Как кричит тишина

Девушка ахает, закрыв рот ладонью, не без опаски сверля взглядом представившуюся картину. — Что ты сделал?! — Ничего. Совершенно... — Аль-Хайтам упирается взглядом во вдруг распахнувшиеся алые глаза: зрачки, словно у дикой кошки, сужаются до вертикальных щёлок и отражают неподдельный испуг. Хватка на запястье усиливается, вынуждая мужчину от неожиданности болезненно цыкнуть. Слишком много сил для того, кто, вероятно, провалялся здесь едва ли не в коме чёрт знает сколько времени. Напряжение усиливается, а гробница напоминает о своей враждебности, пуская очередную волну разрушения, хорошенько их всех здесь встряхнув. — Это всё-таки была печать божества времени? — оглядывается на покрывающиеся трещинами статуи Кандакия. — Ты хоть сама в это веришь? — скептически фыркает мужчина и отстраняется от саркофага, словно ошпаренный чужим прикосновением. — У тебя есть другое разумное объяснение тому, что мы здесь увидели? — огрызается она и указывает на медленно поднимающегося парня. — Понятия не имею, что он такое, но если вся эта проклятая гробница была изначально возведена ради сохранения его покоя, то мы его, напомню, только что нарушили. Юноша берётся за голову, взъерошивая белоснежные волосы у виска. Он смутно слышит голоса, но даже так ничего из разговора подозрительных людей не понимает. Лёгкая растерянность после пробуждения так и не даёт сразу сфокусироваться, но он пытается. Пытается точно так же нащупать что-то в своём «гробу», но, видимо, безуспешно. Аль-Хайтам не отмечает в нём враждебности, только беспомощную растерянность. С понятием «беспомощности», конечно, ещё можно поспорить, учитывая, как быстро он отходит то ли ото сна, то ли от комы. Его состояние в принципе не поддаётся логическому объяснению, и мужчина смотрит на него со всевозможной настороженностью. Как на змею, что способна броситься в любой момент. Земля под ногами продолжает угрожающе вибрировать, но парень остаётся неподвижным, будто ожидая команды, как послушный пёсик. И ведь в помутневших глазах всё равно плещется недоуменный страх. Аль-Хайтаму кажется, что тот отчего-то ограничивает себя сам, а потому не может выразить хоть какую-то реакцию на происходящее. И тем не менее угрозы он не представляет. Во всяком случае, не должен. — Пора убираться отсюда, — Кандакия не выдерживает первая. — Может, я мы подумаем о том, что делать с ним? — мужчина кивает на юношу и тот настороженно хмурится, деля недоверчивый взгляд между ними двумя. — Очевидно, что не оставим мы его здесь. — В таком случае Фарузан и Шарлотта... — Аль-Хайтам... — мрачно шепчет Кандакия, поджимая губы, — подумай сам. Нас скорее похоронит под обломками, чем мы доберёмся хоть до одной из них. Юноша берётся за края саркофага, напрочь игнорируя непонятные ему разговоры и, по всей видимости, тревожащую головную боль. Он пытается спешно вылезти, а Аль-Хайтам подмечает отличное состояние мышц и тела, чего не скажешь о его общей собранности... Потому что одно неверное движение — и парень путается в своих одеяниях, неуклюже переклоняясь вперёд. Аль-Хайтам реагирует быстрее, чем успевает осознать, и подхватывает его под грудью. — m šm nì ìnk! Юношу такое явно не радует, и он впервые подаёт голос. Вернее будет назвать это возмущённым ругательством на древнем языке. Он добавляет к этому брезгливый жест и от рук мужчины мигом избавляется, как от чего-то грязного и греховного. Зато изначальной цели достигает, когда босые стопы касаются холодного пола. Кандакия продолжает смотреть не него как на что-то нематериальное и иллюзорное. Поражает в нём всё: от внешности до языка и говора. Так что она весьма быстро возвращает взгляд на Аль-Хайтама с немым вопросом. — Он только что приказал... не прикасаться к нему, — переводит мужчина, не скрывая некоторого удивления то ли от резкости парня, то ли от языка, на котором тот заговорил. — Не похоже даже на демотический. Это... древнеегипетский? Но как такое возможно?.. — В чём дело? — вопрошает девушка. Безмолвная статуя даёт ещё одну трещину под натиском разрушающейся гробницы и часть