butterfly.

      Элизабет, сгорбившись, держала в руках розоватый шелковый шлейф, отливающий перламутром. Платью сестры, украшенному настоящим жемчугом, воспрещалось касаться пола или земли. По прибытии в церковь оно обязано было быть чистым и нетронутым, сиять. Вся семья — радостная, нарядная, в лучших одеждах — спешно покидала дом и выгружалась в две, приехавшие за ними машины. Отец с матерью и братом, на которого с трудом надели парадный костюм, заняли первый автомобиль, а сестры — второй. Дрина беспокоилась, что платье помнется, если она не будет лежать на заднем сидении, а сестру она взяла лишь для того, чтобы за нарядом следила.              — Не тяни, — прошипела Александрина. Она всё утро тараторила, что с ней всё в порядке, что она спокойна, но сама огрызалась и паниковала по любому поводу, — Элизабет!              — Я не тяну, я помогаю! Залезай давай! — давя смех, Лилибет старалась придать тону серьезность. Нервной сестра казалась забавной.              — Мама! — заныла Дрина и скорчила изнуренную гримасу.              — Девочки, не ссорьтесь. Не сегодня! — громко проговорила мать, забираясь в машину. — Дрина, залезай. С твоим платьем всё будет прекрасно. — Тем она закончила, помогла Натаниэлю забраться внутрь и хлопнула дверью.              — А-г-х! — старшая сестра, подобно ребенку, скорчила недовольное лицо.              Александрина наконец залезла внутрь и аккуратно улеглась на сидение. Элизабет облегченно вздохнула и опустилась рядом. Она сама была выряжена в платье персикового оттенка под стать слоенным розам со сладким терпким ароматом в свадебном букете Дрины. За пару минут поездки вся кабина наполнилась их запахом. Водитель стал чихать, сотрясая кресла и пассажиров. Старшая сестра морщилась, пока младшая хихикала, наблюдая за машиной родителей впереди.              Они остановились у церкви Святого Лаврентия. Серое угрюмое здание с башней, украшенной часами (такие она представляла, когда читала готические романы), и арочными окнами. У въезда стояли машины и толпились гости, их Элизабет признала по парадным костюмам и пёстрым платьям. Женщины в шляпках улыбались, смеялись и проходили внутрь. Александрина лежала на сиденье и выжидала. Она отказывалась вставать и показываться людям. Вообще, она желала, чтобы Уинстон увидел её первым, но это вряд ли можно было реализовать при сотне гостей, внимательно выжидающих прибытия невесты, которую большинство ещё не видело. Всем было интересно, кого многообещающий молодой человек выбрал на роль жены. Они уже перешептывались, рассуждая о еврейке из неблагополучной семьи или золотоискательнице. Дрина не показывала, что такие сплетни её задевают, но сестра знала, что та ощущала давление со стороны, ощущала нужду понравиться, отличиться, быть достойной своего будущего мужа.              — Ты волнуешься, Дрина?              — Нет. — Отрезала она, лихорадочно разглаживая платье. — Сегодня я выхожу замуж за любимого мужчину, Лилибет. Я счастлива.              Элизабет переживала за сестру, но была уверена, если кто и справится, так это она. Александрина, хоть и выглядела как безобидная лесная нимфа, была выкована из стали и отличалась упрямостью. Своей очаровательностью и приторными речами она кого угодно могла заманить в свои сети и заставить полюбить. Так вот и мать Уинстона влюбилась в невестку, хотя изначально была настроена недружелюбно. Благо, разум её и открытость помогли увидеть в Дрине сообразительную молодую девушку, искренне влюбленную в её сына. А позже она была удовлетворена и её семейством, тем более отцом профессором. Александрина в компании родителей ходила несколько раз к ним в дом в Белгравии на ужин. Мать Уинстона жила там же, в отдельных апартаментах чуть ниже по улице. Горела желанием помогать с внуками.              Когда двор церкви опустел, а мистер Блюм вернулся с разведки, Александрина наконец согласилась покинуть машину. На этот раз подол платья понес отец. А миссис Блюм, схватив сына и младшую дочь, повела их в церковь. Элизабет беззвучно ахнула, увидев витражные окна и люстры, висевшие над скамьями. Свет, проходя через цветное стекло, пятнами падал на стены и темные деревянные сиденья. Она споткнулась, заглядевшись, и шепотом получила выговор от матери. Все присутствующие мигом обратили на них взгляды. Эдит, сжав руки отпрысков покрепче, с гордо поднятым подбородком направилась по проходу к первому ряду. Безжалостная львица с чарующим оскалом. Старшая дочь тоже так умела.              