Вороньи дети

      Ручей, рядом с которым была последняя стоянка, точно был одним из тех, что питали безымянную горную речку. Но, как оказалось, этих ручьёв было так много, что угадать, который из них нужен, почти невозможно.       Цит вышла на берег, пройдя по щиколотку в воде не меньше двух лиг. Лес поредел, но знакомым не казался. Единственным ориентиром оставались горы, столь огромные, что их местонахождение “справа” не давало по сути ничего. Да и вообще, она оказалась гораздо глубже в предгорьях: сплошные склоны, скалы и камни, среди которых торчали тонкие высокие деревья. Ни единого признака дороги. С трудом, пожалуй, можно выйти в сторону ставки, дорога должна идти через единственный проход в скальной стене, но хотелось вернуться к месту битвы и поискать следы Килана и сэра Реймонда. Цит была уверена, что уж они-то отбились.       К тому же пришлось потратить время на то, чтобы хоть немного обсохнуть. Без костра, с одним только огненным талисманом, это заняло чудовищно много времени. В низине темнело быстро, и нужно было пройти ещё сколько получится, прежде, чем заночевать.       Последний раз Цит оказывалась в одиночестве безумно давно, и тогда она не умела совсем ничего. Теперь она привыкла и выживать, и идти. И даже голод уже не грозил. Только гнетущее одиночество, давящее на плечи сильнее, чем сумка, и тревога за будущее. Хотя в этот раз тревожилась она не столько за себя, сколько за своих спутников.       Корни цепляли за ноги, солнце скользило поверх крон, плоско бросая рыжие лучи высоко над головой, пока земля погружалась в сумрак. Мелкий щебень проскальзывал под подошвами, а крупные камни опасно качались под неосторожными шагами. Но Цит шла вперёд. Огибая валуны и продираясь через заросли ежевики во влажных низинах, оставляя на колючках куски и без того изодранной одежды. Рука ещё ныла, но на неё уже получалось не обращать внимания. Особенно когда приходилось волей-неволей подтягиваться на уступы или держаться за ветки, взбираясь на крутой склон. Стиснув зубы и утешая себя тем, что даже если боль есть, то это только потому что живое болит, уж таково его свойство. А живым быть хорошо.       Звериные тропы петляли в неожиданных направлениях, то ныряя под низкорослый подлесок, то выползая на лысые каменистые поляны. С последними лучами, сверкнувшими из-за неумолимо далёких вершин, Цит выбралась на плоский уступ, нависший над лесом, наполовину спрятанный в тени широкого каменного карниза. Вдоль скалы к нему вела только узкая ненадёжная тропинка, и, хоть с соседних склонов он виден был как на ладони, пришлось остановиться здесь. Палатки не было, осталась среди поклажи, которую несли лошади. А карниз давал какую-никакую крышу, да и подобраться незаметно в темноте было бы трудновато.       Иллатское зелье больше не действовало, и вся усталость последних двух дней навалилась неподъёмным тюком. Сил едва хватило на то, чтобы бросить подстилку и свернуться на ней клубком, закутавшись в плащ.       Сон пришёл сразу и был наполнен тревожными образами.       Горящие деревни, бегущие люди. Лес, бесконечно меняющий облик, превращающийся в непроходимый лабиринт, хватающий лозами и скалящийся камнями. Чьи-то крики, густой туман, забивающийся в рот и нос густыми комьями, мертвецы, висящие на деревьях в ряд. Девочка Майя, ковыляющая по тропинке на отрезанных ногах. Килан и сэр Реймонд, уходящие вдаль, сколько за ними ни беги. Всё дальше, дальше, дальше…       Цит проснулась в слезах и тяжело выдохнула, уткнувшись лбом в колени. Мерзкий сон, который хочется забыть, но не получается выкинуть из головы.       Вокруг царило спокойствие и тишина. Мир ничуть не изменился, хотя казалось, что должен сыпаться на части или хотя бы полниться осязаемой тревогой. Но ничего. Свежий ветер, пахнущий хвоей, щебет птиц. Как будто ничего не случилось.       Голова зато была тяжёлой, гудела и кружилась. Долго пришлось сидеть, приходя в себя, чтобы просто подняться на ноги. Да и те держали плохо, как после тяжёлой болезни.       