её с грохотом сваливается на землю. Это служит последним предупреждением. — Неважно, — замотав головой, Аль-Хайтам без предупреждения подхватывает на руки парня. — Уходим сейчас же. Кандакия взволнованно кивает и пятится к выходу, чтобы с каменного коридора сорваться на бег. Мужчина не отстаёт даже с сопротивляющимся «грузом» на руках, пока знакомая заботится о выборе правильного пути. Она всё так же боится ошибиться, но делает всё возможное, чтобы составить правильный маршрут и не подставить остальных. — shaw nì ìnk r tа djed! — парень упирается руками в лицо и грудь Аль-Хайтама да стискивает зубы раздражённо. Мужчине не нужно и переводить, чтобы понять, что от него требуют. Но отпускать его на половине пути он не собирается как минимум потому, что юноша и сам выглядит не менее растерянным и напуганным происходящим. Он же и не отдаёт все силы на сопротивление, за что уже стоит его поблагодарить. Благодарности заслуживает и гробница, прекратившая все дурацкие фокусы хотя бы в момент своего самоуничтожения. Огромные залы необратимо засыпает песком, колонны крушатся, не удерживая массивные потолки, а мелкая дрожь под ногами так и норовит выбить хоть кого-то из равновесия. — Эта чёртова конструкция уходит обратно под песок! — с ужасом выкрикивает запоздало пришедшее осознание Кандакия, бегло обводя лучом фонарика обстановку вокруг. Разные глаза анализируют здешнюю планировку и... да! Она выводит их в коридор, с которого они начали. Открытый проход ещё освещает пространство закатным солнцем, только коварно медленно обваливается. Поднявшаяся пыль мешает спокойно дышать, а песок скрипит на зубах и оседает на вспотевшей коже. Аль-Хайтама уже не заботит то, что им придётся делать дальше и в какие проблемы они встряли. Во всяком случае, до поры до времени, ведь в самый последний момент им удаётся выбраться и отбежать достаточно далеко. Небольшие сооружения вокруг исчезают под песком, как и покрывающаяся трещинами гробница. Ускользает, будто что-то иллюзорное, эфемерное, не дающее права запечатлеть её в памяти. Мужчина в какой-то момент застывает, с ошарашенно раскрытыми глазами наблюдая за тем, как она уходит под землю, будто и не существовало её раньше, будто трое его временных коллег не оставили там свои жизни. Юноша на его руках смотрит настороженно исподлобья, то ли пытаясь прочитать переживаемые эмоции, то ли ожидая чего-то непредсказуемого. Но Аль-Хайтам только отпускает его, наконец позволяя босым ступням коснуться всё ещё тёплого песка. Кандакия восстанавливает дыхание, с нечитаемым взглядом всматриваясь в исчезающую гробницу. И что-то мрачное в этом определённо есть... — И ради чего всё это было... Она с глубокой досадой поджимает губы и резко отворачивается. Горечь подкатывает к горлу и отчего-то фокусируется на единственном, что удалось из этой гробницы вытянуть. И этот человек уж точно не походил на драгоценное сокровище. Девушка неохотно берёт за руку вновь застывшего на месте парня и ненастойчиво ведёт его за собой. Тот будто мигом пробуждается от транса, удивлённо упёршись взглядом в женскую руку, пропускающую живое тепло даже сквозь ткань перчатки. Прохладный ветер доносит благоприятное спокойствие, но никто из оставшихся не чувствует облегчения. Ведь понимание всей плачевности ситуации накрывает невыносимым грузом. Пески пустыни способны сокрыть каждый след, но там, за пределами бескрайней владычицы, придётся столкнуться с последствиями куда похуже уголовной ответственности. — Хоть осознаёшь, что сейчас произошло? — Аль-Хайтам говорит тихо, поворачиваясь к уходящей к машинам Кандакии. — Ты знала об этом? Девушка не отвечает, останавливаясь на полпути. Обернуться к Аль-Хайтаму, правда, тоже не торопится. Юноша вновь берётся за голову, с некой растерянностью всматриваясь в несуществующую точку под ногами. Его чужие диалоги не волнуют нисколько, и Кандакия отпускает его руку, замечая это. — Всё должно было случиться немного иначе, но ведь кто мы такие, чтобы вмешиваться в божественное с полной уверенностью в успехе своих намерений. И всё же таких шуток