Искорка безумия

Я люблю и одновременно не люблю пауков.

Эту манию я разделяю со своими сёстрами и братьями.

Мои чувства можно сравнить с влечением и отвращением одновременно.

На семейных сборищах мы могли часами разговаривать о пауках,

 прибегая к подробным и ужасным описаниям.

Луис Буньюэль, о чувствах

Я в тесной келье — в этом мире

И келья тесная низка.

А в четырех углах — четыре

Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны,

И все плетут, плетут, плетут…

И страшен их однообразный

Непрерывающийся труд.

Они четыре паутины

В одну, огромную, сплели.

Гляжу — шевелятся их спины

В зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза — под паутиной.

Она сера, мягка, липка.

И рады радостью звериной

Четыре толстых паука.

Зинаида Николаевна Гиппиус

      Гермиона продиралась сквозь сухие кустарники жимолости, усеявшие поляну после проселочной пыльной дороги. Она пыталась отыскать каменную тропинку, о которой ей сообщили в деревне. Тонкие, но гибкие длинные бурые прутья, увешанные сморщенными оранжево-красными плодами — сережками, приклеенными к продолговатым пожухлым листьям, цеплялись за ее мантию, оттягивая назад, словно не желали, чтобы она прошла глубже.              Грейнджер выдернула из их хватки плотную ткань, ненароком оцарапав ладонь, и чертыхнулась. Оглянувшись по сторонам и не заметив почти на полмили вокруг ничего, кроме сухих кустарников и деревьев, печально покачивающихся на ветру голыми ветками, она вылечила ранку и так и оставила палочку в опущенной руке.              Каблуки цокнули по твердой поверхности, и, растормошив носком ботинка прелую траву и листья, Гермиона обнаружила то, что искала. Солнце вышло из-за тучи, и ее тень быстро побежала, удлиняясь, в сторону плотным строем растущих деревьев впереди. Гермиона поспешила следом по змеящейся кривой тропинке.              За неглубоким подлеском предстала маленькая мрачная запущенная роща. Посреди той стояло покосившееся ветхое строение. Домом это нелепое одноэтажное деревянное здание, которое, кажется, могло обвалиться от любого порыва ветра, назвать было невозможно.              Осторожно подойдя поближе и совсем не чувствуя магии в окружающем пространстве, Грейнджер присмотрелась к странным кучам вокруг замшелых стен, показавшимися ей подозрительными, которые на поверку оказались банальным мусором: потрескавшейся черепицей, грязными ветками и битыми стеклами. Все здесь кричало о запустении.              Слева ворох чего-то отдаленно напоминающего пласт сгнившей листвы рядом с поваленным стволом вдруг зашевелился. Гермиона настороженно вскинула палочку, создав вокруг замерцавший серебром в полумраке от высоких деревьев щит.              «Инферналы?» — сильнее застучало сердце.              Она напряглась, ожидая гнилого трупа и подготавливая заклинание, чтобы сжечь тот огнем.              Юркое существо в каштановой шубке с песочным воротником, размером с небольшого кота, выскользнуло из своего убежища, повело носом и острыми желтоватыми ушками в сторону изумленной Гермионы. Оно моргнуло бусинками черных глаз и стремительно скрылось на ближайшем дереве, мелькнув пушистым закругленным хвостом.              «Куница? Неужели в этом месте совсем нет никаких защитных чар, раз здесь спокойно бегают животные? — поразилась Грейнджер, снимая щит. — И инферналов пока нет…»              Она открыла дверь, легко поддавшуюся простой алохоморе, и удивилась отсутствию сигнальных заклинаний, которые тут же вызвали бы сюда разъяренного Риддла. Медленно шагнула за порог, поражаясь его высокомерию и беспечности по охране кусочка своей души.              От отсечения головы ее, наверное, спасло то, что Гермиона пригнулась, всматриваясь в темноте в дырявые и расшатанные половицы под ногами. Второе режущее угодило ей в левое плечо, и она припала на одно колено. Горячая кровь закапала с кончиков пальцев. Гермиона сосредоточенно отразила третье и последующие заклинания. Когда заряды магии кончились, она возвела щит, скривившись от боли. Отвлекаться на лечение могло быть опасным. Неизвестно, какие ещё проклятия оставил здесь параноик Риддл.              Теперь Грейнджер пересмотрела свои мысли о защите этого места.              Пара маленьких окон частично без стекол и дыры в кровле давали мало света, но Гермиона смогла разглядеть, что в комнате оказалось практически пусто: стол, заваленный какими-то плошками с истлевшей едой у крохотного грязного окна; привалившийся к стене треснутый шкаф, который облепляла паутина с потолка, полностью заменив одну оторванную створку из двух на серое кружево; черный провал в другое смежное помещение, совсем не вызывающий желания в него входить.              «Достойное жилье для поборников чистоты крови», — скривилась Грейнджер, отлепляя колено от засаленного пола и залечивая глубокую рану.              Она сделала небольшой шаг вперед, опасаясь провалиться сквозь гнилые доски, и навстречу из дверного проема показалась белая тисовая палочка, направленная в сторону Гермионы.              Воздух застрял в глотке от страха, и холод зашевелился в грудине.              