Искорка безумия

Что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись.

Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно;

однако любовь плохо уживается со страхом,

поэтому если уж приходится выбирать,

то надежнее выбрать страх.

Никколо Макиавелли «Государь»

      Волдеморт резко открыл глаза, вырвавшись из беспокойного сна. Он медленно моргнул в попытке смахнуть наваждение, словно яркой картиной художника-абстракциониста застывшее в памяти. Мазок насыщенно-зеленого на буром, брызги алого на умбре, вкрапления охры на темном орехе…       От выступившей на лбу испарины пряди противно прилипли к коже. Волдеморт раздраженно смахнул их и резко сел на кровати. В спальне стало неимоверно душно, что пришлось расстегнуть пару пуговиц на шелковой пижаме у самого горла.       Он сосредоточил свои мысли на сне.       Тот, состоящий из огрызков истрепанных потускневших воспоминаний, окончился ярко-зеленой вспышкой. Кто-то умер. Знакомый незнакомец. И это Волдеморт оборвал чью-то жизнь с помощью темного проклятия. Смертоносный луч в сумраке ночи все еще стоял перед глазами.       Темного Лорда бы удивило, если бы его преследовали муки совести за содеянное или — упаси Салазар — он стал раскаиваться, но смутное ощущение неправильности происходящего зудело на подкорке.       Ему не снились кошмары или пасущиеся на поляне единороги. Он с детства научился абстрагироваться от мрачной реальности. А с появлением в его жизни магии и ментальных форм защиты сознания стало в разы легче отрешаться от всего лишнего, чтобы постичь истину.       Последнее видение прямо-таки гудело остатками непонятных чар. Интуиция подсказывала, что греза навеяна извне. Его интерес также подогревала неизвестная женщина, всплывающая из окутанного плотным туманом сновидения.       Он потер ноющие виски. Тупая боль поселилась в затылке.       Стоило тщательно обдумать сложившуюся ситуацию. Магия никогда не приоткрывала завесу тайны просто так. И Волдеморт всегда старался прислушиваться к её знакам.       Он собрал обрывки сна в фиал. Серебряные нити заклубились за стеклом, завиваясь спиралями.       — Это будет интересно.       Хмыкнув, он направился к Омуту памяти.

***

      Пару часов спустя он провожал взглядом улетающую вдаль пеструю птицу с ярко-оранжевыми глазами. Она с достоинством расправила огромные крылья и, бесшумно разрезая воздух, упорхнула в ночь, доставляя его поручение.       Задумчиво облокотившись на подоконник, Волдеморт вдохнул свежий, чуть сыроватый запах осени. Тонкий серп луны едва освещал защищённый чарами цветущий сад поместья. Проклятые птицы Малфоев осмотрительно соблюдали благостную тишину, как будто чувствуя, что от последнего противного клекота их отделяет одно зелёное проклятие.       Волдеморт развернул испорченный пергамент, который держал в руке. Небрежный росчерк пера оставил на бумаге чернильную линию, смутно напоминающую ярко-фиолетовый шрам на молочной белизне кожи.       Омут памяти не привел его к разгадке, скорее еще больше озадачил. Был ли это вещий сон о будущем? Что значил он, неожиданно яркий и поистине непонятный, будто маг-недоучка подчистил кому-то память, а Темному Лорду досталась только изломанная пелена чужих воспоминаний. Ему пришлось с ювелирной точностью пробираться сквозь эти темные изломы, вспышки и противоречивые сцены, чтобы не потерять их суть.       