Invictus

Том ничего не хотел так сильно, как задушить Гермиону. Он покинул свою квартиру и пошел по Лютному переулку, пока не добрался до кирпичной стены, скрывающей пристанище великанов. Риддл коснулся кирпичей в знакомом порядке и скрылся в темноте. В последний раз он стоял перед этой дверью, когда был с Гермионой, у которой были завязаны глаза. Ее волосы пахли лавандой, ванилью и солью, и, казалось, что только вчера он впервые попробовал ее на вкус в Годриковой впадине. По правде говоря, прошло почти полгода. За эти шесть месяцев эта ведьма проникла в его кровь и заразила его душу, словно самый черный и самый токсичный яд. Ее ложь оставила открытую рану, которая, пропитавшись его привязанностью, загноилась и превратилась в гангрену. Том вошел в паб и занял свое обычное место, кабинку в самом темном углу секции, отведенной для людей. — Том, — поприветствовал его Мейгог, подойдя к кабинке, — давно тебя не было. — Я был занят, — недовольно пробормотал Том. — А когда ты бываешь не занят? Том утвердительно кивнул головой. — Не так часто. Мейгог усмехнулся, не обращая внимания на черный юмор Тома. — Что мне принести тебе сегодня вечером? — Абсент, если есть. — Ну, ты знаешь, что он всегда у нас есть, — пророкотал великан. — Сейчас вернусь. Том равнодушно кивнул. Сегодня он планировал напиться. Уже очень давно Том не отрубался из-за выпивки, и сейчас наслаждался этой перспективой. Он задолжал самому себе за терпение откровенного пренебрежения его ведьмы к приличиям. Том думал о ее словах. Что такого случилось с тобой в жизни, что ты стал таким жестоким? Я не знаю, маленькая дрянь, – злобно подумал Том, – что с тобой случилось, что ты стала настолько бессердечной и считаешь необходимым постоянно меня мучить? Он ощущал, что наконец-то близок к тому, чтобы выйти с Гермионой на новый уровень. Глубоко внутри Том чувствовал, что она уже готова сдаться. Но затем она появилась в поместье Риддлов, и все полетело к черту. Она стала свидетелем того, как он перерезал горло магглу. И теперь она считала его монстром. Но на самом деле, тот человек, которого он убил, был настоящим злом. Том был монстром лишь отчасти. У него действительно было свободное отношение к морали, что большинство людей еще не приняло и не примет, пока не осознает, что это необходимо, даже если к тому моменту будет уже поздно. Его мораль подчинялась ему, как и все остальное в его жизни. Том никогда бы не стал следовать высоким моральным принципам, если бы это его ослабляло, и именно в этом заключалось его преимущество. Он установил этот жизненный принцип, будучи одиноким сиротой без земных благ и привязанностей. Это стало его тактикой выживания. Риддл усвоил на собственном горьком опыте, что власть — самый ценный товар, которым можно обладать. С тех пор, как он встретил Гермиону, Том жаждал власти еще больше, чем когда-либо. Это было единственное, что могло убедить его, что он сможет удержать ее. Она была невероятно яркой ведьмой, но, к сожалению, слишком преданной своим благородным и возвышенным идеалам. Поэтому она стала его слабостью, поэтому она стала его уязвимостью. Ему было необходимо обеспечивать ее безопасность, а значит, скорее всего, придется прибегать к тем или иным жестоким и бесчестным методам. Тома это устраивало. У него был определенный кодекс, по которому он жил, и ничто, что выходило за рамки этого кодекса, не допускалось. Том никогда бы не отплатил за преданность предательством, но если бы кто-то предал его, тот человек лучше бы умер. Он сделает все возможное, чтобы стать самым могущественным волшебником из всех существующих. Делает ли это его монстром? Возможно. Но Том не был полностью бессердечным. Он точно что-то чувствовал. Возможно, его чувства были даже слишком обострены. То, что он чувствовал к Гермионе... назвать это страстью было