Lethallan

      — Я чувствую, как ты пялишься. Прекрати, это нервирует.       — Я не пялюсь, я слежу, — Искательница фыркает и показательно отворачивается, следом спешно возвращая взгляд к магичке, идущей перед ней. Эллинда трясёт запястьем и сжимает инстинктивно ладонь, стоит Бреши хотя бы немного вспыхнуть. И дело ведь даже не в боли физической: кроме того, что, кажется, в её руке застрял осколок чего-то, едва не прорезав навылет даже кости, дискомфорт приносит Тень.       Тревельян к звону привыкла. Её магия не изящна, как стрелы электричества, не всепоглощающа, как языки пламени — в её распоряжении зимняя стужа, и озеро Тени вокруг звенит хрусталём, стоит заклятию созреть на кончиках пальцев. Однако теперь Брешь этот звон превращала в раздражительный писк и грохот, слышимый не ухом даже — нутром, от мелодии густой магии за Завесой сжимающимся и заставляющим ослабленное тело дрожать каждой клеточкой.       Магии льётся так много, что Тревельян тошнит, когда они с Кассандрой приближаются к разрыву. По льду скользит неуверенно, голова кругом; цепляется остриём посоха за мёрзлую почву, чтобы не упасть навзничь. Искательница обнажает меч и грубо сжимает предплечье, когда правая нога Эллинды срывается со скользкой ступеньки: лодыжка, кажется, не сломана, но идти больно, словно та не до конца восстановилась после повреждения.       — Впереди отряд, — Кассандра подталкивает магичку, помогая вернуть равновесие, и качает головой. — Надо помочь им… Идти-то можешь?       — Я бы не отказалась, предложи ты отнести меня на руках, но почему-то мне кажется, что ты не согласишься, — Тревельян хмыкает, глядя на женщину ехидно. Искательница выпускает руку магички и спешит подняться по полуразрушенным ступеням, бурча себе под нос что-то наверняка многозначительно-сердитое.       На самом деле Эллинда с удовольствием осталась бы на месте. Легла бы на покрытую снегом землю прямо на пути какого-нибудь демона и приняла бы удар без сопротивления, потому что грудная клетка и так болит от непролитых слёз.       Максвелл. Он в Храме? Он выжил? Почему в темнице оказалась только она? Он бежал?       Злости нет, есть горечь: можно было бы надеяться, что Максвелл нашел лазейку и бежал, но магичка слишком хорошо знает своего брата.       Ком в горле становится камнем от мысли, что он еще где-то на месте взрыва. Даже издали руины Храма кажутся чудовищным уродством, грудой камней и зеленых всполохов, тянущихся от Бреши. Или к ней.       Эллинда не хочет разбираться. Думать об этом, думать о чертовщине в её руке. Но, если Максвелла нет в Убежище, значит, он где-то там, наверху, среди осколков Конклава и надежд Юга на решение конфликта магов и храмовников.       Ей нужно наверх. Нужно найти его.       Тревельян приземляется на площадку с разрушенной стены не очень удачно, но выученная прыть заставляет забыть о ноющей боли: рядом с разрывом магия словно кричит в её голове, однако этот крик позволяет фокусироваться на летящем в сторону Искательницы демона четче. Снежная хватка сжимается вокруг обретшего плоть злого духа, корка льда охватывает висящие обрывки кожи и плоти. Существо кричит, замедляется, и Кассандра наносит широкий удар мечом, чтобы расколоть врага на кусочки — следом подставляя щит под удар другого демона.       Эллинда чувствует, как пульсирует магия, сплетает ее руки вместе с посохом в единый клубок. Нити тянутся от древка к самому сердцу, по сосудам поднимаются, наполняя её силой, и уставшее, больное после ранений тело словно забывает, что когда-то страдало: стужа поднимается в грудной клетке, заставляет несколько раз перевернуть посох, чтобы следом направить огромную угловатую льдину в плечо вылезшей из разрыва твари. Плоть, созданная Тенью, разрывается, прахом сыплется на снег, окропляя тот черной густой кровью, и над руинами пролетает оглушающий крик. Демон отвлекается от занятых другим гостем из-за Завесы Кассандры и гнома-арбалетчика, прикрывающего её с правого бока.       