Еще один шанс

Для себя к тридцати я выявил три основных правила. Первое: всегда помнить, что мои чувства ошибочны, гиперболизированы и нежелательны, и все, что я чувствую, должно проходить через мой мозг в двухэтапной обработке, а также анализ по шкале нормальности. Второе: то, что я испытываю к Керли, не считается приемлемым в обществе, и хотя сердцем я этого не понимал, разумом осознавал, что большинство людей не имеют подобных отношений с кем-либо, даже если это жены или женихи. Третье: никогда не стоит быть честным на психологических тестированиях. Никогда. Я сделал из себя нового человека, слепил совершенно другую личность. На удивление, влился я достаточно быстро. Сложнее было осознать, что это необходимость. Пришло оно ко мне в тюрьме, когда я начал обращать внимание на заключенных, сидящих за куда более страшные дела, но кажущихся намного более приспособленными к жизни, чем я. Даже на их фоне я чувствовал существенную разницу в мышлении. Пока кто-то говорил о семье, детях или женщинах, которых они любили, я думал о Керли и понимал, что если расскажу о своей любви к нему кому-либо, никто не сможет меня понять. Конечно, я любил Керли. Любил больше всего на свете, и всегда горел желанием быть частью него, но осознавая неправильность этих чувств, я как мог старался быть на полшага в стороне от него. Сначала это было сложно, пока слишком тесная близость с Керли не стала разъедать мою душу само собой. Не знаю точно, почему это происходило, ведь Керли дал мне новое обещание, и хранил ему верность, был преданным, как никогда. Сначала это приводило меня восторг, потому что он окутывал меня таким теплом, что я не ощущал за всю жизнь, и в то же время оно сбивало меня с толку, и я думал: что же мне делать с этим теплом? И тогда что-то в Керли меня стало очень сильно отталкивать. Я смотрел на него, такого покладистого, слушал его ласковые речи, и мне он казался настолько неестественным и искусственным, что порой я задавался вопросом: этот ли мой Керли? Тот самый Керли, которого я любил. Хотя, сказать по правда, я уже и забыл, какого Керли любил. Наверное, больше всего того самого мальчика восьми лет, что спал со мной в одной кровати.

Неправильные мысли

В общем, порой мне хотелось вырвать у него голосовые связки и обездвижить, дабы через его рот и руки не проходила та напыщенная любовь, которую он ко мне проявлял. Ведь я знал, что, на самом деле, Керли от меня не зависел. Он всего лишь притворялся, и я это ненавидел. Я ненавидел то, как высоко он поднялся, как на работе его нахваливают, в то время как мне приходилось долгое время после тюрьмы драить полы, чтобы после стать разнорабочим, и в конце концов вторым пилотом. Второй пилот… Как же жалко это звучало. Нет, правда, это очень жалкая должность, потому что обычно достается студентам и стажирующимся. Ну ладно. По правде говоря, бесило лишь то, что я вновь был ниже Керли во всех сферах. Неудачник, которому Керли лишь делает одолжение.

Неправильные мысли

Нужно было отдаляться от него, делать еще шаги в сторону, лишь бы наша связь больше не разрушала никого из нас. Тогда бы мы могли исцелиться, построить жизнь не зависев друг от друга.

Правильные мысли

КЕРЛИ

Джимми. Джимми. Джимми.

Вечно этот Джимми.

И вся моя жизнь — это Джимми.

