Вороньи дети

      Цит потребовалось всего несколько мгновений, чтобы соскочить с лошади.       Человек в лесу уже куда-то делся, но стрелы продолжали лететь, и стреляло по меньшей мере двое. Сэр Реймонд крикнул разойтись и бросил на землю талисман. Воздух над испуганными лошадьми сверкнул, а потом сгустился невидимым непроницаемым щитом — неловко шагнув, Цит задела его рукой, словно на стену наткнулась.       Не успела она толком оглядеться, как неведомая сила толкнула её, и левую руку прошило острой болью. Понадобилось собраться с мыслями, чтобы понять, что это стрела, вошедшая в плоть до середины древка.       Бездна.       Она попыталась вытащить стрелу, но первое же движение заставило отбросить эту мысль. Драться в таком состоянии было решительно невозможно, и Цит сползла на землю. Бесполезный сейчас меч служил ей для опоры. Со спины прикрывал магический щит, под которым уже успокоились лошади. Но с другой стороны продолжал лететь град стрел, и все из одной точки. Будто колчан у лучника бездонный. Слева укрылся за сломанным бурей деревом Килан. Сэра Реймонда видно отсюда не было, но, кажется, он тоже выжидал.       Наконец стрелы иссякли, и из чащи выскочило не меньше десяти разбойников, и почти все — с мечами. Цит похолодела. Десятеро на двоих — многовато. К тому же, её тоже заметили. Девушка подскочила.       Стрела мешала, и мешала ужасно. Разбойник щербато лыбился. У Цит был только один шанс: быстро наброситься, попытаться покалечить ему ноги, а потом добить. Конечно, этот шанс она упустила. Глупо понадеявшись на себя ударила ногой, не успела и рухнула на землю, раздирая скулу и бровь. Подняться оказалось трудно.       Разбойник бросился в атаку, промазав едва-едва, и Цитаэр постаралась навязать ему бессмысленную пляску. Остальные бились в стороне. И рыцарь, и его ученик были слишком сильны. Это играло на руку. Мечом разбойник толком пользоваться не умел. Неловко наскакивал раз за разом, наносил удары по касательной и быстро выдыхался.       Ставить блок одной рукой непросто. Но Цит справлялась, то отступая на шаг, то упираясь в дерево. Она не боялась быть загнанной в угол. В бою приходила спокойная ясность. Несложно предугадать, что будет дальше, если противник дерётся как девица. Впрочем, однажды он её задел по неловко подставленной простреленной руке.       Лезвие рубануло до кости, но Цит почувствовала это не сразу. Зато когда боль догнала, она была омерзительна. Цитаэр выругалась. Крутанулась, прижимая к телу раненое предплечье, и нанесла удар. Вымотанный боем разбойник замешкался. И рухнул как подкошенный, хватаясь за ногу. Не око за око, но тоже пойдет. Он тут же потянулся за ножом, но не успел. Уродливая рана на его груди была такой же, как у недавнего дезертира.       И это грело душу. Цит отвернулась.       Пока она мучилась с этим задохликом, банда разбежалась, осталось три трупа, не считая его. У Килана была распорота рубаха, под ней кровоточила глубокая царапина.       Но в остальном всё было в порядке.       Выругавшись вполголоса, он усадил Цит на землю подле себя и предупредил:       — Будет больно.       Она кивнула, но когда Килан обломил древко и потянул, не удержалась от полукрика-полустона. Больно — мягко сказано. Пока она наскоро заматывала раны прямо поверх рубахи, он достал две склянки с зельями, по одной на каждого. Его рана стала затягиваться ещё до возвращения сэра Реймонда из леса.       — И что бы вы думали? У них там траншеи с целым складом. И я даже знал владельцев некоторого оружия, — мрачно сообщил рыцарь. На поясе у него висело два незнакомых кинжала в потёртых ножнах. — Сильно ранены?       Килан открыл было рот, но Цит незаметно схватила его за локоть.       — Нет. Ничего страшного, подождёт.       