И затем Эллинда слышит чужую безмолвную песнь.       Мелодия ровная, спокойная настолько, что она не сразу понимает: не кажется. Тень изгибается, её сотканные наспех вокруг неё в дырявый клубок нити натягиваются до треска в ушах, и Тревельян чувствует, как проливается на губы теплый металл: сосуды перенапряжены. Правое ухо обдаёт жаром, и огненный снаряд пролетает из-за плеча в разъярённого духа. Когти щелкают прямо перед её носом, однако лица достигает лишь отвратительный запах горелой плоти, гнилой крови и пепла. Звон в ушах остаётся, но всё остальное стихает — снова остаются только она и разрыв, истошно алчущий внимания.       Эллинда отшатывается, проводит рукавом куртки по носу и губам, стирая кровь. Голова кружится, но ей снова не дают упасть: пальцы впиваются в ее запястье, и Тревельян успевает только охнуть. Эльф, тянущий к дыре в Завесе, бросает сквозь гул что-то невнятно и вскидывает её руку навстречу беснующейся зелени, замершей в морозном воздухе.       Мелодия снова врывается в гул её нитей, проскальзывает галлой среди молодых кустарников на берегу мелкого отвевтления Минантера, петляет, завязывая узел следов, и её собственный звон теперь звучит трелью колокольчиков ранним снежным утром.       Эллинда чувствует, как чужая сила толкает её собственную, оплетает нечто, засевшее в ее ладони, прочь, и на мгновение мир гаснет, стоит потоку энергии соприкоснуться с разрывом.       Если Создатель всё еще где-то там, он определённо к ней не милосерден.       Мгновение — прореха в Завесе схлопывается, и остаётся только боль. Эллинда вскрикивает и вырывает руку, прижимая её к груди. Осколок пульсирует внутри, посылает дрожь по всей руке, выбивая почву из-под ног. Мир вертится несколько секунд перед глазами и встаёт на место только после глубокого медленного вдоха.       Эльф делает шаг навстречу, но острие посоха упирается в его грудную клетку чуть выше волчьей челюсти. Кто вообще носит волчью челюсть как подвеску? Доллийцы?       — Только попробуй, — шипит Эллинда, чуть сгорбившись. Здоровой рукой она сжимает древко столь сильно, что то тихонько скрипит, и нажимает острием показательно, чтобы то наверняка больно кольнуло мужчину, — прикоснуться ко мне ещё раз. Fenedhis lasa, ma halam!       — Ara seranna-ma, — произносит эльф с осторожной улыбкой, и в его серых глазах мелькает задорное удивление. — Ar'tel nuvenin harel, ma dar dareth sahlin.       Кассандра тянет руку, чтобы прикоснуться к плечу девушки, но замирает.       — Это свои. Всё в порядке.       Эллинда бросает взгляд на Искательницу, и та не продолжает: воротник куртки Тревельян залило кровью, а руку, кажется, свело так сильно, что остаётся только беспомощно сжимать и разжимать ладонь. Конечно, всё в порядке.       Эльф смотрит с интересом. Складывает руки перед собой и наклоняет голову набок, разглядывая, будто диковинную зверушку.       — А если бы меняя туда затянуло? Откуда ты знал, что разрыв закроется?       — Я не знал, — жмёт он плечами слишком просто, и Тревельян хочется за этот вежливо-смеющийся взгляд дать ему в зубы. Ниже падать всё равно уже некуда. — Просто предположил, что, раз метка в сути своей содержит ту же магию, что и Брешь, возможно, они могут воздействовать друг на друга. И, как видишь, оказался прав.       — Пальцем в небо, причем буквально, — шипит Тревельян тихо и отряхивает больную руку. Эльф терпеливо ждёт, пока девушка окинет его еще одним недовольным взглядом, после чего постукивает костяшкой пальца по металлическому острию, все ещё направленному прямо в сердце.       Эллинда со вздохом проворачивает посох в руке, чтобы после воткнуть его в землю и устало опереться.       — Главное, что разрыв закрыт, — вклинивается Кассандра, — а значит, есть шанс закрыть и Брешь. Верно?       — Возможно. А возможно, нашу героиню и впрямь затянет внутрь — и уже после этот огромный разрыв схлопнется, как ни в чем не бывало.       Кассандра качает головой, и гном поодаль только тихо прыскает в кулак.       — Мог бы хоть предупредить.       — В следующий раз, когда нужно будет быстро предотвратить появление новой волны демонов, я обязательно распишу весь план действий.       — Будь так любезен.       И всё же — ей легче. Боль в руке отходит на второй план, но просыпается в лодыжке; звон стал тише, позволяя расслышать собственные мысли.       Жаль, что думать она может сейчас только о смерти, раскинувшей свои руки по всей эту горной гряде.       — Смешно ему, вы посмотрите!       — Я всего лишь позволяю себе мгновение радости от понимания, что у тебя, возможно, ключ к нашему спасению.       — Ага, в руках.       — Я бы даже рискнул уточнить, что в руке, — подаёт наконец голос гном, до того увлечённый своим арбалетом, чтобы прервать эту мелкую сколку. — Не могу не согласиться: большая радость. Я уж боялся, что мы здесь навсегда по горло в демонах… Варрик Тетрас: плут, краснобай и банный лист на заднице.       Магичка оказалась в компании двух артистов дешевого комедийного театра и одной суровой женщины с головой на плечах. Следует только улыбаться и кивать, то есть — держать лицо, как это делают Тревельян.       Делают. Им бы поспешить.       — Прекрасный арбалет, — кивает она за чужую спину. — Редко приходилось с подобным встречаться, но выглядит изумительно. Эллинда Тревельян, приятно познакомиться.       Гном довольно рассмеялся и повернул голову к оружию, бросив на него взгляд из-за плеча:       — Ох-ох, это Бьянка. Мы с этой красоткой многое прошли.       — Бьянка? Необычное имя для оружия.       — Для необычного оружия, — поправил Варрик с усмешкой, вскинув руку. — Лучшую спутницу для приключений в долине вы не найдете.       То, как набычилась Кассандра, подходя ближе к гному, вынудило Тревельян ретироваться с пути женщины и обернуться к эльфу, тщетно пытающемуся отряхнуть хотя бы рукава видавшей виды крутки.       — Мое имя Солас, раз уж мы решили знакомиться, — хмыкает тихо эльф. — Рад, что ты жива, Эллинда. Откуда только такие… необычные познания в эльфийском, позволь спросить? Если не секрет.       Тревельян смотрит в серые глаза и, только отойдя от гнева, ощущает, как розовеют от стыда щёки: дворянка только что послала на эльфийском своего спасителя в крайне грубой форме. Что бы сказала бабуля!       Наверное, что можно было подобрать фразу и поизящнее. Зря учила, что ли?       — Удивительно много знакомых среди эльфов. Я… не хотела грубить, прошу прощения. Само как-то вырвалось.       — Это не самое страшное, что ты могла сказать во всей этой ситуации, — Солас улыбается шире, и Эллинда чувствует желание провалиться под землю. Хотя Соласа эта самая ситуация, кажется, забавляет. — Но надеюсь, что больше мне этого слышать не доведётся.       — Что, произношение всё-таки хромает?       Эльф фыркает, щурясь. Взгляд внимательный, почти без укора, но Тревельян снова становится чуточку стыдно за свой острый язык. Она утирает рукавом нос и радуется, что кровь перестала течь. Однако головокружение так и не прошло.       — Пока я заметил хромоту только у тебя, Эллинда, — кивает мужчина на ногу, с которой Тревельян постаралась перевести вес на посох в опоре. — Надеялся, что за то время, что ты провела без сознания, мои чары помогут тебе восстановиться.       — Так это ты лечил мою ногу?       — Боюсь, что не до конца: скорее всего, магия метки не подпускает иные вмешательства в своей полной первоначальной силе. Придётся ей снова заняться немного позже. Когда закончим с Брешью. Дойдёшь?       Эллинде остаётся только согласно промычать с неловкой улыбкой.       И про метку знает, и ногу лечил, а она его обругала за спешку в спасении их задницы от новой волны демонов. Умница, Эллинда, так держать — прекрасное начало плодотворного сотрудничества, которое уже и так грозит закончится твоей казнью.       