Еще один шанс

ДЖИММИ

«Это все, что нам сообщили.» — заключил Керли, отложив письмо на стол около праздничного торта. — «Но мы точно получим деньги после отправки груза.» По мере того, как Керли говорил, — голос его делался тише, пока не стал просто дыханием, едва оформленным в слова. Он был хриплым от напряжения — как будто он вскрывал консервную банку с тугой крышкой. Мы слушали его, не веря ушам. Мы все впали в ступор, и не могли противостоять навязчивым картинкам перед глазами, — мелькала наша никчемная жизнь до или после прилета на Землю, которую несложно было представить каждому из нас, исходя из очевидных финансовых и личных проблем. «Когда ты об этом узнал?» — спросил я, ощущая в голове сухую боль где-то за глазницами. «В начале недели. Меня просили об этом не говорить, пока мы не приблизимся к пункту назначения, но я не мог от вас такое скрывать.» — ответил Керли, благородно и напыщенно даже сейчас. Мы все погрузились в раздумья о своей жизни на Земле, в свое прошлое и будущее. Я всегда старался подавлять в себе такие мысли, особенно воспоминания о прошлом, но сейчас меня затягивало туда вихрем, словно я попал в отбойное течение, из которого нет шанса выплыть живым. Я обернулся назад и вспомнил невыносимый голод, физический и эмоциональный, от которого органы сворачивало в тугую спираль, стыд за свои проступки и неудачи, страх за будущее, и чувство, что я никогда не стану приспособлен к этому миру. Я всегда был потерянным человеком, но когда меня взяли в Pony Express, — я действительно был благодарен судьбе, что она позволила мне занять место, на котором я мог чувствовать себя не таким уж беспомощным, и мне было чем заняться, чтобы страшные мысли перестали разрушать мой мозг, и я так же привязался к экипажу, к каждому, кто был сейчас за праздничным столом. И теперь я осознал, что все это уже не важно, потому что исчезнет все и вся без следа сразу, как только мы прилетим на Землю. Тогда мне нужно прощаться с тем, к чему я привык, и что успел полюбить, искать что-то новое, вероятно, без малейшего шанса стать кем-то более значимым и нужным. Без шанса оставаться с Керли примерно на одном уровне, и видеть хотя бы его спину. А что же Керли? Думал ли он о таком? Обременяли ли его мысли об увольнении? Разве могло его волновать что-то, ведь он, будучи таким счастливчиком по жизни, почти зацелованным судьбой, мог лишь упиваться этой новостью, потому что теперь его ничего не держало рядом с нами, людьми не его уровня. «Вот оно что. Как удачно сложилось. Все как ты и хотел, и даже совесть чиста.» — проговорил я несдержанно, сжимая зубы до боли в челюсти. «Джим… Да если бы я знал.» После моих слов все удивленно уставились на Керли, на вид такого опечаленного и сочувствующего. Но я знал, что у него на уме. Знал, что он рад избавиться от всех нас. От меня. «Ну что, пора мне возвращаться к своему — как ты там выразился, тяжкому существованию,» — сказал я и усмехнулся, увидев в лице Керли недоумение, словно я говорил неправду, которую он слышал впервые. — «Аня так и не поступила в медицинский, потому что… ну, с ней все понятно. А сколько лет Свонси сможет еще так пахать? Дайске повезло больше: мама с папой всегда придут на помощь любимому сыночку, и на том спасибо. Но ты у нас особенный: пошел покорять новые вершины, значит.» Глаза Керли пристыженно забегали по всему пространству, и по лицам своих подчиненных, что с таким недоумением смотрели на него. Мне нравилось разрушать в нем эту светлую сторону, заслонившее его настоящие мысли от всех нас. «Да я просто хочу нормальной жизни блять!» — внезапно выкрикнул Керли, наконец перестав сдерживать себя. — «Я устал просыпаться с мыслью о том, что хочу от всего этого избежать! Это все, что я пытался тебе сказать, ничего больше!» Я бью кулаком по столу, заставляя