бы преступлением. Это было почти пиком… самой вершиной божественного. Но… убедить Гермиону в этом? Это было невозможно. У нее было предубеждение в отношении него. Что и разоблачило ее ложь. Она знала, кто такой Том. Когда-то в будущем они знали друг друга. Но как? Какова была природа их отношений? Том сглотнул и стиснул зубы. Было до боли очевидно, что в том времени они были врагами. Это было ясно как день. То, как она испугалась его, когда они впервые встретились, как она боролась с ним, как она отказывалась доверять ему даже после того, как согласилась стать его любовницей, будто против своей воли... все это указывало на одну теорию. Но почему? Почему он был ее врагом, когда она была всем, чего он хотел? Когда она, вероятно, была второй половиной его души? Разве он не понял бы этого и в будущем? В будущем он, должно быть, был куда старше нее. Насколько далеко в прошлое отправилась эта ведьма? Он подумал о том парне, которого целовала Гермиона... и о другом, с которым она танцевала. Тома охватила парализующая ревность ко всем, кто знал ее в той прошлой жизни. Она была его, и она принадлежала этому времени. Мысль о том, что кто-то другой мог бы заявить на нее какие-то права или знать ту ее версию, которую не знал он, была мучительной. А потом Тома обеспокоило кое-что еще. Если бы у нее появилась возможность, оставила бы она его и вернулась в свое время? Он едва мог подумать об этом, но каждый раз, когда эта мысль проскальзывала в его разум, он едва ли не взрывался от ярости. Том попытался успокоиться, остудить свою кипящую ненависть, чтобы снова мыслить ясно. Его рациональная сторона подсказывала ему, что, вероятно, была веская причина, по которой его ведьма лгала ему. Возможно, в будущем он сделал с ней что-то ужасное. Он не мог отрицать такой возможности, хотя и не мог представить подобного. От этой мысли ему стало тяжело на душе. Том попытался абстрагироваться от ситуации, чтобы взглянуть на нее логически, но не смог избавиться от гнева. Он заставил себя подумать о шрамах на ее теле. О ее бледной коже и синих губах. Только эта мысль смогла сдержать его гнев. С Гермионой случилось нечто ужасное. Но что? Почему она не рассказала ему? Ему нужно быть беспристрастным. Прошло три дня с тех пор, как он нашел ее в квартире на грани передозировки зельями. Теперь он каждый день и ночь астрально проецировал свою душу в ее квартиру, чтобы проверить ее. Они не разговаривали. Том не писал ей. Он давал себе время все обдумать. Три дня прокручивал в голове различные теории и поддавался эмоциям: гневу, ненависти, боли, паранойе, похоти, тоске, страху, насилию. Сначала он представлял, как столкнется с ней. Риддл хотел задушить ее. Он представлял себе выражение ее лица, когда она осознала бы, что он ее отравил. Наверное, он дал бы ей безоар в последнюю секунду, но был не уверен в этом, пока не пережил бы момент. Он подумал обойтись с ней настолько грубо, чтобы довести до слез. Но на самом деле ему не хотелось причинять ей боль или убивать. Просто она уязвила его, и эта слабость повлияла на его мысли. В качестве мести ему хотелось обращаться с ней так, будто он действительно был тем монстром, в которого она так отчаянно верила. Я могу навредить тебе, маленькая ведьма, — подумал он. — Я могу предать тебя, если ты этого хочешь. Тебе было бы легче, если бы я так поступил? Тогда ты бы смогла убежать от меня? Если Гермиона убежит, то Том погонится за ней. Он выследит ее, как животное. А потом притащит обратно, нацепив поводок ей на шею. Если я в цепях, то будешь и ты. Подумать только, она почти приручила его. В последние месяцы он был намного спокойнее, чем когда-либо в своей жизни. Гермиона была словно раненое животное с острыми зубами. Теперь он это осознавал. Она скрывала от него свою ранимость, маскируя ее зельями и работой. Ведьма, которую