На первой лавке с правой стороны для них было «зарезервировано» место. Элизабет с интересом разглядывала праздные наряды и дорогие украшения, не обращая внимания на лица и помещение прекрасное в своей простоте. Она-то ошибочно полагала, что они выберут что-то пошикарнее. Но, видимо, Дэррингтоны были скромнее, чем казались.              Они уселись и с остальными взглянули на проход. Минута, вторая. Двери распахнулись. Заиграл орган. Элизабет вздрогнула и улыбнулась. Александрина счастливая, взяв отца под локоть, плыла к алтарю, где в шикарном костюме её ждал такой же счастливый Уинстон. Голова была слегка опущена в покорном жесте, но спина — ровная, плечи — выставлены, глаза — подняты, устремлены на жениха. Лилибет металась от одного к другому и обратно. У обоих блестели слезы. Свадебное платье тянулось по красному ковру. Гости восхищенно рассматривали невесту. Дорогое платье, купленное в элитном бутике, но почти полностью перешитое под вкус сестры. Пернецианские розы в руках. Туфельки, сделанные на заказ. Светлые кудри, уложенные под фатой, прикрепленной венком с жемчугом — подарок свекрови. Она была невероятно красива, красивее, чем обычно. Можно было сказать уже сейчас — ей шло замужество, шли деньги.              Слёзы встали в голубых глазах — море, в котором только зарождался шторм. Она осязала пальцами, как ниточка, связывающая их, истончается. Элизабет теряла единственную подругу, которую имела. Конечно, Александрина обещала, что они не перестанут общаться, не перестанут видеться, говорить, гулять, и они действительно не перестанут, конечно. Но теперь на первом месте у Дрины будет её муж, её новая семья. Элизабет это расстраивало каждый раз, когда она думала об этом. И это вызывало пылкий стыд на щеках и в груди, сдавливающий дыхание, заставляющий её размышлять о своем эгоизме и лицемерии (ей самой придется поставить муж на первое место). Она ведь была рада за сестру и за её союз. Почему она раз за разом впадала в грусть?              Невеста подошла к Уинстону и широко улыбнулась, а затем вместе с ним повернулась к священнику. Отец приземлился рядом с миссис Блюм, поправил пиджак и, отвернувшись от гостей, смахнул слезу. Элизабет не сдержала тихий смешок, к её радости, никто этого не услышал из-за размеренной речи старого, морщинистого священника. Она никогда не видела отца растроганным кроме того дня, когда родился Натаниэль, хотя мать всегда выделяла его чувственную сторону, рассказывала, как он плакал, когда родились дочери, как заботился о их поцарапанных коленках, ибо Эдит не выносила вида крови, как целовал каждого ребенка перед сном, пока те не повзрослели.              Уинстон повернулся к Александрине, взял её бледные руки и произнес хриплое «клянусь». Дрина повторила за ним со спокойным выражением лица, она держалась, но глаза выдавали настоящие чувства — буйство эмоций, любви и радости, распиравшие вздымавшуюся грудь. Обряд совершен. Брак заключен. Пара повернулась к гостям. И на их лицах загорелись улыбки, искренние и не совсем. Руки зааплодировали. Элизабет поднялась, желая наброситься на сестру и поздравить зятя, однако Александрина спустилась с невысокого пьедестала, кивнула им легонько, отвернулась и прошла мимо к выходу. Руки обняли своё застывшее тело за неимением других вариантов.              Следующим пунктом назначения был ресторан. Им оказалось роскошное старинное здание недалеко от центра, рядом с ним расположился красивый парк с прудиком, обложенным камнями. Вместе с прибывшей толпой, что увеличилась в размерах, ибо на венчание в церкви были приглашены лишь избранные, они зашли в зал со светлыми стенами, арочными проемами шоколадного оттенка, массивными хрустальными люстрами, баром с алкоголем, над которым висели большие часы из золота, по залу были расставлены круглые столы с белоснежными скатертями с вышивкой по краям. Молодоженам был выделен отдельный стол с букетом роз посередине. Там они и уселись, стали шептаться друг с другом, целоваться урывками, пока гости не прерывали их с поздравлениями. Семья Блюмов села за отдельный столик. Отец делился с родными впечатлениями об англиканской церкви, пока официант разливал шампанское. Элизабет подперла рукой подбородок и переводила взгляд с сестры на пустое место рядом с собой.              