каждого вздрогнуть. Мое сердце давило на педаль газа, рвалось из груди, потеряв над собой власть. «Да ты же от нас бежишь, блять! Надел белое пальто: грязное можно и на помойку, да?!» «Я не это имел в виду!» «Именно это, но сложно придумать себе достойное оправдание. Хочется ведь быть чистеньким, остаться героем в своих же глазах. Думал бросить команду, но так, чтобы все продолжали считать тебя идеальным капитаном!» Все были в шоке. Ребята что-то бормотали, находясь в прострации, и не могли до конца осознать все сказанное за этим столом. «Ну что, ёбнем по тортику в честь нашего последнего круиза. Давайте поздравим нашего капитана с новыми начинаниями.» После мы все сидели молча, и ели мерзопакостный на вкус торт, даже не поднимая друг на друга глаза. Во время трапезы Аня отлучилась, не выдержав давления, и все мы уловили ее тихий плач, когда она уходила. Керли пошел за ней, и тогда мы остались втроем. «Слышь, чего ты завелся?» — обратился ко мне Свонси. — «Капитан наш то в чем виноват?» «А ты что, прослушал все, что я сказал?» — спросил я устало. «Я каждое твое слово обдумал, и понять не могу, чего тебя это так задело. Пусть все это правда, и Керли так думает, что с того? Пускай покоряет новые вершины, даже на которые нам не взобраться, что плохого?» «Наверное, Джимми считает нас всех семьей, вот его и задело мышление Керли, правда, Джимми?» — неуверенно поддержал меня Дайске, и я был ему очень благодарен. «Семья? Не смешите меня,» — прохрипел Свонси. — «Семья — это гораздо больше, чем обязательства на работе. Мы же друг для друга никто, и всегда должны быть готовы к внезапным прощаниям. Да и не настолько Джимбо чувственный, чтобы привязываться к кому-то, вроде нас, — эмоций ему не хватает, зато зависти хоть отбавляй!» Я хмуро посмотрел на него и сжал столовую ложку в кулаке. «Не называй меня так.» — попросил я его, теряя терпение. «Извините, не хотел задевать ваше эго.» — небрежно бросил Свонси. — «Только не думаю, что Керли тоже думал выслушивать к себе столь неуважительного обращения.» «Может не стоит ругаться?..» — робко произнес Дайске, переводя взгляд то с меня, то на Свонси. Я встал изо стола и пошел в свою каюту, напоследок вытерпев пару шепотков в мою сторону от Дайске и Свонси. Стало обидно, что никто, как оказалось, не воспринял моих слов, и никого в самом деле не задевало отношение Керли к нам. Обидно, что ему всегда все прощали. Обидно, что только я считал нас всех больше, чем просто коллеги. Я пнул ногой по металлической двери, почти до треска в костях. Стук раздался по комнате эхом и быстро утих. Я разрывался от эмоций. Раскаленная докрасна ярость распирала кожу изнутри, словно огонь. Я ухватился за простынь и стащил ее с кровати, а после ударил кулаком в стену, в портрет этой чертовой лошадиной морды, потом смахнул все вещи, лежащие на полке и тумбе, и начал отталкиваться от стены к стене, думая: «Я не хочу уходить. Я не хочу снова быть потерянным. Я не хочу, чтобы Керли меня оставлял». Ноги у меня начинали подкашиваться, руки болезненно гудели от ударов о стены. Я остановился посреди комнаты, тяжело и хрипло дыша. Тело болело, в легких не хватало кислорода, но чувства продолжили распирать меня. Ночью, в гробовой тишине, когда мне удалось слегка унять внутреннюю дрожь и прояснить сознание, я постарался обдумать все, что произошло, и что я чувствую на самом деле. Я никак не мог понять, почему на самом деле злюсь. Керли всего лишь нашел себе удобный предлог, чтобы сбежать, как делал и я, засматриваясь на Аню. Разве не на это я рассчитывал? Чтобы мы наконец-то оторвались друг от друга, и перестали причинять теснящую боль… Но, на самом деле, я просто не хотел быть зависим от него, но я хотел, чтобы Керли продолжал принадлежать мне. Мне одному. Да, именно это мне и нужно было.

