Падший Ангел Портовой Мафии

София встала, чувствуя тяжесть на душе, и направилась к своему рабочему столу. В её руке оказалось что-то старое — фотография, на которой она, её брат Фёдор и родители улыбались, стоя рядом друг с другом. Время неумолимо унесло эти моменты, и она с трудом глядела на них. Улыбки на снимке были искренними, но сейчас они казались такими чуждыми, такими далёкими. Не понимая, что делает, она схватила фотографию двумя руками. Взгляд на неё стал холодным, её сердце сжалось. Она видела своего брата, его лицо, его глаза, и слышала, как в её голове звучит его холодный голос. «Ты всё равно станешь такой же», — вспомнила она его слова, и ярость, вдруг вспыхнувшая в её груди, не дала ей выдержать момент. С усилием она отпустила фотографию, и та полетела в сторону стены. Раздался резкий звук — стекло треснуло, когда стекло фотографии разбилось на мелкие кусочки. София стояла, сжав кулаки, её дыхание стало прерывистым. Она не ожидала, что это действие так сильно затронет её. Но вот, увидев обломки, что когда-то было её воспоминанием о семье, она ощутила пустоту, в которой не было места ни боли, ни радости. Слёзы, которые она так долго сдерживала, начали медленно стекать по её щекам. В них не было ни стыда, ни покаяния. Только горечь, которую она не могла проглотить. В этот момент всё, что она пыталась скрыть, вырвалось наружу. Её глаза закрылись, и, опустив голову, она не смогла больше держать себя в руках. Её мир, который когда-то был полон людей, теперь рушился, и она не могла остановить этот процесс. Все эти маски, все эти отношения — они не имели смысла. Она была одна, и в этом одиночестве не было утешения. София стояла, обрушив на себя все эмоции, которые пыталась подавить так долго. Она смотрела на обломки фотографии, осознавая, что это была не просто утрата воспоминаний. Это была утрата части её самой — части, которую она так отчаянно пыталась сохранить. Грудь сжалась от тяжести, и на глаза снова набежали слёзы. Её мир стал темнее, и сейчас она не могла избавиться от чувства, что даже её собственное «я» стало для неё чуждым. Она больше не могла контролировать свою боль, не могла отгородиться от всего. София стояла среди осколков фотографии, их отражения, как яркие вспышки, пронзали её душу. Каждый кусочек, разбившийся на полу, казался ей как часть жизни, которую она больше не могла вернуть. Это было не просто воспоминание. Это была её семья, её прошлое, то, что осталось с ней в те моменты, когда все, что ей было дорого, стало утратой. Она присела на пол, руки бессильно опустились вдоль тела, и она почувствовала, как её грудь сжимает невозможная тяжесть. Слёзы текли, невидимые, как водопад, поглощавший её. Всё, что она скрывала за маской — боль, одиночество, потеря близких — наконец прорвалось. Она не пыталась остановиться, не пыталась подавить чувства, не могла. Мечтая о времени, когда всё было иначе, когда она была просто Софией, а не холодной женщиной, скрывающейся за маской. Её сердце сжималось с каждым моментом. Далеко, в мрачном уголке её сознания, она почувствовала, как смело и уверенно её брат стоял рядом, а она была с ним. Их братство было чем-то настоящим, искренним и непреложным. Он был её опорой, её единственным другом в этом жестоком мире, и теперь его не было. Её тело не могло справиться с гневом, обрушившимся на неё. Она стиснула кулаки, проклиная свою слабость. Она снова была та, кто теряет всё. Та, кто не может оставить за спиной всё, что её когда-то наполняло светом. Её взгляд упал на осколки фотографии. Это было как предательство, как напоминание о том, как она сама разрушила то, что когда-то было частью её сущности. Не было ни примирения, ни оправдания для себя. Только холод, разочарование и непонимание.