Наскоро перекусив сухарями, Цит осмотрела окрестности, приметив вдалеке струйку дыма и решив, что оттуда надо держаться подальше, а после осторожно покинула уступ.       Идти было тоскливо.       Хотелось поговорить с кем-нибудь, хотелось узнать об этих горах или о ставке, или о каком-нибудь важном приёме для выживания. Неважной истории о похожем походе. Услышать что-нибудь. Поговорить. Цит ловила себя на мысли, что всё время молчать тяжело просто физически. Год назад она была слишком напугана и растеряна, чтобы думать об этом, но теперь путь ложился под ноги легко, и голова освободилась для размышлений. И их оказалось слишком много. Получится ли отыскать нужное место? Получится ли дойти до ставки в одиночестве? Что будет теперь?       Свежий ветер дул в лицо. Ветер – это бог Эйка и его дети ходят по свету. Ветер несёт на хвосте воспоминания и зовы. Но, наверное, надо быть хотя бы жрецом, чтобы разобрать в шелесте веток чьи-то слова. Цит не слышала ничего, лишь вдыхала полной грудью слабый запах тёплых камней и талого снега с вершин.       Лес, кажется, водил её кругами, не выводя на горный гребень, и она вдруг вспомнила, что не оставила никакого подношения. А вокруг, кажется, и не было ничего, подходящего на роль дома для духов. Ровные молодые деревья, небольшие куски скал, да жидкий подлесок. Звериная тропа уходила выше. И с очередного уступа при внимательном взгляде нашёлся чуть в стороне валун, оплетённый понизу корнями. Таких встречалось уже множество, но почему бы не быть у духов множества домов. Оставив на корнях кусочек ленты, вплетенной в косу, и сухарь, Цит зажмурилась и мысленно воззвала к лесным хозяевам. Ей нужно было выбраться, найти сэра Реймонда с Киланом и добраться до ставки. Не встретившись, желательно, с Ларной. Что-то подсказывало, что побег её сильно обидел. А обиженная иллатка наверняка опасна втройне.       Подумав, Цит на всякий случай помолилась ещё и хранительнице путников Редаге. Покровительство богов не бывает лишним.       Прошло ещё полдня, прежде чем деревья стали редеть. Цит порядком устала. Ноги гудели, плечи ломило от мешка. Подъём стал круче, и это тут же отозвалось болью в голенях. Мелочи. Она упрямо шла вперёд, надеясь, что вот-вот вернётся к месту битвы. Скудные знания об ориентирах подсказывали, что направление верное. Сумерки неумолимо сгущались. Ещё один день потрачен зря. Если так пойдет дальше, она никогда не доберется даже до дороги.       Утром, после ночёвки на неровных камнях, наскоро прикрытых лапником, тело болело ещё сильнее. Но пока что терпимо. Сухарей оставалось не так уж много, и стоило бы выйти хоть куда-нибудь поскорее.       Когда-то давно, в детстве, они всей ребячьей ватагой сбегали за внешнюю ограду города и исследовали бескрайние сопки. Или шли на скалистый морской берег нырять в ледяную воду, а потом вылезать, судорожно цепляясь за скользкие камни. Старший брат приносил с таких вылазок горку ракушек, а Исхиль – морскую капусту. Потому что девочкам не пристало лезть в воду и купаться вместе с мальчишками, хоть все и так знали, что детям разницы нет. А морскую капусту можно собрать и на берегу.       С тех времён остались воспоминания о днях, проведённых за беготнёй по городу, по сопкам и по камням над водой. С раннего утра и почти до самого заката. Тогда не было усталости, а за еду легко сходило всё, что удавалось достать походя: ракушки, скользкая морская капуста, яблоки, сворованные из городского сада, дикие ягоды, да даже олений мох, безвкусный, чуть травяной. Маяр иногда ловил рыбу, и, если удавалось добыть огонь, это было настоящим пиром. Маяр же помогал притаскивать домой к Исхиль собранные ей ракушки и иногда небольших зеленоватых крабов, когда брат вырос из детских игр. Маяр говорил, что собрал слишком много и решил поделиться. На деле это ей приходилось собирать побольше, чтобы оплатить маленькую ложь. Уж слишком было вкусно, хотя родители всегда и качали головами, говорили, что неудобно питаться как бедняки. Но и не пропадать же еде.       