от Владыки загробного мира я не ожидала... — проговаривает шёпотом она, не отводя взгляда от парня. Тому явно становится хуже, и мужчина не без мелькнувшей обеспокоенности делает твёрдый шаг к ним. — Нужно отвезти его в больницу. — Не думаю, что они смогут помочь, — разочарованно качает головой девушка. — В конце концов, у меня нет времени, а он... он изначально должен был быть запечатан в неодушевлённом артефакте. Так всё было бы гораздо проще. Кандакия вымученно массирует переносицу, изливая всё своё огорчение на плечи спутника. И пазл с пугающим щелчком наконец складывается в его голове. — Только не говори, что нашей изначальной целью и был этот парень, — нервная улыбка напрашивается сама, и Аль-Хайтам делает ещё два шага к девушке. — Было бы славно тебе объясниться, прежде чем мы покинем пустыню. — Не беспокойся, мы успеем, — за щелчком предохранителя Кандакия резко вскидывает пистолет в направлении мужчины. — Но не ты. Аль-Хайтам замирает, подавив секундное смятение. Теперь девушка полностью поворачивается к нему, с какой-то вселенской скорбью держа его на прицеле. — А мне всё было интересно, зачем же тебе пистолет, — спокойно вздыхает мужчина. — Я не хотела прибегать к его использованию, но не могу иначе. Ты знаешь больше дозволенного, к тому же в первую очередь настояли на твоём устранении, — её рука не дрожит, но сомнение выгрызает изнутри. Аль-Хайтам, отмечая явную неторопливость девушки, этим нахально пользуется, пока есть возможность: — Какая честь встать костью у кого-то поперёк горла, — усмехается он, не сводя взгляда с визави. — Однако слишком много кандидатов в мои ненавистники. Сузишь круг до более узнаваемых персон? — Нет. — Тогда... Фарузан, Шарлотта и Хуссени тоже неудачно перешли кому-то дорогу? Кандакия запинается о вопрос, словно о корягу, и поджимает губы. — Не знаю, не я их выбирала... — Но ты выбрала умолчать, — давит на неё Аль-Хайтам, на что получает разгневанный взгляд. — Смею предположить, такова цена окончательного снятия проклятия? — Печати, — поправляет она, стиснув зубы, — странно, что ты ещё не знаешь об этой усыпальнице, учитывая твой талант лезть туда, куда не положено. Кандакия несколько запоздало осознаёт, что её попросту отвлекают от главного, пытаясь заболтать. Так что очередная волна злости накрывает её с головой, а секундная решимость побуждает нажать на спусковой крючок. Мужчина ощущает, как в один момент всё внутри холодеет, а затем замирает. Выстрел отпускается в воздух, а девушка, безвольно пошатнувшись, вдруг сваливается с ног без сознания, открывая стоящую позади фигуру юноши. Тот отряхивает руку после удара и, встряхнув всё ещё гудящей головой, переступает через девушку. Аль-Хайтам нервно выпускает из лёгких воздух, вспоминая о необходимости дышать, а затем подбегает к Кандакии. Парень приседает рядом с ней на корточки и стягивает с руки перчатку. Аль-Хайтам недоуменно застывает над ними, но понимание совсем скоро озаряет голову, стоит только увидеть на руке девушки знакомый символ. Небезызвестная метка всплывает в памяти как некогда заинтересовавший его объект независимого исследования. Тогда Аль-Хайтам просто уделил чуть больше внимания, казалось бы, такой незначительной детали на теле коллеги, совершившей суицид. Данный инцидент был весьма быстро замят присутствием вещественных доказательств в пользу отсутствия каких-либо подталкивающих факторов, а мужчина ни до чего стоящего не докопался. И вот опять белые линии шрамов в виде глаза и обрамляющие его тонкие линии половины солнца, будто бы тонущего за несуществующим горизонтом. Ошибки быть не может: он уже видел такую метку раньше, но интересовался недостаточно сильно, чтобы что-то понять. И с тем же достаточно много, раз уж на него заточили зуб. Аль-Хайтам смотрит снизу вверх на парня, старательно перебирая в голове произошедшее, пока тот пустым бездумным взглядом сверлит метку в виде шрама на чужой руке. Должно быть, почувствовал её в момент, когда Кандакия взяла его за руку, но тогда вопросов к нему становилось ещё больше. И в какой-то момент Аль-Хайтам