***

На следующий день София проснулась с тяжёлой головой и заплаканными глазами. Вчерашняя ночь оставила свой след: боль, которую она пыталась подавить, на время прорвалась наружу. Она чувствовала усталость, но не могла позволить себе отдыхать. Встав с кровати, она подошла к зеркалу. Маска, снова на своём месте. Тот же пустой взгляд, та же холодная улыбка. Всё, что она пережила, казалось частью её тени, которая будет следовать за ней всегда. Воспоминания о прошлом, о семье, брате, о безвозвратно ушедших днях — всё это стало частью её сущности, но она не могла позволить себе утонуть в этом. В столовой на завтрак она едва заметила других. Словно никто и не был рядом, словно всё было тем же пустым окружением, в которое она погружалась. В глазах коллег не было злости, но была настороженность. Все заметили её изменения, но никто не решался спросить, что с ней. София взяла чашку кофе, стараясь не смотреть в глаза ни одному из них. Но вот, в этот момент, в столовую вошел Дазай. Он взглянул на неё с лёгкой улыбкой, но она уже не могла скрыть, что его внимание тревожило её. Он сел напротив, не пытаясь сразу заговорить. Несколько минут тишины тянулись между ними, как если бы он ждал, чтобы она начала. София сделала глоток кофе, но на этот раз вкус был для неё каким-то чуждым, не тем, к которому она привыкла. Она отставила чашку. — Что, Дазай? — спросила она, её голос был настолько холодным, что, казалось, в нём не осталось ни капли эмоций. Он тихо посмотрел на неё. — Ты не должна быть одна в этом. Не стоит скрываться за маской, Сон-тян. София на мгновение задержала взгляд на его лице. Он не говорил об этом открыто, но она почувствовала, что он всё понял. Вопросы, на которые она не могла ответить себе, теперь становились общими, стоящими в воздухе. — Ты тоже носишь свою маску, — тихо произнесла она, её слова эхом отозвались в голове. Он не ответил, но это было не важно. Она уже знала, что он, как и она, научился скрывать свои чувства. Но он был прав. Маска была тяжёлой. Она была просто привычкой, способом защититься. Но в этот момент она почувствовала, как её сердце сжалось. София почувствовала, как тяжесть внутри её груди усилилась. Слова Дазая, как иголки, проникли глубже, чем она могла бы ожидать. Она была не готова открыться. Она научилась держать боль в себе, пряча её за внешним холодом, но теперь, в этом тихом, почти зловещем молчании, маска стала уязвимой. София попыталась вернуть свою привычную стойкость, но взгляд Дазая не отпускал её. — Почему ты продолжаешь так говорить? — спросила она, стараясь вернуть свою хладнокровность. Она ненавидела, что его слова могли проникнуть так глубоко. — Потому что я знаю, как это, когда маска становится твоим единственным другом. — Он сделал паузу, понимая, что она не готова к откровенному разговору. Но это был шанс, который он не мог упустить. — Ты не обязана быть сильной постоянно, Сон-тян. Она почувствовала, как что-то внутри неё дрогнуло. Боль, которая терзала её с тех пор, как она потеряла близнецов, была такой плотной и острой, что София боялась, что она потеряет себя, если снова начнёт её чувствовать. Но сейчас, с каждым словом Дазая, маска становилась менее прочной. София резко встала, сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь, которая начала охватывать её руки. — Ты ничего не понимаешь, — её голос был почти нечеловечным, холодным. Но внутри её зловещего молчания, за каждым словом, стояла отчаянная тоска. Она сделала шаг назад, пытаясь уйти, но её ноги, словно отяжелели, и она остановилась, не в силах двинуться дальше. Дазай не пытался её остановить, он просто смотрел, и в его взгляде был не осуждение, а понимание. Он знал, что она не будет готова говорить, но он и не требовал этого. Он был рядом, чтобы дать ей возможность сделать шаг, если она решит, что готова. Но София не могла. Тот тяжёлый, невидимый барьер, который она воздвигла вокруг себя, не позволял ей быть уязвимой, даже перед Дазаем. И всё же, несмотря на её сопротивление, она знала: рано или поздно, эта маска не выдержит. Это было лишь вопросом времени. София замерла, её дыхание стало прерывистым, а в груди будто что-то сжалось. Она посмотрела на Дазая, но в её глазах не было того холодного спокойствия, которое она так тщательно поддерживала. Маска начала трескаться, и с каждым его словом она чувствовала, как всё, что она скрывала, начинает просачиваться наружу. Она резко повернулась, но не могла уйти. — Я не могу позволить себе быть слабой, Дазай, — прошептала она, её голос звучал хрипло. — Я не могу позволить себе снова… потерять всё. Тишина между ними тяжело повисла. Дазай