Образ женщины из его видения, скорее даже девчонки, никак не собирался в цельную картину. Она состояла из густого серого тумана, каштановых кудрей, орошенных свежей кровью, как россыпью рубинов, огромных ореховых глаз, в глубине которых притаился страх и какая-то обречённая решимость, и израненного в столь юном возрасте тела.       Всё было соткано из противоречий и недосказанности, что только подогревало в нем интерес, желание прикоснуться к загадке и… сломать, размолоть в пыль эти непонятные сгустки воспоминаний, словно чужих для него, мешающих ему думать о главном, о цели, которую он перед собой поставил.       Волдеморт с ожесточением смял бумагу и захлопнул жалобно звякнувшую оконную раму. Магия мгновенно отреагировала на раздражение, разлившись пульсирующей горячей волной по телу.       Бросив неприязненный взгляд на темную зелень атласа на кровати, он отчетливо осознал, что такая роскошь, как сон, сегодня ему больше недоступна.       Бессонница последнее время молчаливой незваной гостьей бродила за ним по пятам, дергая за натянутые до предела нервы.       Усталость от недосыпа сдавила мышцы и сковала суставы. Разрозненные мысли плохо складывались в правильную структуру, отказываясь подчиняться всегда ему присущей рациональности.       Он двинулся к комоду, но пустой ящик привнес в его состояние еще больший разлад. Нужное зелье кончилось, и в суматохе дней он совсем позабыл отдать поручение сварить новое. Стоило восполнить этот неприятный пробел, пока никто из приближенных — чересчур умело выводящих его из себя — не пал жертвой каверзного проклятия из-за какой-нибудь незначительной оплошности.       День едва успел начаться, а он уже чувствовал себя как провалявшийся вечность на дне озера распадающийся на части инфернал.       Невзирая на измождение, он не мог пренебречь ежедневным ритуалом, призванным с помощью магии сделать его облик безупречным для окружающих.       Как лидер, он не мог позволить себе выглядеть небрежно и утомленно. Человеческое тело, как ни прискорбно, не лишено слабостей, и слабый лидер не способен внушать страх, а страх — залог власти.       В свою очередь, Волдеморт всегда считал, что в конечном итоге добился своего и вышел за границы обыденности.       Одним из таких признаков в каком-то роде являлась его внешность. Он, как редкая ядовитая змея, притягивал и в то же время отталкивал чужие взгляды. Меловая бледность кожного покрова и яркие кровавые радужки выделяли его из окружающей серой массы. Он помнил, какое впечатление произвел на бывшего учителя, а ныне директора Альбуса Дамблдора, своим новым обликом, и ему, несомненно, понравилась реакция старика. Где-то в глубине голубых глаз на долю секунды мелькнул страх. Дамблдор не спросил напрямую, но наверняка задумался: насколько сильно он продвинулся в темных искусствах. Насколько силен он стал?       С каждым последующим витком мысли зеркало над комодом, перед которым он стоял, покрывалось все более плотным слоем инея. Льдистые узоры захватывали зеркальную гладь в плен, создавая непроницаемый саван. Магия вторила своему повелителю. Жаждущая, неотвратимая, безжалостная.       С их последней с директором Хогвартса встречи минуло много времени, и Волдеморт с нетерпением ждал новой. Той, что поставит точку в их противостоянии. Той, что наконец вознесет его на вершину могущества.       И темная магия, которой он, без сомнения, овладел на высшем уровне, и приобретенное бессмертие сыграют не последнюю роль в этом. А после Темный Лорд с радостью послушает реквием по старику.

