Искорка безумия

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,

Ещё страшнее путь тоски…

Анна Ахматова

      От виска по всей голове разлилось тепло и Гермиона почувствовала, как сковывающая боль начала отступать, а голова проясняться. Она неверяще распахнула глаза и растеряно посмотрела на Волдеморта. Он вылечил ее сотрясение. Она проследила за кончиком палочки, который направлялся к ее груди, и еще крепче обхватила себя руками, закрываясь.       — Убери руки, — приказал Темный Лорд, но Грейнджер только покачала головой.       Раздраженно рыкнув, тот схватил ее запястья и, оторвав от груди, прижал над головой к высокой спинке кресла и, перехватив одной рукой, больно стиснул запекшиеся ранки.       — Зачем вы это делаете? Прекратите! — начиная паниковать, воскликнула Гермиона, вырываясь. Поза, в которой она предстала перед ним, была, по ее мнению, жутко неприличной. Даже вызывающей. Прижатая к спинке кресла, без возможности прикрыться, с оголившимися полукружьями небольшой груди, с торчащими от холода сосками, которые быстро подпрыгивали туда-сюда в такт ее участившемуся дыханию. Если бы не порванная одежда и порезанная кожа, из которой сочилась кровь, она бы посчитала данную сцену сексуальной. Но только не в данной ситуации. И уж точно не с мужчиной перед ней. При других обстоятельствах это мог быть Рон или даже Виктор, но уж точно не Волдеморт. Хотя ее не пугала сейчас его внешность, так как сейчас у него было несомненное преимущество в наличии человеческого лица, в отличие от будущего Темного Лорда, которого можно было сравнить с рептилией. У него был нормальный прямой нос и густые черные, слегка вьющиеся волосы. Как и все волшебники, из-за большей продолжительности жизни, по сравнению с маглами, он выглядел не на свой возраст, а значительно моложе. Черты его лица уже были искажены темной магией, и кожа была неестественно белой, но в нем еще прослеживалась природная красота, которая была присуща молодому Тому Риддлу, которого ей показывал Гарри в своих воспоминаниях, только более зрелому. Но все внимание к себе несомненно приковывала пугающая кровавая радужка зрачка, которая меняла цвет с кроваво-красного до темно-багрового, в зависимости от настроения ее обладателя. Зрачки также не превратились пока в узкие змеиные щели. Сейчас Темный Лорд смотрел на нее, раздраженно поджав губы, и глаза отливали темным багрянцем.       Ее обуяла паника, и она ощутила, как кровь отхлынула от лица. Гермиона никогда не предполагала, что может оказаться в даже близко похожей ситуации с Волдемортом. За все свои девятнадцать лет она не обнажалась ни перед одним мужчиной, и первым, кто увидел ее грудь, оказался Темный Лорд. Она только надеялась, что не заинтересует его в этом плане, особенно на фоне яркой и блистательной Беллатрисы, с которой по слухам у него был роман. А слухи об их тесных взаимоотношениях ходили даже в Ордене Феникса.       Грейнджер задрожала. Тисовая палочка коснулась мимоходом ее соска, чем вырвала отчаянный писк из горла, но не задержавшись, проследовала к ключице. Риддл вычертил руну и не касаясь раны провел над ней теплой волной магии, заживляя порез. Он вдруг отодвинул палочкой края ее разорванной одежды и снова задержался взглядом на ключице, в том месте, где начинался пересекавший её грудь фиолетовый шрам, который Долохов оставил ей в Отделе Тайн. Он проследил его кончиком палочки, вызвав этим прикосновением мурашки, и задумчиво хмыкнул:       — Какой интересный след темной магии. Что это было за проклятье?       — Я-я не знаю, — дрожащим голосом ответила Гермиона, и снова попросила: — Позвольте мне одеться, пожалуйста. Я не понимаю, зачем вы это делаете. Прошу вас, прекратите.       