butterfly.

      Ранним будним утром Лилибет прогуливалась по Камден-стрит в компании Лавинии, хотя это нельзя было назвать прогулкой. Конечно, они шагали и вертели головами, рассматривая никогда не меняющуюся улицу, прохожих, чьи жизни были прокрыты мраком, пока не происходил какой-нибудь скандал, но главной целью не было развлечение. Лавиния собиралась за продуктами, а Элизабет, узнав об этом заранее, увязалась за ней, поднявшись утром ни свет ни заря. Экономка не возражала, привыкла к компании не проблемной младшенькой мисс Блюм и даже наслаждалась ненатянутой тишиной, разрываемой звуками улицы и шелестом юбок, и помощью в ношении покупок.              В своих поисках они забрели далековато — шкафы на кухне пустовали, такое случалось раз в месяц или два — и теперь в семь утра возвращались обратно с двумя полными корзинками, одну из которых держала Лилибет, та неохотно передвигала ногами и будто в первый раз разглядывала здания из красного кирпича. «Почему он здесь поселился? Что здесь нашел?» — порою задавалась она вопросами, но ответов никогда не находила. Мистер Соломонс виделся ей блокнотиком за фунт из магазина мистера Эдельсона с узорами на обложке да с массивным замком. Где прячется ключ? Похоронил ли он его на дне канала или оставил при себе висеть на нити у груди?              — Так, пойдем зайдем к мистеру Гардинеру. Мне нужны овощи, мама твоя просила картофельный салат на обед сделать, — произнесла Лавиния, останавливаясь. Утреннюю идиллию она прерывала лишь для раздачи указаний о направлении.              — Я лучше прогуляюсь вдоль улицы. Ты меня не потеряешь. Улица нелюдная. — И в правду, человек было немного, торговцы и редкие покупатели в лице тех же прислуживающих в небедных домах. Откровенно говоря, Лилибет здесь было не место. — А если всё-таки потеряешь, не волнуйся, я помню, где находится дом.              — Тебе лучше не теряться, — Лавиния приподняла юбки и поставила ногу на ступеньку перед лавкой, — я не хочу лишиться работы.              — Буду аккуратна и осторожна. Как всегда.              Экономка кивнула и зашла внутрь.              Лилибет победно улыбнулась и с восторгом сжала ручку корзинки, прикрытой платком с синенькими незабудками. Она пошла дальше по улице в сторону дома. Свежий ветер обдувал собранные в объемный пучок волосы и охлаждал щеки. Середина весны пока выходила прохладной. Солнце скрывалось за серыми то тучами, то облаками, как и сейчас. Элизабет поправила платок на плечах и глянула вверх. Птицы летали низко. Ветер завывал громче. Она надеялась, что дождь польет только после того, как они с Лавинией дойдут до дома. Однако надежды разорвались с первым громом, сотрясшим улицу. После него крупные капли тут же принялись заливать дороги и людей.              Элизабет громко ахнула и огляделась. Дождь полупрозрачной белой стеной встал перед ней, словно стражник у невидимого дворца. Капли быстро намочили одежду и охладили кожу. Рванул ветер. Лилибет, наконец опомнившись, натянула платок на мокрые пряди и побежала что есть мочи. Тело покрылось мурашками. Зубы ударялись друг о друга с неприятным скрежетом. Несмотря на воду, застилающую глаза, она заприметила знакомый угол, поворот, ведущий на Бонни-стрит. В голове вспыхнули яркие картины горячего хлеба, уютного и теплого помещения и привлекательного Альфреда. И Лилибет свернула, побежала быстрее, чувствуя, как туфли шлепают по лужам.              Она забежала внутрь штормом и остановилась у входа, громко пыхтя. Ей было одновременно жарко и холодно. Лилибет откашлялась. Горло горело. Она заболеет, точно заболеет, и мама не отпустит её на подобные прогулки ещё месяц, а то и два, пока погода не устаканится и окончательно не потеплеет.              — Мисс Блюм? — произнес знакомый бархатный голос.              Девушка подняла голову и столкнулась с голубоглазым взглядом мистера Соломонса. Ей в последнее время везло, они виделись чаще, он появлялся в пекарне. Хотя, возможно, сейчас удача ей не сопутствовала — Элизабет посчитала, что выглядит, как мокрая мышь.              — Здравствуйте, мистер Соломонс, — пролепетала Лилибет, всё ещё часто дыша.              — Чего желаете?              Он был таким красивым, сухим и теплым. Прижаться бы и не отпускать. Мурашки пробежались по телу.              Вас.              — Я-я не знаю. — Ответила она, заикнувшись. — Я забежала из-за дождя. Не хотела вас отвлекать. Простите, пожалуйста.              Лилибет вдруг громко чихнула и закрыла краснеющее лицо руками. Всевышний, её убереги и от позора, и от болезни. Почему у неё всё так нелепо складывалось? Из всех лавок забежала в эту, даже не думая. Сама себя подставила.              Она дрогнула. С другой стороны, ей стало теплее.              — Извините, — прошептала она, не поднимая глаза, в которых встали слезы. Или от стыда, или от наступающего жара. У Элизабет не было времени разбираться. Она могла думать лишь о том, что выглядела она сейчас премерзко. Неподходящая погодка для обольщения.              Мистер Соломонс вышел из-за прилавка. И девушка машинально сделала шаг назад, не раздумывая. С раннего детства ей вбивали, что нельзя оставаться наедине со взрослым мужчиной, так ещё и не близким родственником. Соломонс двинулся к ней так, словно и не заметил замешательство в девичьих действиях. Лилибет замерла в предвкушении, кусала щеку изнутри, не смея моргать. Не хотела упускать момент.       Что он сделает дальше?              — Вы совсем промокли, — он положил руку ей на спину, и Лилибет ощутила огонь в том месте. — Так и заболеть недолго. Пройдемте, погреетесь у печи. Нечего здесь стоять.              — Спасибо, — прошептала Элизабет, улыбаясь, — спасибо вам.              Альфред не ответил, завел её за прилавок, открыл дверь справа, и они очутились на кухне. Внутри вкусно пахло выпечкой. Не получивший завтрак живот моментально скрючило. Там же находились две женщины: одна являлась пожилой, другая — молоденькой. Седовласая катала скалкой тесто, очень похожая на неё, Лилибет предположила, родственница, украшала сырые пироги рисунками.              — Фрея, Айла, помогите нашей бедной клиентке, — он легонько подтолкнул застеснявшуюся девушку вперед. — Дайте человеку чая или молока теплого, хорошо?              — Конечно, мистер Соломонс, — ответила старшая и дружелюбно улыбнулась Элизабет. — Проходите-проходите.              Мужчина шустро достал табурет из-под стола и поставил рядом с печкой, а потом посмотрел на гостью и указал на вещицу рукой, молча прося сесть. Лилибет послушалась, села и подняла глаза на него. Альфред поймал её взгляд и на секунду замер, поддаваясь крутившимся мыслям. Младшая дочь Блюма — невысокого роста девчушка — выглядела, как фарфоровая кукла с розовыми щеками, большими открытыми миру глазами цвета аквамарина, золотыми кудрями и аленькими пухлыми губками. С таких рисовали ангелов. Долго она в девочках не просидит, подумалось Альфреду.              — Поставьте же корзинку, — пробурчал он недовольно, опуская взгляд, противясь порочным мыслям (такая красивая, мягкая, пахнет вкусно), забрал у неё из рук вещицу и поставил на пол рядом, — снимите этот мокрый платок, — Соломонс отвернулся и проскользнул глазами по комнате, схватил первую попавшуюся ткань, опознал её, развернулся и подал ей, — вот, вам лучше, пиджак мой, потрепанный, в муке, но зато сухой. — Лилибет оторопела, открывая губки, вдыхая через рот. — Надевайте-надевайте.              Девушка стянула платок, положила на корзинку и взяла пиджак. Руки аккуратно примостили мужскую вещь на плечи. От неё пахло им и горячим хлебом. Щеки заалели. Глаза уставились на деревянный пол с мокрыми следами на нём. Соломонс проследил за её взглядом.              — И туфли снимите, — кивнул он, — они, наверное, насквозь промокли. Угораздило же вас… — не увидев шевеления, Соломонс повысил тон, — снимайте бегом! Ещё с пневмонией сляжете.              Элизабет тут же сняла посеревшие от влаги туфли и поджала замерзшие пальцы в белых чулках. Её лицо горело от неловкости.              — Спасибо, мистер Соломонс. — Забормотала девушка и удобнее завернулась в черную ткань, контрастировавшую с бледной кожей. — Без вас я бы пропала…              — Не надо, — он махнул рукой, — не надо, сидите тут и грейтесь сколько необходимо.              Так и не глянув на неё, мужчина ушёл, закрыв за собой дверь. Альфред потер бороду и ухмыльнулся уголком губ. Теперь в глазах покупателей он будет выглядеть добрым самаритянином, если, конечно, маленькая мисс Блюм расскажет о его поступке. Особи всех возрастов любили почесать языком. Он не сомневался, что и девчушка так поступит. Ему особо до мнения других дела не было, но вот бизнесу это приносило пользу. Он хороший человек, говорили они, на днях помог мисс Х., да, купим у него пирогов…              Лилибет поджала губки и, посидев немного, скрючившись, развернулась к женщинам. Они ухмылялись беззлобно и смотрели на неё, едва склонив головы вбок, словно на чудо света.              — Здравствуйте, — поздоровалась златокудрая негромко, — извините, что ворвалась и помешала вам.              — Ничего-ничего, — старшая работница махнула рукой, запачканной мукой, и посмотрела на девушку рядом, — Айла, согрей молока, пожалуйста.              Айла кивнула и без недовольства на лице подошла к чугунной плите с бутылкой молока. Вскоре Лилибет держала в руках стакан и не спеша делала глотки.              — Спасибо большое, — повторила она в очередной раз.              Женщины кивнули с улыбками и вернулись к работе. Теперь у Элизабет был шанс рассмотреть их без препятствий. Пожилая женщина, Фрея, догадалась Лилибет, с тусклыми сизыми глазами в синем платье шустро бегала по кухне и раздавала команды так, будто ей было лет двадцать пять. Молоденькая Айла — ещё подросток, на года два-три старше её самой — с каштановыми волосами и темно-зелеными глазами бегала за женщиной и только подавать ей приборы успевала.              Как завороженная, Лилибет глядела за их слаженными действиями, пока не поняла, что больше не дрожит, а дождь за окном закончился. Молоко и сидение рядом с огнем за десять-пятнадцать минут помогло ей. Она выпрямилась и потрогала туфли. Они подсохли, но не полностью. И ей этого хватило. Лилибет не хотелось дольше смущать работниц и мистера Соломонса, потому она почти беззвучно встала, повесила пиджак на место, пригладив его с тяжелым сердцем, взяла корзинку обеими руками и глянула на добрых дам из-под ресниц.              — Спасибо за помощь, я, пожалуй, пойду, меня, наверное, потеряли уже.              — Не за что, голубушка, — ответила Фрея, не отрываясь от теста. — До свидания.              — Увидимся, — улыбнулась Айла и сразу же вернулась к своему делу.              — До свидания.              Элизабет покинула кухню и оказалась за прилавком. Там же на расстоянии вытянутой руки стоял мистер Соломонс и пересчитывал деньги. Едва слышимый вздох слетел с её губ. Услышав посторонний звук, он обернулся.              — Это вы, мисс Блюм. Как себя чувствуете?              — Хорошо, благодарю вас за это.              — Не стоит. — Он нахмурился, сдвинул брови, чем заставил девушку насторожиться и передумать о начале небольшой беседы.              — Я пойду, — она скользнула в зал и поторопилась к двери, не выслушав ответа, как та вдруг открылась, и перед девушкой выросла Лавиния. Совершенно сухая.              — Вот ты где! — улыбнулась она и облегченно вздохнула. — Я так рада, что ты здесь. Я уж боялась, ты домой под дождем побежала. Думала готовиться к выговору.              — Нет, я сюда прибежала. Мистер Соломонс мне помог. Дал у печки посидеть, погреться. — Лилибет поправила влажные вьющиеся пряди.              Альфред ухмыльнулся.              — Ну хорошо, — Лавиния погладила её по плечу, — я куплю хлеба, и мы с тобой сразу домой пойдем. Тебе надо согреться. — Женщина обошла её и подошла к прилавку. — Здравствуйте, мистер Соломонс, мне, пожалуйста…       Совсем ребенок, подумал он, когда златовласая девушка, оглянувшись и подарив ему скромную улыбку, вышла за дверь.                            