Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко...

Проснулся он, когда небо уже полностью стемнело. Во всём теле всё ещё была ужасная слабость, футболка намокла, но зато горло не болело и жар, кажется, спал. Марат положил руку на лоб, чтобы убедиться, нет ли температуры, хотя он сам бы это вряд ли понял. Градусник магическим образом куда-то подевался, а искать его не было ни сил, ни желания. На столе возле кровати он неожиданно обнаружил стакан с водой и медикаменты. Первая мысль, которая пришла в его бедовую голову было: "От куда нахрен..." Марат совершенно точно помнил, что на улицу не выходил и уж тем более ничего не покупал. Да у него даже денег своих не было, от куда? Всеми деньгами в доме распоряжался Вова, но опять же, Марат ему о своей температуре не сообщал. В полном смятении, он поднялся с кровати, намереваясь найти свой телефон и хотя бы узнать время, но внезапно в кухни раздался какой-то звук... Будто упало что-то. Марат аж к окну отскочил и едва не ударившись о подоконник, громко выругался. На какое-то время звуки стихли. Суворов напрягся и стал осматривать комнату в поисках того, чем можно было бы защититься от "нечистой силы", но когда он ничего не нашёл, в его воспаленный от болезни разум не пришло ничего лучше, чем залезть на подоконник. Марат не знал, сколько прошло времени, секунда, минута, две, прежде чем на пороге комнаты появился... Андрей?! — Ты че тут делаешь? — не веря своим глазам выдохнул Марат. Когда он ложился спать, никакого Андрея в квартире и в помине не было и быть не могло. Или это сон или галлюцинации. Ни то, ни то Марата бы не обрадовало. Если галлюцинации, то с головой у него всё совсем плохо стало, а если сны то... Какого хрена Васильев преследует его даже в них?! — А ты зачем на подоконник полез, Маратик? — обеспокоенно, но в тоже время как-то... ласково поинтересовался "мираж" и начал медленно подходить к Марату, — Шестой этаж, ты это... осторожнее как-нибудь, а то... ну, сам понимаешь. А ты мне живым нужен. Марата как кипятком ошпарило. Пусть даже это был сон или не дай бог галлюцинация, но... Андрей говорил, что он ему нужен... «Ты мне нужен» — неистово билось в мозгу, упорно отказываясь воспринимать «живым» в этом предложении. Он нужен Андрею. Нужен и всё тут. — Ну пиздец... — неожиданно даже для самого себя выдохнул Марат. — Что такое? — поинтересовался Васильев, подходя ещё ближе к нему. — Я об стену уебусь скоро, ты мне уже во снах снишься... — зачем-то уставившись на свои ладони, будто бы увидел в них что-то новое и интересное, сказал Марат. — Чего? — искренне не понял "мираж" и подойдя ещё ближе, встал между разведённых коленей Марата и положил на них ладони. Сердце того, в эту же секунду сделало пируэт и ударилось о грудную клетку так сильно, что на секунду дыхание перехватило. — Ты мне снишься сейчас, — пояснил Марат, пытаясь не выдавать дрожащего голоса. Но видимо, Андрею от его объяснений понятнее не стало. — Разве? — подозрительным тоном спросил он и легонько ущипнул Марата за бок. Тот подпрыгнул от неожиданности и немного отодвинулся. Он до сих пор не вкуривал, какого лешего происходило. От куда в его квартире взялся Андрей и медикаменты с ним впридачу. — Ты че тут делаешь? — снова спросил он, наконец слезая с подоконника и отходя к кровати. Ещё несколько минут рядом с Андреем и его руками на собственных коленях он не выдержал бы. Напряжение достигло самой высшей точки. — Ты мне сам писал, забыл? — внезапно сказал "мираж" и полез за чем то в карман. Затем он достал телефон и развернул экран лицом к Марату и показал переписку: 19:56 Марат Суворов: Пизддц мнк чет хреновр. Вовы дома нкт. А у меня темпераьра 39 с чемть там. Если я умр,знац, мне м тобоц было кламсго. 19:58 Андрей Васильев: Куда это ты умирать собрался, золотой мой? Сейчас я приду, всё хорошо будет. Марата снова как кипятком ошпарило. Но ведь он совсем не помнил, чтобы писал это Андрею. Бред... Полный бред. Это сон. Да и вообще, если бы он действительно кому-то писал в такой ситуации, то наверняка это был бы Вова, в крайнем случае мама, но уж точно не Андрей. Ещё и с таким огромным количеством опечаток буквально в каждом слове... По этому сообщению было видно, что писали его в полу-бредовом состоянии. Даже если это действительно писал Марат, он этого совершенно не помнил, да и не понимал, почему его "жертвой" стал именно Андрей... А тот, в свою очередь, совершенно спокойно отреагировал. «Золотой мой» — так нежно, что у Марата уголки губ непроизвольно дёрнулись в улыбке. А Андрей ведь тут же с места сорвался и пришёл к нему. Пришёл ради него... — Ты мне сам открыл. Ещё про каких-то аллигаторов начал затирать, — засмеялся тот. Брови Марата медленно поползли вверх. "Нет, ну это точно пиздец" — пронеслось в голове. — Каких ещё аллигаторов, — почти прошептал Марат, осторожно опускаясь на