Волдеморт не ответил. Он перехватил ее кисти в своей руке, и теплая исцеляющая магия опалила ее ледяные пальцы, ладонь, а затем предплечья. Закончив с ними, он снова коснулся палочкой ее лица. Ноющая боль на щеках и в челюсти исчезла под нежным прикосновением живительного заклинания, словно ее погладили чем-то невесомым.       — Открой рот, — очередной приказ.       Не желая ни в чем ему подчиняться, особенно не зная, что он хочет предпринять, Грейнджер только плотнее сомкнула губы и почувствовала солоноватый металлический привкус во рту.       — Упрямство, граничащее с глупостью, — тяжко вздохнув, охарактеризовал он ее поведение. — Я вылечу укус, — пояснил Темный Лорд.       Гермиона была выбита из колеи всей ситуацией и рациональные мысли полностью отсутствовали в ее мозге. Снова покачав головой, она спросила:       — Зачем вообще вам меня лечить? Я не понимаю. Я же ваша пленница, — и совсем тихо добавила: — Тем более после того, как я сказала, что маглорожденная.       — Может, я проявляю сострадание, которого ты так от меня хотела? — вопросом на вопрос ответил ей Риддл и снова никак не отреагировал на фразу о ее происхождении.       Гермиона прыснула и истерично рассмеялась.       — Вы и сострадание не можете быть в одном предложении, — резко оборвав смех, злобно парировала она.       Волдеморт нахмурился и сильнее сжал ее кисти в своей хватке, а потом отпустил. Руки Грейнджер сразу же обхватили ее грудь, прикрывая. Она немного расслабилась, когда перестала сидеть перед ним вызывающе обнаженной. Гермиона решила все-таки рискнуть и сыграть в эту странную «игру» с лечением, по его правилам. Она слегка приоткрыла рот, пристально наблюдая за Темным Лордом и чувствуя себя глупо, но он на самом деле залечил ее губу, даже не прикоснувшись к ней.       — Повернись боком, — снова начал командовать он. — Или ты продолжишь упрямиться? Хотя, если тебе нравится боль и твое текущее состояние, я не буду настаивать на лечении, — приподняв брови, язвительно проговорил Риддл и развел руки в стороны в театральном жесте, как бы показывая, что он сделал все что мог.       Гермиона снова занервничала, поняв, что он намекает на ее бедро и заерзала в кресле, стараясь сесть еще глубже.       — Пожалуй обойдусь без вашего напускного сострадания, — ответила Грейнджер.       Глаза Волдеморта еще сильнее потемнели и багрянец угадывался уже еле-еле. Радужка была практически черная и Гермиона это интерпретировала, как крайнюю степень раздражения. Он резко наклонился к ней и схватив, выдернул ее как перышко из кресла. Не успела Гермиона пикнуть, как уже была прижата лицом к столу. В неудобной позе, с разметавшимися повсюду кудрями, закрывшими ей обзор, и придавленной грудью к холодному дереву стола, Гермиона вдруг резко пожалела о своем упрямстве. Волдеморт давил ей рукой между лопаток, вжимая в столешницу и не давая приподняться, а сам прижался бедрами к ее ягодицам. Пытаясь дотянуться до него свободными руками, она только усугубила свое положение, когда он вдруг заломил ее руки за спину и лишил любой возможности шевелиться. Она начала ерзать, пытаясь приподняться на носках и ослабить хватку, но вдруг почувствовала сквозь мантию, что мужчина прижимается к ней не только бедрами. Надеясь, что он не понял, что она почувствовала его возбуждение, похолодевшими от страха губами Грейнджер прошептала:       — Отпустите меня, я все поняла. Вы можете меня вылечить. Я больше не буду упрямиться. Только отпустите.       — Я очень устал от тебя сегодня, — прошипел Волдеморт. — Ты разрушила все мои сегодняшние планы. Отняла уйму драгоценного времени. И я совсем не понимаю, для чего все еще вожусь с тобой и терплю твои детские выходки.       Гермиона с ужасом почувствовала, как он поднимает мантию и касается ее бедра горячей рукой сквозь разорванные брюки.       — Пожалуйста, не делайте этого, — умоляющим тоном попросила Гермиона, и слезы брызнули от охватившего ее отчаяния.       — Не делать что? — шепнул Темный Лорд.       