Омега + Омега. Шелк на запястьях

I

      Влад почему-то пытался скрыть, что у него болит голова. Только я не понял зачем, и еще меня смешит мысль, что это не помеха сексу, и у него есть даже какая-то отмазка — чтобы точно потрахаться — на этот счет. Очень на него похоже…       Я сижу на лекции и читаю об анестезиологическом эффекте оргазма, как вдруг Влад пишет: «Недостаточно обезбола…»       Расплываюсь и отвечаю: «Моя несчастная детка. Потерпишь до вечера? Буду тебя любить и обезболивать».       Он присылает кучу расстроенных скобочек, и я осознаю, что скучаю. Хочу его увидеть. Можно даже в обед, я бы сорвался. Прогулял бы пары.       «Если я приеду в обед, это будет считаться за нарушение твоего личного пространства? Или ради секса можно?»       Влад тяжело замолкает. И срывается с крючка скупым и скучным «Учись».       Ну блин… Ладно. Всё и так идет слишком гладко. Нет, ну не то чтобы прям всё… Но с учетом того, как его мотает и с какой тоской он смотрит в сторону «леса», он держится неплохо. Я бы выписал ему медаль. Или подарил кружку с волком. Хочу его как-нибудь еще подъебать.       Отпускать его не в моих правилах, и я не могу учиться, когда он прямым текстом сказал, что я мало брал его утром. Поэтому я пишу: «Ты случайно не взял с собой на работу вибратор?»       Но он, конечно, пропадает из онлайна, и я добавляю, копируя кучу расстроенных скобочек: «Это могло бы быть весело».

