Омега + Омега. Шелк на запястьях

      Он в черной футболке. Она слишком свободная и длинная, будто с чужого плеча. На ней нарисован инопланетянин с приветственно поднятым средним пальцем и написано «You are not alone».       Он запирает за мной дверь и проплывает мимо. И я вижу на его правом бедре крупную детализированную татушку, прикрытую футболкой. Рисунок полон выверенных тоненьких линий и нежно-розовых цветов…       Он замечает мой интерес и встает ко мне вполоборота. Его пальцы проходятся по ткани будто невзначай, едва ее приподнимая. Он говорит:       — Мастер тоже был ничего. Я тогда первый раз переспал с омегой.       Я ловлю остановку пульса, как разрешение — на него. Как позволение — замечтаться. Словно у меня есть шансы. Из-за того только, что кто-то до меня оставил след на его теле.       Его бедро — раскрытые бутоны и очертания облаков. В цветах кто-то прячется, но видно только хвост, завитый спиралью.       — Что будешь? — спрашивает он. И добавляет тише: — Конечно, кроме меня… Чай, кофе? Что-то покрепче?       Он всё это мне говорит серьезно, хотя его холодный тон почти надо мной смеется. И он, кажется, совсем не волнуется.       — Или сразу в душ?       Его веселит мой глупый зависший вид: я не могу отвести глаз.       Он приближается ко мне и предлагает:       — Посмотри.       Он хочет, чтобы я сделал это сам: обнажил тату и его тело. И я поднимаю на него взгляд. С вопросом. Чтобы убедиться. В реальности происходящего.       Он так со всеми себя ведет?..       Его улыбка становится мягче, и он опускает взгляд на мои губы. Спрашивает:       — Чего?..       Блин.       Привет, детка.       Ты классный. Магнетически. Я тысячу раз тебя представлял, но даже не знал, что настолько.       Мои пальцы касаются его бедра, и я прячу глаза. Веду невидимые линии вдоль воздушных цветов, самыми подушками — по чешуйкам на длинном змеином теле китайского дракона.       Кроме футболки, на нем ничего нет…       Разрисованная молочная кожа под моей рукой вся покрывается мурашками.       И я поднимаю взгляд. На его приоткрытые губы. Затем — на глаза. Глаза у него будто сталь, покрытая изморозью…       Он делает шаг ко мне. И тянется ближе, поймав меня за загривок.       …Вот есть устойчивое выражение «секс с проникновением». У него — такой поцелуй. Он проникает в меня языком, не расшаркиваясь и не церемонясь. Он даже не думает, что у меня никого до него не было. Ни в каком из смыслов.       Но я делаюсь как пластилин… Слабеет каждый сустав в теле. Я закрываю глаза. И отвечаю по инерции, как выходит.       Между делом задеваю металлический шарик на его языке. Сколько еще?.. На его теле. Чужеродного и спрятанного.       Он отстраняется. Оставаясь очень-очень близко, приоткрывая глаза. Его всё во мне забавляет. И он меня дразнит волнующим и неловким вопросом:       — Ты не умеешь целоваться?       Было легко фантазировать, как я беру его. В жизни оказалось, что я даже не могу его поцеловать. Он бы запросто нашел кого угодно в тысячу раз лучше.       И я спрашиваю:       — Теперь пошлешь меня?..       — Нет. Ты фигни не делаешь. Просто не умеешь. Можно научить…       Не уверен, что хочу знать, о какой «фигне» идет речь. Я боюсь даже не так дышать. Всё испортить и не оправдать ожиданий. Он тогда выставит меня за дверь.       Он возвращает меня в поцелуй — гораздо более скромный. Не такой глубокий и не такой откровенный, как первый, и мне кажется, что я что-то сейчас потерял.       Всё, что я пытаюсь сделать следующую минуту — еще раз поймать кончиком языка металлический шарик.       Его руки скользят по моему телу, пролезая ладонями под одежду, и периодически замирают, когда он слишком увлекается моим языком и у нас что-то получается. Касания у него неожиданно сдержанней, чем поцелуи… но его руки — они меня изучают.       Он отстраняется и спрашивает:       — Чем ты занимаешься?       Я не понимаю вопроса. И напрягаюсь, что сделал что-то не так.       Он приближается к моей шее, касаясь губами — очень интимно и мягко. Он делает вдох, как пробует меня на вкус. И уточняет:       — Ну, каким спортом…       А… Я отмираю. На это я даже могу ответить:       — Воздушной гимнастикой.       Он отстраняется и стягивает с меня худи. Он не понимает:       — Это чего? Прыжки?       Я улыбаюсь:       — «Прыжки» — это художественная… А воздушная, потому что в воздухе. Под потолком…       — Чего? Как в цирке Дю Солей?       — Типа того…       Он шепчет заговорщически:       — Нужно что-то эдакое с тобой придумать…       Я его обнимаю и притягиваю обратно к себе. Знаю по томному запаху его тела, что он завелся. Чувствую, как налился его член, когда он прижимается ко мне. Меня всего пронимает, когда прижимается.       Он отступает и тянет в ванную за собой. Я ловлю его, собираю пальцами ткань, задирая выше. Его не надо просить: он останавливается, чтобы раздеться. Бросает футболку на пол и снова льнет ко мне всем собой. Ноги не слушаются вообще… и в висках стучит кровь.       И в голове — ни одной внятной мысли.       