На праздник должен был прийти Альфред. Она лично приглашение передала. Хотя он так и не дал ей точного ответа, увиливал, ссылался на дела, встречи, отводил глаза и чесал щетину над губой. Ей показалось, что он попросту не желал приходить на праздник, возможно, ощущал неловкость перед чопорными гостями, не хотел показаться невеждой. Лилибет его не винила, она сама не была уверена в себе в подобном окружении и потому держалась отстранённо, в разговорах мило улыбалась и кивала. Она хоть и была городской девчонкой с образованием, опыта в помпезном образе жизни не имела и понятия не имела, что говорить, когда упоминались поездки по Европе, походы в оперу или мыслители-современники.              Лилибет сделала глоток шампанского, предупредила родителей и окольными путями двинулась к выходу, желая сделать глоток воздуха перед подачей основного блюда. Она выскочила наружу и спустилась по каменным ступенькам. Солнце, пребывающее над крышами, украшало голубой небосвод. Листья в парке шелестели и влекли к себе. Вот Элизабет и потопала к зеленому участку, рассматривая свои туфельки, виднеющиеся из-под длинного подола розового платья — выбор Дрины. Мнение младшей сестры не учитывалось, что ж, она и не сопротивлялась, желала, чтобы свадьба прошла идеально. И вот половина пути была пройдена с блеском. Через несколько часов Дрина отправится в свой новый фешенебельный дом с чертовски дорогой мебелью, картинами, что должны бы висеть в музеях, и столовым серебром из заграницы. Дрина Блюм покинет её навсегда и заменится миссис Александриной Дэррингтон. Все дорожки вели её к мрачной реальности. Они разойдутся лодочками в бурном море обстоятельств и будут сталкиваться только на праздниках и редких свободных выходных.              Юная мисс Блюм прошла за невысокий кованый забор черного оттенка и обнаружила на ветке массивного дуба веревочные качели. Ребенок в ней загорелся и побежал, желая скорее занять свободное место. Хотя в парке было пусто, соперников не имелось. Не боясь попортить платье, она уселась на неотполированную деревяшку и отошла назад. Момент — ветер в волосах, легкое головокружение, витающий подол платья. Она вглядывалась в просветы между зелеными листьями, щурилась, ловила желто-оранжевые блики. Годы летели, вид над головой всё принимал один из привычных. Стабильность успокаивала. Сейчас, в пору перемен, хоть и счастливых, хоть и желанных, знание того, что хоть что-то останется прежним, было необходимо.              — Лилибет, — голос за спиной, обхваченное запястье, тепло. Она затормозила, поднялась, развернулась и столкнулась лицом к лицу со своим женихом.              Да, перемены обязательно произойдут, но и они осядут пылью в укромных уголках, станут обыденностью, новой реальностью, может, гораздо лучше той, что есть сейчас.              — Альфред! — выдохнула Элизабет и улыбнулась. — То есть… мистер Соломонс. Простите, — буркнула она быстро, краснея. Альфред не обратил внимания.              — Что ты здесь делаешь? Почему не в ресторане, а?              — Решила проветриться. — Она отпустила качели, взяла его за руки, не сдерживая свою радость. — Как вы меня нашли?              — Наткнулся, шёл через парк.              — Понятно. — Лилибет поправила растрепавшиеся кудряшки. — Я так рада, что вы пришли. Спасибо огромное. Там в одиночестве мне… — она вдруг замолчала и поглядела в сторону, пряча взгляд. Лилибет попыталась вытащить руки из хватки мужчины, но взволнованный незаконченным заявлением он не дал ей этого сделать.       — Что?       — Неловко, — призналась Лилибет со стыдом из-за неправильного чувства и с облегчением от того, что наконец-то открылась другой живой душе.              — Почему? Тебе кто-то что-то сказал?              — Нет-нет, вы что! Близкие Уинстона достаточно милы, — поспешила остановить поток его мыслей Элизабет, завидев в сдвинутых бровях признаки злости. — Просто там так дорого, роскошно, и разговоры такие же. Я чувствую, что не вписываюсь. Мы живем неплохо, даже хорошо, не поймите неправильно, но этот уровень, уровень Уинстона, так высоко.              — Глупости, Лилибет. Пойдем, поздороваемся с твоими родителями. — Он взял её под локоть и развернул в сторону ресторана. — А насчет гостей… уверен, среди них нет девушки лучше. Сестре меня не сдавай.              Брови Элизабет полезли на лоб. Он крайне редко расточался на комплименты, да вообще на слова. Не любил рот раскрывать лишний раз — девушке приходилось вытягивать из него информацию о том, как прошел день и какого его настроение. Лицо чувства хозяина тоже отказывалось выдавать.              — Вы мне льстите.              — Не умею, — он пожал плечами и завел Элизабет внутрь, положив её руку на свой локоть, легонько сжимая пальцы. И девушки вмиг стало спокойнее, она не обращала внимания на тела, что они обходили, по пути к столу, не прислушивалась к голосам, не смотрела в глаза. Были только они вдвоем в красивом месте с чарующей атмосферой.              — Спасибо ещё раз, что пришли. — Лилибет взглянула на спутника из-под слегка накрашенных ресниц, что теперь смотрелись черными лапками паука и ярко, неестественно обрамляли глаза. — Мы не отвлекли вас от важных дел?              — Не переживай об этом, Лилибет. — Он тяжело вздохнул, отворачиваясь ненадолго, а затем ухмыльнулся. — Для будущей жены я найду время.              По коже Элизабет пробежались мурашки. Губы поджались, не давая восторженному возгласу слететь с них. Она стиснула руку мужчины крепче и услышала его смешок, звук которого ни с чем иным спутать не могла. Альфред заметил её реакцию. Конечно, заметил. Он всегда отличался внимательностью — мимо него и мышь не проскочит. В пекарне их точно не было. По крайней мере во время своих последних посещений пекарни Лилибет не заметила, а она ведь и на кухне была — Алфи угощал её чем-то сладким, и она ела, общаясь с Айлой. В общем, осмотрительностью и сосредоточенностью будущего мужа можно было гордиться.              — О, смотрите, — взгляд Элизабет, желая отвлечь возлюбленного от своих переживаний, зацепился за появившихся официантов, те выносили главное блюдо. — Ужин выносят. Утка выглядит аппетитно. Вы любите утку?              — Да.              — Знаете, мистер Дэррингтон настоял на том, чтобы свинины не было в меню, хотя мать его настаивала на том, чтобы оно было. — Ляпнула она первое, что пришло в голову.              — Это весьма… — он откашлялся, — мило с его стороны. — Соломонс был поставлен в тупик и произнёс приемлемый обществом ответ. Забавно, замечал он, что в тупик он вставал только от слов или действий своей невесты.              — Вот наш столик, прямо рядом с Дриной, — Элизабет обернулась в сторону сестры, собираясь показать на неё пальцем, но, заметив, что та улыбается одному из дядюшек Уинстона, застыла и потускнела. Альфред нахмурился, не понимая реакции девушки. Они поссорились? Или же Элизабет уже скучала по сестре?              — Лилибет, — позвал Соломонс и тут же оказался замечен.              — Альфред, — со стула поднялся глава семейства и подал руку молодому человеку.              — Здравствуйте, мистер Блюм, — Альфред сжал крепкую руку в ответ, с сожалением отпустив девушку из рук. Она уже пыталась сделать радостное лицо, но удавалась плохо. Он повернулся к матери. — Здравствуйте, миссис Блюм. Вы сегодня хорошо выглядите, — произнес он с натянутой улыбкой.              Соломонс был уверен, миссис Блюм не больно его одобряла и позволила ему заполучить Элизабет только по великому хотению дочери. Женщина считала, что Лилибет могла получить кого-то получше со связями зятя. Все так считали. Даже его собственная мать, а потому велела ему вести себя как подобает джентльмену, делать комплименты и всячески угождать и матери и дочери. На всякий случай. Альфред терпеть не мог подхалимничать, а потом сталкивался с Элизабет и понимал, что есть нечто, ради чего он мог пойти себе наперекор.              — Здравствуйте, мистер Соломонс. — Ответила Эдит. — Не стойте, садитесь. Ваше место рядом с Лилибет.              Альфред кивнул и пропустил девушку вперед, а затем помог ей сесть на стул. Она улыбнулась ему в благодарность и уставилась на утку на тарелке так, будто та на неё осуждающе крякнула. Соломонс склонился к ней и положил ладонь на её сутулую спину.              — Ешь, Лилибет, — шепнул он.              — Я не хочу есть, — Элизабет помотала головой. Альфред ей не поверил, она так поедала взглядом тарелки на подносах минутами ранее, а сейчас…              — Если съешь, потом потанцуем.              Уступок, компромисс, невинная игра, шантаж, манипуляция… неважно. Он отмахнулся от подозрений.              — Правда? Вы со мной? — она вновь загорелась спичкой и уставилась на него. Альфред пожалел о своем обещании (не любил внимание, не умел танцевать), но кивнул. — Хорошо, я поем, но тут слишком большая порция, я не смогу съесть полностью.              — Главное — поешь.              — Договорились.              