перестаёт питать себя самыми различными догадками, с крайней серьёзностью хмурится и проговаривает на древнеегипетском так, чтобы каждое его слово услышали и поняли: — Кто ты такой? Красные глаза в удивлении распахиваются, стоит услышать родной язык, и поднимаются к мужчине уже с какой-то лукавой искрой. — Значит, ты понимаешь меня, — свободнее проговаривает он, — славно. Теперь можешь объяснить свою дерзость, побудившую нарушить мой покой. Переходит он к делу даже слишком быстро, да и мужчина это «делом» не считает. Всего лишь напыщенное чувство собственной важности, почти исключающее интерес к более актуальным вопросам... — Для начала хотелось бы узнать, чей покой, — стоит на своём вопросе Аль-Хайтам. Юноша замолкает на несколько секунд, что-то высматривая в высокой фигуре, но, видимо, не находя нужного, встряхивает головой и горделиво поднимается. — Имя сего сосуда Сайно. Избранник Инпу и Вершитель Таинств, — кладёт он руку на грудь. Аль-Хайтама вводит в ступор сразу несколько моментов, а вернее сказать — всё. Пускай после пережитого удивить его и было сложно, но у Сайно получилось неожиданно успешно. — Ну... Аль-Хайтам? — представляется и он неуверенно. Вот только Сайно заботит в нём совсем другое, судя по тому, как уверенно он подступается и обходит мужчину вокруг. — Не чувствую от тебя угрозы, но почему тогда ты с этой женщиной? — То, что она хотела меня убить, тебе ни о чём не говорит? — вздыхает Аль-Хайтам и, замечая мелькнувшую озадаченность на смуглом лице, переводит взгляд на Кандакию. В бессознательном состоянии она наверняка пробудет недолго, а сталкиваться с её агрессией снова вовсе не хотелось. И тем не менее на горизонте замерцала новая проблема в лице живого «ценного артефакта», так заинтересовавшего неведомую организацию. Аль-Хайтам почему-то был уверен в том, что поручил Кандакии эту задачу далеко не один человек. Всё изначально было хорошо организовано, вплоть до необходимой секретности и заметания следов. Но что насчёт членов так называемой экспедиции? Слишком много вопросов сверлило голову, но те, к удивлению, вызывали не чувство безысходности, а скорее азарт. Аль-Хайтам ведь соврал бы, если б сказал, что его не возмутила попытка вот так оригинально от него избавиться. И желание докопаться до правды стало ещё острее. В конце концов, по чьей бы вине ни умерла добрая часть отправленных сюда исследователей, оставшиеся в тени организаторы явно были заинтересованы в реликвии, коей оказался Сайно. Вернее, в том, что в нём запечатано. Аль-Хайтам не глуп, чтоб отрицать очевидное присутствие чего-то сверхъестественного и не поддающегося объяснению. И в какой-то степени это бросает ему негласный вызов. У него нет поводов сомневаться в своей компетентности, правильности понимания произошедшего и перевода чужих слов. В конце концов, сам Сайно назвал себя сосудом Анубиса, но его сон охраняли две ипостаси божества времени. В голове всё это укладывается с трудом и по кривому кирпичику, но Аль-Хайтам понимает, что не может больше медлить. — Пойдём, — бросает он на древнеегипетском, подбирает чужой пистолет и осторожно обходит девушку. Он ещё решит, что делать с оружием, но потом. Сайно, застывший на месте, как и в предыдущие разы, вновь встряхивает головой и спешно поворачивается к уходящему. — С чего бы мне идти с тобой? — он не скрывает недоверчивого пренебрежения, но отчего-то иррациональная взволнованность просачивается по ноткам в голос. — Мало того, что выглядишь в этих тряпках подозрительно, так ещё и говорил с этой женщиной на странном языке. — Странном? — Аль-Хайтам поворачивается к нему с нескрываемым удивлением. — Он уже чуть больше сотни лет является государственным языком Египта. До Аль-Хайтама в один момент доходит простое осознание того, что он не может найти в памяти перевод самого слова «арабский». Древние египтяне использовали свои термины для обозначения соседних народов, но конкретных слов не было зафиксировано в известных текстах того времени. В более поздних версиях дела обстояли лучше, но учитывая, что Сайно не знает даже