Следующим днем Лилибет в качестве компаньонки сестры отправилась в парк. Мама после обеда покинула дом и отправилась за покупками, хоть многого позволить себе не могла. Во-первых, говорила миссис Блюм, смотреть никто не запрещал, во-вторых, надо показывать, что наша семья не бедствует, ходит за покупками, развлекается. Для вас же стараюсь, твердила она, от этого зависит ваша репутация и возможность выйти замуж. Эдит Блюм всё происходящее в их семье могла свести к замужеству своих дочерей. Удивительное, но не редкое явление.              В такие уже нечастые выходы матери сестры дома не задерживались. Они выходили вдвоем, пользуясь добротой отца, который всего раз дал разрешение на всё последующие выходы (об этом мистер Блюм не догадывался), и доверием Лавинии, которая считала девочек особами разумными.              Александрина подскочила на кровати, стоило матери покинуть территорию дома, и вытащила из шкафа любимое белое платье с сиренью и кружевами, надела его и плетенную шляпку с сиреневой лентой и бантом. Она собиралась на свидание со своим ухажером. Это было понятно по не сходящей улыбке, скрупулезному выбору украшений и мечтательному настроению — Дрина не огрызалась на сестру. Элизабет ухмылялась. Ну, конечно, когда помощь нужна, она шелковая. Небось по пути обратно шоколадку ей купит или конфеты на свои карманные, она так прежде делала в благодарность.              На улице потеплело, выглянуло солнце. Элизабет обрадовалась. Она вчера целый день лежала в кровати с грелкой у ног. Мать настояла, когда узнала, что дочь промокла, кудахтала над ней как наседка, не отходила, всё причитая «здоровье надо беречь» и «тебе ещё детей вынашивать». Дрина от непрошенного внимания пряталась внизу в гостиной и вернулась в комнату только вместе с луной.              Александрина торопилась, почти бежала к парку или летела на крыльях любви. Лилибет едва за ней поспевала, хихикала и закрывала рот ладошкой. Сестра выглядела очаровательно и безобидно, будучи влюбленной, и вела себя по-доброму. Элизабет она такой нравилась.              — Ну, быстрей-быстрей, если мы опоздаем, он подумает, что я не получила письмо, и уйдет. А нам обязательно нужно встретиться! Тебе, кстати, это тоже нужно. — Александрина схватила сестру за руку и ускорила шаг. Лилибет продолжила беззвучно смеяться.              В парке было достаточно людно. Благо у влюбленных было свое место. Недалеко от моста, под ивой, топящей концы ветвей в зеленой воде с кувшинками. Там их не могли разглядеть гуляющие по тропинке, если те, конечно, не вглядывались. Они добежали до нужного места за десять минут. Волосы растрепались, щеки покраснели. Александрина развернулась к сестре и попросила помочь ей привести себя в порядок. Лилибет, усердно держа язык за зубами, дабы не молвить издевку, поправила светло-русые волосы, платье и шлепнула её по плечу, давая разрешения идти.              — Спасибо, — шепотом поблагодарила её Дрина.              — Я пойду у канала побуду, на водичку посмотрю, — сестра уже не слышала.              Стоило Лилибет договорить, как Дрина закивала и понеслась к деревьям, увидев своего принца. Точнее будет сказать лорда. Сестра на днях похвасталась, что её будущему жениху король, возможно, даст титул, что сделает её после замужества леди — знатной дамой. Если мама об этом прознает, умрет от счастья.              Лилибет проследила за сестрой. Та забежала за зеленое густое деревце и остановилась. Не слишком наглея, младшая мисс Блюм подошла ближе. Она разглядела молодого человека в крохотных промежутках между ветвями. Рыжий, высокий, худощавый, конопатый. Такой необычный. Чудо света. «Может, шотландец?» — прикинула Элизабет и отвернулась, давая молодым горящим сердцам приватность.              