Неправильные мысли

Нужно было смириться, и не позволять себе думать о чем-то настолько сентиментальном и глупом. В любом случае, у меня оставалась Аня, и даже если Керли уйдет, она останется со мной. Моя причины отвязать крепкие узы даже благороднее, чем у него, и награды я с нее получаю куда больше Керли. Он найдет новую нишу, покорит невероятные вершины, но будет одинок, а я тем временем заведу семью и буду кем-то, кто дорог кому-то, кого ждут дома и ценят. Да… не важно, что Керли уйдет. Плевать на его слова, и на мои чувства тоже. Они ничего не значат. Уже нет. Когда Аня вошла в свою каюту, то не сразу заметила меня в темном углу, чуть дальше двери. Она прошла в комнату и тут же стянула с себя комбинезон. У нее на ягодицах была рыхлая кожа, лишенная эластичности, и мне стало противно. Мне также не понравилась ее ночная сорочка, которую Аня надела сразу после, — она показалось мне какой-то детской, так что я оценивающе фыркнул, тем самым обратив внимание девушки на себя. Она вздрогнула, а когда повернулась, то прикрыла рот, не сдержав короткого крика, и тут же поспешила прикрыться.

ВНИМАНИЕ

«Чего ты вечно визжишь, как свинья?» — раздраженно бросил я, подойдя к ней и выхватив комбинезон из ее рук. Он полетел за мою спину. — «Конечно, тебе есть, что стесняться, но не веди себя, как ребенок.» «Д-Джимми, что т-тебе нужно здесь, в моей к-комнате?» — с такими запинками промолвила Аня, что единственное, чего мне хотелось, — передразнить ее. «В тяжелые периоды нужно держаться вместе. Ты сама это говорила.» «Н-но это моя комната. Джимми, здесь никто не должен находиться, кроме меня.» — шептала она требовательно, будто вот-вот голос ее станет криком. «А как ты собралась жить со мной по прилету на Землю?» «Что?..» Тяжело было общаться с настолько наивной и тупой девушкой. «Ладно, Аня, заткнись.»

ВНИМАНИЕ, ОСОБАЯ ТРЕВОГА

Я протянул руку и схватил ее за сорочку. Она попыталась отстраниться, но я грубо притянул ее к себе и обхватил руками, а затем улегся с ней на кровать. Тело Ани было каменным, и сама она была словно дряхлой куклой, но мне это нравилось. Мне нравилось, что эту куклу можно было изогнуть, и конечности прокрутить в разные стороны. Безвольное, слабое тело, с которым я мог делать все, что только захочу. Я обнимал ее, желая почувствовать тепло. Но я его не чувствовал. Сколько бы не лежал рядом с этим телом, как бы сильно не обнимал — а обнимал я действительно крепко, почти до хруста в костях, до хриплого дыхания. Я даже приблизительно не ощущал того, что давал мне Керли только своим присутствием, и меня приводило это в ярость. Я не хотел быть зависимым от него, тем более когда рядом лежала идеальная для меня кандидатура на роль спутницы по жизни, которая, казалось, должна была заставлять чувствовать меня что-то особенное, но этого не происходило, хотя и очень хотелось. Аня дернулась, когда я пустил руку ей под одежду. Я сжал ее грудь, упругую и большую, идеально уместившуюся в мою ладонь. Она попыталась выпрямить руки и оттолкнуть меня, но силы в ней было как в одном моей ладони. Она молчала, не издавала ни звука, а значит хотела, чтобы я продолжал. Я схватил ее за подбородок и притянул к себе, глубоко поцеловав. Она зажмурилась и закрыла рот. Я впился ногтями ей в сжатую, словно в тиски, грудь, заставив ее рот открыться и издать стон. Язык мой проник в него, обводя ее зубы, неба. Вспомнил, что в своей жизни целовался лишь единожды с Керли, и то был не поцелуй, скорее призрачное мгновение, не длившееся долго и так глубоко, но которое я помнил до сих пор, и пытался затмить это ощущение губами Ани, что тем не менее не вызвали во мне никакого чувства. Но я должен был найти его.