коптский... — Сотни лет? — Сайно замирает, будто облитый ледяной водой. — Сколько... Сколько времени прошло? — С момента окончательного вытеснения изначальной формы древнеегипетского языка по меньшей мере... — Аль-Хайтам замолкает, когда осознание натыкается на весьма шокирующую догадку. — Только не говори, что проспал в гробнице больше двух тысяч лет... Сайно слышно сглатывает и старается подавить резко нахлынувший страх. Он глубоко вдыхает и прикрывает веки, спешно роясь в собственной голове. Морщится, как и раньше, будто от головной боли, а затем внезапно распахивает глаза. Пробует ещё раз по кругу, но результатом, видимо, не остаётся довольным. — Не слышу... — шепчет он, с ужасом всматриваясь в свои пустые ладони, — я всё ещё не слышу голоса Владыки. — Под Владыкой ты подразумеваешь Анубиса? — Аль-Хайтам подходит к нему на несколько шагов и, судя по изменившемуся взгляду Сайно, попадает в точку. А это уже интересно. — Значит... тогда в гробнице и здесь ты взывал к нему? Зачем? — Мне не позволено злоупотреблять своеволием, — смиренно молвит он, но в то же время с долей гордости задирает подбородок. — Глупости, — отрезает мужчина. — Это молчащее Божество тебе приказало? Сайно раздражённо стискивает зубы. — Что ты себе позволяешь?! — Послушай, у меня нет времени спорить с тобой, — терпеливо вздыхает Аль-Хайтам и делает усталый шаг к оставленным машинам, — если хочешь верным пёсиком застать ночь в пустыне и дождаться пробуждения этой весьма опасной особи, я не буду мешать. Сайно невольно подаётся за ним, но раздражённо одёргивает себя, стараясь сохранить невозмутимость. — Завет Затмения... — начинает остывшим голосом он и поднимает взгляд на Аль-Хайтама. Тот заинтересованно оборачивается. Вечерний ветер разбавляет повисшее между ними секундное молчание вздымающимся песком и треплет одежды. Сайно, несмотря на многие открытые холоду участки тела, даже не ёжится — остаётся равнодушным и так же невозмутимо продолжает: — Этот символ обозначает принадлежность к культу Завета Затмения, и если они действительно пронесли славу о себе сквозь тысячелетия... Боюсь, проблемы намного больше, чем я мог себе представить. Аль-Хайтам мысленно переводит каждое озвученное слово и параллельно анализирует имеющуюся информацию. У Сайно её гораздо больше, и раз уж так случилось, что именно он является целью так называемого культа, оставить его на попечение судьбы мужчина просто не мог. — Что бы там ни было, а я уже в это втянут, да? Сайно, неприятно поджав губы, кивает. — И ты, как я понимаю, тоже. В таком случае... позволь помочь? — Аль-Хайтам приподнимает брови и со всей серьёзностью ожидает ответа. Сайно не глушит в себе звенящую неуверенность, но неохотно соглашается: сначала мысленно, а затем делает напряжённый шаг к мужчине. Всё ещё колеблется, но и бездействовать себе запрещает. Незамеченными эти метания не остаются, и Аль-Хайтам устало вздыхает, предчувствуя все трудности, с которыми предстоит столкнуться, раз уж он добровольно подписался на помощь. И помощь с адаптацией, судя по всему, обязана прилагаться. Мужчина спокойно ступает к оставленным джипам, хлопая себя по карманам в поиске ключа. И хоть ни одна из машин ему не принадлежит, стоило похвалить себя за решение оставить при себе ключи — тем самым и пути к отступлению. Он открывает дверцу со стороны водительского места и, забираясь внутрь, первым делом проходится рукой под приборной панелью. Затем тщательно осматривает всевозможные места на наличие нежеланной слежки. А он уверен: выданный для определённой цели транспорт не может не отслеживаться. Ему требуется чуть больше двух минут, чтобы наткнуться пальцами на магнитный трекер под пассажирским сидением. Заметить сложно, если не искать намеренно, но рисковать сейчас не хотелось. Сайно всех этих манипуляций, откровенно говоря, не понимал. Аль-Хайтам выбрасывает увесистое устройство в песок и забирается в салон. Сразу же тянется открыть дверцу изнутри перед недоуменно застывшим парнем. У того от неожиданного щелчка двери перед носом дёргаются плечи, а взгляд нисколько не