II

      Он отвечает только вечером, когда мы оба уже дома. Он спрашивает: «Кому?»       Разумеется, мне.       Но: «Ты очень плохая детка. Не притворялся, что эта мысль тебя не заводит».       Влад шлет мне многоточие.       А я, валяясь на кровати, смотрю в сторону розовых наручников, которые забрал сегодня с пункта выдачи… и раздумываю, как тактично ему предложить быть арестованным…       Считаю, что тактично никак, поэтому снимаю себя на видеокружочек, приподняв наручники, чтобы они попали в кадр. Я спрашиваю у него:       — Не хочешь поиграть?       Он шлет мне: «Женя…»       Укладываюсь удобнее и даже иду на уступки:       — Я могу примерить их первым.       Он снова шлет многоточие. Он пишет: «Это против правил». Он пишет: «Ты такой подлый зайка», — с кучей расстроенных скобочек. Что мне нравится в его претензиях — я всё еще «зайка».       В конце концов он отвечает: «Хорошо. Но в наручниках будешь ты. И возьму тебя я».       М-м… Ну не знаю, не знаю.       Я спрашиваю:       — А ты сделаешь это нежно?       Он не выдерживает и тоже записывает голосовое:       — Блять, Женя… Еще пара твоих сообщений — и я оттрахаю тебя до потери пульса. Иди уже.       — Какой нетерпеливый… — тяну я. — Мне еще надо одеться.       — Женя, зачем?       — Чтобы было интересно.       Влад шлет мне многоточие. Потом грустные скобочки. И мне очевидно, что он страдает и почти на грани нервного срыва.       Я звоню ему, и он выдыхает:       — Зайка…       — Ты думал обо весь день?       — Жень, блять…       — «Зайка» мне нравится больше…       — Ты еще не задолбался меня изводить?       — Заводить.       — То, что ты делаешь со мной, — хуже, чем заводить, понятно?       — Возьмешь завтра с собой мой подарок?       — Какой…       — Такой… розовый, с хвостиком… на двоих.       — Женя…       — Возьми.       — Ты издеваешься? Я на работе.       — У тебя же обед…       — Жень.       — Будет весело.       — Я не хочу с этой штукой…       — Ну… я могу приехать и вставить ее в тебя.       — Женя…       — Да, детка?       — Ты безжалостный гадкий зайка.       — Вставь ее сам, я послушаю, как ты стонешь за стенкой.       — Соскучился по былым временам?       — У меня, кстати, произошла какая-то фиксация на твоем голосе еще в шестнадцать. Я могу кончить, только когда ты стонешь.       — Ты на меня дрочил за стенкой, паинька?       — Что, ты меня осуждаешь?       — Очень…       — А я тебя нет…       — Конечно, я же обеспечивал тебя оргазмами.       — Иногда пару раз за ночь… — говорю я. И спрашиваю самым невинным заячьим тоном: — Постонешь?..       — Предлагаешь мне найти кого-нибудь?       — Тебе меня мало?       — Пиздец как. Я скоро с тобой ёбнусь. Ты долго собираешься меня мариновать?       — Угум…       — Женя…       — Ладно, просто поговори…       Он замолкает на секунду и пытается допереть, что я решил так: можно и без стонов. Меня правда заводит его голос… и наши разговоры. Об этом я тоже мечтал. У каждого свои причуды. И он сломал меня два года назад, так что пусть теперь отдувается. Моя рука сжимает напряженный до предела член, и я шумно выдыхаю ему в трубку.       Он просит:       — Женя…       — М?       Он сбрасывает, оставляя меня одного. Лишенного его голоса. И я грустно пялюсь на телефон. Потому что он только что меня кинул. Хотя его просьбы должны выполняться. А мои? Я вот хочу такой секс. По телефону. Почему нет?..       Он набирает меня снова.       И я обиженно интересуюсь:       — Что?       — Открой дверь.       Я расплываюсь. И медлю… Потому что тон у него пиздецки серьезный, и я чувствую, что меня… как бы это сказать? Накажут.       Канючу:       — Ну Влад, ты всё портишь…       — Это мне говоришь ты? Когда я проснулся с похмельем, а ты уже наслал мне пошлостей? И потом иди как хочешь, Влад, на работу. И вибратор еще возьми, — он дразнится и злится. Он требует: — Открывай.       — Что-то я не очень хочу…       — Женя.       — У тебя сегодня властный тон… Плохое настроение?       — Ты нарываешься уже которую неделю…       — Ну я хочу нежно…       — Для «нежно» ты слишком подло себя ведешь.       — Всё-таки накажешь?..       — Открой.       — Я не хочу быть наказанным…       — Женя.       — И мне не нравится, что я перестал быть зайкой…       — Так потому, что ты, Женечка, сучка и манипулятор.       — Никто не совершенен… Конечно, кроме тебя. Ты невозможно какой совершенный…       Влад говорит мягче:       — Тогда открой…       — Но только не в те моменты, когда ты трахаешь меня без растяжки…       — Жень, я не буду тебя трахать, открой дверь.       — А у тебя уже зажили губы?..       — ЖЕНЯ.       — Чш… Что ты кричишь? Соседи услышат…       — Женечка, ты пиздец…       — Все твои громкие секреты только для меня…       — Жень, блять, поимей совесть!       — А что мне за это будет?..       Влад сбрасывает звонок. Обиделся, наверное.       Походу, я пережал его волчий хвост. Поэтому я спешу открыть, пока он не ушел расстроенный и злой. И недотраханный. Это будет самая большая потеря. Он тогда пойдет по рукам…       Я ловлю его на лестничной площадке и зацеловываю ему лицо.       