Как кричит тишина

— Не забудьте все необходимые сумки: мы можем не управиться к ночи, — женский голос обводит нагретый солнцем бампер, обращаясь к группе вылезающих из машин людей. Тяжёлая подошва армейских сапог несколько погружается в песок, а солнце в зените безжалостно душит жарой. Этого хватает, чтоб мужчина подпустил к себе невольную мысль забраться обратно в салон вранглера и остаться в душном салоне до конца экспедиции. Подошедшая девушка не сразу подаёт голос, но всё же бросает ему бутылку воды: — И ради всего святого, следите за своим самочувствием. Особенно ты, Аль-Хайтам. Выделяет последнее предложение она, на что мужчина не жалеет наигранного вздоха: — Уже представляешь, как будешь выносить бессознательного меня на спине из душных гробниц? — Переживаю, чтоб наш единственный лингвист не утратил своей основной функции в этой экспедиции, — объясняется руководитель. И всё же она создаёт впечатление не менее растерянного котёнка в дикой природе. Готовая ко всему, судя по спрятанному за поясом и накидкой пистолету, о котором мужчина тактично не спрашивает и не упоминает даже вскользь. Во всяком случае, не сейчас. Ощущения подсказывают, что паранойя играет не последнюю роль в организации этой экспедиции. Аль-Хайтам скептически тянет уголок губ в улыбке, пока нарочито неторопливо открывает бутылку, и в который раз прямолинейно задаёт один и тот же вопрос: — Подлинная цель экспедиции всё ещё засекречена даже для её участников, я правильно понимаю, Кандакия? Девушка вымученно сдувает прилипшую ко лбу чёлку и заглядывает через плечо на выходящую из машин команду. — Ничего секретного, исключая тот момент, что о нашей экспедиции не должны знать третьи лица. Сам понимаешь, — она переводит взгляд на Аль-Хайтама, — проблемы с законом не нужны никому, но некоторые люди готовы платить огромные деньги просто за то, что за них выполняют всю пыльную работу. — Значит, под «исследованием» подразумевается поиск ценного исторического наследия? — мужчина повторяет понятое вслух, чтоб наверняка убедиться в рисках сей идеи. — Верно. Аль-Хайтаму хочется озвучить ворох скептических мыслей на этот счёт, но их он оставляет подле себя. Тем не менее интерес берёт своё: шанс осмотреть древние руины, не зафиксированные историей, действительно интригует. С другой стороны, все присутствующие здесь понимают, насколько осторожными нужно быть. — К слову, на какой результат мы рассчитываем? — в разговор вклинивается другая девушка. Она поправляет рюкзак на плечах и только затем осторожно вытягивает голубую прядь волос из-под лямки. Если Аль-Хайтам правильно помнит, её зовут Фарузан. О её специальности или роде деятельности в реальной жизни не распространялись, только роль в данной экспедиции. Историк ведь, да? — Для начала просто осмотрим всё. В общей сумме у нас три дня — если решим, что здесь ничего интересного, уедем быстрее, — лаконично объясняется Кандакия и поворачивается к остальным. Мужчина не знаком ни с кем лично и дружеские отношения в «коллективе» заводить не собирается. Для дела запоминает имя и специальность каждого на общем планировании хода исследований. Фарузан — историк, Кандакия — археолог, Хуссени — геофизик, даже иностранка Шарлотта в качестве фотографа для отчётности всех этапов секретной «научной» работы. Весь материал и саму фотокамеру, вероятно, изымут в конце экспедиции в соображениях секретности. Не удивляло то, что такие люди согласились на нечто подобное по большей части либо из любопытства, либо из-за денег. В ином случае — из любопытства к большим деньгам. В конце концов, их наниматель был способен предоставить все условия для беспрепятственного исполнения работы, включая безопасность и сохранность репутации. Вплоть до оборудования и транспорта.

