Ацетоксан

      Ваня довольно урчит, заглядывая в спокойные и счастливые глаза. Откладывает заветный кубок куда-то в сторону, и на девчачье плечо укладывает голову, до последнего не веря в происходящее.       Они смогли, они победили. И поднимая уголки губ, Ваня понимает, что до неприличного счастлив, что всего одной победы ему оказалось достаточно для того чтобы оказаться неимоверно счастливым.       Дашка привычно усмехается, немного ёрзает, позволяя ему обнять себя поудобнее, хочет уже было пошутить, немного нелепо, до боли под рёбрами от вырывающегося смеха, только Ваня Скутину опережает. Поднимает голову, укладывает холодные пальцы на бледные губы, размазывает по ним остатки нежно розового блеска и усмехается.       Объективно, она некрасива, и кроме лёгкого и весёлого характера — в ней нет ничего. Со спины или на слух — даже не разберёшь что девчонка. Она обижается, прячет от Булка по карманам косметику, озирается пугливым зверьком по сторонам, прежде чем сделать несколько нелепых, едва заметных мазков, и тут же от зеркала отстраниться, провожая собственное отражение тоскливым взором.       Даша всё понимает, но когда её обнимают, когда жмутся и что-то довольно урчат на ухо — забывается, невольно тянет руку к макушке и останавливается лишь заметив раздражённый взгляд со стороны, или слыша надоевшее: не надо.       Ваня прекрасно понимает, что едва он попросит её отстраниться — она вспорхнёт, устремится в глубокую синь неба, и вернётся чуть позднее, просто из любопытства, узнать, сменил ли он гнев на милость. — Ты ничего не забыла? — начнёт Ваня, опуская ладони на покрытую грубоватой чёрной тканью ягодицу, чуть стискивает её, и заметив частые взмахи чужих ресниц и короткий кивок, тут же встанет на ноги, протягивая девушке руку.       Он обещал самому себе, что отблагодарит её по достоинству, и пусть пользоваться чужим хрупким сердцем низко, проигнорировать яркие влюблённые блики на дне её тёмных глаз он не может.       Дашу он никогда не полюбит, но сказать ей об этом пока не может. Даша всё стерпит и он этим пользуется.       Он запирает дверь ванной и встаёт у неё за спиной. Укладывает руки на поясницу, заползает холодными пальцами под пояс, скидывает бесформенные штаны и довольно улыбается. Даша своё обещание сдержала, хоть и фыркала о том, что не будет такой фигнёй маяться, но…       Всё-таки, в конечном итоге, согласилась поучаствовать в этой дурацкой игре. И плевать что едва всё закончится, она снова останется ни с чем, проводит его спину тоскливым взглядом, и потратит пару часов на то, чтобы залить смолой очередную трещинку в глупом сердце. Плевать, что её радостная маска снова затрещит по швам, обнажая всю её глупую влюблённую личину.       Ванька ударяет её по ягодицам, слышит негромкий смешок, и укладывает свободную руку на застёжку её бюстгальтера. Удивляется, нащупывая нежное кружево, вместо привычной дешёвой лайкры, прячет сытый взор у неё в плече, и расстёгивает его, бездумно роняя на пол.       Она предстаёт перед ним в одном джерси, прячет смущённый взгляд и прижимает руки к груди. Она ждёт, надеясь на то, что сказанное перед игрой не было злой шуткой, и пощипав её за задницу, он не уйдёт, сказав, что с неё достаточно.       Тогда Даша обидится, и совершенно точно больше не придёт. Будучи обделённой чужим вниманием, она воспринимает обещания ласки серьёзно, льнёт под каждое касание, и прячет краснеющие глаза, едва осознав, что над ней пошутили и посмеялись.       Ваня мочит руки и под белую синтетическую ткань заползает, оглаживает небольшие груди, прячет нос в стыке плеча и шеи, и вслушивается в частые беспокойные вздохи. Для него — это рядовые касания, с которых можно и нужно начинать, для неё — почти что событие, которое совершенно точно надо будет запомнить.       Ване искренне хочется верить, что Даша всё понимает. Что едва он уйдёт — сказка закончится, и она снова станет просто подружкой, с которой и весело, и здорово, но далее — ни за что. Понимает, что это акт его милосердия.       Но смотря в гладь зеркала, вера истает, оставляя лишь гадкую горечь на кончике языка. Она в его руках дрожит, растекается воском и смотрит так ласково, что хочется тут же руки убрать, сделать пару шагов назад и истошно закричать о том, чтобы она прекратила всё это.       