Костяное древко держала бледная рука с длинными острыми ногтями; выцветшая когда-то, по всей видимости, зеленая мантия полностью сформировалась из темноты, и перед ней предстал, алея провалами глаз на безносом покрытом черными венами лице, Волдеморт.              Змеелиций Темный Лорд из ее времени скалился в безобразной усмешке.              Она вздрогнула и подняла свою палочку:              — Ридикулус.              Силуэт подернулся пеленой, стал полупрозрачным, заблестел как мыльный пузырь и с громким пуф лопнул, образовав цветную лужицу на дощатом полу.              Гермиона выдавила из себя смех. Больше вышло сиплое карканье старой умирающей чайки, но боггарт туманом поплыл обратно во мрак помещения.              Она подхватила его заклинанием и, осмотревшись, отправила бестелесное приведение в глиняный стакан на столе, запечатав тот сверху грязной тарелкой и чарами, для надежности.              «Я предполагала нечто подобное в таком-то месте. Но где, Мордред побери, инферналы и гремучие змеи или еще какая-нибудь гадость? Я ожидала чего-то более масштабного, — недоуменно всплеснула руками Грейнджер, приходя в себя. — Вряд ли, Риддла можно упрекнуть в отсутствии фантазии. Скорее, в недостаточной оценке способностей и возможностей других людей. Мания величия и тщеславие до добра не доводят».              С помощью манящих чар призвать предмет, за которым она явилась, не получилось, и Гермиона начала искать вручную.              Уцелевшая пыльная створка шкафа отворилась с противным скрипом несмазанных петель. Приклеенная к дверце паутина легко разрезалась заклинанием и повисла невесомыми рваными клочьями с другой стороны. Гермиона подсветила себе люмосом внутренности глубоких полок и, не сдержавшись, оглушительно чихнула от попавшего в нос гнилостного застарелого запаха.              Шкаф оказался пуст, если не считать комьев паутины с трупами мелких высохших насекомых и пауков и множественных разросшихся, по всей видимости, от сырости очагов плесени на стенках.              Грейнджер уже собиралась проверить другое место, как ее внимание привлек серый кокон, образовавший небольшой холмик на верхней полке. По размеру тот как раз подходил, чтобы скрыть искомый ей предмет. Пульс застучал в висках от близости находки.              Палочка взлетела в воздух, и Гермиона нарисовала руну для проверки. Перед лицом заискрилось черное сплетение тончайших нитей магии: темное проклятие. Они пронизывали всю внутреннюю поверхность шкафа, облепляя ссохшееся светло-ореховое дерево и пульсируя, как будто соединялись с чьим-то живым сердцем. Самая сильная концентрация нитей как раз оказалась на верхней полке, образовав там непроницаемый, бьющийся, словно в такт пульсу, пучок. Переплетающийся беспорядочный узор она не узнала, но его сложность и замысловатость поразили ее воображение.              Акцио не произвело никакого эффекта. Даже пустотелый труп мухи не двинулся от заклинания ни на дюйм. Барьер оказался непроницаемым.              «Дамблдор же как-то смог распутать чары и добыть крестраж, тогда почему я не смогу?» — приободрила себя Гермиона и попробовала вмешаться в узор своей магией.              Палочка дернулась в ее руке, будто предупреждая о чем-то, и Гермиона воззрилась на искривленное древко в недоумении. Но то больше не двигалось. Теплая и вязкая, как патока, сила потекла в черный узор, и тот угрожающе завибрировал, словно срезонировал с самой сутью Грейнджер, и она почувствовала сопротивление проклятья. Раздался низкий гул, и ее отбросило к противоположной стене, выбив весь воздух из легких после удара.              Она, покачнувшись, встала с грязного пола, брезгливо отчистила бордовую шерстяную ткань мантии и с неприязнью воззрилась на шкаф. Магическая сеть в том исчезла — проявляющее заклинание развеялось. Спина противно заныла, но такая мелочь не могла ее остановить.              С помощью чар левитации со стола взлетела чашка с каким-то узором из синих цветов и устремилась в шкаф. Та благополучно прошла барьер и опустилась на полку, звякнув о дерево.              Гермиона попробовала с помощью чашки сдвинуть нужный ей предмет, но тот не шевельнулся под давлением, как приклеенный. Возможно, что так и было. Паутина вокруг него даже не дрогнула и не порвалась. Она оставила керамику в покое.              «Что ж, неживые объекты сеть пропускает, — ухмыльнулась своему открытию Гермиона. — Теперь надо проверить, что происходит с живыми».              В голове возник образ чудесной куницы, бегающей где-то рядом по деревьям. Грейнджер поежилась, представляя, что могло бы случиться со зверьком, если бы он пробрался в злополучный шкаф. Оставшаяся створка так удачно прикрывала именно место с проклятием. Хорошо, что поживиться там было нечем, и животных ничего не смогло привлечь.              Гермиона вышла на улицу и осмотрелась в поисках какого-нибудь насекомого.              «Паук был бы сейчас кстати. Рон бы жутко перепугался, — она загрустила, представив образ своих таких родных мальчишек. — Или Гарри мог бы выманить какую-нибудь змею…»              Рядом с покрытыми мхом деревьями пахло сыростью и прелой листвой. Немного углубившись в подлесок, Гермиона нашла небольшого коричневого паука, ткущего свое белое кружево. Она подцепила того чарами и, извинившись перед ним, отправилась назад в дом Гонтов.              