***

Два внедорожника с частью необходимого оборудования остаются рядом с безымянным городом. Кандакия убеждает, что в случае надобности к ним они ещё вернутся, и группа наконец продвигается вперёд, не прекращая обсуждения наилучшей тактики изучения. Песчаные волны подгоняются ветром под ноги непрошеных гостей и провожают по узким улочкам вглубь. Аль-Хайтам всматривался в незатейливую архитектуру некоторых разрушенных домиков прищуренными глазами. От особо сильных порывов ветра приходилось натягивать на лицо незатейливый шарф, объединённый с капюшоном и подобием плаща. Вся группа, несмотря на невыносимую жару, была одета плотно и закрыто, Фарузан по этому поводу уже вздыхала. Пустыня негодовала, вздымая песок в воздух, а в группе роптали на злорадную погоду. Вся эта незаконная экспедиция немногим радовала и мало воодушевляла своей неизвестностью. Сама Кандакия была озадачена и всматривалась в забытые руины с удивительным отсутствием интереса. Именно «дорогого» исторического наследия они не несли — оно было очевидным. Но Шарлотта, тем не менее, останавливалась, чтобы сделать снимки. — Выглядит так, будто сейчас развалится от малейшего дуновения, — сухо комментирует местную архитектуру Фарузан. Шарлотта отвлекается от осмотра своего оборудования и секунды три пытается понять, говорит историк о её фотоаппарате или о невысоких домиках из глины и камня. А когда понимает, неловко посмеивается: — Скорее утонет в песке, да, — затем возвращает несколько хмурый взгляд на свой аппарат. — Не пойму, что с ним не так… — Что-то случилось? — Да ничего серьёзного… — качает головой девушка, — камера, должно быть, перегрелась. Не даёт мне сделать снимки. — Да они просто пожалели денег на нормальное оборудование, — махнув рукой, успокоила её Фарузан. — Со своей камерой было бы намного легче, да… — На обратном пути успеешь, — остановившийся несколько дальше Аль-Хайтам коротким кивком подзывает девушек не отставать. И те весьма быстро догоняют ушедшую вперёд группу. Мужчина просит у Шарлотты фотокамеру, чтобы из собственного любопытства осмотреть её. Не сказать, что хоть какие-то проблемы видны сразу, но перегрев сказывается на аппарате весьма необычно. В объективе фотокамеры картинка окружающей среды замирает, будто статичный снимок: песок не гонится очередным сильным потоком ветра, хотя попавшая в кадр Фарузан с весьма живым возмущением упирает руки в боки. — Ты же не снимаешь меня? Раздаётся щелчок и фотография запечатлевается на цифровом носителе. Аль-Хайтам с невозмутимостью откровенно врёт: — Нет. — Да. Я же слышала! — буркнув недовольно, девушка сокращает расстояние и пытается выхватить фотокамеру. И поскольку Аль-Хайтам очень быстро теряет интерес к аппарату, не видит причин не позволить Фарузан забрать его. Шарлотта тихо посмеивается и помогает девушке найти нужный снимок, пока историк смущённо бубнит под нос.

***

Возвышающаяся над покрытыми песком зданиями гробница уже влекла к себе. Руководитель одной своей заинтересованностью дала понять, что она является их приоритетом. Ну конечно, вероятность того, что здесь сохранились драгоценности, была почти неоспорима, но вторгаться на территорию мёртвых — если от них что-то осталось вообще — казалось высшим неуважением. Аль-Хайтама не то чтобы это заботило, но больше проблем на голову не хотелось… Гробница дышала ветхостью и глубокой древностью. Её высеченные стены, увенчанные изысканной резьбой, не все поддавались мысленному переводу в голове Аль-Хайтама. Кандакия зачарованно коснулась трещин на камне, проводя рукой в перчатке по выступам. Понадобилось некоторое время, прежде чем она сумела обнаружить сливающуюся со стенами такую же каменную дверь. Быстрее, чем ожидалось. Солнце жгло безжалостно, частые порывы ветра обжигали открытые участки кожи и песком запоминались на обветренных губах. Определённо не самая любимая экспедиция в жизни Аль-Хайтама, но кто он такой, чтоб жаловаться на столь высокооплачиваемую работёнку? Пусть она и не особо поощряется законом. — Хуссени, помоги мне здесь, — отходя на пару шагов, Кандакия вскинула голову к вершине гробницы и скрыла глаза от солнца в тени ладони. Будто выглядывая всевозможные подсказки. Мужчина послушался, неуверенно подходя к предположительному входу. Фарузан же озвучила свои мысли прямолинейно и скептически, складывая руки на груди: — Она выглядит… намертво запечатанной? Ты уверена, что это нормально для обычной гробницы? — О чём ты? — Посмотри на эти стены, — Фарузан проводит рукой по каменной поверхности, — она странно запечатана, ограждена от чего-то? Я могу понять, зачем нужно так тщательно прятать вход, но что-то мне неспокойно. Аль-Хайтам подходит из-за спины девушки, чтобы тоже скептически приглядеться к резьбе. — Здесь текст, но… механические повреждения не дают мне прочитать написанное. Словно кто-то нарочно исцарапал стены чем попало. Течение времени лишь приложило свою руку. — Небольшое поселение уже говорит о многом, — пожимает плечом Кандакия, даже не удостоив