Небольшая передышка перед следующим рывком на пути к Бреши вдруг разом стала намного занимательнее, чем была в начале этого дня. Тревога за брата, продолжающая расти с каждой минутой всё больше, едва не дернула девушку сразу же продолжить путь, но ей нужно понять, кто собирается вокруг.       Воительница, заранее решившая осудить ее и повесить вину за произошедшее на Конклаве, даже не разобравшись, что к чему.       Гном, о котором Тревельян что-то смутно слышала как о писателе-приключенце, с арбалетом наперевес.       Эльфийский маг, знающий о мерзости в небе явно больше, чем все остальные вместе взятые, по неясной пока Тревельян причине.       Девушка инстинктивно сжимает посох в руке крепче. Компания собралась не самая надежная, ведь во главе — магичка с кровью Первой Чародейки на руках и с потерей памяти о самых, возможно, важных часах в её жизни.       — Я смотрю, ты больше остальных понимаешь в… том, что здесь творится, — она с прищуром вновь обернулась к эльфу, склонив голову набок.       — В отличие от тебя, Солас отступник, — отзывается женщина из-за спины Эллинды. Та хочет было возразить, что в данный момент это мало имеет значения и совершенно не объясняет знания эльфа, но эльф отвечает первым:       — Формально, Кассандра, сейчас все маги являются отступниками, — бросает Солас чуть твёрже, после вновь обернувшись к Тревельян. — Мои путешествия позволили получить знаний много больше о Тени, чем обладает любой маг Круга. Я пришел предложить всю помощь, которую могу только предоставить, потому что, если Брешь не закрыть, мы все обречены — вне зависимости от нашего происхождения.       — Это довольно самоотверженно, честно сказать. Но что потом? Когда — если, конечно — все закончится, а Брешь будет закрыта?       Тонкие губы трогает слабая улыбка. Эльф улавливает все еще недоверчивый тон Эллинды и ее желание выяснить его выгоду в этом опасном мероприятии:       — Буду надеяться, что власть вспомнит, кто помогал, а кто нет… Как верно ты заметила: стоит допустить и формулировку «если».       Девушка фыркает только и кивает вслед уже выдвигающимся Кассандре и Варрику, приглашая последовать за ними. Солас пропускает вперёд, терпеливо ожидая, пока Тревельян перелезет через препятствие.       — И как, уже подсчитал вероятность провала?       — Ну, смотри. Долю отнесём к тому, что мы можем даже не достигнуть долины…

***

      — Так ты марчанка?       Эллинда рассматривает каждый разрушенный угол, заглядывает каждому попутно лежащему телу в лицо. Нога ноет, резь в руке уже не прекращается, и она подскальзывает в пятый раз за день, едва не влетая в идущего впереди Варрика.       — А?       — Говор выразительный, — гном указывает на свой подбородок и улыбается вежливо: осторожно протаптывает дорожку новой истории, собирает данные на героиню с дрожащими руками и затравленным взглядом. — Восток? Маркхам?       — Оствик, — девушка наклоняется, чтобы заглянуть под капюшон опалённого тела. На мгновение ей кажутся знакомыми эти кудри, но одёргивает себя, приглядевшись к одежде. Нет, не он. — Но у тебя хороший слух.       Если она будет останавливаться у каждого трупа, к Храму они до заката не дойдут. Но невольные спутники терпеливо ждут: Варрик то и дело поправляет стрелу и ложе арбалета, чтобы занять руки, Кассандра пристально следит за небом.       Тревельян пересекается взглядом с эльфом. Солас наклоняет голову набок, но молчит. Сказать нечего.       Магичка тяжело выпрямляется и минует остальные тела на поле.       Может, он всё же в Убежище? Может, не знает, что она жива? Знал бы, стучался бы уже во все двери. Они ведь обещали, что выберутся из этой снежной передряги. Тревельяны держат слово.       Всегда.       — Я сказал нет.       — Это не вопрос, отец.       