Он провел рукой от бедра до застежки брюк Грейнджер и расстегнув их, начал стаскивать с бедер.       Она забилась в его руках раненой птицей, но он, сняв с нее брюки, вдруг отодвинулся и она снова почувствовала жар лечебной магии на своем бедре. Он больше не удерживал ее на столе, поэтому Гермиона резво соскочила со столешницы и проследила за Волдемортом, который сел в кресло позади.       Освободившись, она стала лихорадочно натягивать порванные брюки. Отбежав от Темного Лорда так, чтобы стол оказался снова между ними, Гермиона смахнула слезы с лица одной рукой, другой придерживая разорванную мантию на груди, и злобно уставилась на ухмыляющегося Риддла.       — Больной ублюдок! Это было низко! — зло выплюнула она и отшатнулась от стола, когда он схватился за палочку.       — Значит вот какая благодарность мне полагается за проявленное «сострадание», — яростно сверкая глазами, бросил ей Темный Лорд, сжимая рукоять палочки до побелевших костяшек пальцев.       — Вы меня сами покалечили, а теперь хотите благодарности?! — закричала Гермиона. — Да вы самый настоящий псих!       Она пятилась к двери, следя за палочкой Волдеморта. Поравнявшись со старинными часами и бросив на них мимолетный взгляд, заметила, что до часа ночи оставалось почти двадцать минут, а ей казалось, что прошла уже целая вечность. Пока Темный Лорд не проклял ее за проявленную дерзость, Грейнджер решила снова попытаться сбежать. Коснувшись спиной дверной ручки, она потянулась, чтобы ее открыть, когда почувствовала, что дверь заблокирована заклинанием. Риддл сидел за столом и держал ее на прицеле своей палочки.       — Стоило отдать тебя Барти Кручу-младшему, чтобы он преподал тебе урок хороших манер, грязнокровка. Тогда бы ты на своей шкуре почувствовала, как нужно проявлять благодарность и…       Гермиона так и не узнала, что ей хотел сказать Волдеморт. Она снова стояла посреди своей поляны. Только что она смотрела в глаза Темного Лорда, трясясь от пережитого ужаса и нарастающего гнева, и думала, что больше никогда не выберется из поместья Малфоев, а моргнув, снова оказалась в лесу.       Ощупав себя с головы до ног, Гермиона упала в траву на колени, захлебываясь в рыданиях от облегчения. Она спаслась, хоть и не так, как планировала. Все ее предположения о временной петле оказались ошибочны.       Обуреваемая смешенными чувствами, находясь под впечатлением от пережитого, Грейнджер поклялась самой себе, что непременно остановит Волдеморта. Теперь в ее копилку с личными счетами к нему добавился еще один — моральный ущерб, который он нанес ей сегодня. Она взыщет с него все сполна.       Из всех отвратительных поступков Темного Лорда, какие он совершил с ней и её друзьями, Гермиона решила, что вот эта его попытка напугать её и унизить, используя её заведомо более слабое положение, намекая на принуждение, была самой мерзкой. В тот момент она по-настоящему поверила, что он обесчестит ее. Это её очень сильно напугало. Единственный раз, когда она сталкивалась с такими угрозами был тоже в поместье Малфоев, когда их схватили егеря и Сивый нашептывал ей свои извращённые фантазии прямо в ухо. Её тогда почти вырвало от страха и отвращения.       Грейнджер не знала, почему Темный Лорд решил прибегнуть к такому методу психологического воздействия. Вся эта ситуация после ее признания своего статуса крови была абсурдной и сюрреалистичной. Если бы Гермиона не провела с Риддлом столько времени в кабинете, то решила бы, что это был не он, а кто-то под оборотным. Зачем он лечил ее? Она готовилась к пытке или даже смерти, а он сделал все наоборот. На самом деле такой психологический трюк сработал и по-настоящему выбил ее из колеи, согнав всю напускную браваду и показушную храбрость. Возможно Волдеморт на самом деле изучал магловскую психологию, раз так искусно манипулировал своими последователями, что они ему только в рот не заглядывали. Гермиона не знала, вывела ли она его своим поведением, что привело к такому исходу, или это было вызвано её страхом, которым кажется пропитался сам воздух в кабинете, когда она была обнажённой и беспомощной перед ним. По крайней мере, слава Мерлину, до неё ни разу не доходили слухи, что Темный Лорд «развлекается» таким образом со своими жертвами. Про некоторых пожирателей она слышала такие отвратительные вещи, но про него никогда.       