Паук тоже спокойно прошел барьер, что не вязалось со ссохшимися тушками его сородичей, усеявшими полки шкафа. Грейнджер отпустила членистоногое, и тот побежал в сторону предмета, обмотанного паутиной. Она быстро взмахнула палочкой и проявила проклятие. Заметила, как черные нити устремились к ее подопытному.              Коричневый паук замер, нити полностью облепили его, и он высох на глазах, темнея и подергиваясь. К своим сородичам на полке уже опустилась на спину сухая шелуха. Серая чашка в цветочек все еще стояла нетронутой, не считая скола на ободке, к которому шкаф и заклятие точно не имели отношения.               «И что теперь? — Гермиона постучала палочкой по коленке, раздумывая над следующим шагом. — Похоже, что чары авторские. И автор этот слишком сведущ в темных искусствах, чтобы я сходу смогла расплести такой сложный магический узор. Может, все же стоило попробовать пробраться к первому крестражу?»       Последняя мысль, которую Гермиона обдумывала непрерывно, как только вспоминала полку с книгами в одинаковых черных обложках в поместье Малфоев, тупой болью кольнула затылок. Тут же за ней предстал Волдеморт с прищуром алых глаз, надменно наблюдающий за неумелыми попытками Грейнджер ему соврать. Но главное — это неприятности, поджидающие участников спектакля в ее предстоящей затее. Стоило отбросить совсем неуместную в данных обстоятельствах жалость, но Гермиона предпочла снова придумать себе занятие, отодвигающее реализацию ее плана еще ненадолго. А проклятие второго крестража и его сложность просто кричали о том, что времени она проведет здесь неприлично много.              Дальше Гермиона собрала на улице еще несколько пауков, жуков и даже нашла полевую мышь. Со всеми произошло одно и то же. Только за млекопитающим было наблюдать тяжелее всего: маленькое серое существо пронзительно пищало и извивалось, но не могло сдвинуться с места, отчаянно скребясь коготками об дерево. Оно медленно умирало на глазах, а Грейнджер смотрела за своим экспериментом, прикусив до боли губу.              Мышь издохла, превратившись за несколько минут в высушенную мумию, скрючившись в болезненной позе с открытой в агонии пастью.              Неприглядная смерть.              Гермиона отвела взгляд от сморщенных как изюм черных глаз, и вышла на холодный воздух. Сумерки уже подбирались к роще, в которой и без того было мрачно и зловеще.              Привалившись к дверному косяку и уронив на него пульсирующий напряжением висок, Гермиона посмотрела на дерево, где последний раз видела куницу на толстых ветках. Та словно ждала ее, привнося умиротворение в растревоженную душу, старательно умываясь маленькими лапками и почесывая желтые уши. Такая живая. Принадлежащая самой себе. Свободная.              Что-то горькое заворочалось в животе, и Грейнджер, тяжело сглотнув, шагнула назад в темный провал дома Гонтов.              Она повторно попробовала все известные ей чары. Пульсирующая черная нить жадно пожирала ее магию, становясь с каждым выпущенным в нее заклинанием все толще, дрожа все сильнее, будто призывая покормить ее еще. И еще. И еще…              Шорох с улицы привел Гермиону в чувства, и она поняла, что уже некоторое время неотрывно смотрит на набухшие нити магии и не шевелится. Она тряхнула кудрями, прогоняя наваждение.              Гермиона достала драконьи перчатки и приманила из сумочки клык василиска, так кстати убранный ею туда во время Битвы за Хогвартс. Костяной зуб больше ее предплечья, покрытый чем-то бурым и засохшим, завис в воздухе. Его острый конец был направлен точно в паутинный кокон, из которого расходилось в стороны пугающее проклятье.       Едва уловимое движение палочки, и клык со стремительностью бладжера полетел в глубину шкафа и замер, подрагивая, не коснувшись паутины, будто что-то погасило весь импульс. Только небольшой конец неровно обломанного зуба, не толще двух пальцев, остался с другой стороны за границей барьера. Безопасно ухватиться было практически невозможно, не попав в черное сплетение жадных нитей внутри.       «Ладно. Стоит проверить…» — Грейнджер дотронулась в перчатках до ядовитого клыка и с силой толкнула его вперед.       Тот не поддавался, будто напоролся на непроницаемую стену. Она приложила больше усилий, и левая рука, плотно защищенная драконьей кожей, съехала точно в ненасытные нити черного проклятия. Что-то резко кольнуло палец.       Гермиона отдернула руку, оставив клык, с глухим стуком прокатившийся по полке шкафа, и быстро стянула перчатки. Пальцы невыносимо горели. На подушечке указательного от маленькой, едва заметной ранки, как от укуса насекомого, расползался ноющий волнообразный жар, сравнимый с начинающимся ожогом. Слабость мгновенно поселилась в теле. Грейнджер взмахнула палочкой, чтобы вычертить диагностирующую руну, смежила на секунду отяжелевшие веки, а, открыв их, в один миг осознала, что больше не находится в Литтл Хэнглтоне в доме Гонтов.       «Невозможно!»       Каменные стены Хогвартса она узнала бы из тысячи.       