коллег взглядом. — Вероятно, внутрь стягивали сокровища, пока жители едва сводили концы с концами. — И те негодовали… — Фарузан заканчивает мысль руководителя и добавляет больше вопросов: — Зачем тогда возводить гробницу в поселении, оторванном от тогдашней цивилизации? Древние египтяне верили в святость гробниц: будь она хоть открыта, к ней не притронулись бы. — И учитывая, насколько они боялись надуманных проклятий в те времена… — Аль-Хайтам в хмурой задумчивости складывает руки на груди. Фарузан не сдерживает смешка: — «Надуманных»? О, значит, ты не боишься подхватить проклятие на ближайшие кости своей родословной? — и шутливо тычет его локтем. — Судя по тому, что ты согласилась на экспедицию, сама не веришь в это? — Скорее скарабеи внутри пригласят нас на чаепитие, чем я поверю в подобные выдумки, — равнодушно пожимает она плечами. Аль-Хайтам улыбается уголком губ, но не успевает ответить, ведь единственный серьёзно занятый своей работой Хуссени невольно привлекает к себе внимание: — Не факт, что это были египтяне… — отвлечённо бубнит он себе под нос. И среди его хаотических движений рук по каменным поверхностям мелькает момент, когда удаётся сдвинуть правильный выступ и вынудить тяжёлую дверь отъехать в сторону. Это определённо поднимает дух и одновременно с тем пугает. Что-то всё ещё держало всех их в напряжении. Перед вошедшими открывается величественный лабиринт залов и замершее в бессмертном покое безмолвие. Фонарики обводят узкие стены и низкий потолок. Здесь душно, почти тревожно и тихо настолько, что можно услышать дыхание близ идущего человека. И все в действительности стараются держаться рядом, неосознанно поддерживая угнетающую атмосферу. — Выглядишь бесстрашно, босс, — потянув губы в улыбке, Шарлотта быстренько поравнялась с идущей впереди Кандакией. — Много таких гробниц в Египте повидала? — Честно говоря, чаще изучала различные артефакты и подрабатывала в музее, так что, — Кандакия засматривается на рисунки, попадающие под луч фонарика, — для меня эта экспедиция не менее волнительна. — Может, это потому, что мы нелегально пробрались на территорию неизученного объекта и рискуем слишком многим? — к разговору со своим сарказмом подключается идущая позади Фарузан. Нервный смешок как возможность разбавить атмосферу. — Всего лишь серьёзное нарушение закона, которое может повлечь за собой юридические последствия. Арест, штраф, судимости, — буднично пожимает плечом Аль-Хайтам. — Результат обязан оправдывать риски. Так напомни же, что это за «благодетель» спонсирует наше исследование? Кандакия понимает, что вопрос адресован именно ей. Она спокойно шагает дальше и, подсвечивая узкие стены, лениво отвечает: — Хадшех. — Он-то? — удивляется Хуссени. — М-да, не удивлена, что влиятельные политики его статуса заинтересованы в возможности обогатиться ещё больше, — вставляет своё мнение Фарузан. Звучит вполне логично и убедительно, но что-то не даёт Аль-Хайтаму покоя. Хотя бы потому, что Хадшех навряд ли интересуется настолько рискованными способами наживы. Кандакию, должно быть, подкупили выгодным повышением, но и она не выглядит довольной. Или эта мрачная задумчивость всё-таки неправильно им интерпретирована? В любом случае команда постепенно привыкает друг к другу и даже молчаливая руководительница расспрашивает воодушевлённую Шарлотту о беззаботных обиходных делах. Они обмениваются глупыми шутейками, от которых посмеивается идущая позади Фарузан. Тяжёлый воздух в каменных лабиринтах, как и атмосфера, уже не так сильно удручают, стоит к ним привыкнуть. Хуссени в компании девушек чувствует себя не так комфортно, а Аль-Хайтаму, в общем-то, всё равно. О важности работы напоминают расходящиеся пути, ну точно возведённые на манер лабиринта. Каждый из этих проходов необходимо изучить ради лучшего понимания здешней планировки, но руководитель, кажется, предпочитает более спешный подход к подобным задачам. Она задумчиво отстраняется от прервавшегося разговора и погружается в свои мысли. Фарузан терпеливо следит взглядом за мечущимся лучом её фонарика и в какой-то момент просто вздыхает устало: — Давайте просто разделимся и посмотрим? — Мы можем весьма легко потерять друг друга, — возражает Хуссени. — Лучше продолжать двигаться в группе. — В этом нет необходимости, — Аль-Хайтам устало массирует переносицу. — Мы будем слишком долго здесь торчать. Нас пятеро, туннелей шесть. Сделаем всё быстро и поймём, в каком направлении двигаться. — К чему эта спешка, если мы даже не знаем, что конкретно ищем? — мужчина продолжает стоять на своём. — Он прав, — кивает Шарлотта. — Вам не жутко от этого места? — Это всего лишь старые руины, не будьте напуганными девочками, — выдыхает Фарузан и упирает руки в боки. Кандакия раздражённо вздыхает, давая понять, что распри в группе она терпеть не станет, а затем решительно поворачивается к остальным: — Мы разделимся, только чтобы осмотреть ближайшие проходы, и тут же вернёмся на это самое место, — она поворачивается к остальным и наспех