Fragmented

Оглушительный звук вырвал Сугуру из сна и вернул в длинные тени своей спальни. На минуту он был уверен, что землетрясение сотрясает стены и крушит все, что у него есть, под звуки апокалипсиса. Но кровать была неподвижна. И звук, который его разбудил, исчез в одно мгновение, сменившись гортанными, захлебывающимися. Что-то похуже землетрясения. — Сатору! Свет зажегся после нескольких неуклюжих попыток, позволяя увидеть, что Сатору рухнул со своего устоявшегося места отдыха — с угла комнаты. Он лежал на полу, большим образом походя на свою человеческую форму, чем Сугуру мог видеть за последние месяцы, — и таращился в потолок широко раскрытыми глазами, устремленными в далекие галактики. Колени Сугуру ударились о деревянный пол, он пропустил пальцы через волосы Сатору, потоки звезд липли к его коже свежей кровью. Сатору дышал, несмотря на то, что у него не было в этом потребности с тех пор, как он умер. Это были отчаянные, быстрые и поверхностные вдохи, гулко сотрясающие его тело и выталкивающие из горла отвратительные звуки. Раны, нанесенные Тоджи Зенином, открылись снова, лужа сверкающей чернильной тьмы вокруг тела Сатору становилась все больше. Сугуру практически чувствовал, как острая сталь клинка пронзает его плоть. Прошел уже год. Год с момента крушения их миров. Год с того момента, как они насильственно столкнулись в одно целое. Год с того момента, как колени Сугуру коснулись холодного камня двора колледжа, а кровь Сатору запятнала красным подушечки его пальцев. И вот теперь они были здесь, будто бы ничего не изменилось: Сугуру снова стоял на коленях, а Сатору хватал ртом воздух сквозь пузырящуюся и выплёскивающуюся кровь. Нельзя сказать, понимал ли Сатору, где он сейчас находится, кем сейчас является, потому что все это казалось таким реальным: кровь, страх и отчаяние, заливающие эти ярко-голубые глаза. Сугуру постарался унять дрожь в пальцах, когда обхватил щеку Сатору, обращая к себе эти полные боли глаза. — Сатору, Сатору, ты меня видишь? Все в порядке, смотри, все в порядке. Я здесь. Это было нереально. Это было нереально, Сугуру знал это, даже если Сатору, возможно, и не знал. От этого было ничуть не легче видеть Сатору в момент смерти. Это не помешало панике забить ему горло, сотрясая его подобием предсмертного хрипа. — Суг-гру-! — Нет, не разговаривай, если тебе больно. Это не должно было быть больно. Больше нет, ни через целый год после смерти, ни после обретения Сатору нового тела — неразрушимого и бесконечного тела, способного восстанавливать себя, несмотря на какой-либо вред. Но было. Черные слезы окрасили щеки Сатору, его грудь бешено вздымалась и опадала, зрачки расширились так широко, что чистое летнее небо его глаз полностью поглотили черные дыры. Сугуру казалось, что он тонет, что-то густое и тяжелое покрывало его легкие, каждый вдох давался с трудом. Его собственное сердце колотилось аритмично, отчаянно, словно пытаясь вернуть жизнь холодеющим пальцам. Было больно. Сугуру уложил его к себе на колени, не обращая внимания на кровь, просачивающуюся в ткань штанов, склонился, пока не остались только они, глаза в глаза, разделяя последние вдохи. — Ты не один. Я здесь, ты не один. Годом ранее Сатору был один. С обломками, впивающимися в его позвоночник, и жизнью, вытекающей из его ран. Когда смерть вцепилась в его легкие, а сердце замолкло. Одинокий и незамеченный, умирающий тихо и мучительно, не имея даже руки рядом, которая держала бы его. Сугуру теперь держал его руку, держался за его ледяные пальцы, которые сменялись между когтями и ногтями, крепко сжимая и отказываясь отпускать. — Это пройдет через мгновение. Это пройдет, больше не будет больно, — шептал он, нежно поглаживая Сатору по волосам, успокаивая, хотя он и не знал, как долго Сатору умирал. В конце концов, это заняло всего пять минут. Даже если каждая секунда казалась столетием. Сугуру все это время держал Сатору, шепча пустые утешения и стараясь не обращать внимания на то, как его собственное тело коченеет. Пародия на смерть, — лед, просачивающийся по его венам и сковывающий его органы. В глазах сначала темнеет и расплывается, потом проясняется объемными, дикими вспышками. Тело убеждено, что умирает, даже если для этого не было никаких причин. Как ощущение падения во сне, не менее пугающее, пусть оно было ненастоящим. Он отбросил все эти ощущения прочь. Потому что он знал, что не умирает, в отличие от Сатору. Он отбросил все это, чтобы согреть эти дрожащие пальцы в своих, удержать мутный взгляд Сатору, отогнать как можно больше страха, просто находясь рядом, хоть раз, когда в нем нуждались. Дыхание Сатору становилось