Трафарет

Говорят мне, что мысли не смогут сберечь то, что дорого,

То, что я бы хотел, получу лишь в конце...

The Moody Blues - Nights in White Satin

Что бы не было прошлой ночью, утро приносит с собой какое-то безмерное облегчение. Изуми открывает глаза ни от боли, ни от кошмаров, а от запаха еды. До момента полного пробуждения она почти чувствует себя счастливой. Будто не было последних месяцев, будто не было Старателя на пороге ее кабинета, не было разговора о Даби. Была только она и… жизнь. Боль иголками скользит по левой руке, заставляя распахнуть глаза. Изуми почти воет от этого, но вовремя сжимает зубами подушку. Сначала она видит белую наволочку, а затем только, смирившись с участью и прекращением обезбола, разглядывает комнатку. Ничего не изменилось с ее последнего пробуждения. Только пить страшно хотелось вновь и Кодзи, устало выдыхая сквозь плотно сжатые зубы, пытается приподняться. — Плохая идея, — звенит голос Даби, который открывает дверь бедром, держа в руках поднос. Изуми внимательно наблюдает за ним. Тот ставит еду на тумбочку рядом, окидывая пациента опытным взглядом. Пытается понять фронт работы. — Тебе надо поесть. — Не хочу, — отворачивает лицо от злодея Кодзи, тяжело вздыхая. — Тебе нужны силы на восстановления. — Не надо со мной нянчиться, твоей вины тут нет. Даби замирает напротив. Изуми чувствует его взгляд на своем лице, но поворачиваться не спешит. Не хочет видеть ни жалость, ни равнодушия. Видеть она вообще сейчас хочет только сны, и желательно не кошмары. Те начинают здорово досаждать ей. — Я и не считаю себя виноватым, Иззи, — звучит ровным голосом, отчего Изуми натурально кривится. — Но тебе надо поесть. — Я же сказала… — Упрямится? — звучит еще один голос, и Изуми закрывает устало глаза. Если она притворится мертвой, от нее отстанут? — Дед, не до тебя сейчас, — выдыхает Даби, но его никто и не слушает. — Дай я сам поговорю с твоей зазнобой, — фыркает дядюшка Бо, беспардонно усаживаясь на край кровати. Даби послушно уходит, удивляя этим Изуми. Она все-таки глаза открывает и сталкивается взглядами с Бандо-старшим. Те горят смешинками и странным пониманием. — Я тут кашу тебе приготовил, уж не обижай старика. — Вы не старик, — усмехается краешком губ Изуми, — но пытаетесь казаться более беспомощным, чем есть. Бандо посмеивается в усы, берет в руки дымящуюся чашку. Варево, конечно, так себе, но зато он туда покромсал свежие фрукты. — А разве вы, психотерапевты, не соблюдаете профессиональный этикет? — О чем вы? — Вот увидишь ты чужую психологическую травму, пойдешь ее всем рассказывать? Нет, — сам себе сразу отвечает на вопрос дядюшка Бо. — Вот и начинать не надо, красивая. А то я смотрю, ручки ты сложила и восстанавливаться не собираешься. А впереди нам еще так много предстоит сделать. Изуми хмурится. Последние слова старика странно напрягают ее. Что-то скребется в подсознании, но Кодзи отмахивается от интуиции. Закрывает снова глаза и игнорирует. — Ты знаешь, какая у меня причуда? Конечно, нет. Психотерапевт лишь едва заметно качает головой, стараясь всеми силами провалиться обратно в сон. — А я знаю твою, — усмехается старик, протягивая Изуми стакан с дымящимся чаем. Кодзи открывает один глаз. Правая рука вроде слушается и, кое-как приведя себя в вертикальное положение, она берет напиток. Горячий черный чай с нотками цитруса, дорогой и приятный, разрывается на языке новыми вкусами. — Обычно, телепаты очень ранимые и мнимые люди, — со знанием дела начинает Бандо, ловко подставляя и чашку с кашей. — С ними тяжело найти общий язык, они ведь сразу в голову лезут. Неприятно, знаешь ли. — Я не телепат, — морщится от вкуса Изуми, послушно проглатывая первую ложку. — Да, эмпат, если правильнее, сути не меняет, ты лезешь в голову. И, знаешь, я тут понял, что таким как ты тяжелее всего понять самих себя. Чувствуя других, пропуская через призму своего восприятия жизни, вы упускаете собственные эмоции. Не можете уже понять, где заканчивается