Как кричит тишина

Сайно неотрывно сверлит взглядом своё отражение, боясь моргнуть. Изучающе ведёт подбородком и с изумлением отмечает безупречное повторение. Плоская поверхность на стене, излучающая вокруг себя яркий свет, напоминает отполированные пластины из различных металлов, в которые парень будто ещё вчера заглядывал, чтоб убедиться в ровности нанесённого макияжа. Только эта пластина чётче, словно… словно безупречная водная гладь. Сайно осторожно тычет пальцем, и отражение повторяет без запинки. Под подушечкой пальца не расступается рябь, и погрузить палец дальше он не может. Значит, никакая это не вода. Очередная капля гулко ударяется о поверхность наполненного тёплой водой резервуара. Аль-Хайтам назвал его «ванной» несколько раз на своём странном языке, а Сайно запомнил. Или это он в общем говорил об этой просторной и чересчур светлой купальне? Сайно неприятно ёжится, ощущая крайний дискомфорт от изобилия новшеств, к которым иногда страшно даже прикоснуться. Под отражающей пластиной располагается резервуар поменьше, а посередине краник. Его юноша пытливо осматривает со всех сторон и вспоминает, как Аль-Хайтам справлялся с таким же над… ванной. Так что, основываясь на увиденном, действует аналогично: дёргает кверху рычажок. С шумом поступает вода, и парень мысленно гладит себя по голове. Всё не так сложно, как кажется на первый взгляд, просто стоит всё попробовать. Этим он и занимается, рыская по полочкам и нюхая содержимое разных ёмкостей и бутылочек. Даже натыкается на запах, который уловил от Аль-Хайтама ещё в момент, когда тот выносил его из гробницы на руках. Стоило отдать должное, люди действительно научились создавать ещё более разнообразную палитру приятных запахов. Сайно неспешно умывается, старательно пытаясь стереть и подводку, обрамляющую глаза. Снимает золотые наручи и усех, постепенно обнажая больше кожи. Аль-Хайтам сказал, что оставит сменную одежду под дверью, но если вспомнить, что за вещи теперь носят ныне живущие… придётся немного помучиться от дискомфорта и всё равно привыкнуть. Парень прикрывает глаза вновь, не оставляя попыток достучаться до Инпу. Но он молчит. Сайно всё ещё чувствует божественное влияние и присутствие, — Владыка его не покинул, — да вот только управляться без его приказов несколько непривычно и диковато. Он вездесущ, как сама смерть, и опираться на его мудрость было бы гораздо спокойнее, чем на какого-то смертного. И тем не менее Аль-Хайтам знает этот мир лучше, даже удостоился чести чем-то насолить… им. При мысли об этом Сайно неприятно ёжится и спешно отстраняется от «пластины» на стене. Он проводит в ванной комнате не меньше часа, утоляя своё любопытство в отношении странных предметов и методов их использования. Ещё эти проклятые иероглифы на различных бутылочках такие крохотные, что удивиться стоит уже тому, как люди научились писать настолько мелко. Это могло продолжаться бесконечно, но Сайно вовремя вспоминает о «более удобной» одежде за дверью, которую Аль-Хайтам обещал оставить, так что весьма лениво вылезает из остывшей воды и плетётся за ней. Снаружи тишина, и это настораживает. Ему в принципе сложно расслабиться в таких условиях, когда всё давит своей новизной и, кажется, сокрытой опасностью. Он кое-как разбирается с тем, как правильно надевать странно сшитые ткани, и ловит себя на мысли, что без привычно тяжёлых украшений несколько некомфортно. Зачем ему вообще подстраиваться под нормы нынешнего времени? Сайно беззвучно покидает ванную и так же неслышно передвигается по ограниченному помещению. В сравнении с внушительными дворцами его времени, жилище Аль-Хайтама напоминало размерами крысиную нору, и почему-то парню казалось, что теперь все так живут. Он находит хозяина спящим в сидячем положении со всё тем же видом измученного исследователя. Сайно бы даже не побоялся назвать его безбожным расхитителем, но какой-то он уж слишком… обычный и безобидный. Особенно в таком жалком, уязвимом виде. Парень не знает, с какой стороны подступиться, и только злится на такую вольность Аль-Хайтама. Притащил к себе домой, а сам устало свалился спать с собранными в дивную палитурку папирусами в руке. Сайно изучающе присматривается к вещице, но не решается попробовать страницы пальцами, только присаживается на корточки перед спящим и хмурится задумчиво. На пробу кратко дует в переплёт и получает реакцию — тихий шелест тонкой бумаги. А затем поднимает напряжённый взгляд на безмятежное лицо мужчины. Волосы спутаны и взъерошены, губы обветренные, взмокшая одежда и песок, осевший везде, куда только можно добраться — выглядит он, мягко говоря, безмерно уставшим. — Чем дольше ты смотришь, тем больше я не понимаю: любуешься или думаешь убить? — бубнит Аль-Хайтам на своём языке, глаз не открывая. Сайно вздрагивает, резко отпрянув. Он не понимает ни слова из сказанного, а потому злится, когда перевода не следует. Мужчина устало собирается с силами, чтобы сесть ровно, взгляд первым делом лениво цепляется за Сайно и приобретает оттенок отстранённого удивления. Аль-Хайтам не озвучивает мысли вслух, но отмечает про себя тот факт, что парень со своей миниатюрностью даже не утонул в его футболке и шортах, пускай последние очевидно