От одного воспоминания об этом постыдном эпизоде ее передергивало от отвращения, и густая желчь тут же подступала к горлу, окрашивая горьким привкусом её мысли.       Весь день, до следующей временной петли, Гермиона провела, трясясь от озноба под несколькими одеялами, выпив все свои запасы умиротворяющего бальзама. Больше в ней ничего не задерживалось и ее тут же выворачивало, стоило только представить положение, в котором она оказалась. На следующий день она также взяла перерыв и отоспалась, используя зелье сна без сновидений. Больше её не тошнило из-за расшатавшихся нервов, и она смогла нормально уснуть с пустой головой, отключив мысли.       Немного придя в себя и решив, что возможно она слишком остро реагирует, Гермиона начала анализировать произошедшее. Она пришла к выводу, что ей все-таки удалось убедить Поттеров вовремя уйти из дома, и с Тёмным Лордом они не столкнулись. К такому заключению она пришла, собрав воедино крупицы полученной информации. Злой и уставший Волдеморт, пытка Петтигрю и его слова о том, что возможно она владеет информацией о новом местонахождении Поттеров. Последнее предположение было настолько абсурдным, что Гермиона не удержалась от печального смешка. Её бросили в доме без сознания, зная, что с минуты на минуту Петтигрю приведёт туда Тёмного Лорда.       — Но почему петля снова запустилась? Что же было катализатором? — задумчиво постукивая ногтем по губе, размышляла Грейнджер.       Слегка упорядочив свои мысли в голове, спрятав все свои эмоции под защитой окклюменции, оставив только холодный рациональный ум, Гермиона прокручивала в голове и никак не могла понять фразу Волдеморта, которую он обронил после неудачной попытки легилименции: «её щит ему знаком». Но он не мог ее помнить. Из изученных книг она точно знала, что окклюменция — это самодисциплина и самоконтроль. Каждый волшебник возводит защиту в своем сознании в соответствии со своим видением о ней, что ему легче представить и мысленно удержать. Грейнджер полагала, что её ледяной щит, возможно, уникален, потому что нигде не описывалось, что подобная защита может физически влиять на легилимента, а её — влияла. Возможно, магия реагировала на намерение и сама проецировала на атакующего ее сознание волшебника ледяные чары. Холод, который все испытывали, не давал долго находиться в её сознании. У Гарри даже один раз заиндевели очки, и он утверждал, что: «отморозил себе глаза и мозги, и больше в её сознание не полезет». Ещё одной несостыковкой повторяющегося дня, помимо сбоя легилименции, был внешний вид Темного Лорда. Хоть она и видела его все предыдущие разы мельком, в темноте и в отблеске заклятий, она могла поклясться даже своей магией, что он выглядел лучше.       Изнуренный вид, его нежелание использовать на ней легилименцию, что он даже играл для нее роль доброго и гостеприимного хозяина, чтобы допросить ее, пока не пришли пожиратели. Его реакция после её нападения с ножом для писем, тоже не вписывалось в картинку. Он не применил на ней круциатус. Почти не наказал ее. Даже Петтигрю пытал не сам. Насколько она поняла, даже режущее проклятье он наложил на неё, сдерживая силу и без палочки. Если бы он всерьёз задумал её ранить, он бы разрезал её на кусочки. Она ощущала его магическую силу, и она была огромной, тяжелой и подавляющей, несравнимой с её. Да