Я существую ради него. И мир мой крутиться вокруг него одного. Мы всегда вместе, и как удобно сложилось, что работа наша буквально состоит в том, чтобы находиться друг с другом вместе почти каждую минуту своего времени. И как жестоко, что это так же касается и Ани, которой я могу любоваться, наслаждаться ее присутствием. Но нет. Мне не позволено, потому что я должен принадлежать Джимми. Я должен быть для него хорошим, и самым-самым преданным другом. И хотя он делает вид, что сейчас ему это не надо, и мое внимание не так сильно важно, я знаю, что он всего лишь проверяет меня, ждет, когда же я сделаю малейший промах, чтобы смочь придраться ко мне и заставить чувствовать себя совершенно ничтожным человеком. Жизнь была невыносима. Мне не хотелось находиться на борту. Я постоянно думал о побеге, о том, как оставил бы позади эту никчемную работу, нашел что-то лучшее, что-то, чего я был больше достоин. Сбежал бы от Ани, от этого влюбленного чувства, которое я не мог проживать так, как мне действительно этого хотелось. Я сбежал бы от Джимми, почти что от своей старой жизни, и начал бы все с чистого листа. Но то были всего лишь мечты. Мечты о хоть каком-то предлоге, что мог бы оправдать меня всего, оправдать все мои мысли, мое обещание, которое я так хотел нарушить. Я был капитаном грузового корабля Тулпар, и руководил небольшим, приятным экипажем. Для многих я был примером для подражания, всегда понимающий, превосходный командир, на которого стоило ровняться. Мне это нравилось до определенного момента, пока работа на стала притираться мне по самые кости, стирая их в прах. Со стороны могло казаться, что у меня все идеально. Я и сам иногда так думал: почти что выплаченная ипотека, неплохой доход, много полномочий. Однако с тех пор, как Джимми снова появился в моей жизни, временами мне казалось, что я живу в бездушном пространстве. Порой я ничего не чувствовал, кроме злости, — уж слишком мне хотелось быть рядом с Аней, с любовью, как мне казалось, всей моей жизни, но я не мог этого сделать из-за Джимми. С другой стороны, я понимал, что такой близости как с ним у меня ни с кем больше не будет, и не мог представить свою жизнь без него, хотя очень хотелось. И часто я лежал вот так ночью без сна, и перед глазами моими всегда был портрет Джимми, которого хотелось лишь оттолкнуть от себя, попрощаться. А потом я видел его маленьким ребенком, и тогда мне вновь хотелось обняться с ним, и снова за все извиниться. И все же, тот тридцатилетний Джимми, что ходил с нами на корабле, был совсем не тем ребенком из прошлого. Настоящий Джимми был всем вечно недовольный, грубый и хамоватый. Я никогда не отказывался от него, даже защищал, когда кто-то приходил ко мне с жалобам: «Проведи с Джимбо профилактическую беседу что ли, а то он совсем как заключенный с заключенными общается! Никакого уважения к старшим!», — твердил Свонси. «Он всегда так груб со мной… Не понимаю, почему он меня ненавидит…» — постоянно говорила Аня.

