Lavender Scones & Second Chances | Лавандовые булочки и вторые шансы

      Следующая неделя тянулась медленно, и Гермиона сохраняла ледяной профессионализм, чтобы избежать любых комментариев, которые могли бы вызвать неприязнь у ее нового коллеги. Это сработало, и каким-то чудом они продержались почти целую неделю, не закидав друг друга проклятьями.       Теперь, сидя напротив Малфоя в конце длинного стола в конференц-зале, она делала пометки, пока он объяснял, как психология влияет на тактику преступных вмешательств. То, что она была магглорожденной, сэкономило много времени, поскольку Драко не нужно было объяснять, что такое психиатрия. Хотя предполагаемый результат психиатрии и целительства разума был одним и тем же, для человека, знакомого и с тем, и с другим, сразу становилось очевидным, что они сильно отличаются друг от друга. Конечно, целители разума использовали магию и зелья (чего магглы, очевидно, не умели), но основные различия уходили корнями вглубь веков, в те времена, когда волшебное сообщество еще больше избегало магглов.       Ранние целители разума полностью игнорировали ведущих маггловских исследователей, доверяя только их собственным наблюдениям и исследованиям, которые были сильно ориентированы на магическое вмешательство. Драко объединил эти два метода, чтобы создать новые, более эффективные в восстановлении после травм. Гермиону разозлила мысль о том, что целители разума могли бы внедрить эти методы гораздо раньше и помочь гораздо большему количеству людей, если бы только волшебники не были такими скептически настроенными к маггловским исследованиям.       Цель программы состояла в том, чтобы смягчить последствия травмы с помощью ряда мероприятий, начиная с тех, кто был наиболее подвержен риску саморазрушения и правонарушений. Как только они смогут выявить общие факторы, характерные для лиц с высокой степенью риска (используя уголовные дела и записи целителей разума Святого Мунго), они смогут разработать несколько профилей высокого риска, что позволит им вмешаться до того, как поведение выйдет из-под контроля.              — В конечном счете, меня беспокоит то, что неспособность справиться с травмами нашего поколения может негативно сказаться на следующем, — сказал Драко. — Когда родители переживают неразрешенную травму, дети подвергаются повышенному риску развития целого ряда связанных с этим состояний, таких как депрессия и тревога, и могут научиться нездоровым механизмам сдерживания, поскольку они подражают своим родителям.              — Я уверена, что смогу собрать информацию, которую ты описал, но потребуется время, чтобы разобраться и сопоставить ее. Я бы хотела сравнить довоенные тенденции с тем, что мы наблюдаем сегодня. Это позволит мне определить любые новые закономерности и выявить уникальные факторы стресса, которые связаны с изменениями в поведении. Мы могли бы использовать это, чтобы сузить круг наших интересов, — она начала расхаживать по кабинету, говоря быстрее, так как от волнения забыла о себе. — Само собой разумеется, что оказание поддержки и лечения до первого крупного инцидента могло бы предотвратить дальнейшую эскалацию…              Подойдя к одной из белых досок, она достала палочку и, говоря, делала пометки. Время от времени она что-то вычеркивала, размышляя вслух, прежде чем, наконец, закончить. Внезапно она повернулась к столу, и в ее голову пришла новая идея.              — Но неужели ты думаешь… — она замолчала, замерев на месте.              Она совершенно забыла, что разговаривает с Драко Малфоем. Погруженная в свои мысли, она ожидала увидеть Гарри, сидящего рядом и слушающего с остекленевшими глазами, как она объясняет очередную теорию, которую он не понимает. Вместо этого она смотрела в серые глаза Малфоя, пока он следил за ее движениями, в то время как остальная часть его тела оставалась неподвижной, как статуя.       Взволнованная, она несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем произнести первые слова, которые пришли ей в голову.              — Зачем ты на самом деле это делаешь?              Ее голос звучал жестко. Жестче, чем она намеревалась.              — Делаю что, Грейнджер? — спросил он, безразличный и, казалось, не затронутый внезапной переменой в ее поведении.              Последовала долгая пауза, и у Гермионы сжалось сердце, она почувствовала себя пойманной в ловушку его пристальным взглядом.              — Это. Весь этот проект. Почему тебя это вообще волнует?              Последовала еще одна долгая пауза, прежде чем Драко бесстрастно ответил.              — То, что делали чистокровные с магглорожденными и полукровками, было ужасным и непростительным, — он встал и отошел, чтобы посмотреть в окно, прежде чем продолжить, как будто не в силах встретиться с ней взглядом, чтобы продолжить. — Но рассматривала ли ты типы семей, которые воспитывают детей в соответствии с чистокровными идеологиями? Какие вещи им рассказывали, чтобы они поверили, что у них больше прав, больше притязаний на магию, чем у других? Чтобы научить детей ненавидеть?              Ей не следовало задавать ему этот вопрос. У нее в животе быстро нарастало беспокойство, когда он рассказывал о своем детстве таким ровным и отстраненным тоном. Хотя она заметила, что он крепко сцепил руки за спиной, не было никаких других признаков того, что разговор задел его. На самом деле, это звучало так, словно он зачитывал факты из учебника по зельеварению. Гермионе не было никакого интереса узнавать о внутренней жизни семьи Малфоев или слушать, как он оправдывает то, как с ней обошлись. Тревога в ее животе сменилась гневом.       Сразу после войны ее гнев быстро усиливался при любой конфронтации и по самым незначительным поводам для раздражения. Это потрясло ее, и она изо всех сил пыталась понять это. Но с годами он, казалось, пошел на убыль. В Драко было что-то такое, что заставило гнев всплыть на поверхность с такой скоростью и напором, каких она не испытывала уже много лет.       Оставаясь на своем месте и глядя в окно, он не обращал внимания на волнение Гермионы.              — Нам так промывали мозги, — продолжил он. В его словах чувствовалась ирония, когда он позволил намеку на эмоции прокрасться в его голос. — Я не мог допустить мысли, что кто-то со смешанной кровью, не говоря уже о магглорожденном, может даже приблизиться к тому, чтобы бросить мне вызов. Но потом я встретил тебя, и это было все, о чем я мог думать. Предполагалось, что ты — в принципе невозможна, и, поскольку я был Малфоем и не способен потерпеть неудачу, считалось, что все это было из-за тебя. Все мои проблемы с профессорами, с квиддичем, дома… все это перевернулось в моей голове и стало твоей виной. Мой отец, конечно, поощрял это. Он говорил, что я позволяю тебе взять надо мной верх. Говорил, что у меня, должно быть, недостаточно мотивации…              Не в силах больше ничего слушать, она сердито выпалила:              — Так это просто попытка доказать, что ты был невинным свидетелем, не так ли? Что у тебя не было выбора? — она смутно осознавала, что ее руки дрожат. — Мерлин, не похоже, что они применяли Империус к большиству из вас… или ты и сейчас собираешься утверждать это, как твой отец?              Через мгновение он медленно отвернулся от окна; маска, которая так тщательно скрывала его эмоции, исчезла. Вместо этого он стоял с выражением опустошенности на лице, но не пытался спорить или объясняться. Он просто ждал, когда она продолжит.              — Тем временем, были убиты невинные люди, такие как Дирк Крессвелл. Похитители разорвали его на части, потому что он пытался скрыть тот факт, что он магглорожденный. Его жена даже не знала куда он делся в течение многих лет после его исчезновения. Он даже не сказал им, куда уехал, чтобы убедиться, что она и их дети в безопасности. К тому времени, когда она узнала о случившемся, он был мертв уже несколько месяцев.              Подавив нахлынувшие эмоции, она продолжила:              — Ты помнишь Ханну Эббот? Пожиратели смерти убили ее мать-магглу, потому что у нее хватило наглости выйти замуж за единственного чистокровного сына. Она даже не смогла защитить себя.              Она сердито смахнула влагу со щек.              — Мои собственные родители… — она подавила всхлип, — я не могла… Мне пришлось… — прикрыв рот рукой, она попыталась сдержать слезы.              Она не хотела — не могла — делиться этой частью себя с Драко Малфоем, не своими родителями. То, что она сделала, чтобы защитить их, причинило ей достаточно боли. Мысль о том, что Малфой мог видеть это и наслаждаться ее болью, была неприемлема.        Это было правильное решение: изменить воспоминания ее родителей и вычеркнуть ее из их жизни. Ее родители были (и до сих пор остаются) слишком уязвимы без магии. К тому времени, когда война закончилась, было уже слишком поздно менять память. Это причиняло боль. Не в силах больше оставаться в его присутствии, Гермиона вылетела из комнаты, хлопнув дверью.       Гарри окликнул ее, когда она уходила, но она не остановилась.               Спотыкаясь, она выбралась из камина и добралась до дивана, прежде чем ее захлестнули рыдания. Это была чрезмерная реакция, которая только усугубила ситуацию, поскольку ее симпатическая нервная система взяла верх. Понимая, что уже слишком поздно, она попыталась успокоиться.       Я в порядке. Мама и папа в безопасности. Они все еще в Австралии. Их дом защищен, и люди, которым я доверяю, присматривают за ними. Я узнаю, если что-нибудь случится.       