***

      Накинув мантию, Волдеморт неспешным шагом отправился в кабинет по безжизненной ночной пустоте поместья Малфоев. По пути он расслышал торопливые шаги на лестнице, а затем увидел и их источник — Барти Крауч-младший куда-то сильно спешил, а мантия черной тенью вилась за ним следом.       Барти быстро сократил расстояние между ними и, выразив почтение, сообщил:       — Беллатриса просила привести Антонина в подземелье. Его связной, который пытался переметнуться к старику, пойман.       Темный Лорд сжал костяную рукоять палочки, и острый край впился в мясо ладони. В ровном тоне голоса не проскользнуло ни нотки заинтересованности, когда он ответил:       — Я спущусь сам. Можешь идти, Бартемиус.       Лорд Волдеморт зашел в камеру, освещенную одним лишь чадящим факелом, по всей видимости, к середине допроса.       — Круцио!       Исступленный крик, вырвавшийся из тщедушного тельца пленника, забился раненой птицей о каменную коробку темницы. Он нарастал, пока не достиг наивысшей точки, в итоге сорвавшись в сиплый хрип. Узник закашлялся собственной кровью, и Беллатриса отступила, удовлетворенно оскалившись. Палочку она убрала и перехватила удобнее серебряный кинжал из другой руки.       Темный Лорд заинтересованно наклонил голову вбок, прислонился к шершавой стене и стал внимательно наблюдать за развернувшейся в полумраке сценой или, точнее, экзекуцией, устроенной его верной последовательницей.       Беллатриса была истинным воплощением гнева, пылая злой трескучей магией, как огромный костер на Бельтайн. Она кружила вокруг своей напуганной до полусмерти жертвы, закованной за руки в магловские колодки, даже не замечая омерзительно мокрых штанов и кислой вони мочи. Волдеморт скривил губы в отвращении, но решил не вмешиваться, чтобы не сбить огненный запал ведьмы.       Пленник, по виду едва лишь перешагнувший порог совершеннолетия, трясся мелкой дрожью и что-то бессвязно мычал себе под нос. Соломенного цвета волосы слиплись в неопрятный колтун, а по впалым щекам беспрерывно текли слезы. Темные глаза навыкате неотрывно следили за беснующейся Лестрейндж, но когда она пропадала из зоны видимости, он, будто потерянный щенок, — что только не поскуливая, — вертел головой по сторонам.       — Ах, мой дорогой мальчик. Какая печальная история. — Белла со скучающим видом легонько коснулась пленника за плечо со спины, и того передернуло, словно от очередного круциатуса.       Она снова появилась в зоне видимости и проворковала:       — Как жаль, что это всё… ложь.       Сделав обманчивый выпад кинжалом, будто собралась перерезать пленнику глотку, Белла полоснула его по щеке.       Тот взвыл, а затем заскулил:       — П-пожалуйста, миссис Лестрейндж… Я-я говорю правду. Это правда.       Белла находилась в своей стихии. С присущей ей безумной жаждой насилия, она всегда находила приятным занятие по пусканию кому-то крови — извращённая забава. Чем больше Волдеморт узнавал Беллатрису, тем сильнее убеждался в том, что инбридинг из всех сестер Блэк сказался на ней и ее ментальном здоровье ярче всего.       — Что же ты ждал от старика? Защиты? Или, быть может, славы? — неприязненно произнесла Белла. — Чего ты ждал, мерзкий крысеныш? — в конце она сорвалась на шипение.       В противоречие своим агрессивным словам, она нежно, почти любовно, поглаживала отполированный кинжал в руках.       — Неужели это перевесило страх перед последствиями? Ты забыл, как поступают с предателями?       — Я всё расскажу! — пропищал узник высоким, надрывным тоном. — Я не смог подобраться к послу из-за авроров. Я не виноват. Прошу вас, миссис Лестрейндж, поверьте мне. Меня почти поймали, но я смог сделать ноги. Я не предатель…       — Ох, моя бедняжка, — елейно пропела Белла, погладив его по ране на лице. — Или, может, тебе позволили ускользнуть? Что думаете, мой Лорд?       Пленник почти захлебнулся воздухом, переведя панический взгляд на вход в камеру, где из полутьмы наблюдал Волдеморт. В тот же момент Белла замахнулась и с характерным чавкающим звуком вогнала кинжал пленнику в плечо. Кровь начала стремительно напитывать грязную синюю рубашку. Оглушительный визг, словно крик болтрушайки в предсмертных муках, полоснул по барабанным перепонкам.       Беллатриса без тени сочувствия проникла в агонизирующее сознание узника.       Темный Лорд ощутил брезгливое отвращение, охватившее все существо, когда мимоходом пробежался по поверхностным, пляшущим беспорядочным хороводом мыслям пленника. Это жалкое подобие человека ни на унцию не тянуло на того, кто мог бы додуматься до злонамеренного предательства, но факты говорили об обратном. Легилименция не лгала. Особенно на таком простеньком разуме без капли защиты. Попытка связи с приспешниками Дамблдора была неоспоримой. Но на свою беду трусливый идиот не знал никакой полезной информации, в итоге оказавшись ненужным обеим сторонам.       — Прошу вас, милорд, — проскулил пленник, когда его убогий умишко оставили в покое. — Прошу о милосердии…       — Вы видели, мой Лорд? — спросила Белла.       Обернувшись и встретившись взглядом с Темным Лордом, она переступила с ноги на ногу от нетерпения. В изломе плотно сжатых губ явно угадывался гнев, едва сдерживаемый из почтения к нему. В ее темных глубоких глазах под тяжелыми веками застыл приговор.       Лорд Волдеморт кивнул, давая разрешение на его исполнение.       Белла выдрала кинжал из плоти, другой рукой доставая свое магическое оружие. Пока узник скулил, как побитый пес, дергаясь в деревянной колодке, ведьма сделала пару шагов назад, небрежно смахивая кровь с металла. Она усмехнулась. Тонкая белая кисть не дрогнула ни на секунду, вычерчивая руну в виде молнии.       — Авада Кедавра!       Голос также не подвел свою хозяйку.       Насыщенный изумрудный свет озарил крошечное пространство, высвечивая серые щербатые стены и бледное, почти бескровное лицо приговоренного. В безумно расширенных от страха карих глазах отражалась неминуемая смерть. Проклятие достигло своей цели, остановив чужое сердце. Колени подогнулись и с глухим стуком встретились с каменными плитами. Труп несуразным кулем повис в колодках.       — Бесполезное существо, — хмыкнула Белла, пряча палочку в складки платья.       Смерив ведьму задумчивым взглядом, Темный Лорд развернулся и вышел из затхлой камеры, бросив напоследок краткий приказ:       — Приберись.