Сэр Реймонд испытующе посмотрел на неё, но не стал настаивать.       Сидя на примятой траве, не имея возможности даже лопату держать, она оказалась поглощена собственной болью. Не на что было отвлечься, и раны то и дело напоминали о себе, мучительно пульсируя. Если бы не зелье, она и вовсе истекла бы кровью, но даже так рукав безнадёжно пропитался и начал прилипать к коже. Ощущение почему-то было такое, будто кто-то пытается натянуть на неё чужую свежую сырую шкуру. Драконью, например. От этой мысли Цит чуть не рассмеялась в голос, но вовремя заткнула себя и сдавленно хихикала в плечо.       В итоге время на неё нашлось намного позже, на привале незадолго до заката. Сэр Реймонд, всё это время бросавший косые взгляды, наконец вздохнул и строго сказал:       — Честность не относится к твоим добродетелям, да?       Цит, к этому времени уже начавшая терять связь с реальностью от постоянной назойливой боли, непонимающе склонила голову набок. Смысл слов доходил до неё медленно, как через тюк сырого сена. Чего от неё хотели? Почему она нечестна? Что случи…       О, вот оно что. Точно. Рука же болталась плетью, а на серой рубахе кровь видна неплохо.       — Доверие предполагает и принятие помощи, Цитаэр. И имей в виду: мне Килан врать не станет. Раны надо обработать. Только есть “но”, – он убедился, что его слушают достаточно внимательно. – Через рубаху не получится.       Она моргнула, опустила глаза на свои неумелые повязки и съёжилась. Мысль была абсолютно понятной и логичной, только вот совершенно не нравилась.       — Ну либо отрезать рукав до плеча.       Нет. Рубашек было всего две, а нижних теперь и того, в общем-то, меньше. Но неужели нет другого выхода? Само оно, что ли, не заживёт? То, что кровь до сих пор не остановилась до конца, подсказывало, что нет. И всё же, она обняла себя здоровой рукой и сцепила зубы. Сэр Реймонд ничего не говорил. Он наверняка спокойно примет даже категоричный отказ, что ему. Но он ведь предлагал помощь, реальную помощь с серьёзной проблемой. Откровенно говоря, это было единственным решением.       Цит выдохнула.       — Ладно.       Килан тактично исчез где-то в лесу, а сэр Реймонд отвернулся, пока она пыталась стащить одежду. Рука двигалась с трудом, засохшая кровь намертво прилепила нижнюю рубаху к коже. Отдирая её, Цит тихонько взвыла. Затрещала рвущаяся ткань. Даже на льняных обмотках на груди расползлось красное пятно. А ещё оказалось, что из-за зелья, чуть подзатянувшего рану, в неё врос и кусок рубахи. Его пришлось вытаскивать с помощью ножа, и девушке мучительно хотелось вернуться в прошлое и тихонечко умереть где-нибудь на гальдском болоте, пока она закусывала кожаный ремень перевязи в попытках не закричать и не потерять сознание. А дальше дело пошло полегче. Уже другое зелье удивительно приятно и мягко согрело плоть и наконец-то остановило кровь, хотя рана так и не закрылась до конца. Но белая повязка поверх неё и не пропиталась сразу же кровью – уже хороший признак.       Нижняя рубаха у нее осталась только горисадская, с обережными узорами по горловине и рукавам. Её было жаль, да и шитьё торчало из-под великоватой кэлльской одежды, но выхода не было. Пришлось надевать что было.       — Спасибо, – тихо вздохнула Цит.       Сэр Реймонд только кивнул.       Ей действительно стало лучше и собственное упрямство виделось теперь той ещё глупостью. Где-то на краю сознания крошечная Исхиль ещё возмущалась распущенностью, бессовестностью и пренебрежением честью, но Цит постаралась этот голосок заткнуть. Не то время. Не то место. Вернувшийся из леса Килан притащил охапку рыжих грибов и, высыпав их в котелок, потрепал Цитаэр по макушке. Она зажмурилась и дурашливо отмахнулась здоровой рукой.       — Что это за грибы?       — Лисички. Хотя мой родной кариваальский считает, что они зовутся лисьими пеньками, – он хмыкнул и перевернул один гриб шляпкой вниз. На пень похоже всё ещё не стало, но кариваальцам, наверное, лучше знать. – Как рука?       — Намного лучше. И тебе спасибо, что сдал меня.       — Обращайся.       Килан хлопнул её по правому плечу, и Цит усмехнулась.       Лисьи грибы оказались на удивление вкусными, особенно после полугода крупы, хлеба, да иногда мяса.       Позже, пока Цит штопала выстиранные и ещё не высохшие до конца рубашки, привалившись к Килану, сэр Реймонд рассказывал истории из своей юности, иногда перемежая с подходящими легендами.       Было тепло и как-то лениво. То ли действовали зелья, то ли сказывалась усталость после безумного дня, то ли виной всему летнее тепло, но она чувствовала себя скорее как дома у горячей печи, а не как в диком лесу в ожидании войны. Даже глаза слипались.       Несчастная рубаха вблизи выглядела почти как витражи в храмовых окнах: вся будто собранная из маленьких кусочков. Только страшненькая, зеленовато-серая. Украсить бы её хотя бы какой-нибудь вышивкой. Интересно, получится ли достать цветных ниток в ставке? С тоской Цит подумала о любимой вышитой горисадской одежде, лежащей на дне сумки, но даже узор на нижней рубахе, и впрямь видный, уже был опасен. Не хватало только, чтобы кто-нибудь узнал, откуда она.       Увы, пока есть только то, что есть. И ещё спасибо, что Килан не сильно выше неё, хотя и шире в плечах. Иначе пришлось бы ещё и перешивать всё. А так ещё ничего. Ничего.       Ветер нёс из леса запах хвои, ранних грибов и каких-то цветов. Чуть впереди торчали над деревьями острые горные вершины, ещё укрытые снегом, золотистым под вечерним солнцем. От костра тянуло еловым дымом и горячим вином, как в какой-нибудь харчевне. Боль наконец-то совсем угомонилась, если не дёргать рукой. А впереди ждал страшный брат Маха, незнакомцы, бесконечные битвы и неизвестность. Хотелось, чтобы дорога не заканчивалась чуть подольше. Пусть приходится спать в лесу и радоваться, есть пустую кашу (она и дома-то обычно была такой) и бесконечно идти. Зато идти только с Киланом и сэром Реймондом. Это, подумалось ей, дорогого стоит. Сэр Реймонд как раз рассказывал о том, как вместе в отцом Килана служил в страже анодальского замка, и Цит вдруг осенило.       — Погодите. Килан, твой отец… твои родители сейчас там, в Анодале?       Он помрачнел и покачал головой.       — Должны были уехать, как только повелителя первый раз похитили. Мы писали им несколько писем. Надеюсь, они послушали. Или до них хотя бы не добрались. Не знаю. Нет смысла гадать, узнаем, когда освободим город.       Она содрогнулась. То ли от этой новости, то ли от того, каким спокойным оказался ответ.       Рыцарь же пожал плечами: они ничего не могут сделать сейчас.       Цит подумала о своей семье. Будь у неё малейшая возможность, она бы вернулась искать их. Хотя бы чтобы убедиться, что они в порядке. Или похоронить достойно. Хотя голос надежды настойчиво убеждал, что хоть кто-то должен был выжить и добраться до цели. Но здравый смысл, приобретённый за время путешествия, был настроен куда менее радостно. Что хуже всего, он-то как раз, скорее всего и прав. Она сжала в кулаке рубаху, ещё зияющую прорехами. Сначала надо разобраться с проклятыми иллатами, а потом, как только отгремит победа, она отправится на север и на запад. Однажды хоть где-нибудь хоть что-нибудь да узнает.       Ночь была мертвенно тиха, едва слышно было лишь журчание ручья неподалёку.       А утро встретило кроваво-красным восходом над горной седловиной впереди. Длинные чёрные тени ложились поверх тумана, выползающего из низин, и даже в полном безветрии было зябко. Кариваальское лето здесь сильно уступало горному холоду. Снег на далёких вершинах словно обагрился кровью. Тревожной дороге — тревожное небо.       