даже сыворотка правды, которую он попросил принести. Все это было странно. Она не понаслышке знала, что он непревзойдённый легилимент, такой же сильный, как и Дамблдор. «Возможно ли, что петля как-то влияла на него? Но каким образом? Он точно меня не помнил, а значит, день для него был не повторяющимся, — размышляла Грейнджер, нервно нарезая круги по маленькому пяточку пространства перед диваном, — по крайней мере я не заметила, что это было так. Да и если бы день повторялся, он бы появился у Поттеров намного раньше. Все это странно и непонятно». Гермиона с тяжким вздохом снова упала на диван. Ответов у нее не было. Все только вызывало все больше вопросов, которые множились, как снежный ком, и норовили поглотить её с головой. Она решительно тряхнула волосами, вздёрнула подбородок и, слегка похлопав себя по щекам, двинулась в ванную. У неё сегодня было важное дело, которое она себе наметила, вспомнив дом Поттеров. Увидеть родителей.       После душа, обернувшись полотенцем, она стала сушить волосы палочкой, стоя перед зеркалом. Пытаясь собрать кудри с шеи и закрепить их в высокий хвост, она наткнулась кончиками пальцев на странный холодный бугорок у себя под кожей.       Гермиона стала осматривать это место в зеркале и заметила крохотный золотой осколок, размером с четверть ногтя. Тот практически слился с её бледной кожей и его можно было разглядеть только под определенным углом. Если знать где искать: на шее справа, прямо под челюстью. Это оказался кусочек маховика. Тот самый, который она собственноручно взорвала, чтобы оказаться в прошлом. Но она совсем не чувствовала, когда он проник к ней под кожу, никакой боли и дискомфорта Грейнджер не испытывала. Раны тоже не было, хотя временная петля из раза в раз возвращала её в состояние, в котором она была в мгновение после взрыва. Пощупав его ещё раз, она почувствовала холод в пальцах и, осмотрев их, заметила, что место, которым она до него дотронулась, красное, как после обморожения. Это было странно. Все то время, что она была в прошлом, она ни разу не видела себя в зеркале, было не до этого, да и не к чему. Используя каждый день временной петли очищающие чары, Гермиона считала, что этого было достаточно. Лаванда и Парвати проели бы ей плешь, если бы увидели такое пренебрежение своей внешностью. Главной её целью было спасение Гарри, а как она при этом выглядела, было второстепенным. Однако, собираясь увидеть родителей, она хотела выглядеть прилично, поэтому первый раз за неизвестно сколько времени приводила себя в порядок перед зеркалом.       Находка её не обрадовала. Вся петля времени была загадкой для Гермионы, а нахождение в ней самой кусочка такого мощного артефакта, хоть и такого крошечного, её испугало. Побоявшись все испортить, она решила пока оставить в покое осколок и изучить его позднее. Сегодня её задачей было вернуть себе душевное равновесие, увидеть своих любимых родителей, по которым она безумно соскучилась и чувствовала себя безгранично виноватой перед ними. С момента, как она стёрла им память и отправила в Австралию, она больше ничего про них не знала. Родители являлись одной из причин её смены фамилии в этом времени. Неизвестно, как все могло обернуться, но подставлять их и в восьмидесятых, представляясь всем как Гермиона Грейнджер, она не собиралась.       Грейнджер нашла в своей сумочке самую простую классическую одежду, которая не выбивалась бы из моды в любом времени. Накинув сверху тёплое кашемировое пальто, которое они с мамой выбирали на пасхальных каникулах шестого курса Хогвартса, она трансгрессировала в пригород Лондона. Решив немного прогуляться по знакомой с детства улице, она появилась не сразу у родительского дома, а в небольшом сквере в начале переулка, где они часто гуляли с родителями, когда выдавалось свободное время.       