butterfly.

      Элизабет сидела за столом в своей комнате в полном одиночестве, ловила минуты спокойствия и тратила их на обрывистые записи в дневнике. Дом стоял верх дном с самого утра. Все занимались подготовкой к приезду богатого жениха. Мать обрушила свое пристальное внимание и на отца, расспрашивала его о том, что он будет спрашивать у дражайшего Уинстона Дэррингтона, инструктировала, что обязательно стоит узнать. Натаниэль отделался небольшой уборкой своих книг, что он достал вчерашним вечером для учебы. Больше, конечно, досталось Дрине, которую с утра одевали и переодевали, как куклу, и Лавинии, отвечающую за чистку серебра и приготовление ужина. У экономки чуть припадок не случился из-за нытья хозяйки дома, тогда Лилибет увела Лавинию на кухню и помогла с основным блюдом.       — Лилибет, спускайся! — послышался голос с лестницы. — Скоро гость придет. Мы должны быть в полном составе.       Эдит Блюм находилась на седьмом небе от счастья. Утром воскресенья она ходила по гостиной в своем самом лучшем платье холодного голубого оттенка и то и дело поправляла костюм мужа. Её дочери и сын сидели на софе с ровными спинами в дорогих нарядах, умытые и причесанные, и прислушивались к звукам на улице. Лавиния сторожила дверь, ходила туда-сюда, как солдат на башне, и глядела в окна по приказу главнокомандующего — матери семейства.       — Дорогая Эдит, побереги нервы, — отец попытался приласкать жену, обнимая её за плечи, но та выскочила из его рук и подбежала к окну. Мужчина лишь беззвучно вздохнул и покачал головой. Неугомонная, подумалось ему.       — Действительно, мама, не стоит переживать. Уинстон — хороший человек, добрый, он хоть и из богатой семьи, — сказала Дрина не без удовольствия, — снобом не является.       — А вдруг он не придет, передумал?       — Мама! — в унисон воскликнули Лилибет и Дрина.       — Ладно-ладно, — она отошла от окна и всё-таки вернулась в объятия мужа, и Исаак принял её с улыбкой, прижимая спину к своей груди. Его рука стиснула её пальчики у ключиц.       Элизабет улыбнулась, исподтишка наблюдая за родителями. Какая идиллия. Ей будет не легко покидать уютное семейное гнездышко, возможно, как и строить своё. Получится ли у неё подойти близко к уровню согласия родителей? Лилибет понятия не имела, но надежды не теряла, как и решительности.       — Идет джентльмен, подходящий по описанию! — в гостиную ворвалась Лавиния с широкой улыбкой. — Рыжий и в костюме! Хорош собой.       — Иди-иди! — мать снова выскочила из объятий и понеслась к экономке. — Будь любезна!       Лавиния кивнула и скрылась. В дверь постучались.       — Всем вести себя прилично! Отца с матерью не позорить! — прошипела миссис Блюм на детей, как будто те были известны своими проказами. Они не были. Может, только Александрина, но сейчас девушке это было невыгодно.       Дети дружно кивнули, дабы успокоить мать.       — Здравствуйте, проходите, — послышался голос Лавинии. — Я провожу вас в гостиную, семья ожидает вас там.       — Благодарю, — мягким низким голосом произнёс молодой мужчина.       Через несколько секунд мистер Уинстон Дэррингтон двадцати девяти лет, вышедший из семьи купцов, стоял на пороге зала с добродушной полуулыбкой в черном костюме с белоснежной рубашкой. Чистый, с причесанными волосами. Добродушный и светлый. Лилибет он чем-то напоминал архангела, спустившегося с небес ради любимой. Она опустила голову, скрывая румянец, вызванный её же выдумкой. Миссис Блюм, в очередной раз наблюдая за рассеянным взглядом дочери, говорила, что фантазия могла завести Элизабет, куда угодно: к древним грекам и к викингам. Однако сама девушка чаще всего выбирала фантазии, если можно было так выразиться, более приземленные.       — Здравствуйте, — первым произнёс отец и протянул руку вошедшему гостю, тот с энтузиазмом её пожал. — Мое имя — Исаак Блюм. Добро пожаловать в наш дом.       — Здравствуйте, спасибо за то, что приняли меня. Я давно хотел с вами познакомиться.       — Здравствуйте, — вклинилась Эдит, говорила она ласковым голоском. — Проходите! Чувствуйте себя как дома. Мы вам очень рады, рады наконец познакомиться.       — И узнать о вашем существовании, — ухмыляясь, произнёс отец и получил локтем по ребрам от жены.       — Уинстон, — подскочила на ноги Александрина, до того сидевшая будто на иголках, и взяла за руки молодого человека. — Здравствуй.       Она улыбалась. Щеки Дрины зарделись. Лицо благодаря улыбке сделалось невинным, детским. Шаль из белого шелка пала с плеч на локти. Длинные мужские пальцы охотно сцепились с женскими с трудно скрываемыми желанием и любовью.       — Здравствуйте, мисс Блюм, — обращение неестественным комком слетело с губ. Он явно не привык назвать её так.       Лилибет смотрела на пару горящими глазами, с трудом сдерживая вздох очарования.       — Я бы хотел переговорить с вами, мистер Блюм. — Уинстон повернулся к отцу.       — Переговоры подождут. — Встряла миссис Блюм. — Для начала давайте поужинаем. Лавиния приготовила потрясающий грибной суп. Вам понравится.       — У Уинстона много дел. Он не может остаться надолго. — Заговорила сестра встревоженно.       — Дрина, — прошептал он невесте чутко, останавливая. Дрина попробовала противиться мистеру Дэррингтону взглядом, но его мягкое выражение лица расплавило её сопротивление маслом. Она кивнула. Молодой человек вновь обратил внимание на родителей. — Замечательная идея. Я проголодался.       — Вот и чудесно. Пройдемте.       Эдит указала на столовую и взяла за локоть мужа, ведя его за собой. Лилибет взяла за руку Натаниэля и, улыбнувшись ему, направилась за делегацией.       — Выглядишь прекрасно, любовь моя, — склонившись, прошептал Уинстон Дрине, — впрочем, как всегда.       Лилибет наблюдала душещипательную сценку из-под ресниц, словно сквозь щель в заборе подглядывала за чьим-то таинственным садом за неимением своего и наслаждалась ароматом роз, что не сажала.       Родители расселись по разным сторонам стола. Натан и Лилибет сидели напротив без двух минут помолвленной пары, урывками воркующей о своих делах насущных. Пока Лавиния и мистер Филипс выносили ужин, отец занялся допросом. «Где вы выросли, мистер Дэррингтон?», «Сассекс, сэр», «Где учились?», «В Кембридже, сэр», «Чем сейчас занимаетесь?», «Веду отцовские дела, мы теперь не только торгуем чаем и тканями, привезенными с Востока, но и имеем несколько фабрик с налаженным производством, также я инвестирую в стройку домов в новых районах…». Мистер Блюм скоро одобрил кандидатуру в мужья дочери и стал расхваливать (не слишком рьяно) его живой ум, деловую хватку и храбрость.       Элизабет радовалась за сестру и не могла перестать улыбаться, разглядывая счастливых членов семьи. Хотя Натаниэль выглядел не очень заинтересованным в происходящем. Он бы предпочел играть в паровозики или в шахматы или решать данные отцом задачки.       Ужин прошел в тишине и нарушаемых ее шепотках. Всё продвигалось чинно и главное — уютно. Мужчины прошли к небольшому бару отца и стали обсуждать какую-то скучную новость, пока Эдит схватила старшую дочь, отвела в сторону и принялась нахваливать её и её жениха, параллельно делясь идеями для свадьбы. Лилибет присоединилась к ним и слушала, ибо Натан убежал от неё в гостиную к полке с книгами.       К закату Уинстон попросил у мистера Блюма согласие на брак с его дочерью и получил горячее согласие.       — Нам осталось обсудить некоторые детали по поводу свадьбы, — сказала Исаак и сел в свое кресло. Уинстон сел на софу рядом. Молодой человек улыбался, и Элизабет поражалась, как у него щеки не свело.       — Конечно, думаю, будет целесообразно позвать невесту. Ничего не могу решать без Александрины. Она обидится.       — Хорошо, да. — Отец кивнул. — Дрина, милая, подойди!       — Иди бегом, выбирай все самое лучшее, — произнесла Эдит, подталкивая дочь в сторону отца.       Дрина убежала и села рядом с женихом, тот сразу же положил свою большую длиннопалую руку на её, что лежала на софе между ними. Миссис Блюм улыбалась, глядя на молодую пару.       — Мы очень удачливые, тебе так не кажется? — спросила мать, беря за руку младшую дочь.       — Да, мама, да.       Они двинулись по периметру комнаты, наслаждаясь теплым весенним вечером и ветром, влетающем через открытое окно.       — Я настаиваю на полной оплате свадебного торжества, — заявил Уинстон, долго не церемонясь.       — Я не могу с этим согласиться, — гордо ответил Исаак Блюм.       — Папа! — возразила Александрина, краснея.       — Не могу я согласиться на такие условия. Я — отец, в конце концов.       — Я вынужден настаивать, ибо Дрина и так принесет большую и ценную для меня жертву. — Отец выгнул бровь. Ощутив крепкую хватку будущей жены, Уинстон продолжил аккуратнее: — она обещала, что примет англиканство, и мы будем венчаться в церкви.       Мать схватила за руку Элизабет и смотрела на переговоры, не моргая.       — Обещала? — спокойно переспросил мистер Блюм.       — Да, папа. — Твердо заявила девушка. Отец учил её держать слово и стоять на своем, так она и поступила, не желая терять его расположение. — Я это сделаю, разрешишь ты это или нет. Это мое окончательное решение. Прости.       — Мы не особо религиозная семья. Я больше удивлен тем, что Александрина согласилась принять иную религию, чем таким запросом с вашей стороны. Она никогда не имела веры в кого-то великого существа на небе.       — Папа, — прошипела Дрина.       — Я знаю и уважаю это, — поспешил успокоить невесту Уинстон, — но для меня и моей семьи важно соблюдение традиции. Надеюсь, это не заставит вас отозвать ваше разрешение?       — Нет, я не стану оспаривать решение дочери. Это её дело.       — Тогда прекрасно. Отлично! — мужчина радостно воскликнул. — Благодарю вас. Не хотелось бы расстраивать будущую жену. Она вас очень любит и ценит ваше одобрение. И все же платить за празднование буду я. Это не составит мне труда и никак не скажется на моем материальном положении.       — Дайте мне хоть что-нибудь оплатить. Как я могу так?! Что же я за отец такой?       — Приданое для дочери полностью на вас и, так уж и быть, я уступлю вам найм машины для поездки до церкви и все. Прошу вас, мистер Блюм, не сопротивляйтесь. Заказать и оплатить все самое наилучшее — это мое искреннее желание, подарок моей дорогой невесте, — он глянул на Дрину, та улыбнулась. — Она этого заслуживает.       — Пожалуйста, папа, — взмолилась Дрина, — соглашайся.       Лилибет прекрасно знала, почему сестра так настаивала на оплате расходов своим женихом. Александрина, хитрюга, уже выбрала бутик со свадебными платьями в центре, вещи в котором отец не мог оплатить.       — Хорошо-хорошо. — Исаак считал себя слишком старым для споров. — Делайте что хотите. Не забудьте только приглашение прислать. Мы всё же хотим попасть на праздник.       Уинстон улыбнулся и посмотрел на счастливую Александрину, которая гладила его по руке, одаривая своим одобрением. Он был обернут вокруг её пальца золотым кольцом с гигантским камнем.       — Лично привезу. Благодарю.       — Вы же приедете с мамой в церковь? Да? — спросила Александрина, переводя взгляд с отца на мать и обратно. — И ты поведёшь меня к алтарю?       — Конечно, милая. Папа тебя поведет куда захочешь. — Вклинилась Эдит Блюм. — Мы все обязательно будем рядом.       