становится менее напуганным. — Ты же не думаешь, что я полезу в это... сюда, — Сайно осматривает неведомый ему механизм, как что-то потенциально опасное и одновременно интригующее. Но рационально анализирует отсутствие опасности как таковой, раз уж Аль-Хайтам первым забрался в это... сооружение. Мужчина открывает рот, готовый спокойно объясниться, но понимает, что нужных ему сейчас слов в древнеегипетском просто не существовало. И это много чего усложняло. Тем не менее красноречивый взгляд высказался за него, заставляя Сайно закатить глаза и попытаться залезть внутрь. Проблем с этим у него не возникает — только забирается он на соседнее сиденье с ногами, не отряхнув босые стопы от песка. Аль-Хайтам в этот момент мысленно радуется тому, что ему всё-таки запретили брать собственную машину в экспедицию. Сайно смотрит на него, хмурясь, и не понимает, в чём дело, пока взгляд не отмечает чужую позу. И только затем он неуверенно повторяет за мужчиной, спуская ноги. Аль-Хайтам оценивает это с едва заметной улыбкой и вновь тянется через Сайно к двери с его стороны. В этот раз — чтобы закрыть. — А сейчас не пугайся, — предупреждает он, проворачивая ключ зажигания и встречая приветливый гул заведённого мотора. Сайно невольно вздрагивает, забирается на сиденье с ногами вновь и впивается короткими ногтями в оббивку кресла, осматриваясь в поиске источника звука. Пока вокруг слишком много нового наваливается на голову, он старается молча впитывать каждую деталь, пусть в голове не укладывается никакая из них. Аль-Хайтам выглядит более расслабленным, и ничего, кроме бесконечной усталости его, взгляд не выражает. Сайно пытается перенять его спокойствие и реагировать сдержаннее, но чувствует себя рыбой в небе всё равно. Мужчина и сам подмечает, что тот не вписывается в картинку нынешних реалий, вот только выбора у него... у них теперь нет. Внедорожник трогается с места, и Аль-Хайтам, сжимая рулевое колесо пальцами, прогоняет в голове произошедшее и думает о предстоящем. Пустыню медленно застилает темнота, и впервые за день мужчина позволяет себе облегчённо выдохнуть. Не то чтобы он избавился от проблем, — нет, дальше только хуже, — но блаженные минуты спокойствия не помешают. Сайно припадает к тонированному окну, изумлённо всматриваясь в сменяющие друг друга песчаные дюны, погружённые в полумрак позднего вечера, а когда Аль-Хайтам несколько запоздало включает фары, всё внимание парня переключается на них как на очередное необъяснимое явление. — Это... Это ты сделал? — в красных глазах плещется чистое изумление. — Это ведь какое-то магическое устройство, да? Что за силы дарованы тебе для его обуздания? — Водительские права, — отвечает он на арабском с усталой усмешкой. Сайно недоуменно поворачивает к нему голову, и это заставляет вернуться к древнеегипетскому: — Прости, сложно объяснить так, чтобы ты понял. — Я и так тебя через слово понимаю, — устраивается он в кресле поудобнее, — ты произносишь многие слова не совсем правильно, и говор у тебя ломаный. Аль-Хайтам сдерживается, чтобы не закатить глаза, и нарочно продолжает на родном языке: — Так уж случилось, что мне не хватало практики с живыми мумиями во время изучения древнеегипетского. — Опять ты-... — цыкает Сайно, такими внезапными сменами явно недовольный. — Не волнуйся, я помогу тебе выучить этот язык. Просто будь терпеливым. И Сайно заметно одёргивает себя от очередной колкости, поворачиваясь к окну. Кажется, продолжать диалог он больше не желает ради сохранения своего спокойствия. Аль-Хайтам в какой-то момент ловит себя на интересе к мыслям Сайно. В конце концов, о чём ещё может думать человек, буквально проспавший несколько тысяч лет под печатью времени? Интригует одна только идея неизведанности и необъяснимого явления. Да и вся эта загадочность, витающая вокруг Сайно и некого культа... Они преодолевают большую часть пути в абсолютной тишине — каждый в своих мыслях и при своих заботах. Аль-Хайтам мрачно буравит взглядом бездорожье впереди, думая о том, за что может уцепиться в первую очередь. Все данные о членах экспедиции