ДЖИММИ

Работа в Pony Express была мало достойной, но на борту Тулпар было не так уж и плохо. Мне правда нравился наш небольшой экипаж, и вдали от планеты земля мы развлекались, как могли. Свонси любил потрепать языками, и мне нравилось многое, о чем он говорил. Нет, правда, даже если со стороны я казался скучающим и недружелюбным, мне нравились его разговоры. Особенно часто он говорил о семье, о жене и своих детях, о том, как воспитывает их. Меня завораживали его рассказы о семейном кругу, и как-то раз я спросил у него: «Свонси, ты бьешь своих детей?», а он посмотрел на меня возмущенным взглядом и произнес: «Да за кого ты меня принимаешь?». В медицинском отсеке находилась Аня. Очень милая девушка. Мне она нравилась, и, наверное, именно поэтому я постоянно тюкал ее за всякие оплошности. Стоило ей сделать малейшее неловкое движение, или запнуться в словах, я специально зацикливал на это внимание и говорил что-то вроде: «Эй, ты что, ребенок? Прекрати быть столь неуклюжей», и мне нравилось, какой смущенной она при этом была. Только так я с ней и разговаривал, по-другому не мог, потому что слишком стеснялся. Девушка, все-таки, а я с ними никогда толком не общался. Знаю только, что с ними нужно вести себя властно и холодно, почти безразлично, но не перегибать палку. Думаю, я всегда был ей симпатичен. Мы провели вместе несколько лет, пережили много космических перелетов. Мне нравилось праздновать с ними праздничные дни. Каждый полет нам позволялось отпраздновать один общий день рождения. В мой первый полет они решили праздновать в мой день. Это был до ужаса смущающий и неловкий ритуал, но фото с того праздника я храню до сих пор в рамке у своей койке. Важно добавить, что в наш очередной полет произошло неожиданное: в самый последний момент к нам добавили новенького стажера. Это был молодой паренек по имени Дайске. Для всех он был большим и очень неприятным сюрпризом, хотя казалось, что эта нерадивая компания больше не сможет удивить своих эксплуатируемых работников. Но как оказалось, добавление в экипаж еще одного человека в последнюю минуту без учета дополнительных припасов и криокапсулы было для них вполне разумным решением. Дайске ввел в замешательство многих, особенно Свонси, что с огромным недовольством принял к себе неумелого и дурного стажера. Никто не знал, как к нему относиться, но в конечном итоге, оптимистичный и простодушный характер паренька смягчил всех, и вскоре никто не испытывал к нему негативных эмоций. Кроме Свонси, кажется. Дайске часто играл с Аней в настольные игры, поддерживал ее разговорами, со Свонси всегда был вежлив, и в то же время ребячлив, что вызывало у всех смех, с Керли он делился всем, хотя, кажется, не все Керли в силу возраста мог понять молодого. Дайске разговаривал в дружеском тоне даже со мной. Он делился со мной всей своей жизнью, особенно рассказывал о недавно закончившихся подростковых годах и школьном времени. В разговорах с ним я часто пытался вспомнить себя в его возрасте, и мне становилось до ужаса завидно. Дайске был лучшим в бейсбольной региональной юношеской команды. Это было круто. Я никогда не имел ни за что заслуг в его возрасте, и хоть Дайске был потерянным подростком, только недавно ставшим взрослым, я знал, что его ждет будущее получше, чем у меня.        Сказать честно, среди этих людей я начинал исцеляться. Голова со временем перестала быть столь тяжелой, темные мысли не мучали меня, и порой я даже чувствовал себя нормальным человеком. Начал даже понимать структуру правильных мыслей, и понял, что при должном усилии могу слиться с обществом, стать полностью его частью. Я мог бы иметь обычные цели и мечты: выплатить ипотеку, добиться достойного повышения, завести жену, детей. Я представлял себя в этой идеальной картинке, что я, допустим, женат на Ане, а Керли наш близкий семейный друг, навещающий нас каждую неделю, а когда в моей жизни происходят какие-то неудачи, я звоню Свонси и прошу его совета, Дайске заходит в гости и нянчится с детьми. Прекрасная жизнь. По крайней мере так она должна выглядеть у нормального человека, а я очень хотел бы им стать. Единственное, что по-настоящему раздражало меня — это постоянные психологические тестирования, которые проводила Аня. Казалось, они созданы исключительно для меня, чтобы выявить во мне какой-то недуг, но я так просто не хотел никому сдаваться. Нужно было всегда следовать правилу: «Никогда не стоит быть честным на психологических тестированиях. Никогда». «Что-то в рабочем пространстве вызывает у тебя перевозбуждение?» — в очередной раз спрашивала Аня, будто надеялась на какой-нибудь серьезный, развернутый, даже философский ответ. «Меня сексуально возбуждают нарисованные лошади», — со смехом бросил я первое, что пришло на ум, когда я засмотрелся на плакат нашей компании с тупой лошадиной мордой. Аня слегка ухмыльнулась и вздохнула. Думаю, ей понравилась шутка, просто она этого постаралась не показать. Девушка отложила от себя отчет и провела ладонью по своему лицу. «Послушай, мне ведь нужны серьезные ответы», — молвила Аня. «Я отвечаю серьезно», — несерьезно сказал я. «Ну перестань… ты дразнишься.» Я раздраженно вздохнул и потер висок. От нее всегда болела голова. «Знаешь что, Аня, ты слишком серьезно относишься к своим обязанностям. На самом деле ты без стоящего образования никому не нужно, а для нашей компании являешься всего лишь пустышкой. Они относятся к тебе наплевательски, так что и ты можешь относиться к ним так.» Аня явно не готова была принимать столь неприятную правду, хотя она и должна была быть благодарна, что на эту истину раскрыл глаза ей именно я. Тем не менее, она лишь расстроенно опустила голову и сжалась всем телом. «Джим, ну зачем так жестоко…» Что-то внутри меня дрогнуло, и это что-то внезапно и резко возросло во мне, так, словно таилось глубоко внутри долгими годами, спало мертвым сном, ждало, когда же ему можно будет возродиться вновь. Но что это было? И мог ли я назвать это приятным чувством? Аня назвала меня Джимом… Джим… так называл меня Керли в младших классов. Также звали его собаку, которую я безжалостно убил.