Он говорит:       — Ну какая же ты язва…       Его член очень твердый, и он пахнет так, будто у него вот-вот начнется течка. Я знаю… Я знаю, как он пахнет в течку. Моя сладкая детка…       Он затаскивает меня в коридор, раздевая и заталкивая в мою комнату…       Я говорю:       — Дверь…       Потому что он ее не закрыл.       Он отрывается от меня с какой-то безнадежной и тупой болью в глазах. И я приглаживаю ему волосы. Хороший волк.       — Вдруг кто-то зайдет…       Он хлопает дверью и оттесняет меня к кровати. Он натыкается на розовые наручники на моей постели, но меня решительно не к чему приковать… и я вижу его разочарование. Правда, он всё равно защелкивает их на моих запястьях.       Я смотрю на розовый мех, запрокинув голову, и размышляю вслух:       — Скоро придут мои родители…       — Надо было раньше об этом думать.       — Мама точно придет…       — Что я сказал?       У него правда злая звенящая интонация, и я говорю:       — У-у, какой грозный…       Он шутливо бьет меня по лицу пальцами и затыкает мне рот поцелуем. Я истосковался по поцелуям с ним, и притягиваю его ближе за шею скованными руками. Он отнимается, чтобы стянуть с меня спортивки и трусы. Он входит в меня пальцами…       — Влад, ты обещал…       — Наврал.       — Охуеть, будешь насиловать?       — Буду.       — Я напишу на тебя заяву.       Влад отнимается и смотрит на меня серьезно. И я четко понимаю, что перегнул, что игры с ним кончились.       Он говорит:       — Ясно. Я пошел. Счастливо объясниться с мамой, почему твои руки в этом.       Он слезает с кровати, и я в отчаянии говорю:       — Ну если я не хочу?!.. Это было больно.       Он почти доходит до двери в мою комнату. Он почти доходит, но замирает и проводит по лицу рукой. Из меня правда хороший манипулятор, потому что это, кажется, сработало.       Он вздыхает еще раз и возвращается. Ура.       Он обещает:       — Не будет больно…       — Ты злишься…       — Не злюсь. Немного. Женечка, ты пиздец.       Я притягиваю его к себе обратно и снова целую. Он не опускается на меня, а зависает над. Он снова входит в меня пальцами… и я точно знаю, что это — мое наказание, которое я вроде как должен смиренно принять. Мне не нравится такой расклад, и я пытаюсь сказать ему:       — Ты привьешь мне плохие ассоциации с пассивной ролью…       Он не слушает мои «но», но отлично слышит, как сбивается мое дыхание и обрываются слова. Он очень хорошо знает, как двигать пальцами… Даже слишком… Это несправедливо. Меня всего пронизывает от удовольствия, и я снова жмурюсь, как в первый раз с ним, и затыкаюсь.       Он говорит:       — Ты же весь плавишься и течешь… Ты такой обманщик, Женечка…       Он заменяет свои пальцы на член и проталкивается внутрь. И я собираюсь быть тихим… чтобы потом ему предъявлять. Но он не спешит. И медленно движется внутри, и сладко выдыхает мне на ухо нетерпеливым, сдавленным стоном… Ему во мне хорошо. Я знаю, потому что мне в нем тоже — почти нестерпимо. И я непроизвольно сжимаюсь. Он останавливается, чтобы поцеловать меня.       И я расплываюсь:       — Не можешь, когда туго?       — Женя, блять, я думаю, как тебя расслабить, а ты специально…       — Люблю тебя мучить.       — Пиздец.       — И вообще люблю тебя.       — У меня сейчас упадет.       Очень сомневаюсь. Я уверен:       — Не упадет…       — Сука, это самое худшее…       — Не плачь, волчик…       — Заткнись, зайка. Иначе я перестану тебя жалеть.       — Затрахаешь до смерти?       — Если ты не заткнешься — да.       — Я настолько тебе нравлюсь, когда говорю?       Он затыкает меня поцелуем. Он кусает мне губы. Стягивает мои волосы у корней пальцами. Он просит:       — Молчи.       — Я люблю тебя.       — Замолчи.       — Очень люблю.       — Женя, заткнись.       — Можешь быстрее…       — Что?       — Быстрее.       Он ускоряется, и я снова сжимаюсь. Это происходит нечаянно, и у меня всё внутри… как бы это описать? Саднит. Я не могу сказать, что мне больно. Я могу сказать: это просто слишком. И ему во мне узко. Я знаю, потому что он сдается и почти сразу кончает, стиснув меня руками, с разочарованным:       — Женя…       Так ему и надо.       Он не выходит. Он тяжело дышит… Его дыхание обжигает мне шею. Его губы — тоже. Его руки тянут меня на себя. И он говорит:       — Повернись.       — Ты еще не закончил?       — Нет.       Я вздыхаю и встаю на четвереньки… Он делает это почти без паузы. Он просто входит, и он снова твердый, и я вспоминаю о штангах на его члене с каким-то глухим:       — О боже…       И он движется сначала медленно, а потом бросает со мной церемониться. И я с этими дурацкими наручниками стою на коленях задницей кверху, уткнувшись в подушку лицом, и ругаюсь вслух и про себя. Исключительно матом. Потому что он не врал, что делает это хорошо…

III

      Когда я отхожу от оргазма, который по закону подлости в сто раз сильнее, чем если просто кончать членом, я сажусь в постели, подтягивая к себе колени. И говорю:       — Уходи.       Он не спорит. Собирает свои вещи. Потом спрашивает:       — Где ключ от этой розовой хуйни?       — Не знаю…       Он сгоняет меня с постели и обшаривает ее всю в поисках маленькой связки маленьких ключей. Он расстегивает меня и выходит из комнаты, а потом из квартиры. И мы больше не говорим.       Я лежу, спрятавшись под одеялом, и думаю, что он сволочь. Но я тоже. Так что, выходит, мы друг друга стоим.