были засекречены, так что на данный момент мужчина не был уверен даже в том, назвала ли Кандакия своё настоящее имя. Стоило бы поискать информацию о Фарузан, Хуссени и Шарлотте. И так как последняя была иностранкой, раздобыть о ней хоть что-то стоящее без необходимых полномочий будет невероятно трудно. Аль-Хайтам и сам не планировал задерживаться в Египте, по-хорошему бы выехать, пока не стало поздно. Однако не присущая его холодному нраву злость подогревала азарт, и мысли о выезде откладывались на дальние полки. В конце концов, было сложно проигнорировать столь интересное явление, раз уж оно не поддавалось никакому научному толкованию. Спустя несколько часов в пути Аль-Хайтам отмечает удивительное затишье в салоне и боковым зрением цепляется за Сайно. Тот сидит с аристократично ровной осанкой и в то же время с мирно прикрытыми глазами. Даже белые ресницы не дрожат, не предавая эфемерного чувства спокойствия. — Ты не выспался за последние несколько тысяч лет? — тихо спрашивает мужчина. — Я пытаюсь достучаться до Владыки, — шикает на него Сайно, глаз не открывая. — Ещё раз посмеешь отвлечь меня — и я отправлю спать уже тебя. — Споёшь мне перед сном? — Задушу. Сайно раздражённо вздыхает, и судя по его всё ещё недоумевающему выражению лица, попытка связаться с Божеством в своей голове успехом не увенчалась. Он старается сохранить спокойствие и самообладание, но от внимания Аль-Хайтама не скрывается, насколько это трудно. Благо, лезть в личные терзания малознакомого человека желания не наблюдалось. Вскоре песок сменяется оживлённой магистралью, а ближе к городу она оживает ночными огоньками и фонарными столбами. Мимо мчатся машины друг за другом, а Сайно уже не пытается скрыть то ли удивление, то ли иррациональный страх. Он изучающе осматривается, трогает всё руками с некоторой настороженностью, будто ожидая, что в любой момент часть этого движущегося механизма дёрнется под его ладонью и выдаст живое существо. Однако натыкается на непонятные пластинки и нажимает. Салон тут же наполняется свежим ночным воздухом, и Аль-Хайтам поворачивает голову, замечая постепенно опускающееся окно со стороны пассажира. Сайно изумлённо хлопает ресницами, не обращая на него внимания, и неуверенно высовывает из окна руку. Ветер вредно толкает её назад, путается в белых волосах и обдувает лицо. Однако воздух кажется совсем не таким, каким запомнился. Аль-Хайтам ненастойчиво тянет его одной рукой обратно в салон, пока тому ещё не пришло в голову вывалиться из машины. Сайно же упрямо выглядывает на ночной город, ощущая, как же быстро сердце заходится тревожным колоколом в груди. Слишком много всего смешивается внутри, но даже так... чувство бесконечного опустошения без Божественного голоса не исчезает. Ещё по меньшей мере час в пути, за который Сайно успел усомниться в правдивости изменившегося мира. Это вообще казалось чем-то иллюзорным и смешным. Люди расхаживали в странных тряпках и пялились в маленькие, плоские дощечки, которые к тому же излучали сияние. Ну не дикость ли? А строения... Что ж, внешний вид всех этих зданий оставлял желать лучшего и тешил Сайно мыслью о том, что люди всё-таки растеряли всякое чувство вкуса и величия. Всё стало чересчур одинаковым и даже серым. Аль-Хайтам, впрочем, особой яркостью не отличался от всего того, что Сайно довелось увидеть. И непонятно, хорошо это или плохо. Гул стихает и движение прекращается, стоит Аль-Хайтаму наспех припарковаться. Он глушит мотор и нарочно забирает с собой ключи, бросая на Сайно мимолётный взгляд. Тот осматривается недоуменно и хмурится, не скрывая напряжения и недоверия. Алые глаза цепко впиваются, кажется, в саму душу, желая услышать объяснения. Мужчина почти физически ощущает испепеляющий взгляд на себе, но равнодушно вздыхает, покидая чужой вранглер с тихим хлопком дверцы. Каир по-прежнему оживлён даже ночью, и это впервые не вызывает у Аль-Хайтама мученический вздох. Затеряться здесь будет проще всего. Во всяком случае, на некоторое время. Мужчина бегло осматривает парковку железнодорожного вокзала с редкими