И Элизабет накинулась на утку, кажется, совершенно позабыв о своих прежних волнениях. Она хотя бы выглядела расслабленнее. Альфред довольно улыбнулся сам себе, оглядывая макушки поедающих мясо Блюмов, и сам принялся ужинать, наслаждаясь отсутствием вопросов и вкусной едой. Он не обедал, а завтракал виски, ибо вчера напился, а наутро нежданно-негаданно пришло похмелье. Только в прошлом году последствия веселой ночи растворялись к утру, а теперь молодость напоминала, что она не вечна. Голова трещала, рот пересох, перед глазами расползались цветные пятна. Он возненавидел себя утром. Не в первый раз.              — Вот, пожалуйста, я поела, — голос, наполненный живостью и энергией, заставил его повернуть голову.              Почти пустая тарелка. Помятая салфетка с отпечатками жирных пальцев на коленях. Зарумянившиеся от шампанского щеки. Элизабет облизывала блестящие губы и ждала того, что он исполнит обещанное. Альфред пожалел о своих словах во второй раз, покосился за спину — за столами находилось пустое пространство, и совсем рядом играли музыканты. Никто не танцевал. Друзья и родственники молодой пары были слишком заняты птицей и разговорами. На секунду его захватила беспомощность, но только на короткое мгновение.              — Подождешь немного, — он показал на свою тарелку, — я доем, хорошо?              — Конечно-конечно. — Лилибет оробела и показалась ему такой маленькой. Он не мог перестать думать о том, каким всё-таки ребенком она ещё являлась. И фантазии, ожидания у неё, верно, были соответсвующие. — Простите, я не хотела вас торопить.       — Перестань извиняться, Лилибет. — Его рука легла на спину. — Ты ничего плохого не сделала. — Альфред точно знал, разбирался. — Хорошо?       Она кивнула.              — Вот и отлично.              Наевшиеся гости спустя какое-то время, отдышавшись, повставали и побрели танцевать, поднимая гул смеха и топота. Назначенный час подходил. Элизабет качалась рядом из стороны в сторону, держась за края стула, и оглядывала зал. Он беззвучно вздохнул, смирился со своей участью и подал ей руку. Девушка мигом взбодрилась и подскочила. Держась за руки, они подошли к остальным парам, кружащимся в заводном танце. Из двух зол он предпочитал меньшее — медленные танцы — топтаться на месте он умел.              Высшие силы его в тот момент услышали, и мелодия сменилась на неторопливую. Он кивнул сам себе и обнял талию Элизабет, притягивая к себе мягкое тело. Тут ему живенько открылись плюсы его нынешнего положения. Девушка ухмыльнулась его просочившейся жадности, поправила его: взяла одну из рук в свою, увеличивая расстояние между ними. Альфред недовольно покачал головой, заставив спутницу хихикать звонче. Он не стал настаивать на своем, позволил ей вести его. К тому же таким образом ему придется меньше стараться.              Соломонс сфокусировался на своей невесте. Элизабет его не разглядывала, чем обычно занималась в пекарне или на прогулке. Она внимательно глядела на люстру из хрусталя над их головами, на обои, на ткани, сшитые в платья модных фасонов, одно платье невесты чего стоило (Альфред на глаз подсчитал стоимость жемчугов и изумился), потом, когда они повернулись, за его спиной она изучала бар, резные стеллажи из красного дерева с разноцветными бутылками и часы с золотыми стрелками. Неудивительно, что она восхищалась происходящим вокруг. Не это ли было мечтой любой девочки, неважно, будь она из семьи шахтера или купца?              — Ты бы тоже хотела помпезную свадьбу в дорогом ресторане? — спросил Альфред, следя за девичьим взглядом.              Она опустила на него глаза и добро улыбнулась, качая головой.              — Это красиво, да, — сказала она ровным тоном, значит, не лгала, — но не очень-то и важно, мистер Соломонс. У меня есть всё, что мне нужно, и этого более чем достаточно.              Больше его будущая жена не разглядывала интерьер ресторана. Скрывшись от родственников в толпе, она шустро встала на цыпочки, поцеловала Альфреда в щеку и, приняв прежнее положение, не отводила от него взгляда. Вернула золотые лучи на его лицо, вернула своё тепло. Они вернулись к шаблону, который ему нравился. Они молчат, иногда смотрят друг на друга, занимаясь своими делами, и смеются, когда поднимают глаза одновременно, точно дети малые.              