кровать, будто боялся упасть. Он не понимал вообще нихрена. Если это действительно не сон, хотя в это верилось с трудом, то от куда такие огромные провалы в памяти?! Он сжал пальцами виски, будто бы у него резко разболелась голова, на деле же он просто пытался вспомнить, когда успел написать Андрею, потом открыть ему дверь, да ещё и про каких-то аллигаторов поговорить с ним... — Я тебе когда таблетку дал запить, ты сказал, что от туда пили аллигаторы, — еле сдерживая смех проговорил Андрей, всё ещё стоя на безопасном расстоянии от Суворова. — Пиздец, — снова шепнул Марат себе под нос, — Из этого стакана, — он махнул рукой в сторону стола, — Отец пил, когда к нам в гости приходил. Тут уже Андрей не стал сдерживаться. От смеха его едва не согнуло пополам, а сам он чуть не задохнулся. Опустившись на корточки около подоконника, тот где-то с минуту корчился в беззвучном хохоте, периодически то ли всхлипывая, то ли отчаянно глотая воздух. Марат почувствовал, как по лицу расплывается улыбка. Он вдруг понял, что Андрей был прекрасен для него всегда. И сейчас, когда корчился от смеха в его спальне из-за глупого сравнения отца с аллигатором, и тогда за деревьями, когда отчаянно цеплялся за его куртку и задыхался в собственных слезах, и когда улыбался, и когда играл ему Земфиру, гладил по коротким волосам, сидел с ним за одной партой, молча ждал, пока Марат нарисует звёзды вокруг его шрамов, слушал бесконечные рассказы о родителях, брате, прошлой школе. Всегда. Его Андрюша был для него живым воплощением определения прекрасного. Улыбка, глаза, волосы, родинка над верхней губой, длинные стройные пальцы - всё. Всё в нём было для Марата чем-то за гранью. За гранью достигаемого. Андрей будто был экспонатом в музее - смотреть можно, но трогать нельзя. Нет, трогать конечно можно, обнимать можно, по волосам гладить можно, в висок целовать иногда, но дотрагиваться до его души нельзя. Слишком чистой она казалась, слишком хрустальной. Марат сам не заметил, как сполз с кровати на пол, чтобы быть на одном уровне с Андреем и теперь смотрел на него, склонив голову на бок и улыбаясь как влюблённый идиот. И даже отрицать сейчас не хотелось, что он именно таким идиотом и был. Сердце сладостно так сжималось от одной только мысли, что Андрей - это самое воплощение всего прекрасного, сидит в его комнате с ним, смеётся с ним, плачет с ним. И пусть молчаливо и осторожно, но понемногу открывает ему свою душу. Неожиданно Марат подумал, что пусть в его школе было много красивых девушек, на которых он пытался переключиться последние три недели, их красоту ему оценивать не хотелось. Даже с эстетической точки зрения, раз уж он записал себя в эстеты. Ну не до этого просто было. Ведь как можно оценивать кого-то постороннего, чужого, совершенно ему не нужного, когда рядом АНДРЕЙ(?!) — Андрюша... — позвал Марат тихо-тихо, нежно так, что у самого в груди сладко защемило. Васильев медленно перестал смеяться, выпрямился и с улыбкой вопросительно уставился на Марата. А того вдруг резко бросило в жар. Снова. Он понял, что совершенно не знает, что говорить сейчас. Ну правда? Зачем он позвал Андрея? Чего хотел этим добиться? Опять сделал, не подумав, а теперь сидит тут, "глазками хлопает", будто бы не он звал вовсе. Андрей не торопил его, лишь терпеливо ждал, пока Марат соберётся с мыслями. А тому вдруг страшно стало до безумия. Будто он уже сказал что-то ужасное, что-то неправильное, и оставалось только ждать приговора. — Что такое? — осторожно спросил Андрей, не отводя взгляда. Марат до этого замечал, что тот часто избегал зрительного контакта, но сейчас же смотрел в упор. Они будто бы местами поменялись. — А я люблю тебя, — внезапно ляпнул Марат и сам не понял, зачем. Сердце тут же ухнуло куда-то в пропасть от осознания, ЧТО он вообще сморозил. Руки, сложенные на коленях, задрожали, выдавая всё его волнение. "Ну всё, теперь он меня нахер пошлёт, и я больше никогда его не увижу..." — пронеслось в голове. Сердце бешено стучало в груди, готовое вот вот разорваться на несколько частей. Марат сжал кулаки так сильно, что едва не расцарапал кожу на ладонях. Андрей внезапно посмотрел на него так, будто видел впервые и приподнял одну бровь. Марат не знал, сколько времени тот смотрел на него, потому что сам опустил голову, не выдерживая зрительного контакта. Сердце, казалось, сейчас не просто разорвётся, но и разорвёт грудную клетку своим неумолимым стуком. "Ну вот нахрена я это ляпнул?" — пришла первая мысль. "Да погоди ты паниковать, а вдруг нормально отреагирует? Вдруг взаимно?" — следом за ней. Марат немного приподнял голову, чтобы получше разглядеть эмоции Андрея, как будто с какой-то надеждой... А тот внезапно... улыбнулся, как улыбался, когда рассказывал Суворову про этих злоебучих аллигаторов и по доброму так усмехнулся: — Опять температура поднялась что-ли?