***

      Волдеморт наконец вернулся к кабинету. Раздражение немного улеглось, лишь шепчущим отголоском напоминая о себе. Незначительный эпизод в подземелье не требовал его внимания, но иногда не лишним было проконтролировать дела самостоятельно. Особенно, если в них фигурировала небезызвестная личность в цветастых мантиях. Несомненно, он старался доверять — насколько вообще возможно применить данный термин — своим последователям из ближнего круга. Их он отбирал лично. Некоторые из них присоединились к нему в начале пути на почве схожих взглядов, как, например, Антонин и Беллатриса, или неотступно следовали за ним еще со школьной скамьи, как Абраксас и прочие. Но если бы он всегда и во всем полагался на других, то был бы недалеким дураком. А себя он никак не мог причислить к последним.       Дверь бесшумно отворилась. Мягкий магический свет озарил помещение. Волдеморт пробежался взглядом по бесчисленным книжным полкам у стен. Он всегда находил приятным строгое и лаконичное убранство кабинета, предоставленного Абраксасом Малфоем. А мебель с эбеновыми змеями, подаренную недавно его сыном Люциусом в знак глубочайшего расположения, или, скорее, в качестве подхалимажа, слишком крикливой. Совсем не в его вкусе. Но он решил оставить чёрное, как глубокая ночь, кресло, напоминающее трон, и резной диван из-за их чудесного свойства наводить на слабые умы практически суеверный ужас, когда они сидели перед его взором, ожидая снисхождения или, что более вероятно, своего приговора.       Он иногда со скукой подмечал чудесные свойства человеческой психики. В момент страха сознания многих людей открывались шире, и бегающие в ужасе на поверхности мысли выдавали его визави с головой.       Эбеновые змеи в кабинете оживали, приобретали четкие очертания, и посетителям чудилось, что они шипели и извивались, подбираясь к ним, чтобы впрыснуть яд в их трясущиеся мелкой дрожью тела. Это казалось Волдеморту забавным, что некоторые люди опасались неизвестности больше и сами же придумывали себе страхи, нежели, что более разумно, боялись темного мага перед ними.       Кресло встретило его комфортом и легкой древесной прохладой. Он неспешно пролистал последние отчёты и набросал несколько писем с указаниями по ним.       Задумавшись о ночном мороке, он написал еще одно короткое послание, которое совсем не входило в его планы. С ней он не общался с момента его многолетнего путешествия, и по ощущениям минула целая жизнь, когда он видел ее в последний раз. Как в былые времена, он подписался просто «Том».       В желудке холодом свернулся клубок ледяных змей.       Получит ли он ответ?       Четкий стук в дверь вырвал его из размышлений.       Посетителем оказался Родольфус Лестрейндж, после учтивого приветствия опустившийся на диван с чрезвычайной лёгкостью, несмотря на свою тучность. Его цепкий взгляд окинул помещение и вернулся к ожидающему объяснений Волдеморту.       Прокашлявшись, Родольфус с каплей довольства сообщил:       — Всё готово. Они в нашем полном распоряжении. Рабастан улаживает последние нюансы.       Волдеморт отложил перо в сторону, сцепил пальцы в замок и удовлетворенно кивнул. Он нисколько не сомневался в Лестрейнджах, поручив им ответственное задание.       — Новость неплохая. Но она станет отличной лишь завтра, когда весь план будет приведен в исполнение и закончится как должно.       Родольфус сильнее выпрямил спину, выпячивая обтянутый синим бархатом живот, словно желая казаться значимее в наблюдающих за ним глазах.       — Конечно, милорд. Так и будет.       — Жертвы? — уточнил Темный Лорд.       — Всё проделано тихо. Пара сама съехала из отеля, предъявив претензии к обслуживанию. Охрана ничего не заподозрила, когда их отправили назад в посольство. Парочка Конфундусов и Империо — залог чистой операции.       — Неплохо.       Волдеморт заметил, как заблестели блёклые серые глаза Лестрейнджа от похвалы.       — Ты получил посылку?       — Да, милорд. Успел ознакомиться, но… — Он вдруг замялся, что было совсем на него не похоже. — Думаю, найти девушку, не имея более… чётких данных, будет сложно. И вы… — Родольфус сглотнул, его и так блестевшее от пота лицо покрылось неприятным румянцем, но тот всё же совладал с собой и закончил: — Уверены, что она жива?       — Тебе придётся найти её, даже если нет, — отрезал Волдеморт. — И я хочу знать о ней всё.