Неправильные мысли

Так называл меня Керли. Только он. Мой живот скрутило, и я ощутил серьезное чувство тревоги, разъедавшее мои органы. Я оказался в каком-то свободном полете, и каждым органом ощущал невесомость. Я совершенно по-другому ощущал себя, свое тело и даже собственный вес. Дыхание перехватило, в голове сотни колокольчиков отбили свои трели. Это бабочки в животе. Да, подобным образом описывали это чувство в глупых романах и фильмах. Почти невыносимая тревога — вот оно, я влюбился в женщину. В Аню, в идеальную для себя кандидатуру, чтобы пожениться, завести семью, зажить, как нормальный человек. И самое главное, я тоже ей нравился. Ведь если бы не нравился, она не давала моему имени другое звучание, не исследовала бы его в разных проявлениях. Да, точно, это взаимная любовь, только странно, что я в полной мере осознал это так поздно, хотя знал, что ей симпатичен.

Правильные мысли

КЕРЛИ

«Все в порядке?» — спросила меня Аня заботливым голосом. «Угу, блин извини,» — сказал я с тяжестью в голосе. — «Опять не мог сомкнуть глаза.» — потер сухие от сонливости глаза. Всю ночь думал о том, как мне все осточертело. — «Ну что, психологическое обследование пройдено успешно?» «Ну, в прошлый раз вы ответили на все вопросы точно так же. Капитан, возможно вам стоит быть чуточку открытым. Эти тесты важны не только для личной оценки вашего состояния.» Я мягко улыбнулся и печально увел взгляд. Вряд ли в желания Джимми входила моя открытость Анечке и честное признание в своих чувствах ей. «Мне главное оставаться хорошим капитаном в твоих глазах Аня.» — признался я почти что в любви. «Ой, ну что вы…» Аня смущенно заулыбалась и зачесала пряди волос за ухо. Я обожал, когда она делала это. Мне очень хотелось тронуть ее волосы, потому что помнил их мягкость и шелковистость. «Получается мне осталось опросить всего одного человека.» — вдруг сказала она, и голос ее сделался каким-то усталым. Я сразу понял, о ком она говорит в таком тоне. «Джимми?» «Он ведет себя так, как будто я этим от скуки занимаюсь…» — она тяжко вздыхает и закатывает глаза. — «А потом в отчете приходиться писать такие вещи: «Я испытываю сексуальное возбуждение при виде нарисованных лошадей». «Могу облегчить твою задачу.» — без лишних раздумий предложил я. Аня с надеждой посмотрела на меня. «Правда?» «Я давно его знаю. Со мной он не будет вести себя так.» «Ох… Спасибо вам огромное! Такой груз с плеч!»

ДЖИММИ

Моя любовь к Керли — отличалась от обычного и привычного проявления любви. Я давно осознал это, изучив вопрос. Дайске говорил: «Ну любовь это типо когда ты на нее смотришь, и такой вау, она просто богиня, красавица, я хочу ее!», и я, если честно, не считал Аню ни богиней, ни просто красавицей, но за то я правда хотел бы ее нагнуть. Нужно же было когда-то начинать интересоваться женщинами всерьез.

