Пять стадий принятия своей Тьмы

Дальнейшие посиделки прошли уже без Рейдж. Время неумолимо приближалось к полуночи, она всё ещё имела распорядок дня, которому не могла не следовать и, несмотря на ярое сопротивление сестры, отправилась готовиться ко сну. У других-то были возможности не спать дальше и развлекаться, а сержантка такой роскоши как подъём позже четырёх утра на данный момент не имела. Комната встретила приятной прохладой из открытого на проветривание окна. С тихим щелчком двинулся фиксатор под пальцами, запирая дверь. Верхнее освещение включать не стала, только клацнула выключателем настольной лампы, которая тут же распространила по комнате холодный свет и бросила длинные расплывчатые тени от мебели и самой Рэйдж. Стянув форменную светлую футболку и принюхавшись – бесит этот парфюм, надо выкинуть флакон, чтобы случайно не воспользоваться – кинула её в сторону корзины для белья, белым боком выглядывающей из дверного проёма ванной. Проверила на пятна штаны, убедилась, что менструальная чаша не подвела. Не должна была, предпоследний день, но мало ли. Любимые пижамные штаны «порадовали» прорехой по шву на бедре. Рэйдж, раздосадованная, швырнула их сразу в мусорку. Может, потом достанет и зашьет. Может. Щеголять в хлопковой рубашке с короткими рукавами и трусах было прохладно, но за несколько минут, воспаление легких или застуженные придатки не схватит. В ванной ограничиться полумраком не удалось. Сев на старую табуретку, стащенную для собственного комфорта из ангара чуть ли не в первый день сержанствования, Рэйдж вперилась задумчивым взглядом в серые швы между плиткой, машинально чистя зубы. И чего это нашло на этого?.. Сплюнув пасту и прополоскав на пару раз рот, выдавила на лицо умывалку, растёрла, крепко зажмурившись. Промокнула щёки салфеткой, сбрызнула лицо тонером. Клара всё пыталась приучить к уходу азиатов, но там как не посмотришь – целый час страдать с утра и два – вечером. Терзать кожу она перестала только на этапе с кремом – мягко прошлась снизу-вверх по массажным линиям, вгладила в лоб, играя в гляделки с собственным отражением и как-то даже залипнув и абстрагировавшись от всего. Именно в этот медитативный момент в дверь постучали, прерывая спокойную ночную рутину. Хриплый баритон Саймона натянул только расслабившиеся нервы. «Хуле этой псине охрипшей понадобилось?» Попытка натянуть шорты, валявшиеся на спинке кровати, влетает лбом в косяк и раздраженно швыряет их в угол, за шкаф. Рывком отпирает дверь. Саймон в собственной наглости не останавливается на том, чтобы просто поговорить в пороге, игнорируя существующие приметы. Вместо этого он неумолимо наступает на неё, вынуждая пропустить его внутрь комнаты, чтобы избежать тесного контакта. Смотрит в глаза настолько пристально, что, кажется, не замечает такой бытовой мелочи. — Ну и хрен ли ты тут забыл? Твоя комната даже не на этом этаже. Потому что, во-первых, какого черта этот танк прется на неё и пытается задавить то ли физически, то ли морально, а во-вторых… — Я весь вечер хотел тебя поцеловать, – ещё несколько шагов назад. Что там было «во-вторых» – Рэйдж забывает. До стены четыре шага вправо, до окна – ещё двенадцать назад. Кровать начинается в двух шагах слева. – Весь. Грёбаный. Вечер. А сейчас это желание достигло апогея. — Я тебя ударю, если только попытаешься это сделать. Карие глаза – выпущенная шальная пуля, только от этого – ни от чего другого – она замирает, вместо того, чтобы выгнать его наружу. Саймон сдёргивает балаклаву и Рэйдж впитывает чужое лицо мгновенно – неуступчивая полоска губ с небольшим шрамом, неоднократно сломанный нос и вновь шрамы, шрамы, шрамы. Залипнув на чужое лицо, Рэйдж мимо сознания пропускает момент, когда Саймон буквально нависает над ней: — Тогда я надеюсь, этот поцелуй стоит набитой рожи. Сводит грудную клетку, не давая вдохнуть до конца, замирает в икрах напряжение мышц. Рейдж резко уводят вправо, упираются основанием ладоней под самые ключицы, до боли, вжимая в стену и втягивая в поцелуй. Дыхание спирает от всего и сразу: бурлящего в крови адреналина, возмущения и совершенно нездоровой тяги. Слишком сложно вычленить в этом клубке что-то отдельное, коктейль по силе как забористый дедов самогон. Губы Саймона слегка отдают выпитым бурбоном, терпким привкусом сигарет и чем-то ещё. То ли шоколад, то ли… Саймон любит сладости? Губы покусывают, вылизывают, посасывают, одной