автомобилями и обходит машину сзади. Открывает дверцу со стороны Сайно и натыкается на всё тот же требующий ответов взгляд, дающий понять, что он и с места не сдвинется, если не получит желаемое. — Хочешь остаться здесь? — Хочу понять, что ты задумал. Куда ты торопишься? — Нужно сбросить хоть какие-то концы в воду и выиграть нам немного времени, — Аль-Хайтам мотивов не скрывает, удивляя Сайно своей прямолинейностью. — Дальше пройдёмся впешую. Здесь недалеко. Сайно всё ещё не понимает, куда и зачем, но всё равно фыркает и неохотно спускает по одной ноге на асфальт, чтобы выбраться из машины. Не ощущать мягкость горячего песка стопами весьма странно и дико, да и Аль-Хайтам отчего-то задумчиво смотрит ему под ноги. И это излишнее внимание немного подбешивает. — Чего тебе? — Уверен, что сможешь столько идти босиком? — озвучивает свои сомнения мужчина. — Тебя это заботить не должно, — резко чеканит Сайно и выходит из машины. Он обходит Аль-Хайтама и в какой-то момент останавливается. Хочет открыть рот и добавить к брошенному ещё что-то язвительное, но голову накрывает лёгкая и в тоже время плотная ткань чужого плаща, что от неожиданности кажется невероятно тяжёлой. — Что ты-... — Твой внешний вид привлечёт слишком много внимания, — сухо объясняется Аль-Хайтам, поправляя рукава оставшейся на нём рубашки. Песок всё ещё ощущается везде, и пределом мечтаний на данный момент становится горячий душ. Сайно хочет возразить, но и сам понимает, насколько сильно не вписывается в серые образы тех же людей, которых довелось видеть по пути. Оттого следующий раздражённый вздох следует за смиренным принятием чужого плаща. Сайно кутается в него нервно, не распрямляя руки в рукавах, и упирается взглядом в наблюдающего за ним Аль-Хайтама. — Уверен, что не замёрзнешь? — Я не чувствую холода, — безразлично отводит он глаза и остаётся приятно удивлён чужой реакцией. Вернее, её отсутствием. Мужчина встречает эту информацию затянувшимся молчанием. Ещё несколько секунд задумчиво рассматривает Сайно и отворачивает голову, видно, забивая её более насущными вопросами. Кажется, он даже не удивляется — только принимает к сведению. Сайно ещё успеет удивить его по-настоящему, он уверен.

***

Аль-Хайтам прогоняет в голове всевозможные сценарии развития событий, пока сверлит взглядом два распечатанных билета на поезд. Время отправления через два часа, но его это вовсе не волнует, а билеты за ненадобностью отправляются в дальние карманы сумки. Он немного помаячил на глазах работников вокзала и на этом испытывать себя излишним дискомфортом хватит. Свободно выдохнуть получается уже за пределами, где не стучат по рельсам поезда, а люди не снуют в спешке кто куда. Сайно всё это время пытается держаться рядом, следуя за мужчиной буквально по пятам, но и не лишая себя возможности осматриваться. Изменившийся мир всё ещё поражает его до оцепенения. Так Сайно несколько раз встаёт в ступор, засматриваясь на мигающие тремя цветам столбы или яркие, огромные таблички, вещающие что-то непонятными иероглифами. Аль-Хайтама окружающие без интереса огибают, а следующего за ним Сайно провожают удивлённым взглядом и тут же забывают. Тот не испытывает ни грамма неловкости по этому поводу, а то и смело поддерживает секундный зрительный контакт с особо любопытными. — Как они смеют на меня пялиться? — фыркает шёпотом Сайно, немного ускоряя шаг. — Тебе ли не всё равно? — равнодушно пожимает плечом мужчина и добавляет нотку сатиры: — Может, подозревают, что я утянул из гробницы мумию? Сайно пихает его локтем в бок, не жалея силы. — Ещё хоть раз назовёшь меня мумией... — И ты сделаешь её из меня, да, помню, — посмеивается тихо Аль-Хайтам и всё равно морщится от неприятного толчка под ребро. Пусть и в своём темпе, но они добираются до жилого комплекса ближе ко второму часу ночи. Подъезд пустует, и лифт тоже, а Сайно не исчерпывает своего любопытства к новым, необъяснимым вещам. Аль-Хайтам со вздохом обещает ему объяснить всё доступнее после изучения арабского, а сам ни на секунду не прекращает думать о предстоящих проблемах...