Очень хочу его. Мне нестерпимо нравится его касаться. И безумно тянет еще поцеловать…       И тут в кармане оживает телефон. Ужасно не вовремя. Самое отвратное, что мне никто обычно не звонит. Кроме родителей.       Я не хочу отвечать им в такой момент.       Пытаюсь достать телефон, чтобы отключить. Он падает на кафель. Как камень. И продолжает звенеть.       Я шумно выдыхаю воздух в молочную шею. Опускаюсь за долбаным телефоном и принимаю звонок. И, поднимая голову, понимаю, что влип.       Здесь тоже проколото, под уздечкой. Две маленькие штанги натягивают собой кожу на его члене.       Я переспрашиваю в трубку:       — Что?       У мамы встревоженный голос, и она что-то говорит о бабушке. А я думаю только о том, что мог бы прямо сейчас взять в рот…       …и не знаю как. Чтобы ему понравилось. После сотни его любовников.       Но я хочу. Просто хочу попробовать. Провожу языком по штангам, уздечке и головке, оставляя на нем влажный остывающий след. И замечаю, что пупок у него тоже с маленькой аккуратной сережкой…       Я касаюсь внутренней стороны его бедра и тянусь к набитым цветам. Неслышно целую выпирающую подвздошную косточку в розовых лепестках… Его кожа пахнет, как могли бы пахнуть эти цветы. Я делаю вдох и выдыхаю, заставляя его снова покрыться мурашками. Странно, что он такой чувствительный?.. Я его всего бы зацеловал…       Он убирает мне за ухо короткую прядь челки. Она падает обратно на лоб. Я устраиваюсь удобнее, встав на колени.       Хочу спросить насчет всего блестящего на нем: не больно было?..       Но прошу трубку:       — Не тараторь, я ничего не понимаю.       Мама говорит:       — Бабушка застряла на крыше.       И я вдруг узнаю слова. И оседаю на пятки:       — Что? На какой еще крыше?       Ма, ты угораешь?       — Да на доме.       — На своем доме?       — Да.       — Что? Нафига она полезла на крышу?       Сука, это такой прикол?       — Женя, ради бога, она угрожает спуститься по яблоне. Ей только весной сняли гипс, еще раз такого я не переживу.       Я просто до сих пор ни хуя не пойму:       — Господи, какая крыша в ее возрасте? Погоди, я позвоню ей.       — Не выйдет.       — Почему?       — Так телефон-то у нее в доме. Меня соседи просят приехать. Женя, я в другом конце города.       — А мне так ближний свет. И чего? Они помочь не могут? Она же как-то залезла.       — Яшка никого не подпускает.       Блять, я живу в дурдоме.       Перед моим лицом, в десяти сантиметрах, самый желанный член на свете. И не пошел бы я к черту, да?       Я хочу сказать в трубку: я об этом мечтал два года. Как другие мечтают жить на Бали. Или отправиться в кругосветку. Пару минут назад моя мечта была недостижимей, чем Гималаи. А теперь я с ней почти девственность потерял.       И я должен сейчас всё бросить, сесть в автобус и рвануть к бабушке?       Да че она на крыше-то забыла? То крыша, то дым из кухни, то пропала в лесу. Я туда катаюсь, как будто я — служба спасения.       — Ладно, давай. Потом перезвоню.       Я отключаюсь. И тяжело выдыхаю в райский розовый сад на его теле. Целую еще раз. Пытаясь запомнить. Ощущение. Мне не надышаться и не отлипнуть. Но я себя заставляю. Потому что, бабушка, чтоб ей жилось еще сто лет такой энергичной, правда без меня сама спустится. А я потом отвечай.       Я говорю:       — Блин, прости.       Поднимаюсь. Пытаюсь собрать себя в кучу, потом найти, где валяется моя худи.       Это мне еще со стояком как-то идти… Ну супер.       Влад надевает футболку. Он слышал разговор и спрашивает:       — У нее с головой что-то из-за возраста?       — Нет, она по жизни такая. В целом.       Я ищу, где моя обувь. И не понимаю: я босиком пришел?..       Мозг вообще не включается.       Успеваю посмотреть на свое ошалевшее отражение в зеркало. Забираю волосы назад, пропуская сквозь пальцы. Пытаюсь открыть дверь. Не знаю, какой из замков крутить.       Влад протискивается между мной и дверью. Он опять очень близко. Меня физически ведет от его запаха. И я его обнимаю со спины. Всегда хотел так сделать. Очень хотел. Как от него уйти?.. От такого…       Он говорит:       — Не проказничай, Женя. А то не пущу.       Я улыбаюсь. И сам его не пускаю. Всего минуту. А он в спине прогибается и подставляется, как кошка.       Я всё на свете       проклинаю       в этот       момент.       И подаюсь вперед бедрами, срывая с его губ чуть слышный стон. Ему правда это нравится — принимать в себя. Нисколько не новость, но сейчас — с ума сойти какое открытие.       Моя детка.       Я правда свихнусь. Из-за него. Не сегодня, так завтра.       — Влад? Слушай.       — М?       — Я зайду вечером?       — Заходи.       Я закрываю глаза с облегчением. Отпускаю его, он — пропускает меня. И выставляет из квартиры.       А я застываю на лестничной площадке. Обожженный им и с колотящимся сердцем. В основном оно колотится в члене. И я думаю, что надо остыть. И обуться. И взять ключи.       И о том, что умру ждать до вечера. Я просто поеду крышей. Это я к Владу пойду. За стену. Слушать его стоны. И он будет прямо передо мной.       Если бы я мог, я бы заскулил, ввалившись к себе в квартиру. Но я не издаю ни звука.