***

      В малой обеденной зале поместья Малфоев, декорированной словно под старинный замок, за длинным дубовым столом, рассчитанным по меньшей мере на дюжину персон, собрались двое. Солнце играло яркими бликами на позолоченной лепнине, путалось лучами в тысячах льдинок на хрустальной люстре, отражалось золотом в начищенной серебряной посуде.       Волдеморт занимал место во главе стола. Распрощавшись с Лестрейнджем и отправив почту, он снова погрузился в бесчисленные отчёты, от которых его смог оторвать лишь настойчивый бой курантов. Он будто потерялся во времени, не заметив, как прошло больше двенадцати часов с его пробуждения.       Долохов появился в столовой с довольной улыбкой и, поздоровавшись, занял место по правую руку от Темного Лорда.       Волдеморт не разделял приподнятого настроения последователя. Он предпочел бы одиночество. Противоречивые думы преследовали его, как рой назойливых докси, уже длительное время, стоило лишь на миг ослабить окклюменционный барьер. Он давно позабыл, каково это — сомневаться. И именно в самое неподходящее время сомнения всплывали из толщи антарктических льдов его сознания, давно похороненные, давно позабытые, но, как оказалось, не сгинувшие в небытие.       Хотелось поторопить время, чтобы приблизить вечернюю встречу. Чтобы неотвратимость принятого решения больше не влияла на его все еще в чем-то человеческие эмоции. Это была очередная слабость. А слабости следовало пресекать на корню.       Волдеморт сжал руку в кулак, и в тишине раздался отчетливый хруст.       — Могу я позвать домовика? — осторожно, словно прощупывая почву, спросил Антонин. — Малфои еще не вернулись, а Крауч отбыл из поместья. И Белла… Полагаю, больше никто не явится.       Он кивнул. Откинулся на спинку высокого кресла, позволяя телу немного расслабиться.       Между тем, из всех его ближайших сторонников, единственно про Антонина Долохова он мог бы сказать, что никогда не тяготился его обществом. Тот будто обладал даром выбирать наиболее подходящий момент для молчания, в нужное время проявлял осмотрительность и, казалось, интуитивно чувствовал, когда необходимо разрядить обстановку. И лишь ему он позволял наедине некоторые вольности в общении. Антонин — один из немногих приближенных, кто не боялся высказывать противоположную его мнению мысль на ту или иную ситуацию, в которой Волдеморт не терпел компромиссов. Иногда это даже сходило ему с рук. Другие бы назвали это дружбой, но Темный Лорд не искал себе друзей, только преданных союзников.       — Робби! Можешь подавать обед.       Домовой эльф, едва показавшись и дрожа, как приговоренный к казни, накрыл на стол, поставил перед Темным Лордом блюдо с вполне недурно пахнущим рагу с нотками розмарина и скрылся, растворившись в пространстве.       Антонин неожиданно взмахнул палочкой, превращая полную корзину фруктов рядом с собой в вазу с пышными фиолетовыми пионами. Волдеморт хмыкнул, но проигнорировал его самодеятельность, однако Долохов все равно пояснил:       — Для Беллы. Если она все же придет. У нее вчера было препаршивое расположение духа, но я слышал, что она любит пионы. Может, это ее взбодрит.       Несмотря на настроение, совсем не располагающее к необременительным разговорам, Темный Лорд скептически произнес, прокручивая вилку в пальцах:       — Цветы у меня плохо ассоциируются с Беллатрисой.       — Если не брать во внимание ее острые шипы и ядовитый язык — она женщина, — заметил Антонин, подкладывая себе порцию картофеля. — А что, по вашему мнению, ей больше подходит?       Они сейчас серьезно обсуждали предпочтения Лестрейндж? Волдеморт прищурился, наблюдая за Долоховым, но тот спокойно резал бифштекс, словно в его вопросе не было двойного дна.       — Оружие, — начал он. Антонин никак не отреагировал. — Полагаю, она бы даже больше, чем мертвым цветам, обрадовалась заточенному как бритва серебряному ножу из столового сервиза. Но это интересно. Ты следишь за ее настроением яростнее ее супруга, — с нарочитым подозрением в голосе заметил Волдеморт. — Родольфусу следует волноваться?       Долохов кривовато улыбнулся.       — Мне просто спокойнее с ней работать, когда она в хорошем расположении духа. Жаль, что это бывает крайне редко. И ночь, как я слышал, прошла у нее… бурно. А днём у нас встреча в Лютном.       Темный Лорд промолчал, отчетливо зная, почему Беллатриса не в духе последние дни. А сейчас она наверняка отсыпалась после бессонной ночи.       Во время трапезы Антонин вновь втянул его в бессмысленный разговор.       Когда они покончили с обедом, Долохов разлил янтарный чай по серебряным чашкам и положил себе какое-то непомерное количество сахара. Волдеморт скривился. Каждый раз он с неприязнью представлял эту тягучую сладкую патоку вместо бодрящего напитка, и отвращение накрывало его с головой.       — Что-то не так? — озадаченно спросил Антонин.       — Не представляю, как ты пьешь это варево. Ты перебил весь тонкий вкус бергамота.       — Ничего не могу поделать. Люблю сладкое, — со смешком ответил Антонин, пожимая плечами. — Сахар ничего не портит. А уж в водочке… — Он мечтательно закатил глаза.       Волдеморт усмехнулся.       Несмотря на то что он не разделял любви Долохова к крепкому алкоголю, он мог иногда пропустить стаканчик-другой огневиски. Горячительные напитки пагубно сказывались на ясности мысли, и ментальные щиты становились неустойчивы. Он больше предпочитал «Эрл Грей».       