Еще один шанс

«Для Керли, от Джимми.» «Здравствуй, Керли. Три года прошло, и ни единого письма за это время не получал ни я, ни ты. Много воды утекло, и я не знаю, что ты думаешь обо мне сейчас, и как отреагируешь, когда получишь письмо. Но лично для меня эти годы не имели никакого веса, что мог бы давить на наше общее прошлое. Для меня все осталось таким же цельным, как и раньше, но я понимаю, что ты можешь не поддержать меня в этом. Тем не менее, я очень бы хотел встретиться с тобой и пообщаться лично. Как ты видишь, в письмах я не очень хорош, прямо как в детстве. Только недавно я вышел из тюрьмы, и очень хочу тебя увидеть, Керли. С уважением, Джимми.» Эта формальность в письме, несмотря на его содержание, возвело между нами такую толстую стену, что мне стало невероятно стыдно за себя и за то, что я делал все эти годы. Воспоминания, яркие и полноценные, сразу после прочтения письма стали давать треск, искажаться. И вот я уже не могу объяснить, что произошло тогда между нами, и почему я, такой эгоист, даже не позаботился о письмах, которые должен был получить Джимми, но так и не получил. Да, я ему писал, и писал много, и всегда отсылал письма по приезду домой, пользуясь бесплатной наземной доставкой Ponny Express, с которой произошел скандал полгода назад. Оказалось, доставка писем для сотрудников очень и очень ненадежная система лояльности, и большинство писем оставались утерянными в общем почтовом отделе. Поговаривали, начальство специально оставляли письма, дабы отделить сотрудников от их семейных отношений, сосредоточив по максимуму на работе, но доказано это не было. Кто бы стал жаловаться на один из самый непримечательный отдел, до которого никому не было дела? И все-таки некоторым, особенно творческим, было обидно, когда они, отправившись в годовой космический полет, ожидали, что на Земле их семьи будут получать по два письма в месяц, которые они заранее писали, а оказалось, что дошло до них только два или три. Из моей стопки писем не дошло ни одно, хотя их было не так много, чтобы винить кого-то больше, чем самого себя, потому что я вдруг начал думать, что обязан был вместо десяти писем писать целую сотню, чтобы точно можно было бы рассчитывать на то, что Джимми получит хотя бы одно. В таком случае я мог бы даже подать жалобу на отдел наземной почты, но я не имел права жаловаться. Хотя Джимми за три года прислал мне всего одно письмо, я даже не думал злиться. В любом случае, если бы я и правда был хорошим другом, то каждый мой прилет на землю, а их было целых четыре за три года, я бы навестил Джимми лично в тюрьме. Но мне было то невдомек, то приезд выпадал на больничный, и я все не находил для этого времени. Понятное дело, то были лишь отговорки, и я, к сожалению, не имел большого желания, заставившего бы переступить через себя. Зато это желание было у Джимми, и он проявил инициативу первый. Наконец я понял, что до сих пор дорог ему, и он думал обо мне все это время, а я, как идиот, сомневался в нем, обижался, что письма мои оставались без ответа. Письмо лежало на моем домашнем почтовом отделе с осени прошлого года. Вернулся я на землю с полета только весной, так что я боялся упустить Джимми. Я отписался ему, прислал письмо на указанный адрес из присланного конверта, и он, к счастью, ответил мне на той же неделе. Мы договорились о встрече в одном из кафе, находящемся в Неземном парке. Там, где проходило наше детство. Когда я пришел, то замер у двери и застопорился. Джимми сидел у окна, под освещением мягкого солнца, и был сам на себя не похож. Куда-то делись его длинные волосы, завязанные в пучок, и теперь они были коротко подстрижены. Он стал выглядеть старше и крепче, даже солидно. Я стоял в дверях и не мог сдвинуться с места. Я даже подумал, что спутал Джимми с кем-то другим, настолько было непривычно видеть его. Он сидел в расслабленной позе, прижав к рукам подбородок, и смотрел отрешенно от всего мира куда-то вдаль, на улицу. А я, в отличии от него, волновался, оттого потел и дергался, как преступник, натворивший немало бед. Я и правда ощущал себя так. Когда я пошел, и мне оставалось пару шагов до столика Джимми, он резко повернулся в мою сторону, заставив меня вздрогнуть. Я потерялся в словах. Джимми широко мне улыбался. «Рад тебя видеть, Керли,» — произнес он мягким, спокойным голосом, таким приятным, как никогда я его не помнил. — «Присаживайся, пожалуйста.» Я присел напротив него. «Ты что-то будешь? Я могу заказать тебе все, что только захочешь.» — предложил он. «Ох, нет, я…» — мне вдруг