Медленно прогуливаясь по скверу, Гермиона предавалась воспоминаниям. Как беззаботная жизнь маленькой девочки из благополучной любящей семьи обернулась таким непроходимым кошмаром в дальнейшем? Где все пошло не так, что она, ещё не окончив школу, уже вступила в противостояние, а впоследствие и в войну с тёмными магами? Почему ей пришлось сделать такой тяжелый выбор и стереть память своим родителям о себе, чтобы спасти им жизнь? Почему никто из взрослых волшебников не подумал об этом и не предложил защитить их?       «Потому что ты всего лишь пешка в руках Великого волшебника, Гермиона. Если он не подумал об этом и не посчитал нужным что-то сделать, то и никто не стал бы. Дамблдор, чертов манипулятор, распоряжался чужими жизнями так, как будто они ничего не значили!» — со злости топнув ногой, размышляла Гермиона.       Споткнувшись на тротуаре, она вышла из транса воспоминаний и сфокусировавшись на настоящем. Поняла, что уже дошла до своего дома. Он был ещё не таким, каким она его помнила. Коттедж был двухэтажный, но стены пока ещё не были увиты диким виноградом и окно её спальни не загораживало раскидистое дерево. Ясень во дворе только дотянулся своей верхушкой до её окна и пока был не таким внушительным, каким она его запомнила в зрелом возрасте.       Замешкавшись на пороге дома, она вдохнула в себя воздух, собравшись. Гермиона легонько постучала и замерла в ожидании. К двери никто не подходил, и её нервозность начала возрастать. Ветер, раскачивающий деревья и срывающий с них последнюю листву, как будто обнажая их перед будущей зимой, чтобы они не могли найти тепла и застыли одинокими и холодными, пронизывал ее почти до костей. Гермиона поняла, что начинает замерзать не только внешне, но и внутренне. Ледяной осенний ветер почти пробрался к ней в самую душу. Ей так нужно было тепло близких людей, чтобы самой не стать таким одиноким и холодным деревом в преддверии зимы. Потянувшись для стука ещё раз, она замерла с повисшей в воздухе рукой. Отец открыл дверь, даже не спросив, кто пришёл, и уставился на незваную гостью с лёгкой вежливой улыбкой на губах.       — Чем могу вам помочь, мисс?       «Такой молодой», — пронеслась мысль в голове Гермионы, а вслух она ответила:       — Прошу прощения за беспокойство, вы — мистер Грейнджер? Я журналист-стажер в газете «Daily Mail», — зачастила она заготовленную речь, волнуясь. — Я отправила вам телеграмму на прошлой неделе, в которой сообщила о своём визите и просила об интервью. Мой куратор послал меня взять интервью у молодой семьи дантистов, клиника которых набирает популярность, как мою первую серьёзную работу на оценку.       Мистер Грейнджер удивлённо выслушал всю тираду Гермионы и растеряно ответил:       — Мне очень жаль, но мы не получали телеграмму и, к сожалению, не сможем уделить вам время, так как на сегодня у нас имеются планы.       — Ох, — вздохнула она, притворно прикрывая рот ладонью, — я такая бестолковая! Наверное, я что-то напутала в адресе, когда отправляла. Я сейчас же уйду, мне так неловко. Простите меня ещё раз.       Уже довольная тем, что обмолвилась с отцом парой слов и увидела его, Гермиона скомкано попрощалась и стала спускаться по ступенькам, когда отец её окликнул:        — Постойте! Будет очень жаль, если вас отругают за отсутствие статьи, мы сейчас обедаем с супругой, присоединяйтесь, и сможете задать интересующие вас вопросы.       Гермиона благодарно улыбнулась и вернулась в дом. Отец помог ей снять пальто и повесить на крючок, после чего проводил в столовую. Они прошли через гостиную мимо серого небольшого дивана, которой потом перекочует в её комнату, а дальше найдёт своё пристанище у неё в палатке, правда, когда уже будет изрядно потрёпанным, и она улыбнулась своим мыслям. Зайдя в столовую, Грейнджер остановилась в проходе, разглядывая обстановку и задержав взгляд на своей молодой и такой красивой маме, которой поспешно объяснял возникновение неожиданной гостьи её отец.       