Правильные мысли

Я становился нормальным человеком, и своим прогрессом мне очень хотелось поделиться с Керли, поэтому я не упустил свой шанс, когда ему захотелось поговорить со мной наедине. Речь должна была пойти о недавнем психологическом тестировании, потому что Керли вдруг стало очень интересно, как это меня могут возбуждать нарисованные лошади. «Ты не мог сам вписать туда, что надо? Эти результаты потом все равно никуда не идут.» — сказал я ему безразлично, совершенно не желая тратить на это ни минуты своего времени. «По-быстрому пробежимся и все,» — с улыбкой сказал Керли. — «Считаете ли вы, что эффективно справляется с задачами второго пилота и выполняете работу с полной отдачей?». «Уф… Ну… как сказать…» — неуверенно произнес я. «Хорошо», так и запишу,» — заключил Керли, и вписал что-то в отчет. — «Вот и все — вопрос закрыт.» — он как всегда выглядел очень дружелюбно со мной. — «А вообще какие в целом ощущения? Спрашиваю, как друг.» «Мне тут нравится.» — сказал я абсолютно искренне. «Не думал, что тебе так понравится работать грузовым пилотом, учитывая что на земле тебе много отдавалось тяжко.» Стало неприятно. Я попытался разглядеть в Керли эмоцию, с которой он это произнес, или уловить определенные нотки интонации, чтобы понять, зачем он вообще об этом напомнил. «Да, мне гораздо больше нравится работать грузовым пилотом, чем драить полы или изготавливать механические детали в тюрьме,» — хотелось бы ответить ему. Я вообще не желал говорить о своих рабочих делах, особенно с Керли, который будто не видел существенной разницы между нами. Иногда мне казалось, что не мне тяжело находиться на дне, куда даже не проходит солнечный свет, а Керли на его вершине холма, где и солнце светит, и ветер дует, только ему чего-то не хватает. «Мне каждый встречный уже прожужжал уши на тему того, какой из тебя вышел прекрасный командир, даже подбешивает. Честно говоря, поэтому я тебя не очень понимаю. Ты вечно ходишь с таким видом, будто тебя провели на край обрыва и вот столкнут вниз.» Керли страдальчески вздохнул и увел взгляд. «Я просто тут начал задумываться: а что дальше? У меня что-то вышло — и теперь надо заниматься этим до конца жизни? Надежный капитан надежного судна…» «А что плохого?» — спросил я спокойно на вид. «В том-то и дело, что ничего, но в то же время меня трясет от страха. В голове мысль: это мой предел? Моя судьба настолько простая и понятная, или все же есть смысл рискнуть и попробовать что-то новое, даже если получаться будет не очень?» Я сжал кулаки и сглотнул тяжелый ком в горле. Я не понимал, почему Керли так думал, и почему ему было так плохо. Я мучился от мысли: хочет ли он сбежать от меня, или от этой компании? И если дело не во мне, то собирается ли он взять меня в свое новое будущее? Ведь он сам говорил, что мне не стоит отставать от него, если я хочу быть рядом, но вот когда мы стоим почти плечом к плечу, Керли собирается снова забраться выше и оставить меня внизу. Нет… даже не выше. Он хочет сойти с этого пути. А что тогда делать мне?.. «Наверное, я могу понять.» — соврал я, хотя честно пытался. -"Ты достиг вершины своего холма, и теперь тебе кажется, что на других холмах трава будет позеленее, но чтобы ты сейчас не сделал, падать все равно будет больно.» — я со вздохом увел взгляд и скрестил на груди руки. — «А я тем временем даже на первый холм забраться не в состоянии…» «Ну слушай, ладно тебе,» — ласково произнес Керли и дотронулся до моего плеча. От его прикосновения стало спокойно. — «Я в тебя верю, ты же знаешь: что сейчас, что на Земле. Всегда верил.» Я постарался улыбнуться, но получилось не важно. Керли говорил об абсолютно разных вершинах, предназначенные для каждого из нас по отдельности, но вместе мы не могли находиться. Я заставил себя вспомнить, что это правильно, и так мне и надо думать. Тогда я вспомнил об Ани, о том, что хотел поделиться с Керли своими чувствами к ней. Мне пришлось встать и обойти всю кабину, дабы собраться с мыслями и перебороть стеснение. Керли с любопытством за мной наблюдал. «Хочешь чем-то еще поделиться?» — спросил он. Я кивнул. Зачем-то полез в ящик пилота, просто чтобы руки занять. Нет, серьезно, я открыл его без всякой надобности, просто чтобы отвлечься и не смотреть на Керли, но в ящике мой взгляд тут же пал на карточку с изображением Ани. Я взял ее и удивленно повертел в пальцах. «Что у тебя делает пропуск Ани?» — спросил я. — «Она же давным давно ее потеряла.» Внезапно, Керли выхватывает из моих рук карточку и сжимает ее в кулаке. Я даже вздрогнул от неожиданности. Я посмотрел на него недоуменно, хлопая глазами. Керли выглядел странно, как-то нервно, аж щеки приобрели розоватый оттенок. «Нашел сегодня, забыл ей отдать,» — проговорил он быстро. — «Чуть позже ей занесу.» Не понятно, как пропуск Ани мог оказаться в кабине пилота, но я решил не допрашивать его. «А давай я это сделаю. Будет повод с ней пообщаться.» — предложил я улыбаясь. «Что? Зачем тебе это?» — спросил Керли с усмешкой, и я заметил пренебрежение в его лице, что заставило меня непонятно отчего испытать стыд. Я неловко почесал затылок и увел взгляд. Мне хотелось, чтобы он порадовался за меня, ведь я уже долгое время делаю большие шаги к становлению нормальной личностью, а он так ни разу этого не подметил. «В общем, я люблю Аню,» — сказал я, и встретился с глазами Керли, которые тут же наполнились хмуростью и, как мне показалось, отвращением. Мне вдруг стало не по себе. Почему он так смотрит на меня?