Волдеморт вдохнул насыщенный лимонный запах и отпил терпкий напиток, наслаждаясь ничем не замутненным вкусом.       С удивлением, допивая чай, он понял, что смог немного отвлечься. Наверное, из-за того, что Долохову все же удалось создать непринужденную атмосферу, с артистической небрежностью бравируя словами.       Незавершенные дела звали назад, и Волдеморт не мог позволить себе проволочек, но перед окончанием обеда следовало кое-что закончить.       — Антонин, неужели ты думал, что я не заметил твоей бездарной попытки прикрыть домовика?       — Мой Лорд, — тот улыбнулся, не скрывая лукавства, — не понимаю, о чем вы говорите.       — Я видел, что ты сделал.       Темный Лорд взмахнул рукой, отменяя цветочную трансфигурацию — яркие свежие фрукты вновь покоились в корзине на столе. Он взмахнул снова, и красные маленькие плоды вылетели откуда-то из недр корзины, потревожив ветку сочного зеленого винограда. Со звоном они попадали на серебряное пустое блюдо рядом. Ещё одно небрежное движение кистью, и они лопнули, забрызгав изнутри кровавыми ошметками прозрачный купол, в котором оказались благодаря скорости реакции Долохова. Ягоды стекли бурой густой массой по невидимым стенкам на белоснежную скатерть.       — Домовик просто перепутал. Я решил, что не стоит заострять на этом внимание. — Антонин в очередной раз дерзко достал палочку и, убрав отвратительную массу, нахально ухмыльнувшись, добавил: — Милорд.       Волдеморт сардонически улыбнулся. Кажется, у него начиналась мигрень.       — Не думал, что ты помнишь.       — Я помню всё, что связано с вами, повелитель, — серьезно произнес Долохов и слегка склонил голову.       Темный Лорд, напротив, предпочел бы вытравить из памяти некоторые неприятные моменты из прошлого. Он потер переносицу и спросил:       — Как продвигается твое задание?       — Скорее наоборот.       — Поясни.       — Никакого движения. Одно топтание на месте.       Волдеморт прищурился.       — Мальчишка плохо справляется?       Долохов мотнул головой в отрицании и забарабанил пальцами по столу.       — У меня в нем нет сомнений. — Он твердо встретил тяжелый взгляд Волдеморта. — Пока нет. Но Белла не в восторге от близкого нахождения юнца к нашему м-м… противнику. Считает, что тот не обладает достаточными навыками.       — Я проверял его лично. Он искусный зельевар и природный окклюмент. Без должного напора извне он вполне неплохо справляется с защитой сознания. И Беллатриса присутствовала при этом. Он сломался лишь под Круциатусом. Старик не был замечен в пытках, значит, делу ничего не грозит.       Волдеморт провел ногтем по гладкому серебряному металлу чашки. Злость заплясала магией на кончиках пальцев. На серебре появились темные пятна. Никто не смеет ставить под сомнения его суждения в вопросах, связанных со стариком. И мальчишка зарекомендовал себя. Несмотря на глупую детскую привязанность к грязнокровке.       — Посмотрим, какие вести он принесет сегодня, — сказал Антонин, несколько настороженно вглядываясь в испорченную чашку.       — Непременно.       Темный Лорд задержал взгляд на напряженной челюсти Долохова. Магия сгустилась вокруг, делая сам воздух вязким как кисель. Ощутимо похолодало.       Даже незримое присутствие старика выводило его из себя. Любое упоминание Дамблдора будоражило внутри обжигающую лаву эмоций, сжигающих его выстроенное годами самообладание, как тонкий лист бумаги. Директор, который привел его в волшебный мир, сам же и постарался поплотнее захлопнуть ворота перед его носом. Никого и ничего он не ненавидел в этой жизни сильнее него.       Впрочем, к разряду таких вещей с натяжкой можно отнести проволочки с пророчеством. Но вскоре все обещало наладиться. И тогда он вдосталь насладится отчаянием светлого мага. Предсказание непременно исполнится — Волдеморт убьет мальчишку. Альбус ошибочно полагал, что надежно спрятал того, не подозревая, как обманулся в тех, кому доверяет.       Конечно же, Темному Лорду стало бы приятнее вдвойне, если бы с Гарри Поттером в одночасье сгинул и вездесущий Альбус Дамблдор. Но не стоило желать слишком много сладостей в Хэллоуин. Можно испортить зубы.       По жилам пробежала новая горячая волна силы. Тьма голодной черной вуалью сочилась из пор в поисках своей добычи.       Долохов не проронил ни звука, застыв под его немигающим взором.       Волдеморт медленно сомкнул веки и вернул контроль над магией. Он наглухо захлопнул окклюменционный барьер и, открыв глаза, заметил, как Антонин чуть рвано вздохнул.       — Когда ты отправляешься в Лютный? — спокойно, будто ничего и не произошло, спросил Темный Лорд.       Долохов смахнул с виска капельку пота и чуть хрипло ответил:       — Не позже чем через час.       Волдеморт извлёк из кармана мантии и положил на стол сложенный в несколько раз лист пергамента.       — Заберёшь ингредиенты всё в той же аптеке.       Долохов кивнул, пряча список в рукав, и сменил тему:       — Никаких изменений в планах на вечер в Министерстве?       — Нет. Лестрейнджи всё уладили. И еще. — Волдеморт достал маленький свиток и, увеличив его, бросил отчет на колени собеседнику. — Взгляни. Ты плохо следишь за вверенными тебе единицами, Антонин. Не заставляй меня лично убеждаться в лояльности отобранных тобой лиц.       Долохов нахмурил кустистые брови и развернул пергамент. Ознакомившись с содержимым и помрачнев, тот поднял потемневшие глаза и твердо добавил:       — Я разберусь, мой Лорд.       — Не сомневаюсь.