сползали. Сайно это волновало в самую последнюю очередь. — Не лучшее время для сна ты избрал, смертный, — складывает он руки на груди, — я закончил. — Ты и в своё время принимал водные процедуры больше часа? — переходит на ломаный древнеегипетский Аль-Хайтам, ещё меньше заботясь о произношении. Сайно игнорирует очевидную придирку, и под его сверлящим взглядом мужчина вымученно вздыхает и поднимается с дивана. — Куда ты? — Сайно бесцеремонно хватает его за локоть, а смотрит исподлобья чересчур серьёзно. Аль-Хайтама это почти удивляет, но больше, конечно, озадачивает. — Куда отправился бы первым, если б знал, что ты так долго купаешься, — медленно прикрывает глаза он и легонько встряхивает головой, чтобы продемонстрировать посыпавшиеся редкие песчинки в волосах. — Потом с удовольствием вернусь ко сну. Завтра меня ожидает много работы. Аль-Хайтам, понадеявшись, что честные ответы угомонят любопытство парня, ступает в направлении ванной комнаты, но хватка того только крепнет. Он уже начинает жалеть о том, что не оставил эту мумию на попечение пустыни. — Обучи меня своему странному языку, — не просит — требует Сайно. — Уж точно не сейчас, — недовольно дёргает рукой мужчина. — Ты можешь ещё хоть сотню лет не спать, но я не стану жертвовать своим сном ради того, чем могу заняться позже. Его всё ещё раздражает вся эта ситуация. Не на такие результаты заранее проклятой экспедиции он рассчитывал, и Сайно здесь быть не должно. Он выглядит как неправильная, не вписывающаяся в картину часть интерьера. Будто украденный из музея экспонат разместили среди мрачной лужайки и внушили, что всё нормально. Однако осадок никуда не пропадал: кровь Хуссени осталась под ногтями, засохла разводами меж пальцев и отпечаталась воспоминанием на внутренней стороне век. Аль-Хайтам с силой давит на закрытые глаза до белых пятен, а затем фокусирует уставший взгляд на своём отражении. В этот раз и он задерживается в ванной дольше привычного. Обдумывает всё с самого начала, с отправной точки, с момента соглашения на эту авантюру и даже раньше: со смерти своей коллеги… Завтрашний день обещал быть насыщенным и уже заранее распланированным. И пусть маленький трюк с билетами выиграет им немного времени, этого будет недостаточно. Им… Точно. Втягивать Сайно нет необходимости, он успел втянуться во что бы то ни было ещё несколько тысяч лет назад, хоть и не выглядел более сведущим в этом плане. Аль-Хайтам тяжело вздыхает, пытаясь отговорить себя от внезапно возникшей, очевидно плохой идеи, но прохладная вода всё же остужает пыл. Он покидает ванную комнату в уже чистой домашней одежде, вытирая волосы полотенцем. Вид занятого обзорами книг Сайно заставляет даже на секунду забыть об этом… Тот, кажется, успел перенести всевозможную литературу с книжного шкафа в спальне на пол гостиной, где был включён свет. Видимо, потому не стал осматривать книги в темноте, где их и нашёл. — Что ты делаешь? — выделяет каждое слово паузой Аль-Хайтам и останавливается над занятым непонятно чем Сайно. Тот нарочно не обращает на него внимания, увлечённый непривычным методом ведения записей, особенно новой компактной формой. Проще говоря, книгами. Содержание, кажется, волнует его в последнюю очередь, как и факт того, что с наглостью в чужом доме он перегнул. Аль-Хайтам на это только вымученно массирует переносицу и, оставляя полотенце на голове, опускается на мягкий ковёр рядом. И раз уж Сайно выбирает игнорировать его, мужчина терпеливо наблюдает за его действиями. Желанный сон откладывается на неопределённое время, а любопытство берёт своё. Время неумолимо движется к четвёртому часу, и уснуть навряд ли получится — не с этим новым гиперактивным сожителем. Аль-Хайтам устало скользит взглядом по дивану, думая выделить Сайно место для сна там. Конечно, если тот в ближайшую неделю вообще захочет спать, с его-то горящими любопытством планами. Сайно выпрямляется в спине и издаёт радостный, непереводимый звук, тыча пальцем на строчку в книге, а затем и переворачивая её так, чтоб мужчина видел. Аль-Хайтам пытается рассмотреть сонными глазами, но только морщится скептически. — «Анкх уджа сенеб», — озвучивает он фразу на древнеегипетском и сразу же переводит на арабский: — «Жизнь, процветание, здоровье». Сайно слушает внимательно, задерживая дыхание, а затем неуверенно повторяет за мужчиной: — Жизнь… процветание, здоровье… — Да, традиционное пожелание в Древнем Египте, — улыбается уголком губ Аль-Хайтам, — должно быть, хорошо тебе знакомо. У тебя весьма хорошее произношение. Думаю, обучение займёт меньше времени, чем ожидалось. Мужчине не приходится удивляться чужим способностям и расположению к адаптации, потому что до Сайно неспроста очень быстро доходит, как правильно держать книги и как в арабском различаются цифры с иероглифами. Он умён. Невероятно умён и талантлив. Верно, неспроста избран сосудом для самого Божества. Да и избран ли вообще? Аль-Хайтам оставляет при себе много неозвученных вопросов хотя бы потому, что сейчас не время и они нисколько не в близких отношениях для таких откровений. И тем не менее мужчина обязательно спросит напрямую о том, что его интересует, как только выпадет возможность. Пока только приходится