Обещание

Словами не передать всего того, что пережил в те минуты Игорь Селезнев, один из талантливейших космобиологов своего времени, отец замечательной маленькой девочки и носитель маркера в одном флаконе. Но только сделал непонимающее лицо, пожал плечами и первым направился в сторону каюты безопасника. Внутри все помертвело. Наверное, хорошо, что Юрий всю дорогу молчал. И страшно в то же время. Игорь может только надеяться, что все закончится относительно быстро, а там… Издеваться над ним можно долго. Общеизвестный факт, что носители маркеров живучие твари, обладающие повышенной регенерацией и выносливостью. Главное, чтобы он не тронул Алиску. Пожалуйста, только не его маленькую Змейку… Он ведь знает, о чем пойдет разговор, к чему пойдет дело. У зашел в свою обитель следом за молчаливым Селезневым, и заблокировал дверь, ему не надо, чтобы им помешали. Вздохнув, и собравшись с духом повернулся к учёному, успев заметить какой-то лихорадочный блеск в его глазах, прежде чем тот облизнулся, и каким-то текучим движением оказался рядом, вплотную. — Так, о чем ты хотел поговорить, майор. — Голос такой до боли знакомый, с легкой хрипотцой, родной. — О тебе, проф. — Хмыкает У. — А что обо мне говорить? — Да интересная ты личность, Селезнев Батькович. Вроде человек, а вроде и такой уникум, каких днем с огнем не сыщешь. Ты не бойся, осуждать не буду, все мы люди… — Ой-ей. Что-то определенно идет не так, когда Весельчак понимает, зачем тянется к вороту своего комбинезона мужчина. — Разумеется. Мои качества — это совокупность профессиональных навыков и личных данных, которые я оттачивал долгие годы. А вы о чем подумали, Юр-рий Николаевич? Хотя, вынужден признать, некоторая практика особым богатством не блещет, но, думаю, мы можем это исправить, ведь так? — Ему кажется, что он сейчас рассыплется на миллиарды мельчайших частичек, и разлетится по всему космосу. Он не хочет этого делать, ему страшно и мерзко, несмотря на зарождавшуюся было симпатию к этому разумному. Но сейчас куда важнее не то, что он чувствует, а то, что это его единственный шанс повернуть события в нужное русло, заставить безопасника переключится с его генной принадлежности на его тело, повязать на себе, пусть и как на простом объекте удовлетворения звериных инстинктов. Он сделает это. Ради Алиски. Ради их обоих. — Игорёк? Ты что делаешь? — Голос охрип, когда его-не его Селезнев чуть наклоняет голову, выставляя на показ бледную, тонкокожую шею с голубоватыми венками, неспешно тянет вниз язычок молнии на груди. — То, чего ты хочешь, Юр? Думаешь, я ничего не замечаю?.. — О, его голосу сейчас бы могла позавидовать любая шлюха из кинолент двухсотлетней давности. Пожалуйста, пусть все закончится быстро… — Игорь? Погоди, ты, кажется, меня немного неправильно понял. — У понимает, что то, что он задумал идет ну совершенно не туда, куда задумывалось, и мягко перехватывает руки профессора. Тот не сопротивляется, не отнимает их, стоит, чуть улыбается уголками губ, смотрит вопросительно. А пальцы ледяные. — Игорек… В общем… Я должен тебе кое-что рассказать. Прости уж, доказательств у меня нет, кроме честного пиратского, но надеюсь ты не сочтёшь меня за сумасшедшего или еще кого. И да, знаю я что ты и Змееныш маркеры. И я тебе клянусь, я никому не расскажу об этом, не причиню вам вреда. И я клянусь, что несмотря ни на что я буду вас защищать до последнего. Тебя и твою, нашу, Змейку. Слово благородного пирата. Воздух вышибает из легких, а каюту шатает. Все пропало. Совсем и бесповоротно. Правда неясно, зачем безопасник разыгрывает этот спектакль, (хотя по идее должен его или пристрелить на месте, или сдать коллегам с поличным,) сейчас, вместо того чтобы вырубить его и перетащить в трюм, куда после этого перевести и Алиску, неожиданно делает шаг вперед, и прижимает к себе. Что-то неразборчиво говорит, кажется, зовет, затем ругается, берет в охапку, будто он ничего не весит и перетаскивает на руках до кровати. «Началось?»