в ушах вместе со смехом Альфреда, грудь наполнилась неизведанным чувством радости, смешанной с легкой ноткой страха. Ноги в туфельках намокли, края платья испачкались, пальто смешно свисало с её худенького тела (она считала, что похожа на чучело огородное, и от того ей было смешнее).              Альфред крепко держал её. Сам он быстро промок. Волосы потемнели и прилипли ко лбу. Кожа блестела. Белая рубашка стала полупрозрачной и прилипала к рельефному мужскому телу. Любопытные голубые глаза, попадая на неизведанное мужское тело, с трудом отлипали. Им всё хотелось насытиться новым завораживающим зрелищем, раскрывшимся в свете фонарей и окон. Любопытство прожигало её насквозь. Не раз после откровенного разговора с сестрой она представляла себя и будущего мужа в постели, пыталась представить, как пройдёт их первая ночь. Удавалось это некрасочно и неловко. Элизабет быстро смущалась и прекращала фантазировать.              Дверь дома Блюмов была не заперта. Алфи пропустил невесту вперед и уже хотел незаметно скрыться, но Элизабет держала его крепко и уверенно завела в дом за собой.              — Мама? Папа? — пробормотала она. Два слова перевернули дом второй раз за день.              — Лилибет! — заплаканная мать, услышав знакомый голос, в считанные секунды вылетела из гостиной и накинулась на дочь с объятиями. Элизабет от неожиданности выпустила руку мужчины. — Детка, вот ты где. Ты вернулась, моя красавица.              — Прости, мама. Я ненарочно.              — Элизабет, — мягко проговорил появившийся в проеме отец, схватившись за сердце. — Тебя констебли ищут по всему городу. — Лавиния прибежала с кухни и облегченно оперлась о стену, когда увидела живую подопечную. Слёзы хлынули из её глаз водопадами.              Альфреду стало неловко.              — Я хотела зайти в лавку за ленточками и другими безделушками, — поспешно стала оправдываться Лилибет, — хотела распороть старую шляпку и перешить, но я не нашла магазин и потерялась, еле нашла парк, но потемнело, и я уже не смогла выбраться оттуда. Меня нашел мистер Соломонс и привел сюда. Простите, я не думала, что так выйдет. Я не желала вас расстраивать.              — Все в порядке, дорогая, — мать улыбнулась сквозь слёзы и поцеловала её в лоб.              Отец семейства подошел к жене, обнял её за плечи со спину и поцеловал сначала её светлую макушку, а позже и дочери.              — Пойдемте, согреем вас, чаем напоим. Лавиния, разожги камин, пожалуйста.              — Конечно, мистер Блюм, — экономка кивнула и испарилась.              — Ты прав, Исаак. Пойдемте. Нам всем необходимо успокоить нервы и отдохнуть. Мы напереживались. — Миссис Блюм повернулась к спасителю дочери, лицо её было непривычно мягким, добрым. Что-то поменялось, некардинально. Она не смотрела на него снисходительно, как делала прежде. — Альфред, вы пойдете с нами, и я не хочу слушать отговорок, не стоит пытаться увильнуть.              Он лишь побежденно кивнул, скрывая улыбку, провел руками по мокрым волосам и последовал за семьей, обнимающей дочь.