что-то прикидывает, перед тем как начать направлять луч своего фонарика на каждого присутствующего. — Мы не знаем, что ожидает нас впереди, так что не будем терять время. Шарлотта, Хуссени — возьмите эти коридоры. Фарузан, Аль-Хайтам… — Поняли, — кивает девушка и за Аль-Хайтама. Хуссени цыкает, результатом недовольный, но всё же ступает в направлении ближайшего туннеля. Лишь бы покончить с этим как можно скорее. Руководитель одобрительно кивает и раздаёт план действий на случай обнаружения чего-либо интересного. Суть весьма проста, никаких проблем возникнуть не должно. Кандакия даёт не больше десяти минут и за это время требует возвращения к отправной точке от каждого. Аль-Хайтам уходит в указанном направлении, не дослушав лекцию по безопасности до конца, а следом во мраке ответвлений лабиринта исчезают и фонарики остальных. Уединение позволяет прислушаться к своим мыслям и, вопреки изначальной задаче, попробовать понять, что из себя представляет эта гробница. Мужчина присутствовал на раскопках ранее, переводил самые повреждённые тексты и взаимодействовал с древнейшими реликвиями — опыта ему не занимать. Однако что-то в этом сооружении заставляло его чувствовать неуловимую паранойю. Эфемерный трепет. Будто что-то незримое постоянно сверлило в затылке дыру, лишь наблюдая. Он останавливается посреди бесконечного коридора и прислушивается. Стены не пропускают даже малейшего звука, что хоть напоминало бы о том, что он не единственная живая душа здесь. В плохо освещаемом пространстве взгляд цепляется за надписи на каменных стенах. Они сохранились весьма хорошо, будто само время к ним благосклонно. И всё же Аль-Хайтаму требуется немного времени, чтобы дословно перевести основной посыл. — «Молчащий не предаёт Ка греху», — произносит он шёпотом и касается пальцами стены. Пытливость ведёт их дальше, к следующим надписям, и все они гласят одно и то же в разных формах. Мужчина находит это любопытным и продвигается дальше, пока под луч фонарика не попадают погасшие факелы, охраняющие едва заметную дверь в конце каменного туннеля. Запорошённая песком земля под ногами сохранила следы передвижения чего-то тяжёлого, будто массивную мебель елозили по полу. Над потолком отверстия напоминают вентиляцию, но Аль-Хайтам прекрасно понимает, что они вполне могут служить системой подачи песка для непрошеных гостей. Таких, как они. И, так тому и быть, он делает шаг назад, вспоминая об обусловленных временных рамках. Внимание тут же переключается на наручные часы, осуждающе демонстрирующие опоздание на три минуты. И как только он в спешке возвращается к началу развилки, всеобщее напряжение ощущается самой кожей, а ссора вот-вот разгорится диким пламенем… — …будто детский сад за собой потащила. — Я изначально был против, а ты эту идею одобрила, — усмехается невесело Хуссени, — так что перестань обвинять кого угодно, кроме себя. Кандакия пронзает испепеляющим взглядом своего оппонента и угрожающе подходит вплотную. — Что ты сейчас сказал? Мужчина выдерживает тяжесть её суровости с трудом, но упрямо стоит на своём: — Это несерьёзно, Кандакия, ты не способна руководить экспедицией. Из-за твоих решений и поспешности мы теперь не знаем, что с Шарлоттой и Аль-... — Шарлотты всё ещё нет? — Аль-Хайтам вовремя вклинивается в разговор и теперь забирает гневный взгляд руководителя на себя. — Вероятнее всего, ей, как и тебе, плевать на мои указания, — она старается успокоиться и всё обдумать, а мужчина благоразумно молчит, не ведясь на провокацию. Каждый из присутствующих понимает, что продолжать исследование без члена группы нельзя, но и сидеть на месте — тоже. — Давайте не будем сейчас. Нужно найти Шарлотту, если ей действительно грозит опасность, — подключается Фарузан и несколько неуверенно кивает в сторону прохода, из которого фотограф так и не вернулась. — Нам бы не пришлось заниматься этим, если бы мы изначально поделились хотя бы по двое, — Хуссени, однако, униматься не собирается. Кандакия не жалеет раздражения, цыкнув на него: — Заткнись уже. Если что-то не нравится — вперёд, можешь попробовать покинуть гробницу, мне всё равно. Аль-Хайтам без интереса наблюдает за тем, как резко сменяется настрой геофизика и некоторая растерянность заставляет его проглотить обиду. Хуссени тревожно, но излишняя импульсивность не делает лучше. Он разворачивается с остатками гордости и направляется к нужному коридору, небрежно зацепив плечо Фарузан. Та не обделяет его возмущением и торопится вслед ему напомнить, как невежливо с его стороны обходиться так с девушкой. И пусть напряжение только усиливается, разделяться более никто не хочет. Хуссени так и вовсе идёт впереди, не обращая внимания на остальных. Эта экспедиция заслуженно претендует на звание самой худшей работы на памяти Аль-Хайтама. Пустая трата времени за неоправданно огромные деньги, не более. Непонимание застаёт врасплох знакомой каменной дверью в конце коридора, но мужчина не подаёт виду. Он всё ещё может ошибаться, но расположение факелов и проводных