КЕРЛИ

Нравится Аня? Что за бред? Как он пришел к такому выводу? Как он мог вообще такое сказать? Любит Аню… Мою Аню, с которой уже несколько лет я держу мучительный нейтралитет и дистанцию, но всегда смотрю на нее с нежностью, замечаю каждую деталь, думаю о ней, когда ее нет рядом. Вот это и означает любить, а что же Джимми? Откуда он вообще знает, что такое любить? «С чего ты вообще так решил?» — я сощурился, как от яркого света. «Ну… Я просто подумал, что это так,» — Джимми пожал плечами. — «Если подумать, то мы и правда хорошо друг другу подходим.» Я заливаюсь смехом еще в его первом предложении. «Я просто так подумал», значит. Джимми стоит на месте и безотрывно смотрит на меня потерянным взглядом, но я не могу остановиться. «Слушай, Джимми, недостаточно просто подумать. Любовь нужно чувствовать!» — воскликнул я. «Так я и почувствовал. В животе.» — спокойно проговорил он. «В животе.» — повторил я дразнящим тоном. «Я не понимаю, почему ты смеешься. Я думал, что ты будешь рад.» «Рад чему?» Джимми вздрогнул. Я не сразу заметил, что повысил тон и почти кричу. Между нами возникло молчание. Я перебирал в пальцах карточку Ани и чувствовал внутри себя непонятную дрожь. Это было раздражение, злость, которые я подавлял в себе долгое время, но когда Джимми произнес что-то настолько глупое, я просто не смог больше держать это в себе. «Я думал, что заведу себе кого-то, и оставлю тебя,» — тихо промолвил Джимми после затянувшейся паузы. — «Ты ведь тоже этого хочешь, и именно поэтому завел разговор о новых начинаниях в работе. Ты же тоже хочешь оставить меня.» «А почему я раньше не знал, что мне позволено выкинуть тебя из своей жизни?» — тихо, почти шепотом произнес я, даже не зная, услышал ли это Джимми, но мне бы хотелось, чтобы в тот момент он все-таки впитал это в себя. Я ненавидел его. Я все время думал, что принадлежу исключительно ему, и я делал для него все, отказывался от многого в его пользу. Я даже отвернулся от девушки, которую любил, лишь бы не вызывать ревностных чувств у моего друга. И сбегать в самом деле я не собирался, — то были всего лишь мысли. А теперь я узнал, что мне необязательно было делать все это, и Джимми строил какие-то там планы, чтобы отдалиться от меня, перестать быть зависимым. Но если бы я раньше это понял, то в ту же секунду оторвался от него, пошел к Ане, сказал бы ей, что хочу связать с ней свою жизнь, построить с ней семью, забыв о том, кому я принадлежал все это время. Я мог это сделать, но почему-то не знал, что Джимми мог дать мне разрешение, разорвать узы моих клятв. Почему я узнал это так поздно? И почему в разговоре об Ане, о девушке, что нравится мне, и любовь к которой извращает Джимми и его дурное понятие любви. «Почему ты злишься?» — спросил Джимми, заглядывая мне в глаза. — «Ты же только этого и ждал, что я найду себе кого-то другого и оставлю тебя.» «А почему я не знал, что мне можно искать кого-то на стороне, лишь бы избавиться от тебя?! Я то думал, мы всю жизнь играем в дочки-матери, и мне от тебя даже шагу сделать нельзя, в то время как ты… ты позволяешь себе то, что не позволял я себе все эти годы!» «Я не накладывал на тебя такую ответственность.» «Да что ты говоришь!» «Ты сам выбрал быть привязанным ко мне. Ты злишься потому, что не можешь меня отпустить.» — говорил он спокойно, не повышая голоса, слишком сбитый столку оттого, что я кричал, хотя никогда в жизни этого не делал. — «Но если ты правда хочешь, чтобы мы продолжали цепляться друг за друга, то я не против, и об Ане больше не заговорю.» Его слова разгневали меня, и разговор уже мне опротивел. И то, какой вывод он извлек… нет. Это не я зависел от него, а он от меня. Но… все-таки даже после этого разговора я не сделал ничего из того, о чем думал, и с Аней не говорил. «Ты не любишь Аню, понятно? Не знаю, какие факторы показались тебе достаточно правдивыми и хорошими, чтобы считать, что вы будете хорошей парой, но все это глупость. Она молодая, вся жизнь впереди, у нее много целей и стремлений, а ты… ты каждый раз во возвращению на землю ведешь тяжкое существование, и я не хочу, чтобы это обременяло ее.» — закончил я, потирая переносицу. — «Я еще готов все это терпеть, но она… сомневаюсь…» Мы молчали. Тяжесть в груди не давала перевести дыхание. Разгоряченные, обиженные и недоуменные мы просто не находили слов. «Вот как,» — Джимми сжал губы и криво улыбнулся. — «Прекрасная фраза для отчета, не находишь?» Вдруг, кабина наполнилась зеленым светом, и на экране высветилось крупными буквами: «сообщение». Громкое пиканье нас испугало, но привело в чувства. «Черт, начальство. Похоже мне пора. Увидимся.» — попрощался Джимми, мягко и спокойно, словно того разговора не было. Я встал и подошел к печатной машинке, из которого медленно вытягивалось письмо от начальство. Пока я его ждал, переводил дух и старался собраться с мыслями. Горло болело от напряжения. Я никогда еще так не срывался. Вспоминал лицо Джимми, стыдился себя, потому что чувствовал, будто я отругал маленького ребенка, совершенно не догадывающийся о причинах этой ругани. Я постарался не винить себя, отнестись к самому себе с пониманием, потому что за тридцать лет впервые вышел из себя, наговорил глупости. Один раз можно дать себе шанс, особенно когда другим даешь их бесконечное множество. И все-таки на душе было очень плохо, и я чувствовал себя нехорошим человеком, а я всегда должен был быть удобным для остальных, понимающим, сдержанным. Я попытался выкинуть из головы этот разговор, переделать его в своем сознании. «Ну слушай, ладно тебе,» — сказал я, дотронувшись до плеча друга. — «Я в тебя верю, ты же знаешь: что сейчас, что на Земле. Всегда верил.» «Вот как,» — Джимми улыбнулся. — «Прекрасная фраза для отчета, не находишь?» Идеальное завершение их разговора. Пусть будет так. Письмо от начальства в распечатанном виде упало мне в руки. Я раскрыл его и начал читать. Еще с первых строк у меня перехватило дух.