смириться с отказом от недолгого сна и найти для Сайно подходящую книгу, рекомендующую себя в качестве отличного учебника для практикующих изучение древнеегипетского. У них с Сайно всё будет наоборот… Парень схватывает всё на лету и до многих заключений доходит, исходя из опыта уже изученного материала, ко многим открытиям лингвистических загадок приближается так же самостоятельно из собственных логических соображений. Аль-Хайтама очень радует его невероятный потенциал и… память. Сайно не просто не пропускает мимо ушей услышанное, он запоминает каждую важную деталь и не стесняется уточнять некоторые особо спорные моменты. Вполне достаточно бегло провести его по алфавиту и познакомить со звучанием каждого иероглифа, чтобы Сайно понимал, в каком направлении двигаться. Когда на улице начинает светлеть, мужчина сам заваливается на диван рядом и засыпает на долгие четыре часа даже с включённым светом. Навряд ли этого хватит, но организм слишком настойчиво требует разгрузки после такого тяжёлого дня, пусть даже на неудобном диване. Под исписанными древними писаниями обломками спалось бы ещё хуже. Сайно же нисколько не выглядит сонным и со всё той же активностью встряхивает книгой с выбранной строчкой перед лицом только проснувшегося. У Аль-Хайтама голова идёт кругом от мельтешения мелкого шрифта перед глазами. Ему сейчас не до этого, потому книга настойчиво отстраняется рукой, вызывая недовольство на лице Сайно. — Не сейчас, — хриплым ото сна голосом проговаривает мужчина и садится на диване. Сайно подминает под себя ноги на полу и требовательно склоняет голову к плечу, чтобы в следующую секунду произнести уже на арабском: — Сейчас. Стоило отдать должное, ерундой он всю оставшуюся ночь не маялся и запомнил очень много переведённых Аль-Хайтамом слов, но, как оказывается чуть позже, многие фразы были ошибочно проинтерпретированы и не совсем соответствовали изначальному смыслу высказывания. Мужчина к этому относится весьма терпеливо и даже радуется такому стремительному прогрессу, но обучение откладывает в угоду более важным делам. Всё же существовать спокойно, не зная откуда исходит опасность, — то же самое, что засыпать в дымящейся комнате. И Аль-Хайтам понятия не имел, насколько же всё-таки масштабны надвигающиеся проблемы. Сон на диване с его-то ростом позитивно не сказывается, ведь ощущения с утра приравниваются к предсмертным. Мужчина хрипло стонет и, поднимаясь с дивана, плетётся на кухню. Сайно, недовольно закатив глаза, захлопывает книгу и следует за ним хвостиком. В дневном свете пространство внутри выглядит больше, и парень не стесняется с любопытством разглядывать всё, что вчера во тьме не разобрал. Он всё ещё видит в этом безвкусицу хотя бы потому, что привык к другому. Аль-Хайтам приступает к привычным делам, шурша за столешницей возле кофемашины, а боковым зрением наблюдает за Сайно. Тот, преодолевая секундное сомнение, всё-таки садится за стол в центре кухни и подминает одну ногу себе под колено. Дискомфорт от нового места и нового времени никуда не испаряется. В конце концов мужчина нарушает молчание первым, возвращаясь к древнеегипетскому: — Если проголодаешься, можешь взять что-то отсюда, — и открывает холодильник, чтобы пробежаться взглядом по полкам в поиске молока для кофе. — Когда вернусь, приготовлю что-то путёвое. Сайно отклоняется на стуле и пытается пытливо заглянуть внутрь через широкую спину хозяина. В конце концов, запомнит хотя бы, как та штука открывается — ничего сложного. Ему, правда, хочется съязвить что-то напоминающее об отсутствии необходимости в пище, но интерес перевешивает. — «Когда вернёшься»? — переспрашивает вдруг он. — Ты уходишь? — Мне нужно встретиться с другом, чтобы кое-что прояснить, — отстранённо объясняется Аль-Хайтам и, развернувшись к собеседнику, обдаёт лёгким дуновением чашечку горячего кофе. — Заодно прикуплю тебе более подходящую одежду. — Эта… — Сайно оттягивает свободную футболку, висящую на нём, как на иссохшем скелете, — достаточно странная, но… удобная. — Это потому что ты не натянул лишние пять килограммов украшений обратно. Сайно хмурится осуждающе, но не огрызается хотя бы потому, что сам ощущает блаженную свободу в движениях и непривычную лёгкость в руках. Владыка навряд ли это одобрит, и от одной только мысли становится паршиво. Сайно поджимает губы и окончательно теряет интерес к мужчине. Аль-Хайтам наблюдает за ним из-под слегка прикрытых ресниц и, делая ещё один глоток, вспоминает о более важном. Он удаляется с кухни и через минуту возвращается с телефоном в руке, попутно перебирая свои контакты. Сайно не видит в этом ничего интересного, пока скучная «дощечка» в его руках не начинает издавать странные звуки. И это больше сбивает с толку, чем изумляет. Особенно когда Аль-Хайтам буднично зажимает её между ухом и плечом, а затем… начинает с ней разговаривать… — Да, Тигнари, это я. Ты сегодня в участке? — мужчина лениво отпивает кофе. Сайно всё ещё не понимает этот проклятый язык и смотрит на того как на идиота, и, судя по ответной улыбке, Аль-Хайтам находит такую реакцию забавной. Однако на той линии наконец слышится знакомый голос, и приходится всецело отвлечься на него. — Твои звонки никогда не