butterfly.

      В комнате витала пыль. Синие плотные шторы закрывали окна, скрывая утреннюю аврору. Молодой человек не спеша одевался на работу, стоя перед темным лакированным шкафом, украшенным резьбой. Альфред Соломонс выбирал для своей новой обители все самое лучшее, от того двухэтажные апартаменты начинающего предпринимателя трудно было назвать меблированными или обжитыми. Он не спешил. Времени было много. Молодость струилась по венами. Деньги копились в закромах.              Соломонс, поправив подтяжки на рубашке, спустился по лестнице и прошел на кухню. Там хозяйничала Эдна — экономка и кухарка — она занималась делами, которыми принято было заниматься жене или матери. Женщина среднего возраста была молчаливой, не болтливой, готовила вкусно и убирала чисто, за исключением комнаты хозяина, та была под запретом. Своим нетрудным характером она и выиграла свою должность.              Стоило мужчине появиться на кухне, как Эдна без слов и приветствий (никто из них особо не любил излишние любезности) выставила на стол завтрак — омлет и сэндвичи. Альфред поблагодарил её и уселся за стол на кухне, игнорируя длинный стол с канделябрами в столовой. Поев, он молча покинул комнату, не говоря ни слова служанке о том, вернется ли он к ужину или обеду. Она приготовит еду все равно. Он надел потрепанную шляпу, стащил пиджак с крючка и вышел на улицу, где блуждали редкие представители рабочего класса. Солнце поднималось над зданиями и пока не слепило. Молодой человек смотрел перед собой, но людей не видел, думал. Альфред всегда думал, думал о пекарне, о других делах и новых знакомствах. Без часов раздумий он бы неизбежно прогорел, потому не переставал продумывать каждый свой шаг и возможные исходы событий.              К шести часам утра Альфред уже хозяйничал за прилавком и проверял деньги. Он терпеливо ждал двух своих работниц, любящих опаздывать на минут пять, из-за чего старшая Фрея ругала Айлу по утрам и портила ей настроение. Айла могла дуться часами и тормозить процесс выпекания. Альфред не раз думал над тем, чтобы заменить младшую девушку кем-то другим, но вспоминал про данное матери обещание. Из соображений практичности, никак не сентиментальности, против просьбы матери он пойти не смел, не желал видеть в доме её недовольное лицо (она обязательно станет заходить к нему) и слушать старческий ропот.              — Здравствуйте, мистер Соломонс, — в унисон произнесли вошедшие женщины. Айла придерживала бабушку под руку.              — Здравствуйте, — кивнул он и украдкой глянул на часы. На этот раз дамы успели вовремя. — Муку вчера ночью доставили. Преступайте быстрее, через полчаса начнут заходить люди. Фрея, вечером сама встанешь за прилавок. Мне надо будет отойти на пару часов. Потом вернусь и сам лавку закрою.              — Конечно, мистер Соломонс, — Фрея мягко улыбнулась, и женщины скрылись на кухне.              Альфред затянулся сигаретой, сел на табуретку и поглядел в окно. При посетителях, большинство которых приходилось на женщин молодых и старых, он себе выпускать дым не позволял, бизнесу такое не помогало. Вообще, курил Соломонс не часто, необходимости не было. Привычка не помогала ему избавиться от переживаний, да и переживал он крайне редко. Был спокойным, собранным, чем гордился большую часть времени. Курил он, можно сказать, ради забавы, да и выглядел так (исключительно по своим соображениям) грознее и серьезнее.              К семи посыпался поток покупателей. Очередь на протяжение трех часов не рассасывалась. Люди толпились на пороге. Альфред с удовольствием менял свежие буханки и горячие пироги на деньги, пахнущие трудом, потными руками, дракой или семейным наследием. Только вот Альфреду было всё равно — богатство оно и в Шотландии богатство. Он планировал взойти наверх и значения не имело каким способом. С детства он обладал поразительной амбициозностью, которая пугала его мать не на шутку. Магдалина по возможности старалась поддерживать мальчика, но не слишком воодушевлять, чтобы потом — в случае неудачи — он не так сильно расстраивался. Их прослойка общества не была рождена летать, считала она, наученная горьким опытом, только ползать и пресмыкаться.              