ДЖИММИ

Всю ночь я не мог заснуть. Прокручивал в голове слова Керли. На душе становилось тепло при мысли, что он всего лишь не хочет меня никому отдавать и выпускать из своих объятий. А потом я вспоминал его последние слова, и меня словно обливало ледяной водой. Я совершенно не понимал, что к чему, и голова моя снова начинала тяжелеть. Мысли бесконечно крутились в голове, и я ничем не мог их приглушить, как бы ни старался. В такие моменты я всегда шел к Керли, забирался к нему под одеяло и засыпал в его руках, и так я успокаивался, но сейчас чувствовал, что мне нельзя этого делать, ведь это ненормально, да и если бы я сделал исключение, все равно понимал, что Керли не хочет меня видеть. На душе было тяжело. Я размышлял о том, ненавидел ли меня Керли на самом деле, или же любил настолько, что готов был отгородить меня от всех остальных людей. Ведь он всегда любил меня, и хоть со временем мы сильно притерлись друг к другу, все равно дорожили. Я пытался убедить себя в том, что ничем не заслужил неприязненные эмоции Керли, пока не начал слышать где-то в коридорах корабля собачий лай. Я часто его слышал, и в первый раз даже спросил Свонси: «Это ты взял на борт собаку?», а он ответил: «Джимбо, ты что, совсем того? Какая еще собака?». Это был Джим. Странно, что он лаял, хотя даже не имел головы. Я старался игнорировать его голос, но в ту ночь это было невозможно. Он лаял так громко, что барабанные перепонки разрывало, и я прикрывал уши, мучительно справляясь с этой чертовой фантомной болью. До определенного момента Керли любил меня, а теперь говорил, что хотел бы другой жизни вдали от меня. Но что произошло? Почему он заговорил об этом? Ведь я менялся, и все шло хорошо. Я пытался быть лучшей версией себя, но Керли этого не оценил. Может, он больше меня не любил? Может, я стал слишком большим для чужой любви, и я не был ее достоин? К счастью, еще оставался человек, которому я нравился, и прямо посреди ночи я навестил ее. Хорошо, что в каютах не было замков, так что не пришлось стучать по звонкому металлу и будить остальных. Я спокойно вошел в комнату Ани и закрыл за собой дверь. Девушка сладко спала на койке, обнимая одеяло, словно желала засыпать в чужих объятиях, лишь бы не оставаться одной. Думаю, я пришел к ней как раз вовремя. Когда я присел около нее, она проснулась и испуганно поднялась на локтях. Она отползла к углу, но не вскрикнула — только вздрогнула, издав умилительный писк. «Ну что ты, тише,» — успокоил я ее. — «Это всего лишь я.» Аня тяжело дышала и смотрела на меня с распахнутыми от ужаса глазами. Она будто очнулась от кошмара, и не могла осознать реальность. Я толком не мог ее разглядеть из-за темноты, но слабый светильник слегка касался изгибов ее лица, и мне нравилось их изучать. На ней была короткая сорочка, лямка которой сползла с ее плеча. Я видел линию ее груди. У нее была хорошая грудь. Я вспомнил обнаженное тело матери.