каналов под потолком слишком точно совпадает. И те же пыльные стены с едва заметными следами пальцев… его пальцев. — О, эта дверь привела нас к тому туннелю, что осматривала я? — Фарузан своего удивления не скрывает и протискивается меж вставшими впереди мужчинами. — Я был уверен, что видел такую же, — хмурится задумчиво Хуссени. Аль-Хайтам кивает с безмолвным «аналогично» и все поворачиваются к застывшей Кандакии. Она что-то усердно обдумывает, наверняка находит подобные фокусы подозрительными, однако под пристальными взглядами временных коллег неуверенно предполагает: — Похоже, каждый проход вёл к одинаковым дверям. Шарлотта могла рискнуть и пойти дальше, хотя… не понимаю, зачем это ей. — Она не кажется азартной исследовательницей или той, кто стал бы пренебрегать твоими указаниями, — рассуждает вслух Аль-Хайтам и осматривается. Взгляд вновь цепляется за надписи, и Кандакия следит за ним с осторожностью. — Чем больше мы здесь торчим, тем невыносимей ваша компания. Не так уж много вариантов, куда она могла пойти, это очевидно, — Хуссени раздражённо бубнит себе под нос и подходит к единственной двери. Та не кажется запечатанной даже несмотря на всё своё пугающее величие и громоздкость. Даже напротив, каменная плита, представляющая дверь, сдвигается со всей своей гостеприимностью, стоит мужчине только коснуться. И всё это погружает пространство в мёртвое безмолвие, которое никто из присутствующих не спешит нарушить. Аль-Хайтам скептически относится к «сенсорам движения» в древних сооружениях, неспособный предсказать всю опасность, исходящую от подобных фокусов. За дверью стелется непроглядный мрак, и Хуссени неуверенно подсвечивает дорогу перед собой, делая шаг вперёд. Восстания мумий не предвещается, как и нашествия мутировавших скарабеев, однако становится до ужаса душно, даже жарко. Фарузан боязливо отступает за спину Аль-Хайтама, к Кандакии, и это возбуждает очередную волну негодования у Хуссени: — Не стойте, как вкопанные, я не собираюсь делать всю работу оди-… Резкий свист, рассекающий воздух, и мужчина замирает, беспомощно проглатывая последние слова и мгновенно заливающую горло кровь. Всё ещё распахнутые глаза опускаются к кончику стрелы под подбородком, но первый импульс ухватиться за неё так и не доходит до конечностей. Аль-Хайтам спохватывается первым, с ужасом упираясь взглядом в торчащую под кадыком Хуссени стрелу, отправленную точно из той черноты за дверью. Страх охватывает всех, а Фарузан резко закрывает себе рот обеими ладонями, чтобы сдержать крик. У Кандакии же получается гораздо лучше совладать со своими эмоциями. Что-то непоправимое только что отозвалось в сознании каждого, дав полностью осознать, на какие ужасы они подписались. Хуссени неустойчиво пошатывается и с открытым в немой беспомощности ртом смотрит на остальных. Аль-Хайтам быстро подступается к нему, когда ноги того уже подводят. Он подхватывает мужчину под лопатками и без раздумий оттягивает тяжелеющее тело в сторону. Ужасающая тишина восстанавливает своё главенство и никто более не смеет заговорить под шум грузно задвигающейся дверной плиты. Не так и гостеприимно, как казалось. — Какого чёрта сейчас-… — Фарузан едва сдерживает истерику, не зная, куда деть себя и свои дрожащие руки. Она пытается зацепиться взглядом за малейшую надежду в глазах Аль-Хайтама и Кандакии. На Хуссени ей просто страшно смотреть. — Ему нужно в больницу, сейчас же! — Тише, не поднимай шум опять, это ему не поможет, — Аль-Хайтам говорит хриплым шёпотом, не отводя взгляда от умирающего на его руках коллеги. Несмотря на внешнее спокойствие, руки его мелко подрагивают от осознания очевидного бессилия. Пальцы пачкаются в крови даже сквозь тканевые перчатки от нескончаемых попыток уловить ускользающий пульс. Впервые ситуация загоняет его в тупик настолько. — Дверь закрылась, сохранять молчание нет необходимости, — Кандакия поджимает губы, в глубокой задумчивости вглядываясь в белеющее лицо Хуссени. — О чём ты? Зачем молчать? — надломленным голосом вопрошает Фарузан. Но на её вопрос руководитель не отвечает — бросает взгляд на Аль-Хайтама с нескрываемой пренебрежительностью: — Да, Аль-Хайтам, объясни Хуссени, зачем молчать? — Значит, ты и сама прекрасно переводишь, — холодно проговаривает он. — Зря скромничала. — Я не так сильна в этом. Но ты… — Кандакия цыкает раздражённо. — Напомнить, какую задачу ты выполняешь в этой экспедиции? Спрашиваю ещё раз, почему ты не сказал о том, что пишется на этих стенах? — А ты бы вежливо растолковала для нас посыл и сочла бы это за предупреждение? Аль-Хайтам остаётся непоколебимо спокойным, пока атмосфера накаляется до предела. Фарузан держится за голову, отдаваясь панике: — Да перестаньте оба! К чёрту эту экспедицию и ваши разногласия. Шарлотта исчезла, Хуссени умирает… Вы хоть понимаете, какие проблемы это повлечёт за собой?! — Мы ещё не знаем, что с Шарлоттой, — пытается успокоить её Кандакия. — И не можем бросить её здесь. — Но Хуссени тоже нужна помощь-… — Уже нет… — мрачный