Гермиона повторяла это снова и снова, пока ее тело дрожало, отказываясь подчиняться ее приказам. Она дышала слишком часто, всхлипы душили ее, когда она пыталась набрать побольше воздуха. Грудь сдавило, как в тисках, а пальцы онемели. Мерлин, как бы она хотела, чтобы Джинни была здесь. Джинни всегда знала, что делать.       Когда она свернулась калачиком на боку, к ней подошел Живоглот, заметивший ее страдания. Он замурчал и прижался своей приплюснутой мордочкой к ее лбу, крепко потираясь об нее.       Гермиона протянула дрожащую руку, чтобы погладить его по мягкой голове. Восприняв это как приглашение, он осторожно подполз к ней и осторожно примостился на боку, где растянулся и начал мурлыкать. По ее телу пробежала нежная вибрация, когда его вес и тепло прижались к ней, успокаивая.       Он действительно был лучшим котом, всегда был рядом, когда она в нем нуждалась. Несмотря на взлеты и падения ее подросткового возраста в Хогвартсе, когда она все еще пыталась понять, как она, магглорожденная ведьма, вписывается в этот волшебный мир, он был рядом во всем. Когда ей пришлось оставить его в начале войны (когда Гермиона и ее друзья были вынуждены бежать), она была безутешна; она думала, что потеряла его навсегда. Чудесным образом, когда все вернулись в Хогвартс, чтобы закончить свой последний год, он был там — прямо посреди ее старой кровати — и махал ей хвостом, словно раздраженный тем, что она слишком долго не возвращалась с ужина, а не отсутствовала долгие месяцы.       Закрыв глаза, она сосредоточилась на своем дыхании и ощущении нежного, успокаивающего мурлыканья Живоглота.       Некоторое время спустя, когда Гермиона оправилась от самого сильного приступа паники, она села и поцеловала кота в макушку.              — Ты самый лучший мальчик, Живоглот. Да, ты такой, — проворковала она и поцеловала его в кончик носа. Она погладила его еще несколько раз, и он послушно выгнул спину под ее ладонью.              Как только она почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы подняться (пошатываясь) на ноги, она направилась в душ, а Живоглот последовал за ней. Горячая вода всегда помогала расслабить мышцы и сократить время восстановления, хотя она знала, что остаток ночи будет чувствовать себя отвратительно.       Встав под душ, она позволила струям стекать по телу. Вода была обжигающей, как будто она могла просто сжечь все вокруг. Ее мысли рассеялись, и она прислонилась головой к прохладному кафелю — она так устала.              С покрасневшей от горячего душа кожей, завернувшись в полотенце, Гермиона отправилась на кухню за чашкой чая и печеньем (она ничего не ела с тех пор, как ушла из Министерства днем). Мысль о еде вызывала у нее тошноту, но в последнее время она пропускала слишком много приемов пищи и знала, что это необходимо.       Какой-то звук заставил ее вздрогнуть. Живоглот вспрыгнул на подоконник, шерсть его встала дыбом, и зашипел на что-то за окном. Огромный филин, по крайней мере, в три раза больше Живоглота, ждал на подоконнике, сжимая в клюве письмо.              — Слезай оттуда, глупышка.              Гермиона прогнала рассерженного кота с окна, не желая искушать огромную сову использовать Живоглота на закуску. Живоглот издал недовольный вопль и вышел из комнаты.       Открыв окно, она освободила сову от письма. Сова не улетела сразу, что означало, что она ждала какого-то ответа. Чувствуя себя неловко в своем полотенце, она развернула письмо и прочитала:              Грейнджер,       Сегодня я выставил себя полным идиотом. Я хочу объясниться, но знаю, что будет только хуже, если я попытаюсь сделать это в письме. Я уверен, что ты не хочешь со мной работать, и я понимаю и уважаю твое решение. Этот проект важен, и я хотел бы объяснить тебе несколько вещей лично. Я вел себя ужасно, и прошу прощения за это. Не могла бы ты дать мне шанс повторить попытку завтра утром, в более непринужденной обстановке, в «Дабл Баббл»?       С уважением,        Д.М.              Гермиона долго стояла, размышляя. Ей совершенно не хотелось проводить больше времени с Драко Малфоем, но он был прав: проект был важным, и никто другой в ДМП не знал, как запустить необходимые алгоритмы.       Она также осознала, что сейчас испытывает трудности и, возможно, реагирует на него более резко, чем если бы кто-то другой попытался объяснить ситуацию так, как он это сделал сегодня. В конце концов, это она задала вопрос, поэтому не могла слишком расстроиться из-за его ответа.       К тому времени, как Гермиона приложила ответную записку, сова уже нетерпеливо прыгала взад-вперед.              8:15 утра — капучино              Наблюдая за улетающей совой, она была почти уверена, что утром пожалеет о своем решении.