ваше «плохо» и начинается чужое «хорошо». — Я пошла в такую профессию, чтобы отделять чужие мысли от своих, — кривит уголком губ Кодзи. — Я могу понять. — Правда? Поэтому тебе кажется, что за смерть двух ублюдков, которые убили твоего друга, ты должна страдать? Изуми смотрит на чашку. Каша овсяная, пахнет пряно медом, да и дед, откровенно говоря, не досолил. Она выковыривает оттуда кусок персика, тщательно прожевывает. — Это не вы со мной прошлой ночью сидели. — Нет, не я, — кивает согласно Бандо, складывая руки на груди, — но я достаточно насмотрелся в жизни на таких, как ты. Эмпатов, телепатов, людей с сильными причудами залезать в чужой мозг. И, по статистике, они не самые счастливые люди. — Я не понимаю, — выдыхает устало Кодзи, прямо глядя на Бандо. — Вы так подбадриваете? Что же, это ни к чему. Я сама ввязалась во все, что со мной происходит. — Сама виновата? — Да, черт возьми, — вспышка злости ярко скользит по шее и груди, боль в левой руке отходит на второй план. — Я сама убила тех людей, сама пошла за Даби, хотя могла уйти от него. Сама зашла в его камеру. И теперь я тут: обожженная, раненая и убившая нескольких человек. Сожалению ли я об этом? Да, черт возьми. Я не такой жизни хотела, не хотела знаться со злодеями и применять причуду, которую ненавижу, которая сделала из меня злодея. Бандо молча выслушивает ее. Молча и удивительно громко. Изуми тяжело дышит, чашка с кашей валяется на полу, растекаясь неприглядной лужей у ног старика. Изуми бьет то жар, то холод, а затем приходит осознание. Яркое и очень неприятное. — Ты ставишь себя наравне с Шигараки и ВЗО? Такой ты злодей? — вкрадчиво спрашивает Бандо, поднимая с пола ложку. — Я не хотела быть злодеем. И жертвой тоже, — почти шепот. Изуми сжимает правую руку в кулак, глядя на левую. Пальцы чуть шевелятся, принося собой взрыв боли, но и облегчения. — Ты уже и жертва, и злодей, Изуми, — спокойный голос старика заставляет Кодзи выпрямится. — Прошлое назад не вернуть. Кривая усмешка ложится на лицо Бандо. Будто он рассказал очень неуместную и глупую шутку. — Да, не вернуть, — тихо выдыхает пациент, устало приваливаясь к подушке. — Я поняла, надо жить дальше. — Э, нет, красивая, — усмехается старик. — Ничего ты не поняла. Цель. Вот что тебе нужно. Цель, из-за которой ты станешь собой. Не жертвой или злодеем, может, даже не героем, но собой. Изуми недоверчиво глядит на старика. Он поднимается ловко, идет за шваброй и пока убирает за эмоциональным всплеском своей пациентки, Изуми потихоньку понимает. Вот что делает этот мужчина. Вот что он сделал с Даби. Дал цель. А дальше уже твой личный выбор: добро или зло, черное или белое, герой ты или злодей. Или ты нейтральная сторона, дающая другим ориентиры в жизни. Изуми дожидается, когда старик закончит, и после неловко спрашивает, что ей делать дальше. В социум будто бы и дорога закрыта, теперь она подельник злодея, убийца и заблудшая душа. Будто бы все планы на будущее, которые выстраивались в тихой квартирке Бада, рухнули слишком быстро и плавно, как карточный домик. — Цель — это сугубо личный выбор, красивая, — ворчит старик и Кодзи краем глаза замечает, как тот удрученно качает головой. — Я бы порекомендовал посмотреть на ближнего своего. Изуми долго, до вечера крутит этот диалог в голове. Даби заходил к ней в обед, принес еду и ушел. Слабость после долгого лежания, в конце концов, проходит и Кодзи с закатом, кое-как, но пытается встать. Сидеть ей еще тяжело, но не так, как вчера. Она натягивает простынь почти до шеи, ставит правую ногу на холодный пол. К ней подключается и левая, правда встать так и не удается. В дверь без стука входит сначала Даби, затем неизвестная женщина. Изуми сразу понимает, каким-то внутренним чутьем, кто перед ней. Именно она вылечила Изуми. И слушала ее прошлой ночью. Высокая, плавная, с мягкой пышной грудью и тонкой талией, длинными золотистыми волосами и тяжелым, прибивающим на месте взглядом. — Рановато встаешь, — сначала