- Успевает слабо подумать ученый, когда из-под него выдирают одеяло, но… Сразу после этого в это самое одеяло закатывают его. Как в рулетик. Это было бы даже забавно, если бы была не настолько отвратная ситуация. — Игорек, солнышко, ну-ка, посмотри на меня. Все хорошо, слышишь? Я тут, не отключайся! Ты в безопасности. Ты в порядке. Тебе никто не навредит, я не позволю. Давай. Вдох. Задержал дыхание, раз, два, три, четыре, пять, шесть, вы-ыдох. Задержал дыхание. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, вдох. — У заграбастывает профессорский рулетик себе на колени, прижимает к груди, и размеренно и громко дышит в такт своим словам. Пока наконец не раздается слабое: — Зачем. Что тебе от нас нужно? — Весельчак чуть отставляет руку, позволяя своей жертве откинуться назад. Зрачки широкие, затопили всю радужку, а губы бледные как мел. — Потому что я дал клятву, Игорек. Только давай сначала договоримся выслушать, и только потом ржать, хорошо? — Истерично хмыкает он. — У меня нет другого выбора. — Так же бесцветно откликается Селезнев. — Я слушаю тебя. — Выбор есть всегда, даже когда тебя съели! — Философски откликается пират, но тут же серьёзнеет. — Нет, я серьезно, ты сейчас можешь встать и уйти, я тебя держать не буду. И никаких санкций, репрессий, показательных казней и обидняков тоже не будет. Я дал слово, а клятва благородного пирата нерушима. — И он действительно ослабляет хватку на теле. — Но у тебя есть шанс узнать, какую клятву я дал Кире Селезневой. Послушаешь? Или потом, как-нибудь, в следующей жизни? — Не может не пошутить он. — Рассказывай. — Соглашается Селезнев, чувствуя себя абсолютно опустошенным. Даже если бы и не хотел слушать историю ненормального безопасника, у него просто не хватит сил встать и уйти. — Ну тогда слушай. — Хмыкает У, поудобнее перехватывает сверток и рассказывает. О другом мире, космионе, Глоте, о решении Кирочки пожертвовать собой, спрятав артефакт в прошлом, об одном крайне непоседливом молодом человеке, о его шебутной, но такой серьезной Змейке. О том, как несмотря на то, что космион Глоту обломился, тот развязал войну. Перед тем как перейти к части, в которой погибли все, кто ему был дорог, он переводит дыхание, и больше не смотрит на Селезнева. Насмешки, непонимания, презрения в чужих-родных глазах он не выдержит. — А потом я очнулся здесь. В этом мире. Два месяца и шесть дней назад. В теле Юрия Веселова, который, видимо, здесь мой аналог. Спасибо, что не в той круглой свинье на ножках. И узнал, что и в этом мире, Кира, наша Кирочка… Пропала. Я тогда больше всего хотел умереть, представляешь? Только ожил, и опять в пекло. Но я обещал малышке, что я позабочусь о вас. А я свои слова на ветер не бросаю. Вот и вся история. И Игорь, то что ты, вы, какие-то модификанты, ничего не меняет. Я буду вам верен в любом случае. Даже если узнаю, что ты, внезапно, полуразумный полип из туманности конской головы. Просто… Не гони меня, пожалуйста? — Он решается посмотреть в глаза Игорю, хотя чтобы поднять взгляд от пола, кажется, приходится приложить просто колоссальное усилие. — Я понимаю, что я для вас никто, и звать меня никак, и-и вообще я мешающее и опасное обстоятельство, но если позволишь, я могу стать для тебя кем угодно. Знакомым, другом, любовником, любовницей, наставником, «своим человеком» в СГБ, братом, товарищем, нервирующим соседом. Кто угодно, Игореш. Только не гони. Вы ведь последнее дорогое, что у меня осталось. — Он готов униженно бухнуться перед ученым на колени, вести себя так же, как попытался он сам, но… Селезнев подрагивающей рукой дотягивается, и касается его челюсти, кладет большой палец на щеку, и У замирает, не решаясь нарушить хрупкость момента. Так же Игорь, его Игорь, делал в моменты нежности с Кирой, Алиской… — Ты говоришь правду, Юрий? Или все же У? — Профессор смотрит на него своими фантастическими глазами, гипнотизирует, лишая воли, и У находит в себе силы только чтобы дергано кивнуть. — Клянусь, что я говорил тебе чистую правду, и ничего кроме правды. — Сообщает он. — И ты сдержишь свое слово? — Обижаешь, проф! Весельчак У свои обещания держит! Я серьезно! Ты только