слабым, хватка ослабевала также. Все закончилось тихо, тело в последний раз содрогнулось, прежде чем его глаза погрузились во тьму, и все было кончено. Сатору неподвижно лежал в его руках, такой же холодный, каким был в тот момент, когда их жизни были неисправимо разорваны в клочья. Волосы Сугуру коснулись его щеки, когда он наклонился и прижался лбом к чужому, позволяя чернилам испачкать его кожу. — Сатору? Ты все еще здесь? Ты меня слышишь? — ответа не было. Сатору лежал неподвижный и холодный. В глазах, словно в пустых зеркалах, отражалось залитое слезами лицо Сугуру. — Сатору? — испуганный всхлип вырвался из его горла, когда он потряс Сатору за плечо, обнаружив, что тот не реагирует. Как кукла. Что-то сломалось внутри Сугуру, острое и рваное. Он впился пальцами в бескровную плоть плеча Сатору, встряхнул его сильнее, потребовал. Что, если это действительно был конец? Что, если Сатору действительно исчез? Что, если весь этот год был просто попыткой разрубить гордиев узел? Если эта ночь была всего лишь последним прерывистым вздохом? Если в одно мгновение Сатору растворится в его объятиях, как звездная пыль, встречая свою окончательную смерть? Может, ему следовало порадоваться этому, может, ему следовало пожелать Сатору освобождения от безжалостного шествия боли и страданий, в которое превратилась их жизнь. Но его собственное эгоистичное сердце болезненно сжалось от этого, крича потерянным ребёнком: не оставляй меня здесь одного. Сатору вздрогнул. Это было движение настолько незначительное, Сугуру не уловил бы его, если бы весь его мир в тот момент не был Сатору. Это повторилось, теперь более внезапно и яростно прокатившись пульсацией по всему телу. Сознание снова вспыхнуло в этих глазах в тот же момент, когда резкий вдох шипением вырвался из зубастого рта, за которым не последовало дальнейших вдохов — он вспомнил, что ему не нужно дышать. Сатору пузырился, таял, бился в конвульсиях, пока от него не осталась темнота и мерцающие звезды. Прохладный на ощупь и такой маленький в объятиях Сугуру. — Сатору? — голос Сугуру был полон слез — маленькая трещина, а за ней целое море горя. Сатору закричал. Это был пронзительный, внутренностный звук, который мог разрезать сухожилия и разрывать кости. Столь высокий, резкий и оглушающий, сколь глухой, гортанный. Крик животного, попавшего в ловушку, крик человека, перед глазами которого вспыхивает смерть, крик проклятия, обреченного повторять одно и то же. Извне эхом донеслись удивленные возгласы, и Сугуру взмахнул рукой, посылая свои проклятия в коридор, остановить незваных гостей. Сатору нахлынул на него, и Сугуру прошел своими пальцами, кистями и предплечьями сквозь темные волны преображающегося тела, прижимая его так близко, что эти крики отдавались в его ноющем болью сердце. — Все хорошо, все хорошо, пожалуйста, Сатору, все хорошо, ты в порядке, — бормотал он, склонившись над Сатору, пока их тела переплетались и поглощали друг друга. Он вплетал пальцы в блестящие от звезд пряди волос Сатору и прижимал свои губы в месте, где из темноты выступало ухо. — Я здесь, я здесь ради тебя. Крик оборвался на полпути и сразу же перешел в дрожащее рыдание. Сатору прижался головой к шее Сугуру, а Сугуру спрятал свою голову на плече Сатору, позволяя галактике ослепить его. Рыдания сотрясали их тела, река слез каскадом текла по мокрым плечам. Сугуру больше не был уверен, чьи это были рыдания: Сатору плакал или он, может быть, они оба. Все равно было больно, будто рвались сердечные струны, а легкие сжимались до нехватки воздуха. Нельзя было определить конкретно, кто из них скорбит. Со временем боль ушла. Медленно, но верно, подобно застенчивому закату, слезы перестали литься, рыдания сменились хриплыми вдохами и умоляющими всхлипами Сатору, нуждающегося во внимании. Ноги Сугуру дрожали, пока он поднимал их обоих, чуть не свалившись обратно на пол во время двух-шагового возвращения к кровати. Он рухнул на одеяло, крепко прижал Сатору к своему сердцу и закрыл глаза, когда Сатору стал подражать его сердцебиению, мягко пульсируя всем телом. — Ты испугался, это нормально, я тоже был напуган, — шептал он, держась за каждую дрожащую частичку тела Сатору так, словно это была самая драгоценная вещь на земле. — Было больно, но теперь все кончено. Теперь ты в порядке, теперь мы в порядке. Часы на прикроватной тумбочке Сугуру показали 00:23, хотя казалось, что прошло тысячелетие с того момента, как Сугуру проснулся от звука упавшего тела. Он цеплялся за Сатору, Сатору цеплялся за него, холодная галактика по теплой коже. Сугуру искренне надеялся, что им не придется переживать смерть Сатору и в следующем году.