рукой обхватывают шею, проходясь пальцами по седьмому позвонку и закапываются в волосы на затылке, запрокидывая назад голову. Поцелуй разный: то углубляется и становится жёстким и почти болезненным, до покусанных губ и чуть сжавшейся на пульсе руке; то сбавляет обороты до дразняще-ласковых касаний. Гоуст уже не стесняясь (как будто до этого тут присутствовало стеснение как таковое) удерживал Рейдж на весу, зажимая между своим горячим телом и стеной, свободной рукой вольно то и дело оглаживал её широкие бедра, сминая мягкую плоть, или поднимая ладонь до груди под футболкой. Губы хватают на секунду воздух, будто она метров десять проплыла под водой в полной разгрузке, и это скорее дает по мозгам, чем возвращает в реальность. Как и мокрые, влажные поцелуи: челюсть, шея, ключицы. Саймон оказался до обидного умелым, прошёлся как арматурой по раскаленный до бела проводам так, что она заёрзала, пытаясь распределить гремучую смесь по телу, выместить жар из живота, а пульс из висков, а из щёк и губ – покалывание от приливавшей крови. Если бы не руки Саймона – грохнулась на пол как мешок с картошкой. По уровню сознанки она в данный момент где-то там же. Где-то вдалеке дребезжала противным звоном отскочившей от бетона гранаты мысль: харэ. Ошмётки здравомыслия подобно зудящей ссадине не давали просто так плюнуть и поиметь Райли прямо сейчас, хотя одна мысль о крепком теле под её руками, бёдрах, руках, по которым она успела пройтись пальцами и найти выпирающие венки, впитать подушечками пульс… И месячные её никто заранее не отменил. — Саймон… Саймон, прекрати. Губы Саймона прикусывают тонкую кожу над сонной артерией, срывают случайный тихий звук с её собственный губ. — Ещё немного, Риша. Я хочу ещё насладиться тем, что сводит меня с ума… — Саймон, блять, хорош, – с усилием, но Рейдж всё же отталкивает лейтенанта, а после выполняет свою угрозу – наносит ему несколько ударов: два в корпус он, говнюк, блокирует, но пинка в колено не ожидает. Неминуемо пропускает удар в челюсть до неприятного хруста, отшатывается и тут же подныривает, собираясь перехватить её поперек корпуса. *** Медсанчасть. Ночь. — Ебаный в рот, Райли, Рейнфорт, – давненько сержантку так не распекали. Восемнадцать минут и ни единого повтора, она по часам следит. Прайс, которого как старшего по званию вызвали разбираться с подчиненными, решившими почесать друг об друга кулаки, кажется, “самую малость” негодовал. – Ну как так-то, а?! Я был уверен, что Райли скорее выбьет дурь из МакТавиша, но Рейнфорт! Выговор. — Я его предупреждала, он не в претензии. Рейдж не стыдно за содеянное. Совсем. Ни капельки. Саймон на слова женщины сначала бросает поистине испепеляющий взгляд. Молча. Из-за выбитой челюсти надеть привычную балаклаву не удалось и пришлось довольствоваться маской. Это даже вызвало некоторое дежавю. Если бы не острая пульсирующая боль в правой кисти вкупе с ноющей боли в затылке и накатывающей тошноте. Судя по болючему отёку и не менее неприятным ощущениям в целом – в кисти как минимум трещина. Идти ему тоже было ой как тяжело. С выбитым-то надколенником, ага. Так, не ржать или, хотя бы не выглядеть сильно довольной от причиненного членовредительства. В пору хоть лимон сожрать. Прайс начинает гневную тираду по новой, но уже повторяется, да и запал понемногу проходит. О, тридцать пять минут ровно. Так, не слишком взгляд косить на часы, а то к нотациям добавится и новое сотрясение. — Два идиота. Что первая, что второй, – судя по лицу, Прайс бы скорее бахнул грамм двести крепкого алкоголя, а не нянчился тут с ними. – Я ведь, не посмотрю на заслуги, выпну кого-нибудь, подписав указ на перевод в другую базу. — Вот только без угроз. Да, мы, как дураки не рассчитали силу. Ну, вывихнула я ему челюсть. Вправили же! – отмахивается здоровой рукой. – А у меня и вовсе ушиб. Пройдёт. — У неё серьезная трещина в руке и сотрясение, – подошедшая к солдатам врачея – не Клара – светилась с рентгеновским снимком. – Сержантке противопоказано напрягать руку, восстановление около месяца и надо будет смотреть, нет ли повреждений, способных вызвать тремор и болевой синдром. Лейтенанту вправили челюсть и колено. Рёбра целые, что удивительно. Судя по следам – как минимум три могли треснуть. Врачея бросила недовольный взгляд на Рейдж. Прайс тоже кинул испепеляющий взгляд на Рэйдж, но, впрочем, эффекта оба не возымели. — Нет, мне не нужны пока