скажи! Я и хватать тебя перестать могу. Наверное. Надо подумать, очень уж тяжелый случай. — Пытается разрядить обстановку он. А Игорь только качает головой, зажмуривается до побелевших век, задерживает дыхание. — Ну Игореш, ну что ты! Ну я же пошутил, ну? Ну чес-слово! Ну я же не знал, что тебя чужие прикосновения так корежат! — Не в этом дело, У. Я всю свою жизнь прожил под страхом обнаружения, понимаешь? Все эти чертовы годы. Так надеялся, что Алиске мое проклятье не перейдет, но увы. Она такая же как и я, и ты это понял еще с первых дней, и спрашивал, намекал об этом. Я два месяца прожил на эшафоте. – Раз его тайна раскрыта, то смысла держать все это в себе нет смысла. У смотрит в глаза, в которых плещется столько боли, что хочется потребовать себе хоть Герасимова, хоть местную машину времени, вернуться на нужный срок назад и дать себе хорошего пинка. За повышенную наблюдательность. — Прости, Игорешь. Я честно не знал. Прости пожалуйста, если сможешь. — Он прижимает тихо всхлипнувшего человека к себе, утыкается губами куда-то ему в висок, и сидит, легонько покачиваясь из стороны в сторону, пока этот чудовищно сильный человечек беззвучно плачет у него на груди. Спустя какое-то время Весельчак замечает, что тот затихает, его дыхание выравнивается. Засыпает, бедненький, понимает он, и осторожно, чтобы не потревожить, устраивает на своей койке, и собирается уходить. — Ты куда? — Останавливает его голос Селезнева. — А, да, не далеко. Ты отдыхай давай, а я в кают-компанию. В пасьянс порублюсь, бродилку какую-нибудь пройду… Диванчики там есть, не боись, не пропаду. — Хмыкает он, разблокировав двери. — Останься. Пожалуйста. — Тихо просит Игорь. И отказать ему невозможно. У ведь так соскучился… Он стягивает ботинки с профессора, скидывает с себя броню, остается в простой рубашке и брюках, и ложится рядом, поверх одеяла, на бок, койка узкая. — Доброй ночи, проф. — Выдыхает он. — Спокойной. У. — И от этого ответа и последовавшей умиротворенной тишины нарушаемой только замедлившимся, размеренным, глубоким дыханием, на душе так светло, что хочется заорать на весь квадрант, и заобнимать всех, до кого дотянется. Исключая белька, разумеется. На следующий день У просыпается первым. Любуется несколько минут на мирно, спокойно спящего, такого беззащитного, но чудовищно сильного мужчину, и бесшумно уматывает из комнаты, оставив записку, что он пошел готовить завтрак. И чуть позже убеждается что лед тронулся. НАКОНЕЦ-ТО ИСЧЕЗЛА ПРИВОДИВШАЯ ЕГО В ОТЧАЯНИЕ И УНЫНИЕ ОТЧУЖДЁННОСТЬ! Да, неуверенность присутствовала, но теперь он был точно уверен, что эмоции, которые ему показывает Игорек – настоящие! Он сделал это!!! После обеда по корабельному времени они приземлились на какую-то Богом забытую планетку в солнечной системе на приличном отдалении от местного красного гиганта. И пока они с Полосковым, скептически хмыкающим на его светящуюся от радости морду лица, и пессимистичным Зеленым ползали по кораблю, отлаживая ошибку, Игорь с Алиской в плотных и полностью закрытых скафандрах осматривали местность. И даже откопали что-то интересное. Кажется, очень необычное и достаточно большое, около полутора метров в поперечнике, гнездо каких-то существ, спрятавшихся от холода в самый центр сплетения покрытых инеем тонких лиан. Эдакое временное гнездовье: в этой области планеты царила зима, принесенная штормовым циклоном с близкого полюса. Поэтому гамадрилу пришлось остаться в корабле: на неучтенного пассажира скафандра под его рога обнаружить не получилось. Но окрыленный своим синеглазым счастьем У даже разворчаться по этому поводу поленился. Найденышей, перенесенных прямо с гнездом, разметили в трюме, греться и просыпаться, чтобы потом их можно было изучить. Остаток дня те не проявляли никакой активности, разве что лианы оттаяли и из-за этого словно просели. После ужина Алиска, как обычно, уствистала в трюм, проверять зверей. Неожиданно, незаметно ни для кого, за ней последовал и белесый гость. А через пять минут из нижнего, обитаемого зверьми трюма раздался звонкий девчачий крик.