По лестнице из чернеющего камня, в уголках которого запрятался мох, она спустилась к ещё пустому каналу — лодки ходили почти круглосуточно, но ей сегодня повезло. Лилибет обернулась и, не найдя посторонних, присела на корточки на влажные камни. В зеленой воде отражался лазурный небосвод, пушистые облака и блестели кончики мелких волн, что вызывал ветерок. Она протяжно выдохнула, обняла коленки и прикрыла глазки ненадолго. Однако смех сестры из-за дерева заставил её повернуться. Это ничего не принесло — она милующуюся парочку не разглядела, зато заметила свое отражение — пухлые щечки, кудрявые волосы, скучающее выражение лица. Лилибет поджала губы.              Когда придет её время сбегать тайком из дома, прятаться с возлюбленным за кустами и деревьями, получать письма с признаниями?              Ей было так интересно, какого это ощущать на своей коже любовь другого человека, касаться, целоваться.              Лилибет просияла в заговорщицкой улыбке, вспомнив вчерашний день, а именно её неожиданный визит в пекарню Соломонсу и окружившую её заботу. Альфред был так вежлив, мил, деликатен и очарователен. Она мечтательно вдохнула и укусила нижнюю губку. Какая романтика! Дождь, возлюбленные под одной крышей, его пиджак на её плечиках. Элизабет вновь испустила вздох и зарделась, превращаясь в садовую клубнику. Молодой человек, красивый пекарь запал ей в душу и вылезать не желал. Всё крутился и крутился пластинкой в голове бедной девушки. Он знал, кто она, обращался как к мисс Блюм. Она была в восторге и расписала встречу в тончайших подробностях в своем дневнике. Мужчина пускал свои корни глубже и глубже.              Она прошлась скучающим взглядом по камням и в нескольких дюймах от туфель с бантиками заприметила синеватый камешек. Сердце екнуло. Рука схватилась за находку и поднесла к лицу. Восторг мигом исчез. Лилибет приняла камешек за лунный. Синеватый, как туча, предвещающая грозу, местами розоватый и сиреневатый, но необычный, отражающий свет, не как бриллиант, а как жемчуг. Волшебное творение природы. Девушка читала о нем в папиной книжке о минералах. Самый красивый камень, тогда решила она, хотя никогда его и не видела.              Элизабет осмотрела камешек в руках. Кусок битого стекла, углы которого сгладила вода. О чем она только думала? Откуда редкому минералу взяться у Риджентс-канала?              По плечу похлопали.              — Лилибет, сестричка, поднимайся.              Она повернула голову и увидела радостную сестру, та переминалась с ноги на ногу. Камешек скользнул в перчатку (карманов у Лилибет не было), как напоминание о коротком, но буйном восторге.              — Ты закончила? — Элизабет неверяще нахмурилась.              — Ага.              — Вы на этот раз быстро.              — Да-да, пойдем уже, мы должны быть дома до прихода матери. Ещё достанется. — Элизабет поднялась и аккуратно взяла сестру за локоть. — Эх, недолго мне это терпеть. Скучать не буду, — сказала Дрина, загадочно улыбаясь, и больше не открывала рот до дома.              Вечером того же дня в доме раздался радостный вскрик, как колокола англиканской церкви, предвещающие новый союз. Аккурат после того, как Александрина увела мать поговорить в столовую после ужина. Элизабет схватилась за сердце и поторопилась вниз, бросив шитье на столе, где теперь расположился найденный ею крохотный артефакт. Она уже догадывалась, что Дрина поведала матери, и радовалась. Когда Лилибет очутилась у лестницы, она столкнулась с забавной картиной.       — У Дрины есть ухажер! Богач! — восклицала мать, трясся обескураженного отца за плечи.       Дрина стояла рядом и хохотала, прикрывая рот руками.       — Он сделал ей предложение!              — Без согласия отца, — пробурчал мистер Блюм с толикой насмешки.              — Но он придет на выходных, вот и исправит ситуацию! — мать закружилась по комнате. — Какое счастье! Первая дочь выходит за муж. Да ещё и за делового человека с апартаментами в Белгравии и особняком в Сассексе! Отхватила бриллиант! А какая свадьба будет! В газетах точно напишут. Какое счастье!       Лилибет стояла на лестнице и улыбалась. Первый рубеж пересечен.       Всё могло получиться.