Хочется ударить по раскрытым рукам, растоптать трепыхающееся израненное сердце, посильнее стиснуть челюсти и придушить несчастную шавку.       Возможно, Даша тоже всё понимает, но будучи до безумия счастливой, оказывается не в силах удержать себя в руках, вернуть во взгляд прежнюю немного влюблённую дымку, поджимать недовольно губы, и зашпаклёвывать любую трещину, из которой мог бы просочиться истерично отчаянный зов.       Он раздевается, заходит с ней в душ, врубает холодную воду, вжимает ту в стенку, утыкается лицом между лопаток и тяжело вздыхает, прежде чем продолжить. Ледяная вода похожа на её слёзы, бесплотные, бесполезные, бесконечные, плещутся на дне сердца, и никак не придумаешь, что же с ними делать.       Размазывая по пальцам гель для душа, он ещё раз задумывается о том, а стоит ли. Внимательно смотрит на спрятанную под синтетической ткань спину, на то, как она неуверенно топчется, как поворачивает к нему голову и едва улыбается, как смотрит и облегчённо выдыхает, чувствуя его прикосновения к бёдрам. Она перед ним — словно лотос в тёплой воде — раскрывается, доверчиво трётся о руки и льнёт под касания. Она настоящая, без тысячи слоёв шуток и чёрных шмоток, без пугливого взгляда по сторонам, и вздрагивания от каждого приближающегося почти кошачьего шага Булка.       Ничтожная, нелепая и наивная, до сих пор верящая в то, что он чувствует к ней хоть что-то помимо жалости.       Ваня трёт холодными подушечками пальцев нежную кожу, заставляя девушку чуть шире расставить ноги, дразнясь обводит внешние губы. Гладит, размалывая мыльную массу, и медленно вводит фалангу в неподготовленное нутро.       Ему тесно, он недовольно морщится, но не говорит ни слова, медленно размазывая гель по неподатливым стенкам. Прикусывает губу, чтобы не пошутить про первый секс, утыкается лбом в подрагивающее плечо, и успевает тысячу раз пожалеть о том, что притащил её сюда.       С Дашей придётся возиться, ласкать, растапливать, вслушиваться в шумные вздохи и тихий писк, реагировать на скулёж и позволять зарываться в волосы. Прислушиваться к её словам, и отвечать, если потребуется.       А терпеть ему совсем не хочется. Хочется жадно, быстро, до приятного зуда в низу живота и совершенной пустоте в голове, а не вот это вот всё.       С Дашей так нельзя, потому что навредить ей — последнее чего ему бы хотелось. Даша, безусловно, причинённую боль ему простит, как простила и каждую выходку до этого, но…       Входя в тугое нутро, он до последнего верит в то, что она противно запищит и откажется, что не будет мучить, ни себя, ни его, и просто смирится с тем, что она не в его вкусе, и вообще, им не по пути.       Но она молчит, скребёт короткими обгрызенными ногтями плитку, часто-часто дышит, прижимается щекой к холодному кафелю, жмурится, но всё-таки принимает его. Ваня вздыхает, гладит её по пояснице, стискивает мелкие груди, щипает за соски, и всячески прячет лицо. Начинает медленно двигаться, прикусывает губу, прислоняется ухом к липкой мокрой вискозе и радуется тому, что со спины не услышит трепыхающегося под её рёбрами сердца.       Даша скулит, отводит исчерченную руку за спину, пытаясь нащупать его, и Ваня снова задумывается о том, стоит ли ему податься, дать ли ей надежду ещё раз, чтобы потом снова растоптать глупое девчачье сердце, которое она будет скрупулёзно склеивать, и в очередной раз верить в то, что что-то изменится.       И он сдаётся, позволяет ей переплести пальцы, сглатывает, начиная двигаться чуть быстрее, ударяется свободной ладонью по ягодице, и радуется тому, что её тихий стон глушится опадающей из душа водой, и он практически не слышит его.       Возможно, потом ему придётся объясниться и холодно посмотреть в, бьющиеся в очередной раз, тёмные и бесконечно любящие глаза. Снова ввести ей по венам ядовитую правду, говоря о том, что они вместе не были и не будут никогда.       И безжизненной куклой оставить прямо здесь, под холодными, как его сердце, струями воды. Но это всё будет потом, как только ему надоест, а пока…       Он подыграет ей, позволив почувствовать себя самой любимой, хотя бы несколько минут.