ВНИМАНИЕ, ОСОБАЯ ТРЕВОГА

Одна рука моя сжала горло Ани и вдавила ее в матрас, второй я втиснулся ей между ног. Пальцы мои нащупала там густые волосы, напоминавшие мужскую щетину, но у Керли в паху были волосы куда мягче, так что не сказал бы, что мне сильно понравилось трогать Аню там. «Не надо, Джимми,» — выдавила она жалобный шепотом. — «Прошу… Умоляю…» Я ничего не говорил. Мне вообще не хотелось сопровождать процесс всякими глупыми и романтическими репликами. Я пытался всеми силами сосредоточиться на том, чтобы каким-то образом выдавить из Ани тот самый сок, что мог бы утолить мою жажду. Я хотел любить ее, но как ни старался, не мог этого почувствовать. Но я пытался не впадать в отчаяние, успокаивая себя тем, что впереди вся жизнь, а это мой первый раз с женщиной, так что ничего страшного, если я терплю неудачу и до сих пор думаю о Керли. За раз его так просто не выпустить из своего разума. Пальцы мои вошли внутрь Ани, и она издала писк, словно крыса, на которую наступили. Было так сухо, что я чувствовал каждую выемку ее внутренности, как и у Керли когда-то. Я закрыл глаза и представил его, как он, в тот день безсознательный и пьяный, извивался подо мной. Я вспомнил каждый изгиб его тела, ярко выраженные мышцы, его лица, искаженное от боли даже во сне. Это наконец заставило меня возбудиться по-настоящему. Мои пальцы протискивались в нее, и я еле завел их до конца. Нужно было хорошо растянуть ее, чтобы не травмировать себя, но она была ужасно узкой и сухой, и это тоже напоминало о Керли, но он хотя бы был полностью расслаблен, в отличии от Ани, которая, казалось, никогда не может не истерить и напрягать остальных. Она все повторяла три слова: «Нет. Умоляю. Хватит», и все они крутились по кругу, словно молитва. Что-то влажное потекло по моим пальцам, и я достал их, а затем начал раздеваться сам. Рука моя на мгновение отпустила шею Ани, и она резко поднялась и слезла с кровати. Я тут же схватил ее за волосы и снова заставил ее лечь. Тогда я услышал ее голос, вот-вот перешедший бы в крик, если бы я не взял подушку и не уложил ее ей на лицо. Мне осточертело слышать нытье, так что я вдавливал в нее подушку локтем со всей силой, а свободной рукой справлялся со своей ширинкой. Я слышал, как Аня начала панически рыдать и биться в агонии, когда я входил в нее. Видимо, она очень любила грубость, потому что из ее влагалища не переставала течь теплая жидкость удовольствия. Каждый толчок сопровождался ее глухим криком. Я двигался в ней, стонал, но при этом с закрытыми глазами представлял под собой Керли. Было легче сделать это, глядя на подушку, которую я то вжимал в лицо Ани, то ослаблял. В мыслях моих был только Керли, воспоминания о той близости, что он позволил мне прочувствовать, когда я колом вбивался в него, а потом лежал на его животе, мечтая оказаться внутри него, словно какой-то орган. Я долго трахал Аню. Удовольствие накатывало на меня волнами, и порой я совсем ничего не чувствовал, так что пару раз мне приходилось останавливаться и переводить дух. Но я должен был довести все до конца. И вот, когда я дошел до пика, я кончил в нее, влив внутрь все свои силы без остатка. Оргазм отпустил меня почти сразу. Я лег на Аню, не доставая из нее член, и просто лежал, слушая ее кроличье сердцебиение. Она стянула с себя подушку и жадно глотала воздух. Аня неистово плакала, но я не обращал внимание на это. Мне даже нравилось, как подпрыгивала при этом ее грудь, убаюкивая меня. Разочарование. Это именно то, что я испытал, закончив процесс. Ни одно другое чувство не посетило меня, и даже хоть что-то косвенно напоминавшее эйфорию, которую я испытывал с Керли, мне не было доступно с Аней. Действительно ли мне хотелось разорвать нашу порочную связь с Керли? Ну разумеется, нет. Все, что я хотел, это чувствовать себя менее зависимым от него, чем он от меня. Я желал об абсолютном праве распоряжаться душой и телом Керли, которым некогда обладал. Я испытывал отвращением ко всем, кроме него, и ненавидел то, как Керли ускользает из моих рук, шагая в новую жизнь. Я вспоминал Керли, то, как сливались наши тела, как я мечтал поселиться внутри него, и это даже почти получилось. Я вспоминал, какой жуткий голод одолевал меня в детстве, и как капелька тепла Керли спасало от дикой жажды, и тем не менее делало ее еще острее. Не нужно мне быть нормальным. Не нужна мне нормальная работа, нормальная семья, нормальный статус в чужих глазах. Плевать. Если мне не суждено быть с Керли, и если Керли по итогу оставит меня позади, даже не оглянувшись, то пошел к черту этот стандарт, к которому мне якобы нужно стремиться. Плевать на эту чертову жизнь, что никогда не была добра ко мне. Плевать на все навязанные цели и стремления. Лучше умереть, чем жить дальше без дорогого человека, единственного, кто любил меня, и кого любил я. Теперь все потеряло смысл. Больше не хотелось притворяться кем-то нормальным. Не хотелось играть в жизнь. «Думаешь мне это понравилось?» — высказался я, не выдерживая плача Ани. Я встал и встряхнулся. Я сделал больше света, дабы одеться, и вдруг увидел, что пальцы мои, как и половой член, в крови, и между ног у Ани кровь. «Если кому-то расскажешь, то я тебя пристрелю. Керли предоставит мне доступ к пистолету, так что даже не сомневайся в этом. » — заявил я перед тем, как уйти.