Эллинда молчит. Кладёт ногу на ногу, откинувшись на спинку тяжелого дубового кресла, и закрывает глаза, не желая вникать в разговор. Даже если он касается её самой.       — Ты действительно не понимаешь, что в это время ей может быть безопаснее с тобой, чем в Круге или, тем более, здесь?       — Это традиции, Максвелл.       — Из-за этих традиций мы потеряли Ари. Я не собираюсь жертвовать сестрой из-за того, что наши предки выдумали три века тому назад.       Ричард Тревельян хлопает широкой ладонью по столу. Максвелл поводит плечами, но не вздрагивает: синие глаза сына смотрят также упрямо, как и глаза отца — на него самого.       — Мы либо остаёмся вместе здесь, что совершенно невозможно, потому что за порогом война, — вскидывает голову юноша, — либо вместе едем за тобой на фронт.       — Вы обсуждали эту безумную идею с матерью?       — Раз она ещё не здесь и не кидает в слуг вазы с фруктами — нет, — наконец подаёт голос Эллинда. — Для нее Игра важнее всего остального, мы это уже выяснили. Не так ли?       Ричард тяжело вздыхает, опустившись в кресло за свой рабочий стол. Набивает задумчиво трубку пахучим горьким табаком, и Максвелл услужливо подносит ему пламя на кончиках пальцев. Отец закуривает.       Прошло три года с побега старшей дочери Тревельян, за всё это время никто не посмел завести речь о произошедшем. Но Эллинде вот-вот исполнится семнадцать, весна с первыми тёплыми ливнями принесёт гонцов от семей, желающих породниться с их родом, и девушка может попрощаться со свободой.       На ней — ярмо мага. Церковь не примет, даже если она отправится по следу Доротеи в Валанс и будет молиться Создателю денно и нощно.       Эллинда не будет. Она сжимает подлокотник, плотная кожа скрипит.       — Ты понимаешь, что участие в Игре Невест означает готовность семьи бороться за внимание Двора? То, что произошло с Ариадной — ужасное несчастье, но…       — Называй всё своими именами, отец, — Эллинда отлипает от спинки кресла и поднимается на ноги. Платье тихо шуршит, и ей всё отчаянно хочется прикрыть оголённые плечи. — На неё заявили право, соблюли все предсвадебные ритуалы, а после обесчестили и бросили. Считаешь, семьи не в курсе? Думаешь, Старкхевен будет молчать, как только все съедутся? Может быть, Ваэли и Байяр поддержат нас тишиной, но что насчет Дорнеров? Слухи никуда не делись, и банн с радостью устроит скандал, если это поможет ему стать еще ближе к рынку Антивы.       — Эллинда.       — Я не подпущу их к себе, отец. Никого. И если так нужна моя кровь и честь, лучше я оставлю жизнь на поле боя.       — Эллинда!       — Да, Солас?       Она идёт медленно, тяжело опирается на посох. Правый бок нехорошо тянет: кажется, ребро сломано, но хуже всего с рукой — ту продолжает мелкими волнами сводить, так что Эллинде приходится часто разминать запястье. Девушка смотрит в спины идущих впереди Кас и Варрика. Они переговариваются тихо, поднимаясь по пологой каменной лестнице. Где-то там, кажется, должен быть потерянный отряд разведчиков, о котором так стонал канцлер. Тревельян прослушала всё напрочь, задумавшись, но почему-то она уверена, что её голос ничего не решал.       — Боль не утихает?       — Нет, к сожалению, — Эллинда жмёт плечами и перехватывает посох здоровой рукой. — Зелья не помогают. Да и всё, что дала Кассандра, уже закончилось. Может, попривыкну?       — Боль, какой бы она ни была, отвлекает от фокусировки.       — В Круге бы с тобой поспорили.       Солас хмурится. Следит за насупленным от усталости лицом девушки и задаёт вопрос не сразу, будто долго тщательно подбирал слова:       — В Круге использовали телесные наказания?       Эллинда бросает на него удивлённый взгляд — и улыбается. Мельком, одним только уголком губ, после спешно глядя себе под ноги: плиты здесь выворочены, спотыкаешься и подскальзываешься на каждом шагу.       — Везде используют телесные наказания, Солас. Это ведь вопрос контроля.       