Цит поёжилась и на всякий случай проверила на поясе нож и меч. Ни тем, ни другим она пользоваться ещё не могла, но само прикосновение к стали успокаивало. Рука при движении дёргала и болела немилосердно. Сколько, интересно, потребуется времени, чтобы она зажила? Успеет ли до прибытия в ставку? А если нет, то не будет ли разгневан брат Маха? Килан потрепал её по макушке и ободряюще улыбнулся. Ответная улыбка вышла неловкой и неискренней.       Дорога шла круто в гору и становилась всё более каменистой. Кое-где острые куски скал торчали так сильно, что приходилось их обходить. Лошади недовольно ржали, тащились медленно и неровно, как на них ни кричи. Всем пришлось спешиться. К полудню первые отроги выросли по бокам, осыпаясь мелкой крошкой и загораживая свет. Казалось, будто дорога на самом деле была раньше руслом какой-то реки. А может, и не раньше. В Горисаде некоторые русла, пробитые в скалах, летом, сразу после схода снега, высыхали. Может, и здесь в начале весны бушует поток.       Впереди блеснул ослепительно-яркий луч: скалы расступились, справа в углублении блестело озерцо. Обмелевшее и не связанное ни с одной рекой, на обнажившихся берегах уже вовсю зеленела молодая трава и цвели жёлтые кэлльские одуванчики. Следующая вспышка, сверкнувшая сразу за поворотом, уже не была солнцем. С ближайшей скалы с гудением нёсся огненный поток. Цит опешила, не сразу сообразив, куда деться, и её схватил Килан, валя на землю и прижимая к себе. Чуть в стороне громыхнуло, обдав волнами жара. С трудом поднявшись, от удара травмированная рука повисла бесполезной плетью, она огляделась.       Сразу два небольших отряда в бурых плащах стремительно спускались к ним. О, Бездна.       Килан пытался помочь, честно пытался, но проклятущие иллатские выродки сходу определили самого слабого и без труда оттеснили Цит в сторону. Она выхватила меч, но движения ожидаемо получались скованными. Не было ни шанса против троих, окруживших её. Что хуже, сбежать тоже не вышло: спина упёрлась в камень. Бездна, это конец. Когда один из воинов занёс руку, наполненную магическим светом, Цит сжалась, ожидая смерть.       И тьма накрыла её мгновенно.       И в этой тьме Цитаэр кажется, будто она — Исхиль.       Исхиль идёт по прозрачному льду в устье речной губы. Вот лёд вдруг уже присыпан снегом, и мир белый внизу, белый наверху, где нависает тяжёлое низкое небо, и чёрный по краям: острые линии скал, низкие кривые деревья, чёрная вода большого моря далеко-далеко впереди.       Исхиль идёт босиком по белому снегу. Исподняя рубаха с красным-красным шитьём полощется на ветру и хлещет по лодыжкам, височные кольца стучат друг о друга как тревожные колокола на вышках. Где-то далеко кричат чайки, но их едва слышно: всё заглушает ветер и перестук колец.       Дзынь-дзынь, куда ты идёшь?       Дзынь-дзынь, возвращайся домой.       Дзынь-дзынь, впереди только смерть.       Исхиль идёт и идёт, не зная куда, пока не слышит новый звук. С таким звуком трещит и ломается лёд над чёрной бездной.       Но вода в полынье не чёрная, а глубокого синего цвета, как ночное небо незадолго до зари, как блестящие лазоревые яхонты в косах у княгини.       Синяя трещина расползается, расползается вдаль и вширь, и Исхиль не бежит от неё. Исхиль падает в воду, мир затихает и съёживается до пятна дневного света далеко наверху. Синяя вода затягивает всё глубже, обжигая холодом. В груди горит, всё сильнее и сильнее, пока боль не становится совсем невыносимой. Исхиль отчаянно вдыхает солоноватую горькую воду, закрывает глаза...       И вместо неё против всяких ожиданий мучительно просыпается Цитаэр.       