Представившись им, как Джейн Смит из «Daily Mail», и обменявшись вежливым приветствием, они приступили к обеду. Гермиона достала заранее заготовленный блокнот и карандаш из сумки и начала задавать вопросы, которые могла бы задать настоящая журналистка для своей статьи. Записывая ответы, она просто наслаждалась голосами родителей, их милыми переглядываниями и доброжелательной теплотой, которую они излучали.       Расспросив их дежурными фразами про работу и саму клинику, Грейнджер затронула тему семьи:       — У такой прекрасной пары наверняка уже есть дети, если будет уместно задать такой вопрос?       Мама вся засветилась, отвечая на этот вопрос, и у Гермионы еще больше потеплело на сердце. В этом времени её кто-то любил, безусловно и со всей душой.       — У нас есть чудесная малышка, её зовут Гермиона, в честь героини «Зимней сказки» Шекспира.       Они переглянулись с отцом и смущённо заулыбались.       Гермиона улыбнулась им в ответ, и от переполнявших её эмоций у неё на глаза навернулись слезы.       — Что-то случилось? Почему вы плачете, мисс Смит? — обеспокоено заглядывая в заплаканные глаза Гермионы, спросила мама. — Что-то не так?       «Я так сильно хочу обнять вас и сказать, как я скучала! Сказать, как безгранично люблю вас! Как тяжело и одиноко мне в этом времени. Но я не могу вам открыться», — мысленно прокричала Гермиона, разрывая себе сердце. Не выдержав, она всхлипнула, и горячие слезы все-таки скатились по её щекам, затерявшись в вороте водолазки.       — Простите меня, я понимаю, что мое поведение неуместно. Просто вы напомнили мне моих родителей, которых я долго не видела. Они сейчас в Австралии, и я не могу с ними встретиться, — вытирая слезы, которые не хотели останавливаться, пояснила Гермиона. Ее голос был хриплым от сдавившего горло чувства тоски. — Это очень непрофессионально с моей стороны, я приношу вам свои извинения.       Пока она оправдывалась, заметила, что перед ней возник платок, и отец подлил ей новый чай взамен остывшего. Пододвинув к ней чашку из её любимого сервиза, он неловко похлопал её по плечу и вернулся на своё место.       — Не расстраивайтесь так, мы все понимаем. Все хорошо. Выпейте чаю.       Мама пересела со своей половины стола ближе к Гермионе и взяла ее за руку, нежно погладив, в успокаивающем жесте.       — Все наладится! Все будет хорошо! Вы со всем справитесь, — принося тепло и утешение, успокаивающе сжимала она руки дочери, даря поддержку.       — Спасибо… — ответила Гермиона, и её дыхание перехватило, она больше не могла выдавить из себя ни слова.       Мисс Грейнджер легонько потянула её за руку на себя и заключила в тёплые материнские объятия. Это было именно то, чего так не хватало Гермионе в треволнениях её текущей жизни. Утешение, поддержка и надежда на то, что все наладится.       — Большое спасибо вам. Вы замечательная пара и чудесные люди! Я думаю, что вы вырастите потрясающую дочь, которой будете гордиться, — с сожалением отстраняясь из объятий, сказала Гермиона.       — И вам спасибо за такие тёплые слова. Не переживайте так, чтобы у вас не случилось, все поправимо. Все обязательно наладится! — ещё раз поддержала её мама.       Гермиона посмотрела на отца и, поймав его взгляд украдкой на часы, поняла, что они куда-то спешат, но её слезы выбили их из колеи, и им теперь неловко указать ей на время. Она сама засобиралась, поблагодарив на прощание за чудесный обед и потраченное на интервью время, пообещав написать хорошую статью. Ей было стыдно обманывать родителей, но другого пути попасть к ним домой и побеседовать она не придумала. Все равно завтра, с очередной петлей, они уже свою взрослую дочь и не вспомнят.       