Максвелл обеспокоенно потирает лоб. Приглаживает непослушные кудри и тяжело вздыхает, глядя на лежащий перед ним каменный кинжал.       — Как он его пронёс-то только?       — Не знаю, — качает головой Эллинда, — может, он его вовсе здесь, на месте сделал. Это же доллиец.       — Рыцарь-командор казнит его без разбирательств, если узнает.       — Как он узнает? Никто не скажет.       Лили оборачивается к Тревельян с читаемым удивлением на лице. Да, дворянка всегда слыла сумасбродкой, но идти против порядка Круга, чтобы прикрыть выходца из Долов — кощунство на взгляд магички.       Он прибыл месяц назад. Рионнет старше их лет на пять, тощий и запуганный, с чернеющими синяками на тонкой коже рук и ног. В первое время ночных обходов храмовников он по привычке прятался в шкаф, чтобы не попасться на глаза, за что получал ещё больше побоев от охранников северного крыла.       — Эл, если это где-то всплывёт, нам тоже несдобровать, — нога Роберта дёргается нервно, выстукивая неясный ритм какой-то надоедливой уличной песенки. — Давай расскажем Лидии?       — Я уважаю Первую, и вы это знаете, — говорит девушка с нажимом, — но к ней мы не пойдём. Это просто испуганный мальчик.       — И от страха он пытался использовать магию крови?       — Мы не знаем, Лил. Возможно, он просто пытался нанести себе увечья.       — Ему не хватает тех, что уже нанесли храмовники?       — Я помогу ему всё залечить, и мы больше никогда не заговорим о произошедшем, — Максвелл со вздохом поднимается из-за стола и берёт кинжал в руки. Сжимает в пальцах основание лезвия, раскачивает, пытаясь вытащить из наспех вытесанной рукояти. — Проклятье, а умело сделано… Нет, не вытащу. Придётся ломать.       — Давай я. Снесу его в сад и разворочу его, потом закопаю. И дело с концом. Согласны?       Роберт так и не сломал нож, лишь закопал его в саду. Собаки нашли его и притащили на порог.       Рионнет не пытался нанести себе увечья, но он действительно пытался защититься — тем способом, который знал ещё до круга.       Лили не стала молчать, когда зашла речь о найденном в саду кинжале в крови, только вот никому уже не было дела.       Эллинда отстояла Рионнета перед рыцарем-командором, но её содержание в Круге и свободный выход в свет раз в месяц сократился до четырёх раз в год.       Максвелл залечил все раны. Обработал, оплёл лозами заживления каждую конечность, позволяя измождённому телу впитать всё до капли.       Барьер сверкает, источая мягкий голубой свет, и Эллинда удивлённо выдыхает. Пушистое облако, невидимое глазу, ложится в её ладонь, покрывает плотно ноющую, истекающую зелёными искрами рану. Боль притупляется.       — Не думала, что сработает.       — Это сдержит поток. Хотя бы на время, пока мы не дойдём до Бреши.       — А потом?       — Будем надеяться, метка пропадёт вместе с разрывом. И тогда снова в дело вступят зелья и бинты.       Тревельян поднимает взгляд на мужчину, всматривается черты лица. Серые глаза внимательно следят за вырисовывающейся вязью барьера, заклинание заглушает звон и треск, ставшие за сегодняшний день уже привычными. В голове наконец снова стало будто бы тихо, и девушка жмурится довольно, подняв лицо к небу.       — Знаешь, Солас… Когда всё это закончится, я собираюсь проспать дня три.       Эльф смеётся тихо, пальцы переплетают холодные нити ее поля друг с другом, и Тень вибрирует где-то в запястье, принося с собой неожиданный поток тепла.       — Так долго может быть опасно. Не боишься заплутать в Тени?       — Если эта гадость в руке умеет закрывать разрывы, значит, если нужно, я и выбраться смогу — даже по рваному следу в Завесе. Иначе проще уже отрезать.       Улыбка на тонких губах отступника бледнеет. Он наконец поднимает взгляд на лицо Тревельян. Она внимательно смотрит на белый комок, упавший на кончик её носа.       — Снег пошел? — спрашивает она тихо, и собственный голос звучит словно эхо чужих слов.       — Нет. Это пепел. Мы почти пришли.