Посиделка и разговоры о делах закончились через час. Лилибет быстро наскучили разговоры и планы, и она, примостившись на подоконнике дальнего окна, принялась за чтение. За будущим лордом приехала машина, от которой мама впала в немой восторг. Семья любезно простилась с гостем и оставила пару на несколько минуток наедине в холле. Напоследок мистер Уинстон Дэррингтон поцеловал Александрину в щеку, пообещал зайти ещё раз и только потом ушел со спокойной душой, раздаривая улыбки прохожим.       Солнце скрылось за домами и за горизонтом. Небо раскрасилось в оттенки синего и нацепило драгоценные камни. Ещё долго мама ходила по гостиной, не давая семье разойтись по комнатам и лечь в кровати. Она даже Лавинию позвала и слушать заставила. Все приговаривала: «Разве он не чудесный?», «Да, миссис Блюм», «Разве он не вежливый?», «Да, Эдит, милая», «А какие у него манеры, правда, идеальные?», «Да, мамочка» и так ещё час, пока отец не дал ей бокал вина и не увел на второй этаж.       Поздней ночью они всё же улеглись. Но сестры не могли заснуть, находясь под впечатлением от вечера. Их жизнь шестеренка за шестеренкой менялась навсегда. И младшая ощущала это так ясно и четко, словно тлеющие лучи солнца на коже, сменяющие полуденные на красные и персиковые. Элизабет глядела в потолок, сминая одеяло в руках, представляя сестру в модном платье, обнимающую Уинстона, в гигантском доме с аккуратным садом и большущей библиотекой, которую для неё приобрел влюбленный по уши муж. Она машет ей издалека, улыбается, прощается.       — Я не говорила… — пролепетала Лилибет и продолжила, когда увидела движение на кровати сестры, а затем и её круглые глаза, сверкающие в темноте, — я очень рада за тебя. Уинстон — хороший человек, добрый. Тебе повезло, будешь самой счастливой и избалованной женой.       — Да, — Дрина рассмеялась, прикрывая ладошкой рот, — не могу поверить, что всего через месяц с небольшим я стану его женой. Миссис Александрина Дэррингтон. Или даже леди!       — Так быстро? — расширила глаза младшая сестра. Ей стоило слушать разговоры в гостиной внимательнее.       — Да! Я не могу ждать. Мне не терпится выйти за него, Лилибет, — сестра подскочила и посмотрела на неё, — я так люблю его! Ты бы знала.       Элизабет догадывалась по сияющему виду.       — Я вижу. — Девчушка улыбнулась с толикой грусти, радуясь, что из-за темноты сестра не видит её печали. — Но я буду скучать по тебе, Дрина. Очень сильно. С кем ссориться? В кого мне кидать подушки? В Натаниэля? Он отложит их и возьмется за учебники.       Со стороны сестры послышался смех, а затем шорох. Скрипнула половица. Сестра забралась в кровать к Лилибет, приподняв одеяльце, а позже обняла её и поцеловала в щеку. Сестра сжала руки Александрины. От неё пахло дорогими духами, подарком любимого. Кожа была гладкой, её длинные светлые волосы (прямые в отличие от волос Элизабет) лезли в лицо. Как в детстве. Не хватало пустых после молока стаканов, крошек печенья на руках и кучи игрушек под одеялом.       — В доме Уинстона полно комнат. Ты сможешь приезжать. Когда захочешь! Хоть каждый день.       — Зря ты мне это сказала, буду сбегать к тебе от мамы. — Сестры рассмеялись, прикрывая лица одеялом. — Ты — невеста, скоро жена! Не могу поверить, что детство закончилось.       — Это должно было рано или поздно произойти. Мы больше не дети, Элизабет.       