К обеду Альфред выдохнул и сел закусить одним из пирожков, что сунула ему на прилавок Фрея. Солнце стало палить — Альфред предусмотрительно занавесил окна, прошелся туда-сюда, перебирая список дел: отработать смену в пекарне и проверить так называемый офис. Сегодня день был не завальный. Обычно он пропадал допоздна, возвращался после полуночи или под утро, если посещал некие дома, заполненные красивыми дамами. Он был небезгрешен и того не скрывал, но и напоказ не выставлял. В районе как Камден стоило придерживаться одной из двух репутаций: либо устрашающей, либо любезной и чрезмерно приличной.              После часа начался застой. Альфред почти задремал на стуле. К вечеру вновь стали появляться посетители, но Альфреду уже пора было уходить. Он позвал Фрею, та встала за прилавок. Айла, которая разложила последнюю партию хлеба, направилась на вторую работу. Альфред сорвал шляпу с гвоздя и, попрощавшись со старушкой, на мгновение взглянул на окно, за которым расстилалась пустая улица.              Сегодня маленькая мисс Блюм с её забавными кудряшками его не навестила, как и вчера, так и позавчера. Её не было почти неделю. Он повел себя чересчур грубо в прошлую встречу? И, кажется, Альфред почти расстроился. Он так решил, ибо ощутил странный, неприятный едва ли заметный укол в районе груди, вызванный мыслью об отсутствии лазурных глаз, устремленных на него, и пухлых блестящих губ.              Альфред окинул взглядом лавку, прошел на кухню и, повернув ключ в замке, вошел в дверь за печью, скрывавшуюся за тяжелыми пыльными шторами.                            Под холодным синим полотном Альфред вернулся домой. Язык был сух, а желудок требовал пищи. Он не помнил, когда в последний раз ел по нормальному расписанию, он питался то тут, то там, остатками с кухни, остывшими блюдами Эдны. Молодой человек, насвистывая себе под нос незаумный мотивчик, поднялся по лестнице и вошел в дверь. Альфред представлял себе обычный вечер: немного алкоголя, еда при в свете свечи, тишина, прерываемая криками соседей или проходящих пьяниц, сон в удобной постели. Однако, войдя в апартаменты, он увидел в проеме, ведущем в гостиную, свет. Плохой знак, подумал он, поправил орудие за ремнем штанов под пиджаком и двинулся дальше.              К счастью для обычных людей и к неудаче Альфреда, в гостиной его ожидали не воры, не враги и не мстители, а мать. Она деловито восседала на софе, а рядом с ней, на столике, в кружечке остывал чай. Эдна приготовила.              — Альфред! — радостно воскликнула она, стоило ему зайти в комнату. Мужчина почуял неладное. Магдалина Соломонс была женщиной ворчливой (жизнь её была нелегка) и вечно недовольной (так оказалось из-за её несменяющегося выражения лица со сдвинутыми бровями, стиснутыми губами и морщинами на лбу), редко пребывала в приподнятом настроении. Только по особым случаям.              — Здравствуй, мама. Чем обязан чести?              — Зашла проведать тебя, неужели мне нельзя?              — Можно, — проговорил Альфред и двинулся к шкафчику с алкоголем. Ему стоило подготовиться, — но вы нечасто пользуетесь данной возможностью. — Так, о чем вы хотели поговорить?              — Вечно ты думаешь, что мне что-то нужно.              — А разве не так?              Мать недовольно цокнула и отмахнулась от него рукой. Она мирилась с поражением.              — Да, ты меня раскусил, Альфред. Пристыдил мать — радуйся. Мне все равно. — Гордо заявила она, и сын ухмыльнулся, делая глоток рома — полезно для сна. — Так, о чем я хотела поговорить… Я тут, как обычно, сидела в парке у пруда, кормила уток, наслаждалась теплым деньком, — Альфред провел рукой по лицу, беззвучно вздыхая. Мать любила долгие предисловия, поболтать, а ещё нравоучать единственного сына. Не то чтобы он прислушивался. — Никого не трогала. Ты меня знаешь.              — Ближе к делу, мама. — Мягко, ещё не теряя терпения, перебил Альфред женщину и сел на кресло напротив неё.              — Так вот, сижу я, крошу хлеб у берега, как ко мне подсаживается, догадайся, кто?! — она беззлобно, но хитро захохотала.              — Кто же, мама?!              — Миссис Блюм собственной персоной! Ну ты помнишь, жена профессора. — Альфред кивнул. — Так вот он заговорила про свою дочь, не сразу, конечно, сначала произошла недолгая светская беседа о погоде, знаешь, о ценах, как полагается…              — О какой дочери она говорила?              Старшую дочь с необычном именем Альфред никогда не видал и побаивался, что она окажется менее привлекательной, чем сестра. Да и к старшей симпатию он не испытывал в отличие от младшей, регулярно навещающей его. Соломонсу себя обманывать надоело. Элизабет Блюм ему нравилась. Больше красотой, естественно, и совсем немного натуральной кротостью. Однако он сомневался, что был готов разделить с ней жизнь, да вообще с кем-либо. Какой же из него муж? Только если призрачный, молчаливый, неуловимый.              — О младшенькой. О куколке Элизабет. — Мать засияла, вспоминая лицо девчушки. Молодая и красивая, как она когда-то, много лет назад. — Очень красивая девочка, не так ли?              — Да, так, только вот она — ребенок.              — Ей девятнадцать! — возразила мать громко. — Она в том самом возрасте, когда девушке стоит выходить замуж и детей рожать.              — Даже не думайте говорить о женитьбе.              — Альфред. Тебе пора жениться!              — А вы с миссис Блюм уже все распланировали? Когда мне приходить? — он горько хмыкнул и устало улыбнулся, качая головой, поражаясь хваткой матери.              — Она мне тонко намекнула на свободную руку своей дочери, вот и все.              — А вы и рады.              — Да, рада! — сердито ответила женщина на саркастичный тон. — Элизабет — скромная девочка из хорошей семьи, да ещё и одна из самых красивых в Камдене, если не во всем Лондоне!              — Я согласен, она — красива и, верно, действительно хороша собой в других аспектах, но это не значит, что я должен жениться.              — Должен, иначе всех хороших девушек разберут. Тебе совсем скоро тридцать!              — В Лондоне полно девиц. Найду кого-нибудь. Куда спешить?              — Ты должен жениться.              — Не вижу смысла. Мне и так живется замечательно.              — Ты другой человек. Не отец. — Мать поморщилась и фыркнула при упоминании мужчины, «испортившего её лучшие годы». — Тебе не положено шляться по борделям. Прилежная и счастливая жена — показатель статуса и отличное вложение в бизнес. Ты прослывешь семьянином, уважения добавится. Да что уж говорить про очевидные вещи! Она — девочка хорошая, умная, повторяюсь, не больно религиозная, убираться умеет, да и готовить, по словам матери. Будет тебе по дому помогать, в лавке, вкусным ужином встречать. Тебе будет только на руку. — Магдалина поправила прическу. — Наследника тебе родит. Я-таки хочу понянчиться с внуками.              — Мама, тебе бы только детей получить.              — Не любых детей, — она сверкнула взглядом, — мне не нужны ублюдки, рожденные в публичном доме.              Альфред тяжело выдохнул и сделал глоток рома. Мать смотрела в окно, закинув ногу на ногу, отходила от своих мрачных догадок. Мужчина просто ждал, пока она прийдет в себя и заговорит снова.              — К твоему сведению сестра Элизабет выходит замуж за богатого торгаша с особняками и кучей золота под кроватью. Полезные знакомства тебе сейчас пригодятся. — Магда вернула к сыну взгляд. — Элизабет Блюм — хорошая партия. И ты сам в этом удостоверишься. В воскресенье вы с ней и её матерью пойдете на прогулку.              — Кто же вас просил… — мотнул головой Альфред. Небеса, а то и сам Всевышний под ручку с матерью толкали его к этой невинной девочке, которую он старательно избегал. Ради её же блага. К своему неудовольствию.              — Ты можешь поступать, как пожелаешь. Контроля над тобой у меня нет. Но ты хотя бы попробуй!              На этом разговор был окончен.                            Альфред тяжело вздыхал, пока собирался, пока одевался в более-менее приличные и чистые вещи, что постирала ему по важному случаю Эдна, и пока шел к чертовому парку, где, он был уверен, толпились люди, не приученные работать по выходным. Сливки Камдена и сгустки, желавшие к ним примкнуть, демонстрировали наряды, жен, сигары из-за рубежа, делились историями, выставляющими их в выгодном свете, старая добрая показуха. Альфреду не нравилось хвастовство, что пихали в лицо силком. Он любил, когда вещи и дела говорили сами за себя. Если у него появится машина, а Альфред её хотел, он не станет никому говорить, не станет специально разъезжать по улицам часами, он просто однажды заявится на работу на ней. А кто видит, тот увидит. Слухи и шепотки сделают остальное.              Мать оставила ему четкие указания, где и как он должен встретить женщин семьи Блюм. Они обязались встретиться недалеко от канала, рядом с недлинной аллеей ив. Магда подсказала, что Элизабет любит то место, любит гулять среди деревьев, чьи листья замершими бледно-бирюзовыми каплями висели над травой. И он взял это на заметку, хоть и отказывался себе в этом признаться. Элизабет Блюм — привлекательное личико и потенциальное приятное, но короткое времяпрепровождение, если ему всё же захочется её соблазнить. Вот так он и решил их отношения. И никакой свадьбы. Какой бы симпатичной мисс Блюм не являлась. Он не даст уговорить себя на эту заведомо провальную авантюру.              — Здравствуйте, мистер Соломонс, — у аллеи его с широкой улыбкой встретила миссис Блюм, она помахала ему и крутанула зонтом в руках. Её дочь пряталась немного позади и смотрела на него будто бы исподтишка, стесняясь.              — Здравствуйте, миссис Блюм, мисс Блюм, — он натянул улыбку и прищурился, ловя ресницами яркие лучи.              Лилибет наблюдала за всем с бурным восторгом в груди. Он согласился, он пришел, чтобы встретиться с ней. Они будут гулять, говорить, почувствуют друг друга, влюбятся, и она снова забегала вперед. Во всем была виновата Александрина со своим женихом. Между ними летали искорки и заражали её желанием ощутить что-то похожее, но свое.              — Мы рады, что вы присоединились к нам на прогулке сегодня, — неожиданно и для матери, и для молодого человека из-за женского плеча вышла Элизабет с прямой спиной и немного натянутой улыбкой. Альфред стиснул губы, давя умиленную улыбку. Девушка старалась быть смелой, старалась выделяться.              — Давайте пройдемся, — вставила мать и показала рукой на дорогу, пропуская молодых людей вперёд.              Элизабет подскочила к нему, и они двинулись прямо. Миссис Блюм деликатно держалась позади, в нескольких шагах, давая им личное пространство, глядела в стороны, улыбалась. Наверное, гордилась собой, думал Соломонс, думает, что скоро и вторая дочка окажется близко к венцу. Он беззвучно ухмыльнулся и мотнул головой. Традиции и протоколы старые и не слишком поражали Альфреда своей абсурдностью.              — Погода становится всё теплее, — заговорила девушка спустя несколько минут неловкого молчания и переглядываний. — Вы ждете лето? Оно вам нравится?              — Не особо люблю жару. Предпочитаю прохладное лето с дождями. Иначе в пекарне находиться душно, там и так жара от печи хватает.              — Верно…              — А тебе, Элизабет? — он посмотрел на неё.              — Я тоже люблю дожди, знаете, сильные с грозами. — Глаза девушки загорелись, словно море, блестящее на солнце. — Под них мне нравится читать книги.              — Что же ты читаешь?              — Разное… — девушка смутилась. — Из последнего могу выделить готические романы, Бронте, Шелли… люблю таинственную и мрачную атмосферу. А что вы читаете?              Пришла очередь Соломонса смущаться. Грамоте и счету он был обучен, при том в основном самостоятельно. Школу он посещал редко. Его там не жаловали, мягко говоря. Ни сил, ни здоровья для того, чтобы защищаться перед уроками, у него не было. Однако Альфред рано понял, что без ума и какого-никакого образования далеко ему не уйти, и занимался сам упорно и через огромное нежелание и усталость после работы. Злость, копившаяся агрессия были его топливом.              — К своему несчастью, я почти не читаю, у меня много работы, — он снисходительно улыбнулся.              — Конечно, точно…              Девушка пристыженно отвернулась, кусая щеку изнутри.              — Но у меня есть стеллаж с книгами в доме, — зачем-то соврал Соломонс. У него было-то книг десять-пятнадцать, не пойми откуда.              — Правда? — мисс Блюм посмотрела на него с восхищением. И он мигом догадался о причине своего поведения.              — Да, конечно. Может, есть авторы, которых вы можете порекомендовать? Возможно, я что-то обнаружу на своих полках?              Альфред нашел ключик от замка скромности, потому что следующие минут десять Элизабет, почти не останавливаясь, говорила своим мелодичным голоском об авторах, книгах, рассказах, а позже плавно перешла на свою жизнь и истории из жизни: как она играла и ссорилась с сестрой, читала и училась с отцом, нянчилась с братом и готовила с любимой экономкой, ныне проживающей в деревне. И Альфреду нравилось её слушать, сам он не особо любил говорить.              — Вы можете называть меня Лилибет, — вдруг заявила она после перерыва на молчание. Они прошли по каменному мосту над зеленым каналом. — Если хотите, конечно. Так меня называет семья.              Нетерпеливая натура.              — Лилибет… — прошептал он тихо, пробуя имя, девушка не услышала.              И все бы было прекрасно в этой встрече, Альфред даже был готов принять ловкий ход матери, совершенный без его согласия, (он бы не сказал ей об этом) и закрыть на него глаза, ибо получил наслаждение, но туча под названием «сватовство» нависла над прогулкой и становилась заметнее, когда до его ушей долетали шаги миссис Блюм. Она — гордая красавица — улыбалась незнакомцам и кивала им, будто подтверждая его близкое знакомство с её дочерью, подгоняла к помолвке, безмолвно давила. А ему, как любому нормальному человеку, не нравилось, когда им пытались управлять. Он рвался из сдвигающихся стен, но не желал оставлять Элизабет позади.              — Ваша мать шустро подловила мою мать в парке. — Он обернулся на довольную миссис Блюм и стиснул зубы. — Она — сообразительная женщина.              — Не понимаю, к чему вы ведете, мистер Соломонс…              — Я слышал, ваша сестра помолвилась недавно. Вас желают направить по её стопам? — с каплей яда в голосе произнес он и неприятно ухмыльнулся.              — Вы не так поняли… — пробормотала Элизабет, сглотнув комок в горле. — Простите меня. Я не желала доставлять вам неудобства или ставить в неловкое положение. Это все моя вина, моя ответственность. Я подговорила маму поговорить с вашей, хотела познакомиться с вами официально, — Элизабет сомкнула рот и прикрыла ладонью, понимая, что сболтнула лишнего. Глаза устремились вниз. Пот блестящими шариками скопился у волос.              