Проснулась она, видимо, оттого, что её сбросили словно мешок со спины лошади, связанную и безоружную. Вокруг расстилались незнакомые горные луга с редкими деревьями, снежные вершины едва виднелись слева. Иллатский отряд из пяти человек располагался на стоянку.       Разглядеть людей как следует не получалось, но тут сверху выросла фигура в капюшоне. По браслету из змеиной кожи на запястье Цит смутно угадала того, кто вырубил её там, на поле боя. Нет. Не “того”. Ту.       Сбросив капюшон над ней нависала женщина.       Цит усердно боролась с подступающей дурнотой. Она будто смотрелась в странное, неправильное зеркало.       Иллатская женщина была одновременно до ужаса похожа на неё — и не похожа. Такая же светлая, золотистая, коса, но толстая, гладкая, длинная и тугая, не в пример её собственному пуху, нелепо топорщащемуся в разные стороны. Округлое лицо, но правильное, изящное, без тяжёлых, почти мужских, грубоватых черт. Светлые глаза, но похожие не на выцветшее белёсое летнее небо, а на спокойное море солнечным днём. Женщина была по-настоящему красива. И, это стало видно, когда она чуть отошла, не только лицом, но и фигурой.       Цит поймала себя на том, что откровенно разглядывает человека, пленившего её, и отвела взгляд.       — Ну что за прелесть. Тяжело быть дурнушкой, да? Ну ничего, у тебя ещё будет время полюбоваться перед смертью, – а вот голос был резким и хриплым.       — А не пойти ли тебе волку под хвост, псина шершавая? – Цитаэр не сдержалась. Насмешки от иллатки действовали на нервы больше, чем верёвки на запястьях. Женщина вдруг прищурилась и кончиком кинжала заставила её приподнять повыше голову. Кожа на горле болезненно натянулась, острие кольнуло под подбородком. Кэлльская рубаха сползла почти до плеча.       — Интере-есно. Знаешь, что, дурнушка, раз тебе всё равно скоро умирать, можешь звать меня госпожа Ларна. Нравится мне, как ты говоришь.       Цит нахмурилась. В этом было неправильно вообще всё. От тона до самого предложения. А ещё сама речь. Ларна разговаривала неуловимо знакомо. Не иначе, гальдка. Хотя имя какое-то странное.       — Это честь, что ли?       Ларна похлопала её клинком по щеке.       — Для тебя – да.       А потом исчезла из поля зрения.       Цит оставалось только смотреть на облака, пробегающие в небе, и кусочек древесной кроны, шелестящей под ветром. Руки быстро онемели, тело затекло. Попытки пошевелиться раз за разом оказывались безуспешными, и понемногу стала нарастать паника.       Из-за границ видимости слышались раскаты хохота. Наверняка смеялись над ней. Но наконец девушке удалось перевернуться. Правда, теперь она лежала лицом в густой траве, зато снова чувствовала руки. И на этом всё. Больше ничего сделать не получалось. Ни отползти, ни подняться — оказалось, что из такого положения всё это ещё сложнее сделать, чем из предыдущего. К вечеру стало ещё и клонить в сон. Но стоило прикрыть глаза и ненадолго задремать, как кто-то грубо схватил её , привалил к дереву и схватил за лицо. Ларна. Угрожающе ухмылялась, покачивая пузырьком с какой-то жижей.       — Нет-нет-нет. Сон – это дар, ты его не заслужила.       Цит пыталась отбрыкиваться, но безуспешно. Ларна насильно влила ей в горло загадочное зелье. На удивление совершенно не противное, травяное и сладкое. Цит закашлялась, с трудом удерживаясь в сидячем положении. Сон как рукой сняло.       — Ну вот. Теперь у тебя вся ночь, чтобы помолиться или поплакать. Что ты обычно перед смертью делаешь. Может быть завтра ты даже увидишь своих друзей.       В дозор выставили всего одного. Ларна, кажется, была на редкость самоуверенна. Цит косилась на него, тёмным силуэтом торчащего на фоне костра. Рядом с ним валялись её вещи и лук Килана, который несла она, потому что хотела поохотиться.       