Они все вместе прошли в прихожую, где мисс Грейнджер похвалила пальто Гермионы, и та зарделась от смущения. «Конечно оно тебе понравилось, ведь это ты сама его выбирала», — мысленно порадовалась Гермиона. Наверху раздался детский плач, и мама, извинившись и быстро попрощавшись, пошла успокаивать проснувшуюся маленькую Гермиону, пока отец остался с её взрослой версией.       — Благодарю вас ещё раз за уделенное мне время, — искренне улыбнулась она, но ее улыбка дрогнула из-за нарастающей в душе тоски.       — И вам спасибо за интервью. Не грустите так. Хорошего вам дня, — вежливо попрощался с ней отец.       Как только Гермиона спустилась с крыльца и дверь за ней захлопнулась, отрезав от нее уют и тепло родного дома, её обуяло чувство такой беспросветной потери, что тяжело было даже переставлять ноги, которые в мгновение налились свинцом.       На автопилоте дойдя до места, откуда можно было незаметно трансгрессировать, она зашла в свою палатку и, даже не раздеваясь, упала на диван.       Идея посетить родителей, которая была такой яркой и светлой, теперь казалась ей неправильной. Она только разбередила раны в сердце и поняла, что потеряла. «Будь проклят Дамблдор, старый манипулятор, впридачу с чертовым Волдемортом. Почему вообще я должна разгребать за ними все это дерьмо? Почему я не могу жить нормальной жизнью? — в гневе мысленно воскликнула Гермиона и больно стукнула по подлокотнику дивана, как будто это он был во всем виноват. — Чем я так прогневала вселенную, что она подкидывает мне такие испытания?»       Для чего вообще она отказалась от всего и ввязалась в эту войну? Только ли из-за Гарри? Может, она хотела потешить своё тщеславие? Доказать всем, чего она добилась, будучи маглорожденной, что её даже разыскивал сам Волдеморт наравне со своим непримиримым врагом Гарри Поттером.       Честолюбие и желание признания были неотъемлемой составляющей её натуры, а оскорбительное «грязнокровка» только подстегивало ее к действиям. Конечно, она хотела помочь Гарри и всем своим друзьям в этой войне, она любила и ценила их, но… Всегда было какое-то «но». Человек — сложное существо. Он не может быть всегда добрым и сострадательным, безоговорочным альтруистом, только отдавать и не получать ничего взамен, он живёт в социуме и это накладывает свой отпечаток. В какой-то степени её «но» было в ощущении собственной значимости, жажде признания её равноправным членом магического сообщества. Борьба с Волдемортом была не только из-за дружбы с Гарри и несправедливости происходящего. Конечно, это все было первопричиной, но были и другие. От победы в этой войне зависело также выживание таких как она — маглорожденных волшебников. У нее были грандиозные планы после учебы, она хотела заняться законотворчеством и помочь угнетенным слоям магического сообщества, сделать мир лучше и возможно даже стать Министром Магии впоследствии. Она не хотела быть бесправной в магическом мире или быть вечно в бегах.       Политика Волдеморта не предполагает нахождение в магическом мире таких как она. Но что её больше всего злило и удручало, так это количество волшебников, которые поддерживали и поддерживают такой режим. Почему маглорожденные им мешают?! Она никак не могла понять их желание истребить такую значительную часть магического населения. Как и понять ужасную политику уничтожения и порабощения маглов. Маглы ничем не отличаются от неё или, например, Малфоев. Только отсутствием магических способностей. Но они это компенсируют наукой, прогрессом, в то время когда волшебники застряли в своих закостенелых устоях, в каменном веке.       — Мерлин, как же все это бесит! — сердито воскликнула Гермиона и швырнула на пол свои ботинки. Закутавшись в теплый плед прямо в пальто, свернулась калачиком на диване. — Может, мне вообще ничего не делать? Пусть они воюют там сами с собой и оставят меня уже в покое… — уже засыпая, прошептала Грейнджер.