Вода в заливе-губе и летом была ледяной, ныряли ненадолго, успевая только схватить что-нибудь со дна и тут же выскочить, отогреться на тёплом летнем солнце. Но тогда это было весело, хоть даже и опасно.       В те времена вообще многое было весёлым, так что изменилось теперь?       Цитаэр окинула взглядом пустоту вокруг себя и с горечью признала: изменилась она сама. То ли повзрослела, то ли согнулась под гнётом обрушившихся бед.       Горисад был таким спокойным, таким безопасным. Что там то восстание по сравнению с кэлльским непрекращающимся кошмаром? Интересно, если бы отец знал, что ждёт их в пути, решился бы он уехать?       Рука уже привычно легла на меч. Холодная сталь успокаивала теперь не хуже широкой спины брата.       Интересно, жив ли вообще Химар? И отец. И матушка, и…       Цит смахнула одинокую слезу со щеки и сосредоточилась на подъёме: он стал совсем крутым.       Мелкие камешки катились из-под ног. Мешок тянул назад. Позади остался лес и зелёный луг, поросший мелкими цветами. Впереди и наверху торчала вершина гребня, за которым, как хотелось верить, спуск в сторону старой дороги. Или хотя бы какие-то знакомые ориентиры. Палило солнце.       Под конец хотелось уже ползти ползком, но она всё-таки вскарабкалась наверх, оказавшись на узенькой полоске ровной каменистой земли, тропинкой тянущейся вдоль отвесного склона с другой стороны. Внизу вилась дорога. Захотелось прыгать от счастья, но слишком уж ненадёжной была почва под ногами. Осталось только найти спуск.       Пройдя вперёд, Цит обнаружила очередной обрыв. А с него – круглую рытвину с блестящей на дне водой, полого поднимающуюся к дороге. А над ней, по другую сторону от гребня, засевший на скалах отряд. Слишком далёкий и слишком сосредоточенный на тракте, чтобы заметить её. Цит затаила дыхание. Второго отряда, почти наверняка Ларны, не было. Но был ли отряд, что она видела сейчас, тем же, что сражался с сэром Реймондом, понять сложно. Слишком быстро происходило всё тогда, слишком далеко стояла она сейчас. Что было понятно наверняка: по дороге здесь идти нельзя. Придется или обходить по внешнему краю котловины, или рисковать и пытаться перебраться на отроги по ту сторону тракта. В обход выйдет дольше, но безопаснее.       Подмывало, конечно, выйти и сразиться, но даже в полном здравии Цит едва ли что-то противопоставила бы десятку обученных воинов. Куда более сильных и свирепых, чем на севере. А уж с не до конца зажившей рукой и подавно. Горло сдавила злость, и Цит отвернулась, сжимая рукоять ножа. Вот уметь бы метать его, как Ларна, или даже стрелять из лука, как Килан, можно было бы уложить хоть пару уродов, пока они не разобрались, в чём дело. До неё им всё равно не добраться быстро. Но увы. Эхо бросило в спину отголоски смеха. Бездна.       Путь вниз оказался долгим. И хотя сейчас она хотя бы знала, куда идти, знать, что самый короткий, знакомый путь остался позади, было невыносимо обидно. Да ещё и неизвестно, где могла оказаться очередная иллатская засада или тропа. Цит то и дело останавливалась, напряжённо прислушиваясь. Скалы и лес разносили хруст ветвей, перестук камешков и отзвук бегущей воды. В каждом шорохе слышались шаги, и рука сама ложилась на меч. Но люди не появлялись.       Котловина озера с обратной стороны спускалась пологими гладкими валунами, отшлифованными ветром. Кое-где приходилось карабкаться, и рана отзывалась резкой болью. Цит быстро привыкла терпеть. Если выдохнуть и сосредоточиться на цели, ничего страшного. Можно пережить. Тем более, время поджимало. Если сэр Реймонд и Килан отбились, а они точно отбились, то наверняка уже добрались до ставки. Нужно было поторопиться, чтобы нагнать их и ничего не пропустить. Цит торопилась как могла, но самой себе казалась медленной словно улитка.       