Боль в руке полностью исчезла.              Зрение прояснилось окончательно, и брови взлетели вверх. Гермиона никогда не была в гостиной Слизерина, но поняла, что находится именно там. Свет показался ей слишком приглушенным. Волшебные напольные светильники с причудливыми ножками будто работали не на всю мощность. Круглые панорамные окна сдерживали толщу черной зловещей воды, защищая темно-зеленые мягкие с виду диванчики, усеянные маленькими серебряными подушками перед собой. Камин не горел, зарешеченный заслоном с узорами из змей.       Гермиона сделала неуверенный шаг вперед, и плотный ворс ковра заглушил ее движение.              — Сегодня прямо-таки наплыв гостей, — раздался сзади низкий приятный мужской голос. — Это ты виновница торжества?              Она резко обернулась. Вскинула палочку, но не почувствовала и капли магии во всем теле. В нем ощущалась только непривычная лёгкость. Невесомость. Голова закружилась от быстрого движения и понимания ситуации.              Прямо перед ней стоял темноволосый юноша в стандартной форме Хогвартса и зеленом слизеринском галстуке. На груди блестел золотом значок старосты школы. Она тут же его узнала по воспоминаниям Гарри и замерла в нерешительности. Несомненно, это мог быть только Том Риддл.              — Не очень вежливо не отвечать на прямой вопрос, мисс, — слегка нахмурился молодой Волдеморт. — Палочку можете убрать. Здесь нет магии в общепринятом смысле.              — Я не хотела показаться невежливой, — пробормотала Грейнджер, таращась на воспоминание из кольца и опуская бесполезную палочку назад в крепление на руке. — Что значит "в общепринятом"?              — А вы любознательная. Но мне неудобно вести беседу с незнакомкой. Может быть, вы представитесь? — Риддл открыто ей улыбнулся, и эта эмоция блеснула радостью в его темных глазах.              Он буквально лучился дружелюбием, что, по ее меркам, было для него совсем нехарактерно.              Гермиона подавилась воздухом от неожиданности и похлопала себя по грудине, откашливаясь.              «Такие перемены уже слишком…»              — Вам нехорошо? — участливо произнес расстроенный голос.              Гермиона не успела опомниться, как руки Риддла уже обвились вокруг ее плеч, поддерживая со спины.              — Я помогу вам присесть, — и он потащил ее к дивану, на что она только моргнула.              Тело одеревенело, и она никак не могла вырваться из его стальной хватки. Грейнджер словно себе больше не принадлежала.              Риддл посадил ее и заботливо подоткнул подушку под спину, все ещё придерживая за плечо. Гермиона чувствовала, что, если бы не его вполне осязаемая прохладная рука, она бы тотчас же завалилась лицом в пол.              «Что происходит? Я даже не чувствую здесь магии. Как он меня обездвижил?» — паника заскреблась где-то в замутненном сознании.              Язык занемел во рту, и Грейнджер попробовала им пошевелить. Тот еле ворочался, гоняя вязкую слюну. Глазные яблоки с трудом повернулись, и она заметила уже совсем другую улыбку на лице Риддла: торжествующую.              — Если вы согласитесь скрасить мне одиночество за интересной беседой, то я позволю вам говорить и двигаться самостоятельно, — тот пытливо заглянул ей в глаза. — Моргните, если согласны.              Ничего не оставалось делать, как моргнуть. Это незамысловатое движение показалось Гермионе длиной в целую минуту. И тут ее отпустило. Она открыла рот и рвано вдохнула воздух. Глаза широко распахнулись, а рука тут же сбросила его кисть со своего плеча.              Уголки рта Риддла были приподняты, пока он беззастенчиво наблюдал как она жадно глотает кислород. Грейнджер захотелось ударить его по лицу, оставить яркий красный след на бледной коже щеки и стереть эту усмешку с тонких губ, но она пока придержала этот порыв. Внезапно ее осенила интересная мысль:              «Почему бы, собственно, не воспользоваться ситуацией и не поболтать с будущим Темным Лордом. Сколько ему сейчас? Он немногим младше меня. Интересно. Как он поведет себя? Как Том Риддл в своем кабинете, упоенный властью: вежливо и непредсказуемо; или как Волдеморт, с которым я сталкивалась в битве: жестко и бескомпромиссно?»              Гермиона отзеркалила его улыбку и развернулась к нему вполоборота на диване, расслаблено подогнув под себя ногу и положив на колени серебряную атласную подушку.              Улыбка Риддла дрогнула, и она засчитала это себе за маленькую победу.              — О чем же ты хочешь поговорить, Том? — сразу перейдя на «ты», задала она тон разговора.              Риддл поджал губы и, с минуту изучив ее лицо, уже холоднее произнес:              — Для начала я бы хотел узнать, с кем разговариваю.              — Меня зовут Гермиона.              — Я смотрю, Гермиона, что ты не удивлена происходящим и совсем не напугана, — он закинул ногу на ногу и, обхватив колено сцепленными в замок пальцами, немного резко добавил: — И неплохо осведомлена.              — Мы в магическом мире. Тут случаются разные странности с попаданиями в неожиданные места. Но мне повезло: я не в топком болоте и не в жерле вулкана, а сижу на диване со старостой школы Хогвартс в гостиной факультета Слизерин. Здесь уютно и тепло, вполне неплохое место, как по мне, — она пожала плечами. — А ты хотел меня напугать? Я думала, что ты предложил мне «скрасить тебе одиночество за интересной беседой», а я согласилась. Или я тебя не так поняла?              Грейнджер намеренно проигнорировала его последнюю фразу. Сразу раскрывать все карты, по ее мнению, было бы слишком просто, а еще она желала посмотреть за изворотливостью юного Волдеморта в попытках узнать, откуда ей известно его имя.              — Допустим, что я поверил в твое уклончивое объяснение. И я не отказываюсь от своего предложения. Здесь, — он обвел глазами комнату и снова вернул цепкий взгляд к ее лицу: — слишком скучно. И я давно не встречал таких прелестных дерзких особ.              Щеки невольно обдало жаром, и Гермиона поняла по вновь расплывшейся нахальной улыбке на лице напротив, что именно ее смущения Риддл и добивался.              — После попытки подчинить меня силой комплимент выглядит уже неуместно, Том, — осадила его она.              — Возможно, но от этого он не перестает быть правдой, — парировал Риддл. — Если я тебя смутил, то приношу свои извинения. Это не входило в мои планы. Предлагаю сменить тему, если тебе неловко. Ответь мне, зачем же ты отправила на верную смерть столько живых существ?              — А что, ты боишься пауков? В твою жалость к ним как-то не очень верится, — Гермиона склонила голову на бок. — «Скорее, я бы поверила в жалость к змеям, но мне они, к сожалению, не попались», — съехидничала она про себя.              — Это не ответ на мой вопрос.              — Проверяла защитные чары, — сжав подушку на коленях, ответила она.               И уже мысленно посетовала на свою нелепую сердобольность: — «Будь хладнокровнее! Ты сейчас на войне…»              — Видимо, недостаточно проверяла, если сама попалась в ловушку.              Будущий Темный Лорд подвинулся к ней ближе на диване, нарушая личное пространство. Он наклонил голову к плечу, бросил хитрый взгляд на ее все еще горящие щеки и небрежным жестом поправил смоляную прядь, выбившуюся из прически. Все его действия говорили о явном желании снова завладеть ситуацией. Риддл вкрадчиво заговорил:              — Боюсь, что мне придется огорчить тебя, Гермиона, но ты не сможешь выбраться из этой ловушки. И тебе…              — Боюсь, что это я тебя огорчу, Том, — ей захотелось сбить с него спесь. — Ты не сможешь воскреснуть, высосав из меня жизнь.              «Ведь, насколько я помню, для этого тебе нужно несколько дней, которых временная петля тебе не предоставит», — мелькнула приятная догадка, и Грейнджер дернула уголок губ в улыбке, наблюдая его ответные эмоции: расширившиеся зрачки, поглотившие темную карюю радужку; вздернутые брови и почти приоткрывшиеся губы в немом вопросе.              Как приятно было следить за его ошеломлением и растерянностью, но Риддл быстро взял себя в руки, и лицо стало непроницаемым.              — Значит, ты знаешь, что за предмет проверяла, — больше как утверждение, чем вопрос, пробормотал он. — И почему же мне это не удастся?              — Не могу сказать, — Гермиона еле сдержалась, закусив изнутри щеку, чтобы не захихикать над недовольным лицом молодого Волдеморта и его побелевшими поджатыми губами. — Не сердись. Это мой большой секрет.              — Из оброненных тобой фраз я полагаю, что ты знакома со мной не понаслышке. И твое наглое поведение явно не соответствует сороковым годам. Откуда ты? И какой сейчас год?              — Из Англии. А остальное — секрет. Том, давай обсудим что-то другое. Ты не вытянешь из меня информацию, — она, поражаясь самой себе, дерзко похлопала его по напряженному плечу. — Может, ты расскажешь мне, что за чары охраняют крестраж?              — И почему я должен отвечать на твои вопросы, если ты отказываешься отвечать на мои?              — Это ты хотел поговорить, помнишь?              — Я уже начинаю жалеть об этой оплошности.              — Как знаешь. Может быть, если бы ты нашел правильную тему, то разговор прошел бы более продуктивно.              Гермиона поерзала на диване от пристального взгляда почти черных глаз, ожидая новой порции вопросов, сыпавшихся как из рога изобилия.              Риддл промолчал и изучающе, откровенно осмотрел ее всю: задержал взгляд на волосах, нагло протянул кисть и потрогал локон, который она поспешно вырвала из его пальцев; долго осматривал ее простую плотную шерстяную бордовую мантию и руки, нервно мнущие атлас подушки; даже обувь не оставил без внимания. Затем выпрямился и заявил:              — Вид у тебя немного нездоровый: темные круги под глазами, бледная кожа, сухие волосы и тонкие пальцы, словно ты недоедаешь. Ты находишься в затруднительной ситуации. А вся твоя бравада — защитное поведение, — его глаза заблестели, пока он препарировал ее словами. — Мантия недорогая, но добротная, как и обувь. Ты явно нечистокровная волшебница. Возможно, полукровка. И ты в бегах или близка к этому. В связи с этим у меня возникает закономерный вопрос: как ты узнала о крестраже и зачем его искала?              «Умный гаденыш», — Грейнджер с силой зацепила ногтями серебряную ткань подушки, и атлас жалобно скрипнул от такого отношения.              — Если ты расскажешь о проклятье на крестраже, я отвечу, — выставила она условие, даже не надеясь на успех.              — Хорошо, — неожиданно согласился Риддл, и она почувствовала, что это неспроста. — Я не знаю точно, где и когда именно наложил проклятие, но, судя по тому, как попадали сюда насекомые, животные и, конечно же, ты — это «Паутина вдов». Я модифицировал чары, что их невозможно снять, не отдав взамен что-то равноценное. Про другую возможную защиту я не знаю.              — Равноценное? — зацепилась она за слово.              — Душу в обмен на душу. Все остальное бессмысленно погибнет, но не развеет черную паутину.              Гермиона почувствовала, как краска отхлынула от лица, а сердце отбило набат где-то в горле: «Не может же быть, чтобы Дамблдор… Нет! Несмотря на все мое к нему недоверие. Такое… Он сильный волшебник. Наверняка он смог распутать заклинание… Да еще и сам попался на какие-то чары».              — Смотрю, ты осознала всю серьезность ситуации. Но не переживай. Время здесь подвластно только мне. Мы сможем обсудить еще очень многое, прежде чем все закончится.              Пользуясь ее растерянностью, оцепенением, и, видимо, наслаждаясь произведенным эффектом, Риддл с блуждающей улыбкой на губах заправил волосы ей за ухо, зацепив раковину холодными как лед пальцами. Грейнджер вздрогнула, но руки будто налились свинцом, что сил их поднять и отодвинуть от себя наглеца не было. Она только следила за его расширенными черными зрачками, жадно блуждающими по ней, словно он хотел проглотить ее целиком.              Волдеморт захватил ее лицо ладонями и начал поглаживать скулы подушечками больших пальцев. В голове все смешалось, и она потеряла нить их разговора. Странная ненавязчивая ласка от него заворожила Гермиону, и она почувствовала, как тело становиться ватным и податливым, а мысли эфемерными.              — Как бархат… — шепнул Риддл и наклонился к ней корпусом еще сильнее: — Скажи, Гермиона, там, в настоящем… я ещё жив?              — Да, — в тон ему прошептала она, млея еще больше и не желая обдумывать свою странную перемену поведения.              Он кивнул ей, перейдя прохладными пальцами на горячие щеки. Его действия показались Грейнджер настолько приятными, что она захотела попросить его никогда не останавливаться, а ласкать, ласкать…              — Зачем же ты искала мой крестраж?              Его тихий шепот вплелся в туман в ее голове сладким ручейком, в водах которого захотелось омыться.              — Чтобы уничтожить…              Он же не накажет ее за такое? Глаза распахнулись в зарождающемся сквозь марево испуге, и Гермиона приоткрыла рот, чтобы попросить о смягчении приговора, когда его палец лег поперек ее губ, не давая заговорить.        — Я еще не закончил с тобой. Тихо! — потребовал раздраженный Том, и она внутренне затрепетала от его резкого властного тона, неожиданно отдавшегося приятным теплом внизу живота.       Атласная серебреная подушка с шелестом вылетела из ослабевших пальцев, которых она уже практически не ощущала от неги, разлившейся в конечностях. — Мы близко знакомы, там, в настоящем?       Он наклонился к ней ниже, почти касаясь губами, что Гермиона должна была окунуться в его запах. Она жадно втянула носом воздух, но не почувствовала ничего. Как будто в этом месте не существовало запахов. Это открытие разозлило ее. Грейнджер непременно желала узнать, чем пахнет сладкоголосый дьявол. Она попыталась подвинуться к нему ближе и совсем забыла вопрос, который тот ей задал.              — Великий Салазар… Гермиона! — Риддл отодвинул ее голову от себя на вытянутых руках и выпрямился. — Ответь мне!              Навязчивое желание уткнуться ему в шею и втянуть носом воздух немного притупилось, и Грейнджер стала вспоминать, продираясь сквозь плотную завесу в мозге, о чем же он ее спрашивал. Что-то важное… Знакомство. Она облизнула пересохшие губы, поймав за хвост ускользающую мысль, и покорно ответила, заглянув в пленительные антрацитовые зрачки:              — Да.              — Мы враги или, может быть, бывшие любовники? — поощрительно улыбнулся Риддл. — Почему ты хочешь уничтожить мой крестраж? Откуда ты узнала о нем? Не бойся, я не буду злиться. Скажи правду, и я отблагодарю тебя за честность.              Первым побуждением опьяненного сладострастием разума было соврать, чтобы подпустить дьявола еще ближе, почувствовать целиком, объять и впитать в себя все его загадки. Наверняка того опять не порадует правда, слетающая как яд с ее языка. Гермиона прикусила губу и умоляющим взглядом посмотрела в нахмуренное прекрасное лицо Люцифера напротив, что своими сладкими речами искушал ее.              — Ну же, скажи правду…              Его нежные касания теперь дарили тепло, а не прохладу. Он ласково погладил ее закушенную губу. Она быстро выпустила ту из плена зубов, и высунула кончик языка, попробовав чужое касание на вкус. Вкуса не было. Недоумение, видимо, слишком ярко отразилось на ее лице, что палец снова вернулся на скулу. А Риддл на выдохе попросил:              — Ответь, Гермиона… Я не обижу тебя. Ты можешь мне доверять.              