Свободными минутами перед сном Альфред не мог не представлять их в гостиной — он сидит в кресле, курит сигару недалеко от открытого окна, пока на столике стоит нетронутый стакан рома, ибо Лилибет не нравится чувствовать горький вкус на его губах во время поцелуя (однажды в пекарне после поцелуя она заявила ему о том, что его губы иногда измазаны чем-то неприятно щиплющим, и Соломонс старался не пить перед их встречами), кстати о ней, она сидит рядом, с ногами, уложенными на софе, в красивом платье с какими-нибудь кружевами и распущенными кудрями, потому он мечтал ощутить их на пальцах, увидеть, как они свободно спадают на плечи и спину. В этом видении Лилибет читает, изредка попивая горячий чай, а потом, в какой-то момент улыбается самой себе, поднимается и идет к нему, садится на колени и целует, нежно и невинно. Идиллия.              — Ты выглядишь великолепно сегодня, — прошептал он, поддавшись светлым эмоциям после недалекого видения. — Я говорил?              — Вы говорили, что лучше меня среди гостей нет.              — И оказался прав.              — Спасибо, — вновь проявился румянец, — вы сегодня щедры на комплименты.              — Я смущаю тебя? — он склонился к ней и вгляделся в лицо. Лилибет такая настороженность её самочувствием удивила с приятной стороны. Холодный муж — несчастье в ледяном и пугающе тихом доме.              — Нет, меня все устраивает. Можете продолжать.              Он засмеялся.              — Шампанское придает тебе уверенности, не так ли, бабочка?              — Я пила немного, честное слово, всего бокал и то не до конца. — Принялась оправдываться Лилибет, встревожившись.              — Спокойно. — Произнёс Альфред. — Я — не твои родители, Лилибет. Не ругаю и не осуждаю. Ты действительно выпила немного, я видел, да даже если бы и выпила много, то повод есть. Сестра вышла замуж за уважаемого и богатого человека.              — Главное, что она его любит, а он делает её счастливым. Остальное не имеет особого значения. Вы так не думаете?              — Да… — действительно ли Элизабет была так чиста, как казалось? — думаю, ты права. Говоря обо всем остальном. Ресторан я снял, он меньше, но, как мне кажется, достаточно красив. Можешь сходить посмотреть, адрес я дам. И раввина я нашел. Мать моя тебя познакомит, если пожелаешь. Она встречается с ним на неделе.              — Я доверяю вашему выбору, мистер Соломонс. К тому же хочу устроить себе сюрприз, вы не против?              — Как пожелаешь.              Она задорно улыбнулась. В её голубеньких глазах не было и тени. Только искренность и надежда, связанная с ним. И у него не осталось сомнений. Она действительно была плодом наивности и чистоты. Пропускала через себя. Озаряла окружающих отраженным светом. Сияла как хрусталь в лучах и привлекала внимание. Однако, подобно ему, она легко поддавалась поломке. К счастью, Альфред был рядом, прикрывал её спину, держал крепко, оберегал от происшествий и собирался подарить лучшее будущее. Он был уверен, обещал себе, Элизабет Соломонс будет жить в роскоши, по крайней мере будет иметь к ней доступ, иметь возможность купить всё, что захочет, знать, что может зайти в любой бутик и купить платье или поужинать в «The Ritz». Она этого заслуживает. Больше, чем кто-либо, больше, чем он, практически выросший на улице.              — Пойдемте, мистер Соломонс.              Элизабет остановилась и взяла спутника под локоть.              — Натанцевалась?              — Нет, но я не желаю долее испытывать ваше терпение, — произнесла она с самодовольной ухмылкой. Альфред в очередной раз недоумевал.              — Что?              — Знаю, вы не в восторге от танцев. Пойдемте же. — Они сдвинулись с места. — Вы уступили мне, я уступаю вам. Все честно, разве нет?              Элизабет пожала плечами и настырнее потянула его в сторону стола. Он не нашел, что ответить, и поддался девушке. Она была проницательнее, чем казалось. Ему не стоило обманываться её безобидным внешним видом.              — Благодарю вас, мистер Соломонс, — прошептала Лилибет ему на ухо, встав на носочки, прежде чем они уселись за стол.              Спустя какое-то время перед подачей десерта началась развлекательная программа. На сцену к музыкантам вышла певица. Элизабет её не признала, но по всеобщему восхищению и ликованию поняла, что черноволосая дама с серыми глазами являлась знаменитостью. Девушка бережно потрепала Альфреда по плечу и попросила развернуться. Вдвоем в полумраке без ненужных разговоров они наслаждались музыкой. Её рука в полумраке нашла мужскую и накрыла. Он улыбнулся едва заметно и посмотрел на Лилибет, освещенную горячим оранжевым светом. Обаятельная и простая. Не последнее ли манило Соломонса, ведь его жизнь была наполнена головоломками, тайнами и непрерывными сложными ситуациями?              