шёпот Аль-Хайтама заставляет девушку испугано распахнуть глаза и замолчать. Она неверяще смотрит на то, как осторожно мужчина укладывает мёртвого коллегу на землю. Время замедляется до невозможного, но даже этого хватает, чтобы полностью осознать страшную истину… Их спутник мёртв. Они в проклятой гробнице с неизвестными механизмами и мотивами. О каких исследованиях может идти речь? — Я… Я больше не могу здесь находиться, давайте уйдём, — пятится Фарузан. — Оставить тело здесь будет неуважительным, — Аль-Хайтам поджимает с досадой губы и, снимая липкие от крови перчатки, поднимается. — И что ты предлагаешь? Умереть здесь с ним или быть арестованными по возвращении? — продолжает она. — Обычные гробницы с драгоценностями не запечатывают настолько тщательно. Страшно представить, «что» здесь так охраняется, но это явно не дороже наших жизней. — Фарузан, не стоит разделяться, мы выберемся отсюда вместе, — обычно спокойная Кандакия начинает казаться паникующей не меньше. Девушку, однако, это не успокаивает, и она продолжает медленно отступать туда, откуда они пришли. И когда спиной натыкается на стену, паника достигает своего пика… Спохватываются и остальные в недоумении. Пространство стремительно сжимается, воздух поступает в лёгкие с ещё большим трудом, а липкий страх норовит поселиться под кожей. Становится ещё хуже, когда стена продолжает двигаться без причины, двигая и саму Фарузан. Она с коротким визгом отскакивает и подбегает к руководителю. Та старается оставаться при всём своём бесстрашии, прикрывая её собой. С потолка на голову сыпется песок и мелкие камушки, предвещая едва ощутимую тряску от изменяющихся в гробнице строений коридоров. Они меняют своё расположение на глазах без какой-либо логической последовательности, и если какая-то стена грузно отрезает один проход, рядом открывается другой… не менее мрачный. — Нас попросту расплющит, если мы так и будем стоять, — Кандакия решительно хватает Фарузан за запястье и тянет к открывшемуся туннелю. — Давайте сюда! — Я бы на твоём месте не доверял здешним «подсказкам», — цыкает Аль-Хайтам ей вслед, но беглый взгляд не находит другого варианта. Усиливающееся землетрясение не даёт и секунды на раздумья, вынуждая броситься следом за другими. И мужчина еле успевает проскочить к девушкам, когда очередная каменная плита норовит их разделить. Она с грохотом захлопывается за спиной Аль-Хайтама, отрезает всякий путь назад и оставляет Хуссени одного в скудном освещении брошенного фонарика. Мрак поглощает его последние мигания, бездушно запечатлевающие багровый песок под головой мужчины… Аль-Хайтам поджимает губы, некоторое время неспособный пошевелиться. Осторожное касание к его руке вынуждает вернуться в реальность и повернуть голову к уже нервно усилившей хватку Фарузан. — Совсем спятил? Ты мог остаться там совсем один! Он недоуменно пялится на напуганную девушку, и когда она тянет его за собой, он неосознанно идёт. Понимание собственного бессилия с умирающим знакомым на руках несколько выбило его из колеи. А Фарузан была права: что бы ни хранилось в этой гробнице, оставлять здесь свои жизни — уже слишком. Кандакия и сама негодовала, однако её страх находил проявление в агрессии. Иногда было не совсем понятно, на кого она злилась больше: на свою наивность или обстоятельства, что так сильно разрушили их изначальный план. И тем не менее сейчас она выдерживала мрачное молчание, освещая путь впереди. Подозрительное затишье не внушало спокойствия. К тому же не зря. Проклятый лабиринт подбирал иной маршрут, чтоб загнать их всех в ещё одну ловушку. Только в этот раз стены сменяли своё положение быстрее, подгоняя непрошеных гостей без малейшей жалости. Аль-Хайтама злила непредсказуемость «живого» сооружения и непонимание принципов его работы. Гробница вновь загоняла их, как подопытных мышей, по нужному ей пути, и все их попытки свернуть, найти другой выход пресекались. Кандакия на ходу срывает с шеи шарф, когда становится слишком душно бежать, и бросает его лишь бы куда. Она остаётся впереди, лихорадочно осматриваясь в поиске очередного прохода, за ней вполне успевает Аль-Хайтам, а вот Фарузан… — Стойте… Я-...не могу… Я сейчас… Запыхавшаяся, взмокшая и чересчур измотанная проклятым «марафоном». Она старается изо всех сил поспевать за остальными, но ноги предательски не слушаются, подкашиваются. Песок скрипит на зубах и заставляет глаза слезиться. В обычное время она бы и ста метров не пробежала, но сейчас, когда собственная жизнь стоит на кону… Аль-Хайтам замедляется для неё, хватает за предплечье и тянет за собой бесцеремонно. Ноги заплетаются пуще прежнего, но когда она спотыкается, мужчина не даёт ей упасть. И всё же это замедляет их обоих достаточно, чтобы и Кандакия сбавила скорость. Фарузан уже не светит себе под ноги — она в принципе едва удерживает фонарик в руке, но вскоре им всем приходится остановиться. В одно мгновение перекрываются все проходы и гробница замолкает, переставая изменяться на ходу. Однако