бывают к добру. Даже в мой единственный выходной. Что в этот раз? — Я бы не рисковал говорить об этом по телефону, — мужчина отставляет чашку в сторону и упирается поясницей в столешницу. — Мы можем встретиться? — А с этого места поподробнее, — Тигнари не скрывает плохого предчувствия. — Во что ты вляпался? — Вот это я и хочу выяснить. Так что?.. Секундное молчание на той линии, и парень со вздохом продолжает. — Ладно. Лучше приезжай ко мне домой, не хочу переживать из-за лишних ушей. — Отлично. Через двадцать минут буду. Сайно не понимает ничего из только что произошедшего, кроме того, что в нынешнее время весьма нередко любят говорить с неодушевлёнными предметами. Самое невообразимое — что они… отвечают. Тёмная магия, не иначе. Аль-Хайтам не торопится объясняться, а весьма спешно покидает кухню, чтобы привести себя в порядок и одеться. Сайно не пытается преодолеть желание поплестись за ним следом. В конце концов, вдруг станет свидетелем ещё чего-нибудь удивительного? Однако мужчина настаивает на том, чтобы он остался взаперти и никуда не совался без необходимости. Всё же будет трудно объяснить Тигнари, откуда с ним живой носитель древнеегипетского языка, одержимый Божеством. Так что нет. Не сейчас…

***

Тигнари открывает дверь после первого раздавшегося звонка, будто только и ждал под дверью. Взволнованности на его лице Аль-Хайтам не отмечает, но отчуждённое любопытство так и бьёт через край, насколько это вообще возможно. Везёт вообще урвать его внимание в один из столь редких выходных. В другое время Тигнари слишком сильно занят работой, а из полицейского участка высовывается раз в год, и то на праздники. Не то чтобы Аль-Хайтам не пропадал под завалами своих дел, но всё же встречаться со старым другом — непозволительная роскошь. И всё же он здесь, пусть и на поводу у не самых приятных обстоятельств. — Ну и? — Тигнари скрещивает руки на груди и смотрит испытывающе. Аль-Хайтам неторопливо снимает обувь и даже под пристальным взглядом друга не ускоряется. На него эти уловки сотрудников полиции никогда не действовали — мало что вообще было способно заставить мужчину нервничать после пережитого в стенах гробницы. В конце концов, даже неудачное покушение не вгоняло в паранойю или панику, но Тигнари с каждой секундой напоминал всё сильнее и сильнее натягиваемую тетиву. — Я бы предпочёл провести диалог в форме, отличимой от допроса, — вздыхает мужчина, — по возможности. — Прости, просто ты так внезапно позвонил, — Тигнари с усилием пытается расслабиться. — Когда-то твои звонки перестанут предвещать армагеддон, но… — Но не сегодня, — со вздохом завершает он и проходит мимо друга в гостиную. — У вас с Кавехом негласное соревнование за право первым довести меня до сердечного приступа? — Без понятия, но я больше чем уверен, что после моей просьбы в этом вопросе лидировать будет явно не он… Аль-Хайтам расслабленно ступает вперёд и, замечая занятый книгами и бумажками с заметками низкий столик, направляется к нему. Тигнари, закатив глаза, наблюдает за тем, как друг находит под твёрдым переплётом карандаш и на этом не останавливается, выискивая свободное место для записи в его забитом блокноте. — Ты там завещание задумал писать? — устало плюхается он на диван и выжидающе смотрит на своего визави. Аль-Хайтам быстро набрасывает в четыре строчки имена и фамилии четырёх людей и, перекрутив блокнот, передаёт его Тигнари. — Это люди, о которых я бы хотел знать всё, что вообще возможно, — начинает серьёзно он, — судимости, места работы, места проживания, возможных недоброжелателей. Всё. Тигнари неуверенно берёт блокнот в руки и пробегается взглядом по написанному. Плохое предчувствие читается на лице весьма отчётливо — он даже не скрывает. — Особенно меня интересует последняя. — Кандакия? — уточняет весьма неохотно и даже с каким-то сомнением в адекватности друга Тигнари. — Да. — Слушай, если это снова погоня за призраком твоей коллеги, то я заранее предупреждаю, что больше ничем не могу помочь, — полицейский откладывает блокнот на стол, чеканя этот жест особенно непреклонно. — Эти люди, возможно, скоро будут числиться пропавшими, — равнодушно пожимает плечом Аль-Хайтам и желанной реакции добивается: Тигнари заметно напрягается и отрывается спиной от мягкой спинки. — Что… — Тебе как начальнику оперативного отдела прибавится работёнки, но я не могу быть уверен в том, что хоть какие-то сведения об этих людях вообще дойдут до вас. Если и дойдут — как и когда их замнут? А самое главное — кто? — Постой-постой, — перебивает Тигнари, вскинув руку, — откуда у тебя вообще имена и такие сведения? Да и уверенность в том, что так действительно случится. — Если я расскажу всё, тебе захочется скрутить меня прямо здесь. — Я уже борюсь с этим желанием. Ты ведь опять вляпался в какую-то незаконную авантюру? — Много ли сведений ты можешь получить сейчас законными… — Аль-Хайтам выделяет это слово, — способами? Напомни-ка, как продвигается твоё расследование касательно тех убийств? — Злорадствуешь? — хмурится Тигнари. — Прошу оказать маленькую услугу. Закон даёт тебе много полномочий и свободы действий, но и он же связывает тебя по рукам. Мои, как видишь, — вскидывает он пустые ладони, — нет. — Ну