На следующий день, после беспокойной ночи в каменной расщелине, котловина вновь соединилась с отрогами по краям дороги. Здесь Цит шла особенно осторожно, помня о засаде на скалах. Она шла по низинам, спустившись к самой земле, стараясь держаться в тени скал, но ни единого признака чужаков не было. Наверное, иллаты и лагерь разбили выше. Любой звук сверху заставлял замирать, пригибаться и настороженно вглядываться в камни на фоне неба: не мелькнёт ли чей-то силуэт.       А дальше пошло проще. Перевалив через гряду в двух-трёх лигах от озера, Цит вернулась на дорогу. Дорога разветвлялась, русло уходило ниже, в скалы, а от него в горку по перевалу сворачивала проезжая колея. Выбрав её, Цит вскоре заметила вдалеке макушки елей.       Огибая густой тёмный ельник она напряжённо вспоминала, что говорил сэр Реймонд. Тропа. Где-то должна быть тропа. И впрямь: через траву уходила еле заметная тропка, которая уже через пару десятков шагов превратилась в хорошую утоптанную дорожку. С холма показалась река, но обешанной переправы видно не было. Цит нахмурились и поспешила: если придётся пересекать воду вплавь, лучше оставить в запасе как можно больше времени.       Что удивительнее всего, стоило выйти из-за зарослей ивняка, как словно из ниоткуда на воде появился бревенчатый мосток, переброшенный между берегами. Брёвна ходили под ногами, будто бы ничем не закреплённые, а бурный поток безо всякой причины замедлялся. На всякий случай Цит твердила про себя “тракт-скала-дорога”. Очень уж всё это походило на какую-то магию.       На том берегу к воде подступали каменные плиты. Мост за спиной распадался на отдельные брёвна, сносимые мощным течением. Бесовщина.       Страшнее всего было вдруг запнуться, ошибиться или запутаться. Что тогда станет с этой дорогой? Не окажется ли неосторожный путник зажатым в каком-нибудь валуне или чего ещё похуже?       “Тракт-скала-дорога”.       Под ногами понемногу сгущался туман, хотя солнце ещё не опустилось к вершинам. Из тумана медленно, как гружёная йоткинская ладья, проступили очертания скалы. Тракт шёл правее, и там неясно вырисовывались очертания домов с двускатными крышами. Слева грунтовая разбитая дорога вела куда-то в лес, шумящий кронами и бросающий тёмную тень.       Сэр Реймонд сказал: кружная.       Цит уверенно повернула, затылком чувствуя, как густеет и поднимается позади туман.       Лес неприветливо щерился опалёнными кустами по краю. Цит замерла в нерешительности, но туман напирал, тянулся серыми холодными щупальцами, обдавал тревожным холодом с запахом дыма и тлена. Пришлось идти вперёд.       У самой кромки лесной тени на земле чернели два выжженных пятна. Рядом с одним из них валялся поржавевший нож. Цит опустила глаза.       Когда лесной полог сомкнулся над ней, туман остановился, мутной непроницаемой стеной колеблясь на границе, скользя по коре лиственниц.       Дорога вновь превратилась в тропу и уводила дальше, в сумрак застывшей чащи. Вспомнилась весна, пугающее заклятье по пути к ведунье. Но здесь тишина была иной. Ветер шуршал травой, скрипели ветки. Только птиц не было слышно. Да ещё не отпускало липкое ощущение чужого взгляда, будто под каждым листом притаилось по паре глаз. Цит с усилием заставляла себя переставлять ноги. Шаг-шаг-другой-ещё. Потихоньку. Колени деревенели, по позвоночнику пробегали мурашки. Нигде не было и признака крепости. Но не мог же сэр Реймонд ошибиться?       Или, вдруг пробрал ужас, это было обманом, и впереди ждал иллатский форт? Жуть по пути вполне соответствовала.       Рукоять меча оказалась ледяной, но холод странным образом успокаивал. По крайней мере, она всё ещё жива.       За деревьями впереди мелькнули неясные очертания чего-то большого, тёмного. — Ставка, – бормотала под нос Цит, – мне нужна ставка. Брат Маха, крепость. Ставка. Кэлльская ставка.       Многоголосый птичий гомон ударил в уши на опушке. По глазам резанул свет, а стоило проморгаться, как в сотне шагов обнаружилась почерневшая от времени каменная стена, к воротам которой вела мощёная дорога.       В грудь упирались наконечники двух копий в руках у хмурых солдат в кольчугах с алыми накидками.