КЕРЛИ

И снова я оказался крайним, и вновь разочаровал Джимми, совершенно не зная, что же сделал не так. И все-таки его слова впитались в меня, слились с каждым сосудом, наполняя мои вены чувством бесконечного стыда. Я вновь ощутил, как тяжесть вины давит на мои плечи. Джимми всегда имел над мной непреложную власть, которую использовал без малейшего колебания, и я не мог противостоять ей. Что бы он ни произнес — даже если это было полным бредом — его слова находили путь в мою душу, и ничто иное не имело значения. Его голос звучал как заклинание, заставляя меня переживать каждое его утверждение, каждую дань его точки зрения. Я как будто был частью его игры, и при этом оставался абсолютно беззащитным. Взгляд Джимми, пронизывающий меня насквозь, заставлял дрожать каждую клеточку моего существа. Я понимал, что нахожусь в роли марионетки, чьи движения управляются силой, которой не поддаешься. Он был магом, а я — лишь призраком, повинующимся его воле. Я искал возможность вырваться из этого замкнутого круга, но одна мысль о Джимми возвращала меня обратно в его орудие. Каждый раз, когда я старался противостоять этому, его властный взгляд обрушивался на меня, как удавка, сжимая глотку. Так было всегда. И все же, несмотря на всю эту запутанность, что-то внутри меня настойчиво требовало перемен. Я не хотел оставаться в тени его авторитета, осознавая, что каждый раз, когда я погружался в его мир, часть меня терялась, растворялась в бесконечности его манипуляций. В груди нарастало тихое, бунтующее чувство, побуждающее меня к изменениям. Я хотел освободиться от этой тирании, поэтому, если быть честным, сокращение сотрудников, банкротство компании приводило меня в настоящий восторг. Наконец-то я мог сбежать. Прошло пару дней после того, как я рассказал всем правду. С этого момента сон стал для меня недостижимой мечтой. Неимоверно тягостным оказалось оставаться в молчании среди экипажа, и даже спокойные секунды, проведенные в каюте, давили на меня своим гробовым безмолвием. Бессонница терзала меня, и даже мысли о грядущем освобождении не приносили облегчения, ведь в моем сознании все еще вертелись образы Джимми, державшего в своих руках нити моего существования. Я нашел единственное убежище в сверкающем дисплее, который ночью показывал яркое, бездонное звездное небо. Искусственные звезды мерцали, как огоньки в кромешной тьме, и я смотрел на них с надеждой, что в этой безмолвной вечности смогу взять под контроль свои мысли, отбросить гнетущие воспоминания и позволить себе мечтать с новой силой. Я медленно осознавал, что настанет момент, когда мне придется окончательно разорвать оковы, которые связывают меня с Джимми, и хоть я очень сильно этого желал, я не представлял, как в действительности это может случиться. Не спасали даже мысли о том, что я смогу наконец быть рядом с Аней, ведь не знал, смогу ли при этом не ощущать чувство вины. В одну из ночей, когда я снова спал у ночного дисплея, я проснулся от ощущения чьего-то присутствия рядом. Передо мной сидела Аня. Мы не общались с ней с тех пор, как вскрылась информация о сокращении сотрудников, также, как и с остальными. Мне было очень приятно и спокойно видеть ей. «Ты как?» — поинтересовался я. «Неплохо. Просто не спится.» — ответила она как-то безразлично. «Понимаю. Сам иногда ворочаюсь. Или всю ночь лежу, уставившись в потолок» Аня молчала. Она просто сидела рядом, погрузившись в собственные мысли, и смотрела в пустое пространство перед собой. Мой взгляд вопросительно блуждал по ее лицу, и я ожидал, что она наконец соберется с силами для серьезного разговора, но на ее лице читалась лишь тревога. Внутри нее, казалось, бушевали эмоции, и я ощущал, что ей непременно нужно что-то рассказать. Я видел, как вздымается ее грудь с каждым