уж нет, ты же не думаешь, что я позволю тебе помогать следствию незаконными путями? Во что бы ты ни влез… — Тигнари… — перебивает его удивительно спокойным голосом мужчина, — я знаю, что делаю. Потому не только прошу твоей помощи, но и предлагаю свою. Я помогу раскрыть это дело. — Не понимаю, что ты задумал, — вымученно качает головой полицейский. — Я никогда не ставил твою рациональность под вопрос, но сейчас я не понимаю, чего ты добиваешься. — Что-то мне подсказывает, что дело серийных убийств может перекликаться с интересующими меня людьми. — Странные, однако, у тебя объекты интереса, — вздыхает Тигнари и откидывается на спинку дивана обратно. — Но я не могу принять твоё предложение и ставить под угрозу не только мою репутацию, но и твою жизнь. — Значит, ты отказываешься? — Отказываюсь. — Что ж… — Аль-Хайтам спокойно склоняет голову к плечу и прикрывает глаза. Замирает на несколько добрых секунд, а затем медленно поднимается с кресла. — Я понимаю твои опасения и уважаю окончательное решение. — Аль-Хайтам… — Тигнари тяжело вздыхает и уже как-то безотрадно провожает друга взглядом к выходу. Пожалуй, предлагать ему чай уже не имеет смысла. Беседа не задалась, оставила после себя неприятный осадок и множество вопросов. Однако уже у самого выхода мужчина всё же разбавляет некомфортное молчание своим голосом: — Включи в вариативность мотивов ритуальные убийства. Уверен, мысли в этом направлении помогут посмотреть на некоторые детали с другой стороны. — Это маловероятно, — качает головой Тигнари. — Очень на это надеюсь…

***

На многое Аль-Хайтам не рассчитывал, но если от него что-то и зависело, он это сделал. В конце концов, маленький проигрыш не лишал его других проблем, а Сайно мог рассказать гораздо больше, чем вся переписанная история Египта. На нём и следовало сфокусировать всё своё внимание, несмотря на то, сколько трудностей в социальных взаимодействиях вызывала их разница… во всём. Мужчина застревает в своих мыслях уже на кассе. Что-то заставляет его сомневаться в правильности выбора оставлять Сайно в квартире одного. Хоть и перенимать роль какой-то няньки Аль-Хайтаму не хотелось, но пока он не знал, что от божественного сосуда можно ожидать, следовало бы не терять его из виду. Это послужит подстраховкой. Он думает об этом ещё не раз по пути домой, когда ловит свой же взгляд в зеркале заднего вида. С тем же на автомате присматривается к другим машинам и пешеходам — заботится о том, чтобы не наткнуться на слежку. Напряжение уже настолько сильно укоренилось в каждой клеточке тела, что ощущалось чем-то привычным и естественным. Каир же никогда не был спокойным городом, которому хотелось бы доверить свою безопасность, а потому положение дел мало что меняло. Единственное, что заботило по-настоящему, так это необходимость побыстрее сменить квартиру, а лучше вообще не засиживаться на одном месте и в одном городе. Присутствие Сайно всё только усложняло, но жаловаться на него не приходилось. Во всяком случае, пока что. Он весьма податливо, хоть и неохотно, прогибался под новые реалии и правила. Следующие несколько дней Аль-Хайтам всецело потратил на его обучение новому языку, вместо того чтобы заняться работой. Сайно и сам не тормозил, даже когда мужчина на длительное время отлучался по делам или когда глубокая ночь всё же затягивала его спать. Усталость бессмертное тело не тревожила, а потому всё свободное время Сайно отдавал практике и… медитации. Мысли о молчании Инпу мешали сосредоточиться, но и всяко призвать его не получалось. Он оставался таким же безмолвным, как холодная ночь над Нилом. Однако Сайно успокаивал себя тем, что не ощущает внутри ярый протест тому, чем занимается. Наутро книги и записи надоели. Сайно записывал важные слова на протяжении целой ночи, надеясь дотянуть до момента, когда чернила в этой — как её назвал Аль-Хайтам — ручке закончатся, но его терпение закончилось раньше. Сначала вообще было трудно привыкнуть к тому, что не надо искать отдельную баночку с чернилами после каждого выведенного иероглифа. Но, что ж, стоило признать: а такие новшества Сайно даже нравились. Он откладывает книги, всё ещё разбросанные по полу, и вымученно плюхается спиной на мягкий ковёр. Однотонность надоедает, а взгляд красных глаз очень быстро теряет интерес к потолку и находит за стоящим посередине диваном дверь чужой комнаты. Сайно не нужно искать взглядом часы, в работе которых он едва разобрался, чтоб знать, не слишком ли рано для подъёма. Для Аль-Хайтама — нет. И так целую ночь спал. Именно поэтому он неспешно поднимается с места и плетётся в чужую комнату, чтобы в несколько бесшумных шагов оказаться возле чужой кровати. Сайно ни в коем случае не церемонится и не думает над гуманностью своего поступка дважды, когда ставит колено на край постели и тянется трепать спящего мужчину за плечо. — Просыпайся. Аль-Хайтам недовольно морщится и переворачивается на другой бок. Сайно не унимается и забирается на широкую кровать уже второй ногой. — Я хочу увидеть Египет при свете дня, давай же! — Какой свет дня, ещё даже не рассвело, — ворчит охрипшим голосом мужчина и закрывает голову второй подушкой. Не будь Сайно таким настырным, Аль-Хайтам бы даже