напрягает это ещё больше, пока адреналин продолжает бить в голову. Кандакия в недоуменном раздражении стучит ладонями по стене, только что закрывшей очередной коридор. Ругается несдержанно и резко оборачивается к остальным, чтобы обойти их и осветить стены получше. — Проклятье, да что опять… — Что бы гробница ни хотела от нас, это явно сыграет не в нашу пользу, так что притормози, — Аль-Хайтам отпускает Фарузан и следит за руководителем. — Но если не делать ничего, в какой-то момент нас может просто… — сглатывает Фарузан, — расплющить. — Да ещё чего? Помереть в чьей-то усыпальнице — не предел моих мечтаний, — фыркает Кандакия. — Это уже никакими деньгами не окупится. — Обязательно передашь своё негодование нашим нанимателям, если мы выберемся отсюда. — А у тебя талант мотивировать, — не жалеет ответного сарказма для Аль-Хайтама она и стискивает зубы. Излишняя нервозность не даёт ей встать на месте и всё холодно обдумать. Фарузан крепче сжимает в дрожащих пальцах фонарик и дышит чаще. Аль-Хайтам начинает улавливать в ней признаки развивающейся клаустрофобии, если такой не наблюдалось ранее. Ловит себя почти на том же. Находиться в душном пространстве становится невозможным, пока это начинает напоминать огромный котёл с кипящей смолой. Руководитель резко выдыхает, бессильно упираясь в стену руками. Она утирает рукавом испарину, выступившую на лбу, и продолжает осматривать другие стены. Аль-Хайтам делает то же, чтобы не терять время, но и это не особо внушает веру в успех. Градус повышается… — Здесь всегда было так жарко? — хнычет Фарузан и, сдувая прилипшую ко лбу чёлку, держится за голову. Уши и щёки горят, дышать получается с трудом. Она льнёт плечом к ближайшей стене, чтобы устоять на ногах, но та, будто дешёвая голограмма, пропускает сквозь себя. Девушка с удивлённым вскриком приземляется по другую сторону и тут же вскакивает с бледно мелькнувшей радостью в глазах. — Фарузан! — голос Аль-Хайтама стремительно приближается. — Ты как? — Я… Я в порядке! Здесь проход, вы можете тоже-… — Фарузан, ты слышишь? — вторит обеспокоенно Кандакия. — Да, я слышу. Сейчас только попробую… — она берёт фонарик в зубы и толкает ладонями стену, через которую только что беспрепятственно прошла, но… …у неё не получается. Паника ударяет в голову. — Эй, не молчи, давай, скажи хоть что-то! — повышает голос мужчина и стучит кулаком по стене. Та невозмутимо продолжает сокрывать Фарузан и все звуки, что она пыталась издавать в накатывающей панике. Слёзы застревают комом в горле и беспощадно душат, пока девушка пытается лихорадочно, словно ошпаренная, рыскать руками по стене. Да хоть ковырять по кирпичику до последнего сломанного ногтя. Ей, в общем-то, больше ничего не остаётся: сзади только мрак и давящие стены. Воздуха критически не хватает, а она с перепугу истрачивает его с ещё большей интенсивностью в попытках докричаться. — Она может тоже не слышать нас, — поджимает губы руководитель и, задумавшись, отступает на несколько шагов, чтобы осветить фонариком стену в надежде зацепиться хоть за что-то. — Чёртовы иллюзии. Сколько ещё это будет продолжаться? Фарузан! — Я слышу! Слышу! Кандакия, только не бросайте меня-… Землетрясение возобновляется, и в этот раз даже приходится придержаться за ближайшую стену, чтобы не потерять равновесие. Аль-Хайтам обменивается настороженными взглядами с Кандакией и с ужасом подмечает сдвигающую его руку стену. Медленно, едва заметно… Эта проклятая гробница неспешно поглощает последнюю надежду благополучно выбраться отсюда. Как назло продолжает жестокую игру, не давая никому из «участников» своих правил. И мужчина с этим категорично не согласен… Он отходит на шаг и резко врезается плечом в стену, за которой исчезла Фарузан. Ещё и ещё, пока не произойдёт по меньшей мере чудо. В это он и сам не верит, но чувство бессилия перед лицом очередной проблемы оказывается гораздо хуже какой-то надежды на успех. Но нет… Стена не поддаётся, продолжая неумолимо сдвигаться. Коридор становится заметно уже, а крики Фарузан всё так же не пропускаются дальше тесного пространства. Она нервно сдувает прилипшую ко лбу чёлку, лишь бы та не мешала. Она царапает и бьёт стены в истерике, упирается спиной и безрезультатно пытается что-то предпринять. Хоть что-то. Когда коридор сужается до расстояния вытянутых рук, в конце отворяется спасительный проход. Будто глоток свежего воздуха для потрёпанных паникой нервов. И руководитель не впервые колеблется перед лицом одинаково паршивых вариантов. В этой гробнице ничего не внушает доверия, но… Приходится сделать добровольно-принудительный выбор. — Это ничего не даст, нужно уходить, — дрожит голос Кандакии, когда она обращается к мужчине. — Попробуем как-то обойти, чтоб добраться до Фарузан другими путями. — Что… — Фарузан замирает по ту сторону, прекращая борьбу с нерушимой стеной на долю несчастной секунды. — Нет-нет, вы же не… Не бросайте… Аль-Хайтам долго сверлит взглядом пустоту, пока воцарившееся молчание нарушает только грохот сдвигающихся