он видел три ночи назад, была серьезно травмирована. А значит, Тому придется быть осторожнее. Он решил не противостоять ей. Он не мог позволить ей понять, что он узнал. Если он позволит, она убежит. Гермиона уже угрожала этим. Возможно, если она станет считать его меньшей угрозой, то ослабит свою бдительность. Тогда, если действовать осторожно, он сможет узнать больше о том, что она от него скрывает. Грязнокровка. Какая-то безумная ведьма вырезала это на руке Гермионы. Разве Гермиона не была дочерью Дамблдора? Если нет, откуда взялся феникс? Она не была чистокровной. Она не была полукровкой, как Том. Она была магглорожденной. Том откинул голову назад, к стене, медленно выдыхая. Неудивительно, что она была так категорична в борьбе с ним. Неудивительно, что она ненавидела его и его чистокровных Пожирателей Смерти. Теперь все стало понятно. Том не хотел, чтобы она сбежала. Он не хотел проводить ни единого мгновения без нее. Хотя он и позволил себе подумать об этом, но не было ни единого способа, которым он мог бы заставить себя убить Гермиону Дамблдор. Потому что он уже позволил себе представить будущее с ней. Теперь он был одержимо и маниакально предан этой фантазии. Том уже искал Нить Жизни, которая поможет ему связать ее душу с его собственной. Если он не сможет ее найти, то просто превратит ведьму в свой следующий крестраж. Том должен был быть внутри нее. Их ночей было недостаточно, чтобы насытить его. Он нуждался в более долговечней связи. Хотел иметь возможность чувствовать ее, когда ее не было рядом с ним. Хотел знать каждую ее мысль. Он терзал свой разум желанием обладать ею. Может, я и сумасшедший, — подумал он, — но я схожу с ума по тебе, маленькая ведьма. Ты не в безопасности, Гермиона, — пробормотал он, опрокидывая в себя хрустальный бокал, наполненный зеленой жидкостью. — Ты не в безопасности от меня.

***

Гермиона не видела Тома три дня, и это убивало ее. Она лежала на кровати, приняв целый флакон эликсира. — Я так запуталась, — прошептала она. — У меня ужасные проблемы. Она не могла выкинуть из головы сон. Несколько ночей назад ей снилось, что она умирает. Ей было ужасно холодно и одиноко, ее мучили образы Гарри и Рона. Ей снова приснилась битва, тела Римуса и Тонкс, лежащие на полу Большого зала. Похороны Фреда. Она знала, что заслуживала умереть за то, что сделала. Но в момент ее вознесения к ней снизошла черная тень с красными глазами и подхватила ее в свои объятия. Она не узнала ту сущность, но ее голос был мрачным и глухим, будто раздавался из-под толщи темных глубин океана. Когда она спросила существо, что оно такое, оно ответило: — Ты знаешь, кто я, маленькая ведьма. Сущность была сгустком темной магии, и это должно было ужасать, но Гермионе наоборот стало удивительно спокойно. Она была уверена, что ей приснилась душа Тома. Теперь, обдумывая сон, она надеялась, что он приснится ей снова. Гермиона вздохнула и взмахнула палочкой, погасив свет в лампе в спальне и погрузив себя во тьму. Сколько месяцев прошло с тех пор, как она начала видеть Риддла по ночам? Вряд ли так уж много, возможно, месяца два или три, но теперь она едва могла спать без его аромата, окутывающего ее. Ночь была тихой, а темнота — тяжелой и живой, словно рядом с ней был еще один живой организм. Где он был сейчас? О чем думал? Вероятно, читал в постели, сняв рубашку, с сигаретой в зубах. Она мысленно улыбнулась. Последние слова, которые он произнес: «Мы обсудим это позже». Но потом он исчез. Она была готова сражаться с ним зубами и ногтями, когда он неминуемо снова постучит в дверь ее квартиры, но не была готова к его молчанию. Его отсутствию. Тишина была оглушительной без звука его ровного дыхания рядом с ней. Он злился на нее? Их последние слова были резкими. Задумается ли он когда-нибудь об ее убийстве? Расстояние