похвалил его попытки говорить на арабском. Но не сейчас. Сейчас его наглость с утра пораньше раздражала. Однако парень явно не привык получать отказы и сдаваться. — Ты спал целую ночь. Вы, смертные, настолько слабы, что вам этого не хватает? — Тебе бы тоже не помешало просто поспать и не наседать мне на голову. Сайно застывает неподвижно, переводя в уме только что сказанное. Звучит как-то несуразно и глупо или это он неправильно трактует одни из тех… как их там называл Аль-Хайтам? Метафор? Это немного сбивает спесь, но не заставляет Сайно сдаться. Он поудобнее садится на кровати и не прекращает сверлить серьёзным взглядом отвернувшегося мужчину. Того вообще не интересует ничего, кроме продолжения заслуженного сна, и это несколько выводит Сайно из себя. Книги ему уже надоели, хочется больше разговорной практики и уроков конкретно с Аль-Хайтамом. Час занятий с ним заменяет полдня самостоятельного изучения материала, но пока он спит… — Вечный сон в обители Хаухет и то не был настолько пустым, как моё пребывание в тесноте этих стен. — Спасибо, что напомнил, — глухо хрипит из-под подушки мужчина, — я как раз жалею о том, что разбудил тебя. — Цыц, тебе вообще положено с трепетом склонять голову перед Владыкой загробного мира, — скалит небольшие клычки Сайно и пихает того в спину вредно. — Тебе повезло, что ему не представляется возможность созерцать такое невежество. Аль-Хайтам раздражённо выдыхает, но не оставляет без внимания слова Сайно. Тот снова зацикливается на своём Божестве, а не на себе. Ещё неделю назад мужчина был уверен, что напыщенное самомнение парня — результат крайней избалованности и чувства собственной важности от чести быть сосудом для Анубиса. Однако чем больше времени они проводили вместе, тем больше он убеждался в поспешности и неправильности своих суждений. Как бы там ни было, а Сайно мог со всей уверенностью признать в себе талант достать даже мёртвого. В конце концов он остаётся сидеть в комнате и не прекращает периодически донимать мужчину вопросами «уже выспался?», «а сейчас?». Между этим ходит кругами и пытливо рассматривает всё, до чего может дотронуться. Это убивает время до момента, пока Аль-Хайтам со вздохом не прекратит попытки уснуть снова и поднимется с кровати. За такое короткое время Сайно уже почти привык видеть каждое его утро в заезженном порядке. И если чужая рутина изначально не интересовала вообще, а от так называемых завтраков парень гордо отказывался, то в какой-то момент любопытство заставляло размышлять над тем, а помнит ли он вообще, какова на вкус еда. Даже под пристальным взглядом красных глаз Аль-Хайтам аппетита не терял, пусть и на нормальный завтрак это вовсе не походило. Он всё же делает небольшую паузу и, подставляя к себе чашечку кофе, поднимает взгляд на Сайно. — Ну и? Куда ты хотел пойти? — Куда угодно, — торопливо проговаривает он на родном древнеегипетском и подтягивает к себе на стул колено. — Я хочу получше осмотреть всё, что изменилось. Ты говорил, что поможешь с этим. Аль-Хайтам останавливает чашку у самых губ и задумывается. Видеть Сайно таким взволнованным весьма необычно, однако причин отказать ему мужчина не находит. К тому же подобные обещания всё же проскальзывали в их вынужденном взаимодействии. Усталый вздох служит согласием, и Сайно заметно оживает, хоть и, по всей видимости, меньше нервозности в нём не становится. Он нетерпеливо теребит пальцами запястья и каждый раз возвращается к шее и ушам, готовый по привычке поправить давящий на ключицы усех или выдернуть запутавшиеся в серьгах волосы. Но ничего из этого больше не мешается. Аль-Хайтам не может сказать точно, облегчает ли это жизнь Сайно или делает её максимально некомфортной, но одно отмечает точно: он не из тех, кто стал бы жаловаться на какие-либо неудобства. Всё же смирение как-то сосуществует с его весьма неоднозначным характером, но разобраться в этом лучше мужчина не пытается. Перед выходом приходится напомнить мельтешащемуся парню, что нормальные люди не ходят по улицам босиком и в домашней одежде. Так что это помогает усмирить его нетерпеливость, а новая задача понять, как надеваются «странные» элементы гардероба, занимает у него какое-то время. Впрочем, он снова берёт пример с Аль-Хайтама, припоминая, как тот неспешно собирался куда-то каждое утро. И в этом плане он всё-таки достигает минимальных успехов, пусть своё отражение продолжает вызывать отторжение и какое-то непонятное чувство неловкости. Одновременно свободные и тесные ткани дарили ощущение уязвимости, особенно в моменты, когда Аль-Хайтам оценивающе осматривал его с ног до головы, будто так и норовя прицепиться. По правде говоря, на языке у того даже не крутилась мысль о критике, Сайно приятно удивлял его с каждым днём. Однако слишком очевидным казалось непонимание принципа «работы» пуговиц на рубашке. Верно, потому Сайно позаботился о том, чтобы та просто висела поверх чёрной майки без педантичной аккуратности. Его, в общем-то, это заботило в самую последнюю очередь, и некая нервозность притупилась только после того, как они благополучно собрались и выехали из парковочной зоны. Пристальный взгляд голубых глаз провожал удаляющуюся машину через тонированные окна и отчего-то