Неправильные мысли

Пуля изуродовала ее лицо, так что я его не помню. Пришлось запоминать очертания ее груди, впалого живота, изрезанных ног.

Неправильные мысли

«Ты очень похожа на нее.» Аня молчала, но, наверное, ей было интересно знать. «На маму.» — добавил я. — «Но не только телом. Она тоже была очень доброй и слабохарактерной. То есть… это неплохо. Она нашла в себе силы сделать смелый, хоть и глупый поступок.» Аня продолжала смотреть на меня со страхом. Я взглянул пристальнее в ее глаза. «Что-то не так?» Ее губы задрожали. «Джим, зачем ты здесь?» И опять она называет меня так, и снова я чувствую разъедающую меня изнутри тревогу. Я не ответил, лишь встал и обошел комнату большими шагами, но места все равно не хватало. Я заглянул в зеркало и постарался понять, достаточно ли хорошо выгляжу, но в темноте меня совсем не было видно, и это было хорошо. Тогда я снова вернулся к Ане и встал напротив ее койке. Она, укутавшись в одеяло, забилась в самый угол. «Страшно?» Она кивнула. «И чего же ты боишься?» Она долго не отвечала. Я видел перед собой ее оголенные плечи, нежное личико, испуганные глаза. Я видел, как вздымается и опускается ее живот от тяжелого дыхания. Живое, женское, теплое тело, гораздо нежнее и хрупче, чем у Керли. И может даже тепла в ней будет больше, и жалости ко мне, и желания. Может, я даже не почувствую разницы между ними. Аня смотрела на меня и дрожала. Я чувствовал, как разом отлегло от сердце, потому что Керли был мне уже не так важен, если я мог использовать другой источник тепла. «Сядь на край кровати,» — попросил я ее, но она не реагировала. — «Я сказал сядь на край.» — повторил я, теряя терпение. Она послушалась и спустила ножки на пол. Я подошел к нему и сел на колени. Я обнял ее и положил голову ей на колени. Было неудобно. Я сильнее сжал руками ее талию и вжался макушкой в ее живот. Она была очень теплой, почти горячей. Я хотел, чтобы ее жар расплавил меня, и я бы обжег ее, слился с ее мертвыми тканями. Хотелось исчезнуть в ком-то, кто мог бы дать почувствовать мне себя нужным. И все же чего-то не доставало. Я пытался вжиматься в нее еще сильнее, но эффекта не было, и я лишь заставлял Аню болезненно постанывать. Затем ее руки, которые она никуда не могла деть, опустились на мои волосы. Вспомнил, как это делала мама в раннем детстве. От чужого прикосновения захотелось плакать. Я уже и забыл, когда кто-то трогал меня так ласково. Даже Керли этого не делал. «Джим, что тебе нужно?» — прошептала Аня жалостливым, раздражающим голоском. «Давай посидим так немного, а потом я уйду.» — сказал я, вдыхая ее аромат. Мы просидели так целый час перед тем, как я ушел.