На десерт подали торт с разными вкусами по нескольку кусков, которые Элизабет азартно уплетала. Альфред сладкое не ел и с радостью поделил свою порцию между невестой и маленьким шурином, который поглядывал на него со страхом и желанием попросить сладкое в глазах. Он пододвинул к нему тарелку, и тот прошептал едва слышную благодарность. А вот от Элизабет он получил благодарность получше — она поцеловала его щеку, когда родители встали и направились к сестре.              После сладкого часа полтора было уделено танцам. Ему повезло, и мисс Блюм больше не просила об одолжениях и ни на чем не настаивала. Миниатюрный ангел. Она поглядывала на гостей и качалась в ритм мелодии, а потом, когда вымоталась, непроизвольно уложила голову на его плечо и задремала на некоторое время. Альфред в открытую любовался ею и гладил ручку на своей коленке.              За полночь праздник был завершен. Гости высыпались на улицу, заполнив ту весенним потопом. Соломонс не спешил будить девушку, подождал пока зал освободиться, обещал её родителям присмотреть, а затем, когда голоса затихли, провел пальчиками по бархатной щеке, аккуратно выводя Лилибет из сна.              — Что такое? — она потерла глаза и размяла спину.              — Праздник закончился. Дэррингтоны уезжают домой.              — И Дрина? — он кивнул. — Почему меня не разбудили раньше? Я не успею попрощаться с ней!              Элизабет вылетела наружу, не оглядываясь на пустой зал, пробралась через толпу, набросилась на сестру, что уже находилась у машины рядом с мужем, с жаркими объятиями и повисла на шее. Александрина стиснула её в ответ крепче и поцеловала в висок, жмурясь, пряча слезы. Тут-то младшая и осознала, они обе чувствовали одно и то же — неизбежное расставание. Не потому ли она так усердно избегала родителей, не подходила ни к брату, ни к сестре, не хотела усугублять ощущения, не хотела разбивать сердце по странным и непонятным поначалу причинам?       Александрина понимала всё так же четко.              — Пока, Дрина.              — Увидимся, Лилибет. — Старшая сестра оставила звонкий поцелуй на щеке младшей. — Я буду скучать.              — Я больше в сотни раз, — глотая ком в горле, выдавила Элизабет, а потом с тяжестью разорвала объятия, отступила назад, давая остальным шанс попрощаться.              Толпа провожавших, родители мигом унесли её бушующим потоком. Она удалялась с каждой секундой, растворялась в цветах и головах, едва заметная фигурка, чуть больше её. Элизабет осталась одна на холодном ветру. Слёзы заполнили глаза. Мир размылся. С губ слетел всхлип. Все ведь было так прекрасно, свадьба прошла без задоринки, повторяла Лилибет, однако проще отпускать Дрину, счастливую, но такую же печальную из-за их разлуки, не становилось.              — Лилибет. — Мягко зашептал очутившийся за её спиной Альфред и протянул руки в сторону девушки. — Иди сюда.              — Нет, не надо, не стоит. — Бормотала она, едва разборчиво. — Всё в порядке. Простите.              Элизабет покачала головой, отвернулась и прикрыла лицо руками, скрывая от него слезы. Ему это не понравилось. Альфред Соломонс был почти обижен. Он — её новый дом, её защита, опора. Она должна была искать у него утешения, а не прятаться.              — Не надо, Лилибет. — Он подошёл к ней и силком притянул в объятия, кладя светлую голову на свою грудь. Её пальцы вцепились в пиджак. Альфреда обдало жаром затрудненного дыхания. — Всё хорошо. Вы ещё не раз увидитесь. Нет повода переживать.              — Она уезжает. Дрина уезжает. Я не понимаю, почему меня это так расстраивает, все же хорошо, — пробурчала девушка.              — Это нормально, Лилибет. Твоя жизнь меняется. — Альфред никогда не был хорош в утешениях, но сейчас старался, как мог. — Ты будешь скучать по сестре. Но ты сможешь видеться с ней, когда захочешь. Уинстон кажется хорошим человеком, против тебя не будет, а я, в свою очередь, тебя дома удерживать не собираюсь. Будешь ездить к ней хоть каждый день.              Элизабет заплакала пуще прежнего, заставив мужчину замолчать, и сжимала его одежду, но уже не так яростно. Он гладил её по золотым волосам и целовал висок, краем глаза наблюдая за гостями. Её родители искали машину в толпе. Они стояли на прохладном вечернем ветру, пока серовато-синяя пелена затягивала лазурное небо, а деревья превращались в темно-зеленые пятна на пейзаже. Шаль — пуста страта несогревающего материала — на кругленьких плечах колыхалась. Грудь промокала. Гул людишек вокруг растворился в наступающей ночи. Альфред заметил, что Элизабет больше не плакала. Она просто лежала на нем, уставшая и замерзшая. Ей стоило отдохнуть и согреться, ей нужно было оказаться дома.              — Если с тобой произойдет что-то плохое, если кто-то что-то тебе сделает или скажет и тебе не понравится, я хочу знать, Элизабет.              — Что вы, — она вытерла слезы и улыбнулась, вот она снова выглядит как благоухающий цветок, хоть и с потекшей тушью, — со мной никогда ничего не происходит. И, как мне кажется, я достаточно дружелюбная, чтобы не заводить врагов или недоброжелателей.              — Я хочу знать. — Твердо заговорил Альфред, и холодный строгий тон, напоминавший снисходительный, мисс Блюм не понравился, она не желала его слышать. — Обещай, что расскажешь мне, — повторил он, но спокойнее, избегая напора.              Элизабет одобрительно кивнула.              — Обещаю, мистер Соломонс. У меня нет и не будет от вас секретов.              — Я рад. — Он взял её под локоть и повел к родителям, которые стояли за её спиной на другой стороне улицы. — Пойдем, я провожу до машины.              — Простите. Я не должна была так расклеиваться при вас. Обычно я не веду себя подобным образом.              — Всё хорошо, Лилибет. Я понимаю, тебе трудно расставаться с близким человеком. Больше не хочу слышать ни единого слова оправдания.              — Спасибо за понимание. Поедете с нами? — её ручка потянула его за пиджак. — Вы обязаны. У нас есть свободное место, тем более вы живете недалеко. Соглашайтесь. Родители не будут против.              — Только если они не будут против.              Элизабет засияла.              Родители против не оказались, они, вопреки его ожиданиям, усадили его на переднее сиденье с отцом семейства. И всю поездку он был вынужден смотреть в зеркало заднего вида и наблюдать уютнейшую картину издалека. Мать прижимала к себе двух спящих чад и сама клевала носом. Лилибет, устроившись на плече, прикрытом шелком, спала с открытыми губками и посапывала. Кудри прикрывали лобик. Руки сжимали сумочку с жемчугом — подарок от зятя. Слезы высохли, краснота прошла. Во сне ей стало получше.              Так они и ехали по темному Лондону к родному Камден-тауну в тишине, слишком уставшие для светских бесед. Они прибыли, когда светлая полоска зарождалась у горизонта полей за зданиями. Безэмоциональные они вылезли из автомобиля на тротуар. Блюмы старшего поколения взяли сына за ручку с обоих сторон и, пробормотав прощание, прошли в дом. Перед глазами оказалась сонная Лилибет, она поправляла шаль и скользила по нему взглядом, обезоруживая. На руках проявились мурашки.              — До свидания, Элизабет.              — До встречи, мистер Соломонс. Спасибо за вечер.              Лилибет поцеловала его в щеку (её рука коснулась груди) и, поднявшись по ступенькам, глянув на него напоследок, зашла в апартаменты. Дверь закрылась за ней. Автомобиль двинулся по дороге, мелькая лишь в свете фонарей. А Альфред направился домой, засунув руки в карманы, доставая сигареты.                            Следующим утром семья благополучно проспала завтрак и поднялась с кроватей к обеду. Они спустились в столовую по очереди и неожиданно обнаружили четыре накрытых места вместо пяти, а позже задумчиво переглянулись и, будто отложив печаль, расселись по стульям. Только сердце Лилибет безжалостно кололо. Близкие друг с другом не говорили, даже мистер и миссис Блюм не переговаривались о делах насущных. Траурное молчание по должной уйти. Они устали, не отошли от вчерашнего празднества. Натан ковырял тарелку с кашей и то и дело прикрывал глазки. Элизабет над ним посмеивалась и крала ягоды с его тарелки, брат не замечал. Только это отвлекало её от пустого места напротив.              После завтрака как ни в чем не бывало родители отправились в гостиную, а мальчик убежал в комнату, отпросившись полежать часок другой. Лилибет отправилась в свою теперь единоличную комнату. Пыльные полки над кроватью, где раньше стояли книги и безделушки, были пусты, как и стол, вещи упакованы и похищены людьми Дэррингтона, а кровать — нетронута, заправленная с чистым бельем, что постирала Лавиния накануне свадьбы. Последний раз в своей постели, мисс Блюм, тогда сказала она с улыбкой. Александрина плюхнулась в постель и принялась рассказывать о спальне, что обустроил для них Уинстон. Тяжелым душным одеялом на девичьи плечи опустились тоска и одиночество. Элизабет тотчас захотелось уехать.