Она поудобнее улеглась на кровати и уставилась в потолок. Только недавно они дрались за кукол и портили бедной матери настроение, катались на коленях отца, бегали по парку на семейных прогулках, а теперь им самим предстояло стать женами, матерями, справляться с домашними делами, вести хозяйство, заботиться о муже. Грудь сжал не пойми откуда взявшийся страх, поглотивший восторг и счастье от фантазий. Лилибет сделала вдох и выдох. Она сосредоточилась на позитивных картинах семейного ужина, вечера в компании мужа и играющих на ковре детей, поездок к морю. У неё будет это, будет счастье. Но ни картины, ни уговоры не помогали. Дыхание утяжелялось. Руки тряслись. Тело покрылось холодными капельками пота. То, что раньше приносило удовлетворение, превратилось в серую тень, от которой нельзя было убежать. Она не провалится и справится с препятствиями ради своей мечты, повторяла Лилибет, почти шептала, открывая рот. Но не слишком ли она молода? «Я ведь ничего не знаю о жизни, не знаю, как с мужчиной общаться, как заботиться о доме, о детях, только вчера я читала сказки, я — ребенок, я не справлюсь!» — страшным снежным комом нарастали мысли и давили грудь Элизабет.       — Разве? Разве мы не дети?       Ответ она не получила. Александрина уже заснула, оставив сестру наедине со странными мыслями, появившимися в первый раз.       Утром от страхов не осталось и следа. Сладкий сон, навеянный ветерком с ароматом цветущей зелени и усталость после тягостного дня, унял тревогу и завлек в страну мечтаний и розовых облаков. Элизабет поднялась с кровати, аккуратно прошмыгнула через тело сестры и побежала одеваться. Она точно знала, Лавиния, как обычно, собиралась за хлебом. И Лилибет, по устаканившемуся обычаю, собиралась составить ей компанию. Она надела красивое платье, украсила кудри лентой, взяла из вазы цветы, что вчера приобрела, положила те в корзинку и поспешила вниз. Когда Лавиния подошла к двери, Элизабет уже стояла там с маминым кружевным зонтиком и корзинкой в руках.       — Я готова!       — Вижу-вижу, — экономка улыбнулась, — пошли давай. Цветы тебе вот только зачем?       — Это для милых дам из пекарни. Они мне помогли, я хочу им хоть как-то отплатить.       — Какая ты у нас добрая девочка. — Лавиния рассмеялась без злобы. — Тебе бы мужа построже, покрепче, чтобы твою милую душу в обиду не давал.       — Может, и найдется такой мужчина.       — Дай Бог.       Прекрасно прогулявшись под ещё не жарящими солнечными лучами, наслушавшись разговоров на улице, поздоровавшись с парочкой знакомых, они зашли в пекарню. Теплый воздух. Запах хлеба. Тут ничего не менялось. Неустанно светящий маяк в бушующем синем море.       — Здравствуйте, мистер Соломонс, — вперед выступила Элизабет, не давая Лавинии и рта раскрыть.       — Здравствуйте, мисс Блюм, — ответил молодой человек без энтузиазма, подняв свои стеклянные глаза на вошедшую всего на мгновение. В них не было ни единой эмоции, ничего. В такие сухие на выражения дни его зрачки напоминал расколовшийся лед на луже, по которому ногами стучали дети.       Он колдовал над сундучком с деньгами, кажется. Безразличие Соломонса неприятно кольнуло Лилибет, но улыбку не стерло. Подумаешь, сказала она себе, работает мужчина, занят, сейчас не до меня.       — Я хотела ещё раз поблагодарить вас за то, что вы сделали на прошлой неделе. — Тише проговорила девушка с алеющими щеками. Тело медленно пускалось в жар. — Без вас я бы заболела.       — Не за что.       Вновь холод. Лилибет дрогнула, как от жестокого колючего ветра со снегом. Ей стало не по себе. Пальчики плотнее сжали ручку корзинки.       — Могу я пройти к Айле и Фрее, пожалуйста? У меня для них кое-что есть в благодарность.       — Проходите. — Он кивнул подбородком в сторону двери. — Но недолго, пожалуйста. У них много работы.       — Конечно-конечно. Я на минуту, две. Обещаю.       Соломонс кивнул. Элизабет забежала на кухню, польщенная данной ей уже дважды привилегией. Маленький ребенок с новенькой игрушкой, вышагивающей по улице напоказ другим детям.       — Здравствуйте, — прощебетала она на кухне. И женщина подняли головы, у Айлы лицо было измазано в муке, но она все ещё выглядела очаровательно.       — Здравствуйте, мисс Блюм. — За двоих ответила Фрея. — Как ваше здоровье?       — Благодаря вам прекрасно. Вот в благодарность я решила принести вам тюльпаны. Надеюсь, вам они нравятся.       — Ой, спасибо! Не стоило. — Отмахнулась Фрея, а вот Айла подошла к ней, вытерла руки о фартук и взяла букет.       — И правда не стоило, — прошептала она, но на цветы смотрела как завороженная.       — Стоило-стоило! Спасибо вам большое. Вы — замечательные люди. Надеюсь познакомиться с вами поближе как-нибудь. — Лилибет через плечо глянула на дверь. — Спасибо ещё раз. Я пойду, не хочу, чтобы у вас были проблемы с мистером Соломонсом из-за меня. Хорошей работы. До свидания.       — До свидания, — синхронно сказали женщины, и Элизабет ушла довольная полученными улыбками.       Лавиния уже оплачивала покупки и складывала их в сумку.       — Спасибо ещё раз, мистер Соломонс, — прошептала Лилибет и поспешила покинуть пространство за прилавком. Он был не в духе, и досаждать ему лишний раз Элизабет не хотелось.       — Не надо, не надо, — отмахнулся мужчина, и не повернувшись, — не стоит благодарить меня, мисс Блюм. Дело прошлое.       — До свидания, — сказала Лавиния и развернулась, дабы уйти.       — До свидания, мистер Соломонс, — прощебетала девушка, смотря на него с надеждой.       Соломонс кивнул вместо ответа.       Лилибет покраснела, стыдливо склонила голову, так и не получив поощрения ни в виде взгляда, ни в виде доброго слова, и вышла. Ей захотелось сорвать ленту, которую она с такой старательностью завязывала совсем недавно, и выбросить в канал, но она просто уходила, надеясь, что с расстоянием между ними возрастет и облегчение.       Соломонс засунул монеты в мешочек, сбившись со счету, ударил им стол и вздохнул, всё-таки глянув на крохотный силуэт девушки, мелькнувший за окном. Пальцы вцепились в края столешницы. Голова склонилась, побеждённая невидимым духом. Он был груб и холоден, должен был, чтобы помочь наивной девушке понять одну простую истину: они невозможны.       Худенькая фигурка, бледная кожа, пухлые щечки, зачарованные глаза, следящие за его действиями. Взгляды юной мисс Блюм для него тайной или загадкой не были. Никогда. Он замечал её заинтересованные голубые глазки, ещё когда она была девочкой. Пряталась за домом или за шторкой окна и смотрела на него. До сих пор так делала. Красивая, но молоденькая, совсем не смыслящая в жизни. Соломонс рассчитывал, что это пройдет, исчезнет, но её поведение становилось только настойчивее и очевиднее. «Зачем только поощрил её привязанность? Зачем помог?» — задавался он вопросами. Хотел побыть хорошим, не вышло, лишь утянул глубже на дно. Иначе он не умел. Рядом с ним гниль и болота, нет места тепличному цветку. Она не понимала, чье внимание пыталась на себя обратить, не понимала, какие беды на себя навлекала. За ним сплошная черная полоса и старая шляпа отсутствующего отца на гвозде. Глупенькая. Держалась бы подальше. У него не так много силы воли. В конце концов, он — мужчина, а она — привлекательная женщина на утренней заре своей красоты.       Альфред действительно был не прочь взять симпатичную и податливую девчонку, подарить ей пару ночей восторга, изучить редкие родинки, что созвездиями раскрасили ключицы и закрались под ткань платья, растерзать пухлые губы, а затем разбить ей сердце, оставить позади, в руинах, со слезами на кукольных глазах. Иначе он не умел. Ей давно было пора осознать, догадаться — на иное не был способен, не приучен, не рожден. Не подчеркивал нарочно, не осознавал — он был похож на своего отца больше, чем думал, больше, чем хотел.       