говорит Даби, пока женщина впивается взглядом в обессиленную, но удивительно живучую Кодзи. — Устала лежать. — Еще придется, — подает голос девушка, скорее всего, они все тут плюс-минус ровесники. — Ляг обратно, я поставлю капельницу и… Женщина не договаривает. Под пристальным взглядом злодея открывает медицинский чемодан внушительных размеров. Капельницу Изуми сняли еще вчера, но вот новый день — новый укол. — У тебя причуда регенерации? — прямо спрашивает женщину Изуми, укладываясь обратно на подушки. — Не помнишь, как орала вчерашней ночью? — презрительно хмыкает женщина, но Даби называет лишь ее имя. Сакура. Изуми чуть хмурится. Про нее ли рассказывал Бад? Сакура тут же замолкает после своего имени, занимается лишь капельницей. Изуми кидает нерешительный взгляд на Даби, тот похож на каменное изваяние. Очень бледное и чересчур задумчивое. Сакура снимает колпачок с иглы, ловко протыкая кожу на руке Изуми. Та отворачивается, замирает на выдохе, пока игла входит глубже и ее фиксирует. — Мне нужно посмотреть поврежденную руку. — Ты можешь ее вылечить, — будто невзначай роняет Даби, прислоняясь к подоконнику слева от кровати. Сакура молчит красноречиво. Изуми наблюдает за ней внимательно, а когда Бандо натягивает перчатки, чуть улыбается. Сакура разбинтовывает руку и психотерапевт очень старается не подавать вида. Смотрит куда-то в угол комнаты, запах плотной мази и крови щекочут ноздри сразу, как падает к ногам первый лоскуток. В конце концов, остается немного, когда Кодзи внимательно смотрит на свои ожоги. Будет не просто шрам. Видимо, Сакура залечила мышцы и сухожилия, рука будет двигаться и даже, возможно, работать в прежнем режиме, но вот внешние данные оставляют желать лучшего. — Почти как у тебя, — мягко улыбается Изуми, стреляя взглядом в застывшего злодея. Пальцы Сакуры тоже замирают. Она смотрит на чужую руку, Изуми видит, как женщине хочется что-то сказать, сделать, причем немедленно. Тут и эмпатом быть не нужно. Достаточно банальной наблюдательности. — Будет выглядеть лучше, — вместо Даби отзывается Сакура, поднимая взгляд на Изуми. Яркая ненависть. Не такая, как от соперницы. Не такая, как у жены при виде любовницы. Ненависть, что выбрали не тебя. В таком положении Изуми еще не была и не очень хотела. — Спасибо, Сакура, — она почти кланяется лежа, пытаясь показать, что не враг ей. Врагом ее сделала сама Сакура. И неожиданно это случилось для всех троих в комнате. — Мне не нужна признательность убийц, — ровно и холодно выдает Сакура, грациозно выпрямляясь. Их трехсекундная переглядка очень не нравится Даби. Тот напрягается, понимает, что тишина затягивается и выпроваживает Сакуру из комнаты техничным «спасибо, дальше сами». Изуми дожидается, когда за ней закроется дверь и переводит весьма красноречивый взгляд на злодея. — Будто ты девственно чиста, — фыркает Даби, вытаскивая из кармана сигареты и зажигалку. Затем, секунду подумав, убирает обратно. — Ты никогда не рассказывал про то, где был после Гараки. Вот где оказывается. — Это было неважно. — Неважно? — Изуми улыбается понимающе. — Хорошо, пусть неважно, но это было. Тут мило. — Тут как угодно, но не мило. Кодзи замолкает, глядит, как по трубке в ее руку вливается какая-то дрянь. — Так, где находится это место? — хмурит брови Изуми, пока Даби пытается слиться с комнатой. — Под Джакку. Старик Бандо купил тут ранчо, вскоре организовалось небольшое поселение для… — Злодеев? — Неопределившихся, — устало поправляет Даби, упираясь руками в подоконник. Закат уже увял и на дворе гулял свободной кошкой вечер. Приятный, ароматный, наполненный теплом и приятным полумраком, в такие вечера не хотелось домой, в четыре стены. Хотелось свободы. — Он помог многим, не думай, что он злодей в привычном понимании. — Я знаю, — спокойно выдыхает Изуми, приподнимаясь на подушках. — Ты его уважаешь. Даби отчего-то кивает, чем сильно удивляет Изуми. Неужели настолько? Неужели когда-то старик Бандо смог хоть немного