не сразу оторвался от поворота, за которым она исчезла. Приглушённую музыку в салоне автомобиля перебивает совсем молодой мужской голос в наушнике, и девушка, выделив на собственные мысли не больше секунды, отвлекается на него. — Ну и? Уверена, что это он? — Сложно сказать, я давно не чувствовала именно такого божественного присутствия. — Чёрт, если последнюю неделю ты гонялась за призраком… — И ведь почти догнала. — «Почти» не считается, пока ты не удостоверишься в том, что это тот, кого мы ищем, — упускает смешок парень. — У меня нет причин сомневаться. Во всяком случае, «он» не ошибается. — Надеюсь, вы оба не ошибаетесь. Но убирайся оттуда поскорее, чтобы тебе не успели сесть на хвост, — безразлично фыркает парень на той линии. — Если попадёшься, помогать я не стану. У меня законный перерыв. — Ну ты и-… — девушка картинно закатывает глаза, когда собеседник обрывает связь. Она вздыхает и откидывается на спинку водительского сидения. Лишний раз заглядывает в зеркало заднего вида, чтобы проверить макияж, и из всего этого только поправляет выбившийся локон протезированной рукой…

***

Сайно захватил с собой словарь с необходимой транслитерацией и почти всю дорогу пытался делать вид, что содержимое книги — единственное, что его интересует. Однако любопытные взгляды так и метались к двигающейся за окном картинке. При дневном свете всё казалось ещё более нереальным, чем-то придуманным и безумным, а самое худшее — что так было только в его восприятии. Ни с кем из некогда близких людей он не мог поделиться странными самоощущениями и даже призрачным страхом. Это не новый Египет странный, это Сайно не вписывается в чужие временные рамки. — Даже не знаю, что предсказывает твоё мрачное молчание, — начинает на древнеегипетском Аль-Хайтам, не отрывая взгляда от дороги, — всё в порядке? — Я уже немного лучше понимаю тебя, можешь не утруждаться и говорить на своём родном, — отстранённо пожимает плечом Сайно, смешивая два языка в один и прекрасно зная, что Аль-Хайтам поймёт. Сам настоял на том, чтобы парень не боялся пытаться говорить выученными фразами, разбавляя речь древнеегипетскими словами, перевод которых ещё не освоил. Отличная практика, а главное — рабочая. — И всё же? — Что ты хочешь услышать? — фыркает равнодушно Сайно и убирает книгу. — Я просто не могу долго находиться в четырёх стенах. Хочу наконец понять, почему Владыка молчит. — Меня больше интересует, какие цели преследуют те, кому он вдруг понадобился, — Аль-Хайтам не меняет тон своего голоса, но Сайно недоверчиво косится на него и молчит. В конце концов, за то время, что они провели под одной крышей, никто не смог найти ответы на интересующие вопросы. Сайно, как тёмная лошадка, предпочитал надолго замолкать и уходить от темы или ссылаться на незнание, особо подчёркивая свою природу неведающего сосуда. Легче было разговорить стену, чем его. Это выводило Аль-Хайтама из себя. И эта попытка настойчиво вытащить их двоих из дома, учитывая слишком очевидную неприязнь Сайно к неизведанному миру… Они, чёрт возьми, никогда не придут к взаимопониманию и доверию. Никто из них. Мужчина ощущает гудящее на фоне раздражение, но внешне остаётся всё таким же спокойным. Начинать день с визита к Тигнари на работу отличной идеей не кажется, но поменять обстановку и немного поубавить градус напряжения между ним и Сайно всё же стоило. Уже после всё остальное, чтобы не взваливаться другу снегом на голову. Думать об этом трижды не нужно: Аль-Хайтам признаёт эту идею самой оптимальной и выбирает следующей остановкой своё любимое заведение. Как он полагает, самое тихое из всех возможных. В такое раннее время суток уж точно. Сайно всюду неохотно плетётся следом, но клюёт изначально на предложение позаниматься изучением языка в новой обстановке. Не то чтобы его интриговали незнакомые места, но если уж мужчина предлагает ещё несколько уроков… зачем отказываться? Небольшое кафе хоть и встречает мирным звоном колокольчика и светлыми красками, людей внутри оказывается чуть больше привычного. Аль-Хайтам ценит не столько безлюдность места, сколько его умиротворяющую атмосферу и тишину. Это же блаженное затишье проводит их к дальнему столику, и Сайно по привычке забирается на стул одной ногой и укладывает на стол прихваченную книгу и блокнот. Весь в боевой готовности. Аль-Хайтам со вздохом закатывает глаза и, садясь напротив, подзывает официантку. Над выбором долго не думает, заказывая крепкий чай и песочное печенье на лёгкий перекус. В моменте отрывает взгляд от выученного давным-давно меню и поднимает его на своего визави. — Уверен, что не хочешь попробовать что-то новое для себя? Сайно отвлекается от настороженного рассматривания просторного заведения и, вздыхая, намеревается повторить: — Я не нуждаюсь-… — Знаю, — перебивает Аль-Хайтам, — потому предлагаю просто попробовать. В конце концов, люди едят и ради простого удовольствия. Сайно хочет возразить, но не может убедить сам себя в том, что ему это неинтересно. Всё же изобилие цветастых иллюстраций в так называемом меню пробуждает интерес и… аппетит? Во всяком случае, он неоднозначно замолкает, а мужчина воспринимает это за согласие и заказывает лёгкий десерт и кофе для Сайно. Если