вздохом, как она пытается выбраться из этой паутины молчания, но каждое ее усилие обрывалось, словно сдувалось с ветром. Она ненадолго открывала губы, испытывая нетерпение, и каждый раз вновь закрывала их. Мы продолжали сидеть в тишине, в которой слышался только ритм нашего дыхания. Я ничего не говорил, и не спешил раскрывать ее, даже не пытался. На самом деле, мне было ужасно в тягость находиться в такой атмосфере, так что я был рад, что Аня довольно быстро это поняла, подняла голову и перевела тему разговора: «А мне даже нравится наш ночной дисплей. Как ни странно…» — произнесла она каким-то сдавленным голосом. — «Поэтому я иногда просто прихожу на него посмотреть. Если очень хорошо приглядеться — в верхнем правом углу можно заметить битый пиксель.» «Вот как?» — я пригляделся, но, сказать честно, стараться особо не хотелось. — «Неа, не вижу.» «А я теперь не могу выкинуть это из головы.» «Теперь он и меня сведет с ума, ну спасибо.» — я усмехнулся. — «Но вообще… Иллюзии это не мешает. Все равно так как-то спокойнее. Наверное, я просто привык мыслить глобально.» — не без доли гордости упомянул я. Аню, впрочем, мои ответы не слишком восхищали, так что довольно быстро ее взгляд снова стал отстраненным, и я потерял суть нашего разговора. «Сколько нам еще лететь?» — спросила вдруг она. «Если прикинуть… 237 дней. Выходит почти…» «8 месяцев» — быстро дополнила она твердым, почти бездушным голосом. Мне становилось совсем неудобно. Впервые Аня так отталкивала меня, точнее напрягала своим странным состоянием. Не хотелось еще больше портить себе настроение, и так натянутое из-за атмосферы на корабле. «Капитан, по-вашему, зачем в Pony Express установили замок на дверь от медотсека? И почему тогда в каютах замков нет?» — спросила она, пронзительно взглянув на меня. «Наверное, по той же причине, зачем поставили замок на кабину пилота. Безопасность.» Она не сводила с меня взгляда, и мне становилось не по себе от этой настойчивости. Я самопроизвольно отвел глаза, но ее пристальный взгляд, словно магнит, вновь притягивал меня к себе. Я смотрел на нее, ожидая, что произойдет нечто значительное, но отказывался говорить, оставаясь в молчании. Что-то холодное, будто мрачное предчувствие, пробежало по моей спине. «После того, как вы сообщили нам о сокращении, и пошли за мной… Вы помните, что я вам тогда сказала?» — произнесла она с едва заметным нажимом в голосе. Я не ответил. Не знал, что сказать, ведь слова ее стерлись из памяти. Я не помнил ничего, о чем она слезно говорила. Совсем. Не знаю даже, почему. «Я сказала, что чувствую какую-то опасность от Джимми. Я вам говорила.» «И что?» — спросил я, но на самом деле не знал, чего именно ожидал от ответа. «Вы обещали, что будете бдительно за ним следить, поговорите, в конце концов.» Я нахмурился, не понимая, что она пытается донести до меня. «Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать,» — выдавил я, испытывая легкое раздражение: как будто тени прошлого снова нагоняли меня, и я пытался их прогнать. «Забудьте…» — тихо произнесла она, и встала, чтобы уйти. Я заметил, что в ее глазах заблестели слезы. Я чувствовал, что что-то важное ускользает от меня, словно песок сквозь пальцы, но в этот момент не знал, как ее поддержать или найти нужные слова, чтобы развеять эту напряженную атмосферу. В итоге она ушла, а я так и не решился уговорить ее остаться и высказать мне все, что ей нужно было. Но не скажу, что мне было совестно. Я старался забыть обо всем, что было после того, как я ответил, зачем в медотсеке понадобились замки. На этом все. Больше меня ничего не волновало, потому что я устал уже слушать всех, кроме себя, ведь мне самому было тяжело. И Джимми тоже… Джимми… я не мог думать ни о ком, кроме него… ни о ком, кроме этой проклятой связи.