Она не врала, мать не была инициатором, но и не была противником мысли о нём в роли мужа дочери.              Альфред ухмыльнулся и взглянул на очаровательные розовеющие щеки. Милое нетронутое грехом создание. Она раскрывала карты, едва ли понимая какой урон могла бы себе нанести, будь на его месте кто-то иной. Соломонсу смысла не было губить её репутацию. Ему нравилось любоваться ей по нескольку минут в неделю. Не хотелось бы, чтобы она заперлась дома или была отправлена к дальним родственникам в деревню.              — Ничего, мисс Блюм. Не беспокойтесь почем зря. Вы не доставили мне беспокойства. — У Альфреда всегда было чем заняться, тем более на выходных, потому он нагло врал, лишь бы не видеть девчушку в расстроенном состоянии. Почему-то Альфреду казалось, что ему не понравится эдакое зрелище.              — Простите, — ещё раз пролепетала она красная, как помидорка. Её зубки терзали нижнюю губу, уголки которой тянулись вниз, беспощадно сдирая слои, а ручки перебирали ткань в руках. Он испортил ей настроение, хотя не желал. Всё это — его дурной нрав и чересчур острый и временами неконтролируемый язык.              — Лилибет, — стоило ласковому прозвищу слететь с его губ, как девушка подняла глаза и уставилась на него с изумлением. Альфреду понравилась подобная женская реакция, понравилась его реакция на сладкое имя на языке, — не надо себя винить.              Мужская рука едва ощутимо коснулась тонкого запястья, прятавшегося в летящей ткани платья. Указательный палец прошелся по пульсирующей вене. Изумление и стыд исчезли с бледного личика. Вернулись смущение и любопытство.              — Я ляпнул, не подумав, и выставил себя грубияном. Прости, у меня не было намерения задеть ни тебя, ни твою семью, — всё же процедил Альфред, стараясь выглядеть естественно, хотя челюсть сводило, вены бились ритмом сердца, а тело покрывалось красными пятнами. Он терпеть не мог извиняться и делал это крайне редко, порою не считал нужным, порою не считал верным.              Элизабет открыла рот, но Альфред не дал ей сказать.              — Прошу, больше не извиняйся. Ты подкормила мое эго, польстила мне, не надо портить меня ещё больше, я и так не подарок, — он улыбнулся, надеясь, что это заразит и ее. Получилось. Лилибет расцвела в улыбке и едва заметно приблизилась к нему, сделав шаг.              — Хорошо.              Их пальцы соприкоснулись на короткое мгновение. Весь воздух покинул легкие Элизабет за один беззвучный вздох. Вот они, подумала она, искорки, блестящие, буйные, пробуждающие новые чувства, разрывающие грудь. Девушка смутилась и опустила голову, давая Соломонсу шанс пристальнее её разглядеть.              Они гуляли до заката. Мисс Блюм все щебетала, вежливо давая и собеседнику внести свой небольшой вклад в текущую неспешным ручьем беседу. Альфред впервые за долгое время не думал ни о чем: ни о работе, ни о своих людях, ни о матери и её «кознях». Наслаждался моментом, как сказали бы люди, умеющие отдыхать. Девушка льнула к нему не физически, а морально, задавала вопросы, интересовалась мнением, слегка подстраивалась под него, но это не было необычным поведением для девушки, желавшей понравиться молодому человеку, коей она и являлась. Интересно, догадывалась ли Лилибет, что он знал о её чувствах? А может она проявляла эмоции намеренно, не желая играть в типичные предзамужние игры, развлекавшие девушек её возраста?              На прощание скромная Лилибет, пока её мать не видела, встала на цыпочки и коснулась губами его щетинистой щеки, а затем хихикнула и убежала вслед за миссис Блюм. Странное чувство заполыхало в его сердце грязно-красным оттенком. Он хотел заполучить Элизабет Блюм, покорить то, что ещё не смог, полностью овладеть ею. И желание это только росло с каждым взором на девушку.