не ответил сразу, его взгляд был серьёзным, но в нём ощущалась мягкость, которая редко проявлялась. Он сделал шаг вперёд, но не приблизился слишком близко. Он знал, как важно дать Софии пространство, но также понимал, что если она будет продолжать прятать свои чувства, это приведёт к ещё большей боли. — Ты не должна быть сильной всё время, — произнёс он наконец, его слова были тихими, но решительными. — Иногда важно позволить себе быть слабой. Это не делает тебя уязвимой, Сон-тян. Это делает тебя живой. София стиснула кулаки, чувствуя, как её внутреннее напряжение усиливается. Каждый раз, когда она начинала терять контроль, она ощущала себя в ловушке, словно её прежняя жизнь, где было место боли и слабости, становилась слишком далёкой. Быть сильной — это единственный способ выжить. Но Дазай был прав. Иногда даже самый сильный человек нуждается в том, чтобы позволить себе быть уязвимым. Она не могла понять, что же именно её удерживало. Почему она не могла просто расплакаться, почему её слёзы казались такими тяжёлыми, как камни? Всё внутри неё было наполнено мучительной пустотой, а одновременно жаром злости, который она не могла вылить наружу. — Я не могу… — сказала она, голос прерывался, и она отступила. — Мне больно, но я не могу позволить себе слабость. Не могу. Дазай молча наблюдал за ней. В его глазах было сожаление, но он не настаивал. Он знал, что если София не готова принять помощь, то ничего нельзя будет изменить. Он просто стоял рядом, предоставив ей возможность сделать шаг к себе, когда она будет готова. София снова повернулась к окну, её взгляд был сосредоточен, но теперь он был полон неуверенности. Она не знала, как жить дальше, как существовать в мире, который потерял столько людей, и как вообще продолжать работать в этой мафии, где смерть и предательство — привычные спутники. Дазай вздохнул, покачав головой, но не произнес ни слова. Он знал, что София ещё долго будет держаться в своём молчании. Всё, что он мог сделать, — это быть рядом. София долго смотрела в окно, словно стараясь найти в тёмном небе ответы на вопросы, которые не могла задать даже себе. Она хотела верить, что всё ещё может быть иначе, что где-то там, за этой бесконечной стеной боли, был свет. Но этот свет казался ей столь же недосягаемым, как звёзды, мерцающие вдалеке. — Знаешь, — тихо сказал Дазай, нарушая тишину, — мне кажется, иногда нужно не ломать свою боль, а позволить ей быть. Только тогда мы можем понять, что она на самом деле значит. София не сразу повернулась к нему. Её взгляд оставался прикованным к окну, но слова Дазая эхом звучали у неё в голове. Она не знала, как реагировать. Ей хотелось оттолкнуть его, прогнать, уйти, но что-то удерживало её на месте. — Ты слишком много говоришь, — произнесла она, её голос был холодным, но не таким твёрдым, как раньше. — Возможно, — согласился он с лёгкой улыбкой. — Но мне кажется, что ты хочешь услышать хотя бы часть того, что я говорю. София хотела возразить, но не смогла. Он был прав. Она устала быть сильной, устала носить эту маску. Но избавиться от неё означало признать, что она не та, кем себя видит. А это было страшнее, чем оставаться в прежнем состоянии. Она опустилась обратно на стул, закрыв лицо руками. Её плечи дрожали, и несколько минут она молчала. — Ты думаешь, это так легко? — наконец прошептала она. — Просто позволить себе чувствовать, позволить кому-то… увидеть это? — Нет, это не легко, — сказал Дазай, его голос был мягким. — Но разве тебе не кажется, что тяжесть, которую ты несёшь одна, слишком велика? Она замерла, его слова снова проникли глубже, чем она могла бы ожидать. Тяжесть была невыносима. Но она всё равно боялась. — Ты ведь тоже ничего не говоришь о себе, — бросила она, поднимая на него взгляд. — Почему ты думаешь, что имеешь право учить меня? Дазай на секунду замолчал. Его улыбка исчезла, уступив место серьёзности, которой София не ожидала увидеть. — Потому что я знаю, что это такое — прятаться. Знаю, как это, бояться открыть свои раны, потому что думаешь, что никто не сможет их понять. И я знаю, каково это, когда уже слишком поздно. Эти слова прозвучали тихо, но они как удар раскололи стену, которую София так долго строила. Она молча смотрела на него, ощущая, как в её душе борются боль и надежда. — И что, по-твоему, я должна сделать? — спросила она наконец, её голос был почти сломан. — Просто начни с того, чтобы позволить себе быть. Эти слова повисли в воздухе, словно вызов, брошенный не только ей, но и всему миру. София опустила глаза, чувствуя, как внутри неё что-то начинает меняться. Может, он прав. Может, это и правда начало.