обезболивающие. Руку, если ей не шевелить, только немного тянет. Пока что я на других таблетках и если добавить к ним ещё что-то, то я могу и схлопнуться раньше времени. — Дело ваше, сержантка, но если боль будет совсем невыносимой… Военная поспешила заверить: — Обязательно дойду и попрошу вколоть что-нибудь. Врачею проводили три сосредоточенных взгляда. Саймон не мог, да и явно не хотел пока говорить, Прайс уже высказался, а Рейдж тупо хотела спать. — Так, голубки. Объяснительные напишете утром и только попробуйте мне опять учудить что-нибудь. Блять, ну вот нахуй мне такая головная боль? Рейнфорт, я тебя отцу сдам с потрохами и скажу, что дитятя обижает мальчиков и ломает их куличики. Вспомнилось, как отец положительно воспринял Саймона на свадьбе. От улыбки не осталось и следа – даже лимон не пришлось грызть. — Главное, не упоминать, кого я избила… «Давать отцу лишнюю информацию лучше позже, чем раньше.» – подумала женщина, понимая, что Прайс её всё равно сдаст. — Что? — Что? Саймон переводил недоверчивый взгляд с капитана на Рейдж, и продолжал томно молчать. Намордник мешал. Ему даже шло. Собака сутулая. И без того молчаливый лейтенант теперь по назначению врача обязан носить повязку, предотвращающую дальнейшее травмирование челюсти. «Кушаем через трубочку» и прочие радости жизни. С коленом, которому тоже досталось, оказалось всё намного проще. Небольшой вывих, вправившийся почти сразу самостоятельно без врачебной помощи. Был какой-то для этого термин, Клара бы подсказала, а Рэйдж это немного до пизды, если честно. В любом случае, колено лейтенанту проверили, всё что надо, сделали, даже наложили нечто похожее на гипс , только ногу заваривать слепок не пришлось. Жаль, Рэйдж бы обязательно написала там пару ласковых В целом, экзекуция (вместе с чтением нотаций и выговором) прошла быстрее, чем могла бы. Сколько там времени? Маленькая черная стрелка на настенных белых часах даже на новое деление не перешла. Высказав напоследок об умственных способностях отдельных личностей, Прайс покинул присутствующих. Даже из коридора слышалось его громкое, невнятное ворчание. Рейдж попыталась немного двинуть повреждённой рукой, проверяя то, насколько больно ей будет в принципе. Конечность отдалась болезненной пульсацией такой силы, что на глаза невольно навернулись слёзы. М-да, тренировку вести самой уже не удастся. — Вам точно не нужен укол? – в вопросе врачеи, вернувшейся к ним, слышалось беспокойство. — Благодарю за заботу, но бывало и хуже. — Это не значит, что вам стоит терпеть эту… Сержантка не дала договорить женщине, поднимая здоровую руку и обрывая ту резким: — Стоит. Закрыли тему. Мы можем идти? — Я бы порекомендовала остаться на ночь под наблюдением, но вы меня не послушаете, – женщина поправила на шее стетоскоп и достала из кармана белого халата рацию. – Вызову кого-нибудь из дежурных, чтобы помогли вам дойти до ваших комнат. — Мы способны дойти самостоятельно. Довод врачею не убедил, послышалось язвительное: — Самостоятельно вы способны друг друга переубивать, – тем не менее, рация убрана в карман. – Как же вы со своим насилием меня заебали… Рейдж проигнорировала последнюю реплику и неловко поднявшись с кушетки, протянула Саймону костыль, который в какой-то момент принесла врачея. Не настолько интересно, когда именно это было: во время рентгена, той части нотаций где её выдержку сравнивали с дуршлагом или прямо сейчас. Откровенно насрать, главное – костылём не придется подрабатывать ей самой. Голова противно ныла в районе затылка, к горлу подступил противный ком, что совершенно не способствовало разговорам, а потому весь путь прошёл в молчании. И всё же высказаться Рейдж было просто необходимо. Поставить все точки над «ё». Пропустив мужчину в комнату, Рейдж обвела тоскливым взглядом помещение, невольно вспомнив, как там, у стены… Резко трясёт головой, стараясь отогнать воспоминания и тут же об этом жалеет. Голова разрывается вспышкой боли, а рвотные позывы придают ускорение к ванной комнате. Минут десять спустя Рейдж всё же выходит из ванной комнаты, мокрая, трясущаяся, невольно убаюкивающая руку и сразу направляется к рабочему столу, в ящике которого есть небольшая аптечка. Да, риск есть, но сейчас Рейдж попросту не сможет функционировать. Боль не позволит даже уснуть, а ей ещё нужно поговорить с Саймоном, который… уснул, блять, на её кровати! — Да ты, издеваешься, псина некрещёная…