и начинать знакомство с прелестями современного мира, то с чего-то приятного, разве нет? Официантка быстро записывает и, бросив короткий взгляд на Сайно, спешно удаляется. Тот неприятно морщится и подминает под себя уже другую ногу — кажется, это помогает меньше нервничать. Впечатлённым не выглядит, скорее, несколько растерянным и настороженным, будто в любой момент ожидает покушения. Однако ничего не происходит, снаружи всё так же снуют туристы и местные, сигналят машины, а разговоры посетителей не становятся громче фонового шума. Одни то приходят, то уходят. — Не могу сказать, что хорошо разбираюсь в людях, конечно, но… — осторожно начинает Аль-Хайтам, наконец ловя бегающий повсюду взгляд Сайно на себе, — это на тебе так напряжение сказывается? — Твои суждения неверны с самого первого сравнения меня с людьми, — морщится он, неудобно вжимая голову в плечи. — Сейчас ты только подтверждаешь мои догадки. — Я согласился пойти с тобой с условием, что ты продолжишь меня учить, — Сайно быстренько переводит всё своё внимание на книгу и двигает её в сторону мужчины. — Дай. — «Давай», — поправляет мужчина со вздохом и всё-таки тянется к прихваченному словарю. Сайно в своё время готовится записывать и внимать каждому слову. Аль-Хайтаму изначально было несложно разглядеть его принадлежность к знатному роду тех времён, но только он всё ещё не понимал, к какому. Мысли об этом периодически и весьма настойчиво сверлят мозг хотя бы потому, что мужчина не привык оставаться в неведении или чего-то не понимать. Сайно продолжал оставаться книгой, которую не то что прочитать — открыть казалось невозможно. Однако в некоторых моментах его поведение говорило красноречивее всех слов. И как бы Сайно ни пытался сделать вид, что блокнот с записями интереснее оказавшейся на столе еды, а глаза с подозрением и не меньшим интересом сверкали всё равно. — Оно не отравлено, — считает необходимым сообщить Аль-Хайтам и тянется к своей чашечке, не закрывая книгу. — Откуда ты знаешь? Доверяешь этой девушке? — Ты чувствуешь от неё опасность? — выгибает он бровь. Сайно мнётся над ответом несколько секунд и мотает головой. — Нет, но… Выглядит странно? — Это махалабия. Молочный пудинг с сиропом и орехами, — Аль-Хайтаму хочется верить, что это звучит успокаивающе. И хотя бы благодаря его равнодушной расслабленности Сайно старается перенять это спокойствие. Делает вдох, выдох. Любопытство перевешивает, и он окончательно теряет интерес к уроку, двигаясь к столу ближе. Решается не сразу, но всё же пробует с удовольствием. Озвучивать своё приятное удивление нет необходимости, ведь Аль-Хайтам читает всё на лице. Даже слишком пристально. Он улыбается в край чашечки и немного отпивает, когда Сайно с приятным для себя открытием уплетает десерт. Но то, как неожиданно он вздрагивает, упираясь взглядом в свою тарелку, заставляет насторожиться. Вспомнил, что не переносит лактозу, или Анубис в голове заговорил? Отвечать на неозвученный Аль-Хайтамом вопрос Сайно и не собирался, а вот аппетит потерял сразу, начиная всматриваться в присутствующих посетителей с долей враждебности. И не на кого-то конкретного. У мужчины сложилось впечатление, что тот и сам ещё не понял, что его взбудоражило так внезапно. — Не понимаю, — растерянно мотает головой Сайно. — Безошибочно. Я… Я чувствую присутствие другого Божества совсем рядом. — В таком месте? — мужчина ставит под сомнение слова Сайно, но и сам неосознанно напрягается, теряя интерес к своей чашечке чая. — Это плохо? — Не могу сказать. Откуда мне знать, какие цели преследуют нынешние избранники Божеств? — шикает тот. — Ещё какие-то «избранники»? Значит, ты не единственный… — Я не знаю. — Сайно, — твёрдо чеканит Аль-Хайтам, требуя ответов, и это точно так же нисколько не помогает парню проникнуться желанием развязать язык. Только злит больше. — Да что ты заладил? Я без понятия, как всё обстоит сейчас, но пока не могу… Я не готов встречаться с ними лицом к лицу, — уже серьёзно смотрит на своего визави Сайно и нервно отодвигается на стуле. Он уже собирается встать, но незнакомая девушка, прерывая разгорающийся спор, тяжело хлопает руками по их столику, появившись словно гром среди ясного неба. — Уже уходите, отказывая милой даме в знакомстве? — она задорно посмеивается и резво снимает солнцезащитные очки. — В конце концов, я уже та-а-ак забегалась за вами. Сайно становится не по себе как минимум потому, что одна её правая рука мало напоминает человеческую, поблескивая отполированным металлом. Отталкивает и тяжёлая аура смерти и хаоса, тянущаяся за девушкой грузной тенью. И видит её, кажется, только он. Воплощение Исфета в человеческом обличье, не иначе. Но это не он, нет. Аль-Хайтам остаётся спокойным, а его безразличию хочется только позавидовать. — У тебя есть что нам сказать? — хмыкает холодно мужчина и, отставляя чашечку, благополучно отводит взгляд от поистине интересного протеза и заглядывает в кристально голубые глаза. Те сверкают лисьим лукавством и на секунду окрашиваются в неестественно золотой, чтобы поступиться чему-то необъяснимому. Девушка тянет уголок губ в улыбке, но говорит её устами уже не задорное веселье, а бархатистый мужской голос: — О, ты удивишься…