подменить отца? С Энджи они были противоположностями, это видно невооруженным глазом, но чтобы настолько? — Какая у него причуда? Кажется, будто это очень важно. Но Даби отчего-то закрывается и морщит нос. — Отдыхай, завтра договорим. И уходит. Кодзи лежит в темноте и тишине, гадая, что происходит. Если Даби не чувствует за собой вины, почему тогда даже посмотреть на нее не может. Изуми крутит эту мысль и так, и сяк, пока не вспоминает взгляд Сакуры. Выбрали не ее. Изуми резко распахивает глаза, понимая, что, видимо, уснула и на улице брызжет солнце рассвет. Спать не хотелось, капельницу с нее снова вытащили, а в доме, даже таком старом и скрипучем, было удивительно тихо. Полежав еще немного, психотерапевт принимает решение. Будет жалеть, знает, но не попробовать не может. Потому уже привычно осторожно спускает ноги на пол, встает. Пол кренится, но Кодзи упорно это не замечает. Боль простреливает спину, ноги, руки и голову. Выдыхает и делает шаг, иголки в ногах не проходят еще около минуты. Второй шаг дается легче и так, по стеночке, она добирается до выхода, не удосужившись взглянуть на себя в зеркало. Знает, что ничего хорошего там не увидит. Медленно, держась сначала за стены, затем за перила, она добирается до первого этажа. Домик выглядит свежо и уютно, видно, что его любят и ухаживают за ним. Чисто, на полу ни пылинки, обои новые, да и пахнет тут приятно и тепло. Оказавшись в гостиной, просторной и светлой, но заставленной диванами и креслами, Изуми пересекает ее, в тайне мечтая присесть на замечательный диван. С ног до головы укутанная в простыню так, чтобы не было видно ни одного оголенного участка тела, Изуми интуитивно идет на кухню. Воды ей оставить забыли, а пить снова хотелось сильно. Потому выбирая наугад направления, психотерапевт оказывается на пороге просторной кухни с длинным узким столом, почти как в барах, светло-голубым кухонным гарнитуром в цветочек и огромным холодильником в половину стены. Изуми замирает, оглядывая убранство, а затем только понимает, что в кухне она не одна. У стены тоже стоит небольшой круглый стол с кружевными салфетками и вазами с фруктами. Персики и сливы громоздятся друг на друге. Но один свежий плод покоится в маленьких руках мальчишки, сидящим к ней спиной. Пару секунд Изуми кажется, что она спит. Все еще спит глубоким сном на втором этаже этого дома, и снится ей собственная кухня в доме родителей, а за столом Тойя. Светлая вихрастая макушка, тонкие плечи и ни одного ожога. Мальчишка к ней поворачивается, жуя сливу, и взгляды их встречаются. Изуми рада, что позади нее стена, на которую она устало приваливается, делая неосторожный шаг назад. Мальчишка резко вскакивает, голубые, как у Тойи глаза расширяются то ли в страхе, то ли в удивлении. Не может быть. — Вам плохо? — пока еще тонкий детский голосок разносится по комнате и Кодзи натурально вздрагивает. — Я позову дедушку. Он хлопает светлыми ресницами и, обходя Изуми по дуге, быстро ретируется звать помощь. Отпечаток взгляда мальчика, его внешность, подача себя… это не может быть Тойя, Изуми должна спать. Но боль в руке говорит об обратном, пока она неуклюже опускается на деревянный пол, а перед глазами не возникает уже знакомое лицо. — Ты чего тут делаешь? — сердится Даби, успевая подхватить Изуми под здоровый локоть. — Эй! Такие же голубые глаза сверлят ее. Изуми открывает и закрывает рот, скашивая взгляд в сторону. Мальчик все еще стоит там, глядя на сценку невпечатленным взглядом. Лучше бы это был сон, но Кодзи понимает и понимание оседает на дне ее зрачка. — У тебя есть сын?! — шепотом выдыхает Изуми прежде, чем отключиться в руках злодея. Благо, Кэзуки ее не слышит и бежит за дедом. Даби тихо выдыхает, когда мальчишка убегает наверх, а Изуми покорно покоится в его руках. Знал бы, чем все обернется в доме Бандо, не приехал бы больше никогда. Не за чем рушить жизнь еще одному человеку. А Даби точно знает, что разрушит. И ему даже становится жаль. Снова.