спровоцировало сильное чувство страха и паранойю. Но, возможно, все было к лучшему. Гермиона увидела, как маггл парил в воздухе, его беспомощное тело истекало кровью. И закрыла глаза. Вот, кем был Том, напомнила она себе. Убийцей. Она подавила всхлип. Ей было больно дышать. Гермиона лежала еще так несколько минут в давящей тишине, прежде чем провалиться в тревожный сон, поглотивший ее, как невольную пленницу, и утащивший в пещеры ее подсознания. Позже Гермиона проснулась, тяжело дыша. В ее спальне было темно, и тишина эта была давящей. Ее пронзило ощущение чужого присутствия в комнате. — Пикси? Ответа не последовало. Гермиона сглотнула. Темнота чувствовалась тяжелой и наполненной страхом. Ее сердце заколотилось, когда она окончательно проснулась. — Кто здесь? Ответа так и не последовало. Ее глаза бегали туда-обратно, постепенно привыкая к темноте. А затем она увидела его. Мужчина стоял перед камином в ее спальне. Он был в плаще с капюшоном и в белой маске. Ее сердце подскочило к горлу. — Том? Ответа не последовало. Мужчина просто стоял перед ней, неподвижно и молчаливо. Несмотря на то, что это была та же маска, которую Том носил в поместье Риддлов, она ощутила настоящий страх. Ее квартира была защищена и окружена чарами. Если кто-то и мог прорваться сквозь них, то только Риддл, верно? Но ее руки все равно дрожали. — Том, это ты? Зачем ты здесь? Фигура начала приближаться к ней. Гермиона инстинктивно выпрямилась и скользнула по кровати назад. Шансы, что перед ней один из его Пожирателей Смерти, были малы, но не равны нулю. Он подошел и встал рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз, маска делала его похожим на бледного призрака, парящего в темноте. Гермиона была заворожена и потеряла способность двигаться или говорить. Она смотрела на маску, в прорези для глаз. — Том, — прошептала она едва слышно. Мужчина потянулся, но замер, когда она слегка отклонилась. А затем продолжил тянуться к ее лицу и провел кончиками пальцев по ее скуле. Гермиона уловила едва уловимый намек на кедр, бергамот и дым. Как он попал в ее квартиру? Но это был идиотский вопрос, верно? Он прорвался в Азкабан. Ее квартира, вероятно, не была для него проблемой. Гермиона замерла, когда он коснулся ее. В глубине души она понимала, что должна отвернуться. И послать его куда подальше Но то, как он нарушил ее личное пространство, парализовало ее. Она была застигнута врасплох и обезоружена его молчанием. Гермиона застыла, словно фигура в маске держала ее в трансе. Он взял ее за подбородок и приподнял голову. Она оказалась лицом к лицу с маской, плененная темными прорезями, через которые, она знала, он смотрел на нее. Гермиона услышала, как он сделал короткий вдох. Затем его рука покинула ее подбородок и спустилась к груди. Его большой палец огладил ее сосок сквозь шелковистую ткань ночной рубашки, а другая рука потянулась, чтобы снять бретельки с ее плеч. Он опустил бретельки, и сорочка соскользнула с ее плеч, а затем откинул ее волосы с груди за спину. Риддл положил руку на ее обнаженную грудь, прямо поверх ее яростно колотящегося сердца. Она знала, что он мог ощутить ее страх в учащенном сердцебиении. Ее губы приоткрылись, когда она сделала резкий вздох. Если бы Том пришел к ней днем, у нее хватило бы воли сказать «нет». Но он стоял перед ней сейчас, молчаливый и властный, призрак густой ночной тьмы, что всегда принадлежала им. Гермиона ныла от одиночества и отчаяния, желая, чтобы он оказался рядом. Его рука соскользнула с ее груди и дернула ее ночную рубашку вверх. Том потянулся к передней части ее трусиков и провел по ним пальцами. Резко вдохнул, а затем скользнул пальцем внутрь нее. Гермиона ахнула. Она услышала, как он расстегивает ремень другой рукой, и знакомый звон металла послал табун мурашек по ее коже. А затем все было как