***

      Вместо кабинета ноги понесли его в сад. Волдеморт остановился неподалеку от высокого каменного фонтана, окруженного по кругу пышным кустарником из кремовых роз. Из плоской чаши низвергались стремительные потоки, с шипением разбиваясь о нижний ярус и не позволяя воде застыть в виде кристально чистого полотна, вызывая непрекращающуюся рябь. Белая пена плавала по поверхности, собираясь по краям и постепенно бесследно исчезая.       Он протянул руку, создавая препятствие для водяных струй, и ледяные капли забарабанили по коже. Внутри что-то заклокотало. Он вобрал в легкие стылый воздух. Отдернул кисть.       В глубине сознания словно сидел огромный червь, подпитываясь его раздражением и гневом.       В редкие моменты ему казалось, что окклюменционный барьер, являющийся неотъемлемой частью его личности, не справляется с бушующей внутри яростью. Иногда даже для него самого она казалась чужеродной. Захватывала бразды правления разумом. Оттесняла его в сторону.       Он не сказал бы, что ярость пришла внезапно. Гневливые эмоции были с ним всю жизнь и давались ему легче всего, в отличие от так называемых обычных чувств, которых окружающие непременно желали от него увидеть. Игра на публику утомляла. Но он давно сросся с этой лживой маской.       Самым неприятным оказалось то, что с каждым разломом души сложнее всего становилось держать магию в узде. Он привык все контролировать, и такой расклад пришелся ему не по нраву. В свою очередь, магия, будто чувствуя его раздробленность, искала бреши в самоконтроле, чтобы с упоением вырваться на волю. Именно в момент гнева ей удавалось найти крохотную лазейку. Потворствовать подобному было недопустимо. Он являлся её господином, а не наоборот.       Возвращаясь мысленно в прошлое, он заметил, что отчетливее всего стал ощущать эти приступы примерно год назад. В итоге он счёл, что всему виной непредвиденные обстоятельства, которые внезапно возникли и нарушили стройный ход его планов, поставив те под угрозу. Одна чёткая цель сменилась другой. Или, скорее, что более точно, одна подвинула другую на пьедестале первенства. Пророчество занимало все его мысли денно и нощно. Поначалу зыбкое, оно обрело очертания и имя — Гарри Джеймс Поттер.       Ему представлялось невероятным, что чушь, произнесённая бездарной чудачкой и донесённая до его слуха Снейпом, может оказаться истиной. Однако чем больше он размышлял об этом, тем сильнее укреплялась его уверенность в том, что магия, в какую бы форму не была облечена, не могла солгать.       Но как бы ему мог помешать мальчишка? Стоило ли марать руки? Когда-то, возможно, он бы ответил на эти вопросы по-другому. Сейчас ситуация трактовала однозначный вариант развития событий. Ничего нельзя сбрасывать со счетов. Даже вероятного противника, коим в очень далеком будущем мог бы стать Гарри Поттер.       Тем любопытнее на фоне его рассуждений о магических знаках предстал сон о непонятной девице, которая теперь навязчиво не покидала его мыслей. Решимость в чужом взгляде всколыхнула старые, покрывшиеся серой паутиной воспоминания. Отчасти поэтому он написал письмо. Им двигало что-то давно забытое. Интерес.       Если бы она сейчас увидела его, то чтобы сказала? Снова изгнала бы его со своей земли? Как тогда…       Он вломился в спальню, подгоняемый каким-то внутренним чутьем. Ящик стола оказался открыт. В тонких пальцах он заметил блеск металла. Она резко развернулась на стук двери. Агатовые глаза нашли его в дверном проеме. Они, как два черных, завораживающих своей глубиной тоннеля, поймали его в ловушку. Смуглое лицо исказилось в неверии, но она быстро взяла себя в руки, и чернильные брови сомкнулись на переносице.       Она что-то настойчиво затараторила на своем напевном языке. Он ни мордреда не понял и поджал губы. Она перешла на английский, и обвинения полились из ее четко очерченного рта:       — Что ты наделал? — Ее передернуло, как от озноба. — Это против природы! Том?!       Ему было нечего ответить. Он пожал плечами. Он чувствовал в помещении ее чуждую ему магию. Прекрасную в своей дисгармонии с его. Переливчатую, как звенящие на ветру колокольчики.       — Отвратительно! — отшвырнув медальон, словно гремучую змею, выплюнула она.       Старинное украшение громко бряцнуло об пол и укатилось под кровать.       Наверное, стоило спрятать медальон надёжнее, но он не ожидал, что в его отсутствие кто-то посмеет влезть к нему в стол. Несмотря на то, что жил в доме ее бабки, он знал, что племя рьяно чтит чужую собственность.       — Если ты ждёшь от меня оправданий, то их не будет, — сказал он, входя в комнату. — Я лишь забрал свое.       Он скрестил руки на груди, наблюдая за ней.       Пожалуй, ему даже понравилось, что она растеряла всю привычную холодность и надменность. Стала более живой. Настоящей.       В уголках миндалевидных глаз собрались морщинки. Она как-то резко, ожесточенно поправила тесемку, держащую длинный черный водопад шелковых волос, и двинулась на него, ткнув пальцем в грудь.       — Ты уйдешь немедленно. Покинешь мой дом, — прошипела она подобно дикой кошке, — резервацию, страну. Убирайся немедленно, Том! Я не хочу, чтобы рядом со мной ходили такие, как ты. Не хочу дышать нечистотами, что исходят из твоей сгнившей души.       — Поэтому ты подошла поближе?       Он ухмыльнулся.       Вопреки его ожиданиям, она лишь серьезно посмотрела ему в глаза. Зудящее чувство возникло под ребрами. Уголки ее губ опустились вниз, и она положила ладонь ему на грудь прямо напротив сердца. Прикосновение жгло кислотой.       — Жаль…       Она протяжно вздохнула и покачала головой.       Он взбесился. Как смела она жалеть его? Она, живущая в изоляции с милостивого позволения завоевателей. Высокомерная кобра! Он схватил ее кисть, желая избавиться от навязанного сочувствия. Мысленно он раздробил каждую кость и каждый хрящ в ее тонких пальцах. Она печально улыбнулась, словно знала, что творится за плотным щитом его окклюменции, на поверхности его беснующейся души.       — Мне жаль потраченного Ба времени. А ведь она желала тебе помочь…       — Она ещё не выполнила свое обещание. Как бы ты не хотела, я не уйду.       Он сжал руку сильнее, она не дрогнула и никак не выказала, что ей больно. Агатовые глаза смотрели решительно.       — Никакие ритуалы не помогут тебе. «Ho′zho′» не восстановить. Ничто не способно помочь изломанной душе. Уже поздно…       — Не тебе держать ответ за других. Твоя бабка не отказалась попробовать.       Он не понимал ее мотивов и этого разговора. Она прогнала его и в то же время сама не уходила. Дурная девица.       — Почему ты так зол на всех, Том? Может, ты в первую очередь злишься на самого себя?       — Мне не нужен психоанализ от необразованной дикарки, — желая посильнее задеть ее, съязвил он.       — Ты прав, — кивнула она. — Я не образована. Не так умна, как ты. Возможно, я застряла в этой пустыне на всю оставшуюся жизнь. Но я тоже кое-что знаю. Тоже кое-чего повидала. И уж поверь, иногда злюсь на себя не меньше твоего. Но знаешь… есть грань, за которую я не сделаю и крохотного шага.       Она неожиданно прильнула к нему всем телом и обняла свободной рукой. Он невольно попал в облако ее запаха, чуть пряного от специй и горького от трав, с которыми она работала.       — Ты, Том, так далеко провалился за нее, что возвратить назад тебя не в силах даже сам Бог, — прошептала она, обжигая дыханием шею. — Я видела тьму, что окружает тебя. И сам ты из нее не выберешься…       На какое-то мгновение ему почудилось, что она откроет ему его судьбу. Он затаил дыхание. Он знал, что она унаследовала от бабки дар.       — Заинтригован? — хмыкнула она. — Разочарую тебя, но у меня не было видений о будущем.       Он ощутил, как она успокоилась, будто решила для себя что-то. Ее магия теперь текла как полноводная река — умиротворенно. Он так и не оттолкнул ее. Ждал. Ему стало интересно, как еще она проявит себя наедине с ним. Какая она без привычной холодной маски.       — Ты могла бы провести ритуал, — подначивая, произнес он.       — После сегодняшнего? Правда? — с иронией спросила она. — Ни за что.       Она сама отстранилась, и он выпустил ее руку. На миг стало пусто. Непривычно. Но он задушил это чувство в зародыше.       — Зачем ты на самом деле явился к нам, Том? — задрав голову, твердо спросила она, заглянув ему в глаза. — Здесь другие tłʼiish...       Воспоминание исчезло, лопнуло, как непрочный щит, созданный второпях. Водяные струи снова с шипением разбивались о зеркальную гладь.       Волдеморт сглотнул. На корне языка поселился какой-то сладковатый привкус, отдающий горчинкой. Что-то чужеродное, будто огромный пушистый ком, заворочалось внутри. Тепло разлилось в душе. Трепещущее, звонкое, чуждое. Он когда-то испытывал это… Но так давно, что уже и не помнил. Оно словно исходило из сердцевины его естества, но в то же время заполонило всё пространство вокруг. Он ощутил… волнение.       Маленькое, бестелесное и ослепляющее пробежало по воздуху. Закружилось, вспыхнуло и замерло напротив.       Незнакомый патронус раскрыл зубастую пасть.