Доверие… Что-то знакомое пыталось сформироваться в тумане, но слишком быстро рассеивалось в плотной дымке. Чувственные прикосновения к лицу становились все настойчивее, горячее. Чужие пальцы словно раскалились… Или она обледенела? Мысль испарилась.              — Мы враги, Том… Но это ведь не страшно? — сумела выдавить она из себя доселе незнакомый страх. — Не злись, пожалуйста… Я, кажется, умру, если ты будешь на меня зли…              — Не отвлекайся, Гермиона! Крестраж, — обжег ее губы ладонью Риддл, когда грубо закрыл рот.              Она почувствовала слезу, скатившуюся по щеке, и не поняла ее происхождения. Грейнджер было сейчас так хорошо: она наконец свободна. Ее личный дьявол забрал все тревоги и заботы. Дарит ей утешающую ласку и наполняет тело эйфорией. Почему она должна плакать из-за такого прекрасного отношения? Единственное желание, захватившее ее суть: лично коснуться пленительного Люцифера, почувствовать его алебастровую кожу под своими руками…              — Я должна уничтожить все крестражи, чтобы остановить Волдеморта, разрушившего будущее, из которого я пришла…              Горячие пальцы впились в ее скуловые кости, и она застонала от боли. Лицо перед ней исказилось в злости, и она захныкала от печали, сдавившей ее трепещущее сердце, что рассердила его своими грубыми речами.              Происходящий дальше разговор Гермиона помнила с трудом, выныривая иногда сквозь поглотивший все туман, чтобы удовлетворить очередной раздраженный вопрос своего дьявола и плача от какого-то непонятного, затаенного отчаяния. Сколько длилась сладостная мука, она не представляла, но ощущала, что ее силы на исходе: губы шевелились все медленнее, мысли текли вяло и обрывались все чаще.              — Бедная глупая храбрая девочка… — выдохнул Риддл слова ей в рот, но сознания Грейнджер не достиг их смысл.              Раскаленные, как угли, губы дьявола захватили ее податливые уста, сминая и покусывая. Язык, словно юркая змея, исследовал зубы, пробежался по небу и сплелся с ее в беспорядочном танце. Сил оказалось не много, чтобы отвечать с той страстью, с которой желало разомлевшее тело и опьяненный близостью рассудок, но она пыталась не уступать его напору. Пальцы Риддла запутались в ее длинных волосах, массируя кожу на затылке и привнося с каждым его движением толику боли, отдающейся в голове. Животное наслаждение зародилось где-то внутри, кружа в животе, и она застонала сквозь поцелуй:              — Том…              Одеревеневшие от долгой неподвижности ладони внезапно закололо, и Гермиона вскинула ледяные руки вверх, притягивая его к себе ближе. Она ненасытно цеплялась за его горячую шею, касалась таких вожделенных мягких завитков на его голове, обхватывала нежную кожу теплых скул.              Гермиона в смятении почувствовала, что он отстраняется, и сама захватила зубами его влажную покрасневшую нижнюю губу, оттягивая и покусывая, не отпуская. Он распахнул черные глаза и с вызовом облизал место укуса.              Томление внутри почти достигло пика, как что-то склизкое и противное, отдающее металлом, зародилось в ее глотке, и она расцепила зубы, неожиданно закашлявшись. Ощущение горячих пальцев в волосах резко пропало. Риддл ее больше не касался.              На бледных с проступающей сеткой вен ладонях Грейнджер цвели алые сгустки крови.              Туман в голове мгновенно рассеялся, и ее придавило тяжестью осознания произошедшего. Ярость опалила мозг.              Она вскинула окровавленную руку и с силой впечатала пощечину в разрумянившееся лицо напротив. Его голова дернулась. Ее грязная кровь потекла по точеным скулам Волдеморта, капая на накрахмаленный воротник форменной рубашки.              — Какой же ты ублюдок! — выплюнула тому в лицо Гермиона.              — Ты сама не хотела говорить добровольно, так что это не моя вина, а…              — Закрой свой поганый рот!              — Успокойся, Грейнджер, — скривился Риддл, стирая белым платком кровь с лица. — Не стоит драматизировать.              Фамилия окатила ее кипятком, и она затряслась в ужасе, вспоминая, что подобострастно выложила ему абсолютно все. Всю свою жизнь до этого момента. Расстелилась тут перед ним, как последняя… Гермиона сделала судорожный вдох.              — Как ты это провернул? — прохрипела она.              — Тебя сейчас не это должно волновать. Кажется, из-за твоей петли времени я больше не властен над тобой, и проклятие тебя убивает. Это будет… — Риддл замешкался, опустил взгляд и стал складывать уже не белый платок в руках в ровный квадратик, как будто не хотел смотреть в этот момент ей в глаза, — неприятно.              — Насколько?              — Ты прочувствуешь…              Он сухо обрисовал, что ее ждет. Гермиона отвернулась от него в отвращении.              — Гермиона, посмотри на меня, — позвал Риддл. — Приступы скоро участятся.               Цепкие пальцы повернули ее лицо, и она заторможено встретилась с внимательными черными глазами, и тут же вспыхнула, ударив его по руке:              — Не смей меня трогать!              — Это больше не сработает, если ты боишься снова потерять себя.              — Конечно же я охотно поверила лжецу и убийце, — сардонически усмехнулась Грейнджер.              — Хочешь верь, хочешь нет, — холодно заметил Том. — Только мне нет смысла тебе врать, если ты все равно скоро…              — Скоро что?              — Исчезнешь отсюда.              Конечности заледенели, и Гермиона залезла на сиденье, полностью подогнув под себя ноги, но это не помогало хоть капельку согреться. Ее периодически трясло как в припадке. С Риддлом она не желала разговаривать, и он ей не навязывался, откинувшись с безразличным видом на спинку дивана, скрестив руки на груди.              Время текло в этом непонятном пространстве словно вязкий кисель. Часы на запястье застыли за пять минут до шести вечера и не двигались. Сколько прошло времени — неизвестно.              Приступ повторился. Она думала, что выкашляет себе на руки внутренности. Кровь бежала по подбородку, а во рту стоял резкий привкус железа. Кровохарканье повторялось все чаще, а силы утекали все быстрее.              В какой-то момент, Гермиона уже не помнила, как, но оказалась в кольце горячих рук, обнимающих и укачивающих ее в монотонном убаюкивающем ритме. Том Риддл утешал ее? Жаль, что ей некому было рассказать об этом…              — Том? — обессилено прошелестела она.              — Да, — раздался над ухом горячий шепот.              — Зачем тебе все это…              — Что "это"?              — Бессмертие, — она хрипло вздохнула. — И все эти смерти вокруг… Можно же было как-то по-другому добиться своей цели.              — Чтобы достичь величия, нужно чем-то жертвовать, — жестко отрезал Риддл.              — Даже своей душой?              — Моя душа в сохранности.              — …Ты правда в это веришь?              Кашель не дал расслышать его ответ, если он вообще соизволил ответить ей.              Руки, с которых капала густая темная кровь, истончились. Каждую фалангу можно было осмотреть, не прибегая к магловскому рентгену. Риддл прижал ее к себе сильнее, и она поняла, что за грохотом своего не может различить, бьётся ли у него сердце. Вкуса и запаха у Тома не оказалось, она могла его только слышать, видеть и осязать. Странное место. Так ощущается душа? Обжигающим жаром?.. Но он точно показался ей ледяным, как айсберг, когда первый раз коснулся.              — Том…              — Да?              — Ты не расскажешь, как распутать проклятие на крестраже?              — Нет.              — Я так и думала.              Риддл собрал волосы с ее скул после очередного кашля и сжал ее ледяные окровавленные кисти горячими руками, поглаживая выступающие косточки, обтянутые сухой пергаментной кожей.              — Гермиона?              Она уже не могла говорить и едва кивнула.              — Ты не откажешься от своего плана?              Она качнула головой в отрицании.              — Я так и думал.              Самое страшное началось с приближением конца. Галлюцинации оказались настолько реальными, что она кричала бы до изнеможения, если бы могла произвести хотя бы звук. Только хриплый сип исходил откуда-то из недр ободранного иссохшего горла.              Первым пришел Гарри, и она почти обрадовалась, когда увидела такое желанное лицо и черные вихры волос сквозь пелену, застилающую зрение. Но, присмотревшись, в испуге вжалась в горячее тело позади. Ребра сдавило сильнее, а рот открылся в немом крике ужаса.              Белые извивающиеся черви посыпались из истлевших глазниц ее друга, падая в пустоту. Поттер протянул к ней отрубленные по локоть культи и разинул рот, полный опарышей. Лицо за секунды почернело и сморщилось, а челюсть отвалилась, повиснув на лоскутках гнилой плоти.              Во время шаркающего шага, сделанного ей навстречу, волосы Поттера стремительно рыжели, а кожа светлела. Тело резко удлинилось, приобретая другую форму, и с высоты на нее ласково воззрились голубые как небо глаза. Рон тепло ей улыбнулся и вдруг с противным хлюпающим звуком развалился на две части, разрезанный ровно пополам. Те шмякнулись об пол, разбрызгивая вокруг яркую алую кровь.              Гермиона вцепилась в удерживающие ее руки и попросила одними губами: «Только не родители…»              Половинки обрастали новой плотью на полу, а она зажмурилась, захлебываясь в кашле и тошнотворном ужасе.              — Гермиона, успокойся. Это все ненастоящее. Галлюцинации, — донесся до нее еле слышный шепот Риддла.              Она мысленно взмолилась всем богам, чтобы этот кошмар быстрее закончился. Красные яркие вспышки плясали за закрытыми веками. Грейнджер захрипела и поняла, что это конец: все нутро окатила кипящая лава, пожирая внутренние органы; кожа нестерпимо зудела, высыхая; кости заныли, и она почувствовала, что те начинают трескаться под давлением плоти, как хрустальные; голова обрела непривычную легкость, словно ее густая грива тяжелых волос исчезла. Она помнила, во что превратилась мышь…              — Мне жаль, Гер…              Были последние слова, оставшиеся в ее памяти с завершающим ударом сердца, которое остановилось в едва узнаваемом мумифицированном скрюченном теле на засаленных досках дома Гонтов.