Ацетоксан

      Ваня фыркает, опустив глаза на кислотно-яркую обёртку в Данькиных руках. Недовольно хмурится, когда по ушам режет её противный почти металлический шелест, хмыкает, смотря на опавшую вязкую молочную каплю на алюминиевый слой упаковки, и удивлённо приподнимает брови, когда кончик чужого языка потянется к ней, чтобы слизать.       Он мог бы запросто отпустить шутку категории Б, и противным голосом спросить: Сосал? Только проблема в том, что ему ответят треклятое: Да, и не соврут.       Даня выбрасывает надоевшую обёртку, пару секунд рассматривает цветную цельную глазурь, покрывающую нежное молочное нутро, потом поднимает преступно спокойные глаза, хмыкает, и выпрямляется, тут же отвлекаясь снова на холодное лакомство.       Кажется, его видят насквозь. Улыбаются хитро, прокусывают слой покрашенного шоколада, подносят к лицу подтекающую молочную массу, ведут нарочито медленно по краешку, собирая кончиком языка вязкую сладость, после чего на мгновение отвлекается, сыто заглядывая в волнующиеся зелёные омуты.       Он коротко смеётся, щурится, словно пытается добиться какой-то другой реакции, и тут же снова возвращается к мороженному. Он довольно урчит, слизывает молочную смесь, прикрывает глаза, чуть поудобнее перехватывает несчастную деревянную палочку, облизывает губы и недовольно фыркает, едва мешанина из пальмового масла, молока и кучи сахара попадёт ему на подбородок.       Ваня засмеётся, не сводя взгляда с нелепых пальцев, потянется к чужому лицу, собираясь стереть, но вовремя останавливается, наблюдая за тем, как, окрасившийся от пищевого красителя в красный, язык несколько раз проведёт по подушечки пальцев, не оставляя сладости ни на грамм избежать участи оказаться в его желудке.       Улыбаясь, он делает ещё один шаг навстречу, с интересом лупит глаза за застывшее в нелепой радости Данькино лицо, хмыкает, но не отстраняется, желая узнать, что этот чёрт выдумает ещё.       Ваня сморит, щурится, едва увидит как влажные от слюны губы мягко обхватят сладкую массу, а после, исчерченная рука начнёт медленно двигаться по направлению к лицу. Даня дразнится, и он готов купиться на эту провокацию. Даня медленно проводит языком по мороженному, собирает ту на язык, показывает его Ваньки, размазывает по губам, и снова смотрит на него, уже чуть более довольным и ошалевшим взглядом.       Эти игры — что-то между детским садом и замусоренной подворотней. Подтаявшее сладкое лакомство снова медленно опускается в рот, остаётся комками на губах, стекает по подбородку, рискуя упасть на грудь и запачкать очередную тёмную шмотку, а потом стать очередной шуткой, которую он совершенно точно будет упоминать при каждом удобном случае.       Ваня прикусывает губу, и взгляда от приоткрытого рта не отводит, следит за трепыхающимися взмахами чужих ресниц, цепляется за тёмные стёкла, что через очки кажутся ещё больше, вздрагивает, чувствуя тяжесть внизу живота.       Даня — натуральный чёрт, превратил кратковременное наслаждение кислотной сладостью в непонятно что. Ваня скрещивает руки на груди, сглатывает, но не говорит ничего, продолжая смотреть за тем, как его дразнят.       Возможно, он за то на нём вечером отыграется, когда они соберутся спать, и Данечка привычно усядется у его кровати, чтобы спросить о чём-то, что не должно быть услышано ни посторонними, ни, упаси господь, Лукой или Толяном. И правда, если бы их тренер услышал хоть что-то, у него бы совершенно точно случился инфаркт, после которого, их бы перманентно селили только в разных номерах. Зачастую, это правда ерунда с пошлым налётом, но иногда…       Иногда оно и правда стоит почти надменного молчания, осторожных поцелуев в лоб, и обещаний поскорее с этим разобраться.       Тогда он потребует у Даньки повторить всё тоже самое с ним. Пусть покажет, что способен не только дразниться. Ваня закрывает глаза, вздрагивает, сжимает раскрытые ладони в кулаки, и понимает, что лучше бы ему перестать думать об этом прямо сейчас. Он делает глубокий вздох, облизывается, всё-таки решив представить себе, всего на секундочку то, как шикарно будет выглядеть чужое лицо у него между ног, как забавно будет ловить судорожные взмахи ресниц, наблюдать за закатывающимися глазами, оттягивать и без того короткие волосы, и размазывать своё семя по наглому лицу, прекрасно зная, что на щеках не покажется смущённого румянца, что Даня остатки семени с лица своего соберёт, да вылижет пальцы, не отводя довольного взгляда.       С Даней легко и просто. С ним можно всё, и он не будет против, и эта проклятая наглость, готовность вписаться в любую муть и бесконечно спокойный взгляд делают с Ваней что-то невероятное.       Когда он открывает глаза, сладкая молочная масса всё ещё остаётся на палочке, продолжая тягуче медленно стекать по щекам и губам. Было бы можно, кажется, Данёчек и нос бы в ней перемазал, а потом долго-долго фыркал, пытаясь найти воду, чтобы умыться и перестать чувствовать неприятную липкость, когда радость от тающего на языке сахара пропадёт.       Ваня прикрывает рот рукой, смотрит, и не знает чего ему хочется больше, расхохотаться, или всё-таки откинуть остатки сладости, и самому слизать молочные комки с чужого лица. Глаза нездорово блестят, уголки губ сами лезут вверх. Он почти видит, как эти, чуть опухшие, губы будут мягко касаться его головки, чуть стискивать её, а потом медленно проталкивать в тёплый рот, где ловкий язычок обязательно обведёт каждую проступившую венку, размазывать вязкую слюну, медленно заталкивая её до тех пор, пока он не почувствует соприкосновения с чужими миндалинами, и даже так, те раздвинуться перед ним, позволяя заползти в глотку, и после, спустя дюжину дежурных толчков, выльется горькой, солоноватой, вязкой жидкостью. Даня то позволит, проглотит всё, а после и вылижет его дочиста, продолжая смотреть довольно, чтобы после уронить его в мягкую постель и продолжить.       Ваня не хотел верить в это до последнего, но… Трахаться с Данькой и правда приятно, словно с подружкой, которую давно знаешь, которой можно доверить почти каждую тайну своего глупенького сердца и предложить осуществить совершенно любую идею.       И словно заглянув в его голову, собеседник хмыкает, слизывая с деревянной палочки остатки мороженного, выбрасывает её, и тут же аналогично щурится в ответ, не секунды не сомневаясь в том, что передразнивать немного заведённого Ваню — отличная идея. И правда, что он ему при свете дня и чужих глазах сделает?       Но удержать истеричный смешок под рёбрами не получается. Паучьи пальцы хватаются за подбородок, чуть стискивают его, чтобы точно никуда не делся и цепенеют. Ваня довольно улыбается, ещё раз оглядывается по сторонам, и убедившись в том, что прямо сейчас никто не них не смотрит, аккуратно смахивает языком остатки сладкого лакомства с щёк и губ, раскусывают фисташковый обломок глазури, и, чувствуя себя неприлично счастливым, мягко накрывает сладкие губы своими, осторожно обнимая Даню за шею, и раскрывая ладонь на его лопатках.       Даже такого дурного и ошалевшего, он всё равно его любит, и кажется, лучшего ему и не надо.