в тумане. Том накрыл ее своим телом, грубо прижав к матрасу. Его запах окутал ее, поражая ее чувства. Она ощутила сильный запах алкоголя. В те немногие разы, когда она пила вместе с ним, он никогда не напивался, но Гермиона подозревала, что сегодня он может быть пьян. В его действиях была жесткость, что выдавало отсутствие сдержанности. Не было никакой прелюдии. Ни поцелуев, ни сладких слов. Было только отчаяние. Она ощутила, как он надавил на ее вход, и прежде, чем успела моргнуть, заполнил ее одним резким движением. Гермиона вскрикнула — не от боли, но от мучительной потребности, которую невозможно выразить словами. Она уткнулась лицом в его плечо, когда он сжал ее в своих руках. Его дыхание стало тяжелым, пока он медленно, но сильно толкался в нее. Маска была в дюймах от ее лица, и их дыхания смешивались; от него сильно пахло дымом и алкоголем. Она простонала его имя, и он начал двигаться быстрее. Вот где они были: в тени. Гермиона задавалась вопросом, решатся ли они когда-нибудь выйти на свет? Его толчки были такими глубокими, что Гермиона ощущала их в животе. — Блядь, Том, — выдохнула она. Он потянулся и схватил ее за щеки, заставив посмотреть на него. Она смогла различить только белки его глаз за маской. Наконец он заговорил. — Скажи мне, Гермиона, — приказал он. — Скажи это. Она знала, что он хотел услышать. — Я твоя, — прошептала она. — Полностью. — Я принадлежу тебе, Том. Навсегда. Обещаю. Могла ли она вообще обещать такое? Слова с легкостью слетели с ее губ, оставляя привкус предательства, словно они были ядом. — Моя, — процедил он. — Ты моя, маленькая лгунья. Он протянул руку между ними и начал кружить по ее клитору подушечками пальцев. — О боже, — простонала она, чувствуя, как ее стенки сжимаются. Она выгнулась дугой, ее голова повернулась в сторону, но он сильнее сжал ее щеки, снова заставляя смотреть на себя. — Посмотри на меня, детка, — выдохнул он. Использование этого слова стало последней каплей, и она переступила через край, превратившись в дрожащую субстанцию под ним. Кончая, она почувствовала три предательских слова на кончике своего языка, но сдержала их. Густой румянец окрасил ее лицо. Он продолжал толкаться, его маска прижалась к ее щеке, а дыхание обжигало ее ухо. — Я хочу тебя, Гермиона, — в его голосе была неприкрытая боль. Она выгнулась под ним, ощущая, как глубоко внутри нее снова нарастает давление. — Я твоя, — пробормотала она. — Нет, — ответил он, задыхаясь. — Ты лжешь. Но я заполучу тебя. Никто не понимает тебя так, как я. Никто не может коснуться тебя так, как я. Я был создан для тебя, — он понизил голос до шепота, от которого у нее по спине пробежали мурашки. Его движения стали грубее и неистовее. — Однажды я овладею тобой и я буду заботиться о тебе, и мы будем править, как боги. Его слова вселили в ее сердце страх. Она боялась, что он каким-то образом осуществит их. Возможно, когда-то Том Риддл был травмированным мальчиком, но Лорд Волан-де-Морт был неумолим и непреклонен в стремлении к тому, чего он хотел. Гермиона вскрикнула, когда ее тело напряглось, снова погружаясь в беспамятство. — Блядь, — простонал он, толкаясь в нее последний раз и наполняя своей спермой. Она потянулась и сорвала с него маску в поисках его губ, когда их накрыло блаженство. Он жадно поцеловал ее, переживая свой оргазм. Ее пальцы зарылись в его черных волосах, и она застонала ему в губы. Гермиона больше всего скучала по его вкусу. Когда они оторвались друг от друга, то оба с трудом дышали и чувствовали изнеможение, он скатился с нее и встал. Она услышала звон пряжки его ремня и застегивающейся молнии. Несколько мгновений он стоял и смотрел на нее сверху вниз. Что-то повисло в воздухе между ними, что-то слишком священное, чтобы описать это на языке людей. Затем он повернулся и ушел, закрыв за собой дверь.