стен. Они давят своей медлительностью и тем, что дают время полноценно осознать всю плачевность их положения. Кандакия возвращает его в реальность, настойчиво потянув за локоть. Ни до кого из них не доносятся отчаянные мольбы Фарузан — гробница диктует свой приговор громче. Узкий коридор схлопывается за спиной, стоит им только выбраться. Паршиво становится мгновенно. Оба понимают, что проложенный впереди путь уж точно не приведёт их к застрявшей спутнице, но никто не решается заговорить первым. Изначальная цель экспедиции потеряла свою значимость уже после исчезновения Шарлотты за такими же стенами. И всё же у Аль-Хайтама остаётся множество вопросов к этому месту. Он нервно встряхивает головой, не питая себя более наивной надеждой на лучшее, и ступает вперёд первым. Древнее сооружение теперь ещё больше напоминает живое, разумное существо, а не только совокупность смертельных ловушек, нацеленных на уничтожение непрошеных гостей. Коридоры послушно выстраивают необходимый маршрут для них двоих, но не терпят ни малейшего промедления. Кандакия и сама догадывается об этом, стараясь не отставать. Их не пытаются более разделить или убить — и это, чёрт возьми, наверняка очередная ложная надежда. Впереди разливается тёплый свет огня, вынуждая напрячься и к переживаниям насущным прибавить опасение наткнуться на других людей. Но иных путей не предоставляется, а усиливающаяся духота ненастойчиво подталкивает идти дальше. Аль-Хайтам обменивается взглядами со спутницей, и она неуверенно кивает. Никто из них не решается заговорить, никто не находит нужных слов, да и не пытается. Каждый переживает шок от произошедшего в одиночестве, а мужчина так и вовсе до сих пор ощущает призрачную липкость крови меж пальцев. И тошнит от этого точно так же невыносимо… Огромным помещением оказывается погребальная камера. Высокий потолок подпирают громоздкие, безликие статуи, а вдоль стен протягиваются ряды факелов. Аль-Хайтам переступает черту остановившегося времени и бросает взгляд на замершее пламя ближайшего факела. Оно излучает свет и тепло, но не мерцает, остановившись, будто на запечатлённой фотографии. Обоняния касаются нотки благовоний, источник которых мужчина пытается найти взглядом, но натыкается на возвышенное ложе, исписанное религиозными текстами. Огромный саркофаг занимает центр помещения на ложе, но привлекает внимание далеко не богатство отделки и материала, а… спящий в нём человек. — Н-неужели… человек? — в изумлении и даже неком разочаровании распахивает глаза Кандакия, выходя вперёд. — Он живой… — Разве ты не говорила, что мы первые, кто вторгается в эту гробницу? — Аль-Хайтам остаётся на месте, подозревая неладное. — Это так, — она кивает, не отводя глаз от лежащего в саркофаге, а с тем делает ещё один неуверенный шаг ближе. — Но почему тогда… Ничего не происходит, а посторонние движения так и не заставляют огоньки факелов содрогаться. Вопросов становится больше. — Эта усыпальница под печатью Хаухет и Хеха? — спрашивает у пустоты девушка, всматриваясь в обличья статуй. — Почему не Анубиса? — Понятия не имею. Но две ипостаси божества времени в чьей-то гробнице? — хмурится мужчина. — Да и не похоже это на привычный для древних египтян обряд захоронения. Скорее, ритуал? Аль-Хайтам убирает фонарик за пояс, поскольку свет факелов освещает помещение лучше, и подходит к открытому саркофагу. — Не слышала я ни о каких ритуалах, что останавливали бы время, — вымученно массирует виски Кандакия и всё же в один момент решает держаться от чужого гроба в стороне, пропустив мужчину вперёд. — Хотя я уже ничему не удивлюсь после живого лабиринта. — Впервые встречаюсь с таким феноменом, — Аль-Хайтам задумчиво всматривается в идеально заточенные черты юношеского лица, не тронутые временем. Грудная клетка не вздымается, будто просевшая под тяжестью излишества драгоценных украшений на шее, а дорогие белые ткани, прячущие плечи и на манер схенти покрывающие ноги, нисколько не припали пылью. Это всё меньше напоминает проводы в загробный мир: без дорогих «умершему» вещей в саркофаге, без обязательной мумификации и в принципе… смерти, как таковой. Мужчина неуверенно склоняется над спящим и сосредоточено прислушивается к дыханию, если то вообще присутствует. — Эй, будь осторожнее-… — напрягается Кандакия, когда неподвижные языки пламени едва заметно содрогаются. Требуется по меньшей мере минута, чтобы наконец уловить медленный, неимоверно тихий вдох. И это по-настоящему изумляет. Интерес перевешивает, и Аль-Хайтам отстраняется, чтобы невесомо коснуться пальцами чужой шеи. Пульс особой частотой не отличается, но всё-таки чувствуется сквозь чёрную ленту на шее. Ещё секунда — и он заметно учащается… С потолка сыпется несколько камушков и песок, а пламя, поставленное на «паузу», вспыхивает новой жизнью, заставляя исследователей встревоженно осмотреться. Аль-Хайтам только бросает недоумевающий взгляд на застывшую Кандакию, как холодные пальцы юноши обхватывают его запястье и не дают отдёрнуть руку…