Всю дорогу домой она стягивала с себя трясину, укутавшую её после ледяной встречи, и бросала на камни. Туча печали глумилась только над ней, орошала дождем, заставляла мерзнуть. Резкий упадок сил, головокружение — симптомы отчаяния и накручивания. Сколько всего она передумала. Новый шаг — новая мысль. Она сделала что-то не то? Обидела? Или он влюбился в другую девушку и теперь не обращал внимание на других, восхищался красотой другой, касался её кожи, улыбался ей, предлагал руку помощи? А может ему попросту было плевать?       Он никогда не называл её по имени.       Ей надо было спешить, решить всё окончательно, нанести последний удар, попробовать поставить шах и мат. Не получится — Элизабет уйдет с ссадинами и царапинами, но зато с гордо поднятым подбородком. Надо попытаться.       — Мама! Мамочка?!       В панике Элизабет вбежала в столовую. Лавиния ушла на кухню разложить продукты. Мать сидела во главе стола одна, ещё не одетая, с вязаной шалью молочного оттенка на плечах и волосами, накрученными папильотками, и попивала кофе. Лавиния перед уходом оставила готовый завтрак, который позже вынес мистер Филипс.       — Чего, дорогая? Не шуми, пожалуйста. Твоя сестра наверху отдыхает после вчерашнего. Не стала её будить, пусть поспит подольше. Присаживайся. — Она показала на пустой стул рядом с собой. — Расскажи, что случилось.       Лилибет послушалась.       — У меня к тебе разговор.       — Слушаю внимательно.       — Я хочу замуж.       — Поощряю. — Эдит усмехнулась и сделала глоток кофе из маленькой чашечки. — Но обожди, сейчас выдадим Дрину, станешь с ней в свет выходить, на тебя обратят внимание состоятельные молодые люди. Найдем тебе в два счета жениха умного, красивого с большим особняком. Вот увидишь. К сентябрю будешь помолвлена.       Мама уже строила у себя в голове высокие замки, пиками касающиеся небес. Видела горы золотых монеток. Приглашения на ужины у важных особ. Машины, платья, поездки на континент, лучшие курорты, роскошь и богатство. Но Элизабет в том не нуждалась.       — Нет, мама. Я не хочу этих мужчин. Мне не нужен особняк и всё подобное. — Мать вынырнула из своих видений и изумленно взглянула на дочь. — У меня уже есть кандидат.       Миссис Блюм громко без великого удовольствия выдохнула, но злиться не стала. Ещё помнила, какого это было быть влюбленной девочкой.       — И кто же этот паренек, полагаю, без особняка?       — Альфред Соломонс.       Миссис Блюм усмехнулась.       — Я понимаю, он красивый, он недалеко. Это привычно, это не пугает. Но, милая, ты можешь отхватить мужчину в стократ лучше.       — Но я не хочу. Я хочу Альфреда.       — Милая…       — Не надо, мама! Он мне нравится. — Элизабет взяла руку матери в свою и наклонилась ближе. — Почему ты так против? Он ведь не бедняк! Он — умный молодой мужчина с перспективами, ответственный. Да не будущий лорд, но богачом же он может стать! А главное: мне он нравится. Он сделает меня счастливой. Ты же желаешь мне счастья, мама?       — Конечно, желаю, дорогая.       — Он — хорошая партия. Обещаю, ты увидишь, я в этом уверена, он ещё поднимется, разбогатеет. Он — мозговитый. Смотри, как он поднялся сам, без семьи! Пекарня, апартаменты. А ему только двадцать шесть. Разве он мне не подойдет?       — Ладно-ладно. Хорошо. Уговорила.       — Спасибо, мама! Спасибо!       Дочь накинулась на миссис Блюм, обняла и поцеловала в щеку, та чуть кофе на ковер не разлила. Ругать она, конечно же, её счастливую Лилибет не стала, лишь погладила по щеке, поцеловала в лоб и улыбнулась. Девушка в облегчающем порыве опустилась на ковер, всё так же удерживая колени матери.       — Поговори с миссис Соломонс. Расхвали меня. Сделай все, чтобы она захотела видеть меня невесткой. Сделаешь, пожалуйста?       — Хорошо, так уж и быть, милая. Я нанесу визит миссис Соломонс, — Элизабет округлила глаза, и мать поспешила объяснить: — то есть столкнусь с ней как-нибудь в парке. Она там уток кормит по пятницам. Поболтаем.