Летняя ночь даже в горах коротка, а ей нужно было выбраться отсюда до утра. Из обрывков разговоров удалось выцепить, что ярмарка щедрости, в смысле, возможность пожить ещё какое-то время, это всего лишь отсрочка. Впереди ждал иллатский форт, а в форте – некий ритуал, для которого нужно больше жертв. Цит быть одной из этих жертв совершенно не хотелось. Камень, упиравшийся ей в спину, рассадил кожу до крови, и это навело на одну чудесную мысль. Осталось только воплотить её в жизнь, но пока верёвка не поддавалась, а драгоценное время уходило. Хуже того, к полуночи дозорного сменила сама Ларна и она, вместо того, чтобы лениво греться у огня, пялилась на пленницу. Сначала издалека, но потом вдруг подскочила.       Мимо Цит просвител короткий нож, воткнувшись в землю. Сердце оборвалось, она замерла, не помня себя от ужаса. Но Ларна спокойно прошла туда, где он упал, и достала из травы мёртвую змею с распоротым лезвием горлом.       — Ну разве не прелесть?       Она присела на корточки перед Цитаэр и помахала безвольной змеиной тушкой.       — Это ты так друзей собираешь?       Иллатка рассмеялась и закатала рукава. Под ними болталось не меньше шести змеиных браслетов, прикрывающих несколько уродливых старых ожогов.       — Скорее врагов. Ненавижу змей, да и ты, смотрю, тоже. А зна-аешь. Если мы вдруг немножечко опоздаем, и ритуал проведут без тебя, я возьму тебя себе. Мне вот, например, всегда интересно, что случится с человеком в змеиной яме. Обычно одно и то же, но вдруг нам повезёт, и в этот раз будет что-нибудь интересненькое, м? О, или знаю: ты же у нас хорошая кэлльская девочка, правда, веришь в этих своих дурацких богов? Как насчёт отдать тебя на милость твоему Аликари? Не сжечь, конечно, сжечь это скучно. Скажем… медленно зажарить. Звучит неплохо, а?       — Ненормальная ты сука, вот, как это звучит.       От звонкой оплеухи аж дёрнулась голова. Щёку, конечно, обожгло резкой болью. А Ларна, как ни в чём ни бывало, поднялась, отвесила напоследок железным носком сапога пинок под рёбра и удалилась. Цит испугало, впрочем, не это, а её способность видеть или слышать в темноте даже ползущую змею. Хотя и не похоже было, что она заметила попытки сбежать.       И верно: села себе спокойно лицом к огню, чем-то увлечённо занимаясь. Наверняка свежеванием, чем ещё. Тем временем верёвка ощутимо ослабла и наконец с еле слышимым треском разорвалась. Ларна тут же обернулась, Цит изо всех сил изобразила прежнее недовольство. И это, неожиданно, сработало. Осталось освободить ноги. На них узел был несложный, но страшно было даже потянуться к нему, когда в любое мгновение иллатка могла вновь оглянуться.       Ночь мучительно выцветала, небо подёрнулось предрассветной пеленой, и привычный густой туман вползал всё выше, затопив уже и вершину луга. Цит молилась всем богам, путаясь в молитвах, о хотя бы малейшей возможности сбежать. И тут свершилось почти невозможное. Или, учитывая все предыдущие события, наоборот ожидаемое, как посмотреть. Ларна, отложив дела и бросив взгляд на пленницу, устало разглядывающую понемногу бледнеющие звёзды, ушла в сторону леса.       Потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы убедиться, что это и впрямь произошло.       Узел ожидаемо легко поддался. Ноги после долгого сидения были будто сделаны из валяной шерсти, спину ломило, но ничего не имело значения. Вихрем добежав до костра она подхватила вещи, замерев, убеждаясь, что никто её не видит, и стремглав бросилась в обратную сторону, стремясь укрыться в тумане, затеряться в лесу.       Крик Ларны глухо донёсся до неё, когда она соскочила в мелкую ледяную речку, разбивающуюся на множество рукавов, и наобум бросилась по одному из них в густую чащу в лощине.