стало крайне неловко. — «Я на диете после годового полета в космосе. Я все время питался одним фаст-фудом и жидкой пищей, так что какое-то время на земле мне нужно придерживаться рекомендованному питанию.» «Я тебя понял. Очень рад, что ты стал пилотом.» — Джимми не переставал улыбаться, искренне и нежно, заставляя меня расплываться в приятной, комфортной атмосфере, о которой так долго грезил в полете, о которой скучал, вспоминая Джимми. «Я помощник пилота,» — сказал я с улыбкой, но не без усталости. — «Пилотом меня обещают сделать уже второй год, но пока как-то никак…» «Ну ничего, ты человек терпеливый, своего дождешься!» Джимми говорил громко и энергично, и мне нравилось, что он поддерживал меня. Я смотрел на него изумленно, даже растерянно, совсем не ожидая от него такого преображения. «Керли, все хорошо?» — взволнованно спросил он. «А… Д-да, все нормально,» — я смущенно улыбнулся. — «Я просто не ожидал, что ты будешь мне так рад.» «Ты же мой лучший друг. Как иначе?» — Джимми снова ответил мне улыбкой. — «Но раньше, наверное, я не был так открыт тебе. Мне стоит извиниться. Я был таким эгоистом.» «Джимми, нет, ты…» «Керли, правда, дай сказать, пока я не потерял настрой,» — Джимми судорожно выдохнул, и тогда я заметил, что и он переживает из-за нашей встречи. — «В тюрьме у меня было много времени, чтобы обдумать свою жизнь и сложившуюся ситуацию между нами. Я знаю, что вел себя как придурок, и ты не сделал ничего, на что я должен был злиться. Ты просто попал под горячую руку, и на эмоциях я высказал тебе ужасные вещи. Прости меня за это. Я не хочу терять с тобой дружбу, Керли, и ради этого я поменялся, и готов меняться и дальше. После тюрьмы я нашел работу и стал робомехаником, пять дней в неделю батрачу в хорошей и высокооплачиваемой компании, так что считай, я стою на одном уровне с тобой, если не выше,» — он гордо усмехнулся. — «Считай, проблем никаких больше не будет. Обоим есть чем заняться, а занимаемся мы важными делами, так что я никогда не буду больше приходиться тебе тяжким грузом из-за социальных и рабочих разниц.» Джимми поражал меня всем, от тона до ярких, полных жизни глаз. Мне стало невероятно радостно, кем он стал, и наконец я почувствовал себя осмелевшим рядом с ним. Больше не было тех трех лет, разделявших нас. Не происходило между нами ничего странного и отталкивающего, не сидел Джимми в тюрьме, а я не забывался в работе. Теперь все было хорошо, и мы вновь могли вернуть прежнюю дружбу. В тот день Джимми много говорил о себе и о работе. Я был крайне удивлен тем, что даже не заканчивая университет он смог устроиться в приличное место, и по его словам оно было почти неземным, уж намного лучше Pony Express, в котором работал я. Но я был очень счастлив за Джимми. Наконец он мог так уверенно чувствовать себя, с такой гордостью говорить о своем деле. У меня были вопросы, каким образом он освоил робомеханику за довольно-таки короткий срок, но, как он сказал, я просто не замечал его способностей, которые он оттачивал во время учебы в университете. И снова мне стало стыдно за себя и свое поведение в прошлом: неужели я был настолько отстраненным от него? Неужто я был таким плохим другом? «Что ж, нам нужно прощаться,» — сказал Джимми под вечер. — «Завтра у меня утренняя смена, но ранним вечером мы могли бы увидеться снова.» «У вас раздельные смены?» — изумился я. — «Ты работаешь не стандартные десять часов?» «Как видишь, компания и правда хороша, и сотрудников своих уважает.» «Да ты джекпот словил! Я даже не думал, что в современном мире такое бывает. Думал, стране нужны рабочие без сна и отдыха, хаха.» Хотя это была просто шутка, Джимми лишь распахнул глаза и странным взглядом на меня посмотрел. «Керли, я уважаю обычный рабочий класс, и мне не смешно с того, сколько по стандарту им приходится работать.» «Я сморозил глупость…» «Похоже в космическом полете кто-то поймал звезду,» — усмехнулся Джимми мягко, но укоризна все равно меня уколола так, что я залился румянцем. — «А я никогда не буду смотреть свысока на тех, кто ниже меня. Никогда.» Я неловко хмыкнул, чувствуя себя невеждой по сравнению с Джимми. «Так что насчет завтра?» — спросил он. «Я уже подписал контракт на следующий полет, который будет через месяц, так что буду не против видеться хоть каждый день,» — охотно предложил я — «Мне было очень приятно увидеться с тобой.» Джимми широко улыбнулся и молча, но с удовольствием кивнул. Затем он подошел ко мне, и я подумал, что для прощания мы пожмем руки, или же похлопаем по плечу, совсем позабыв, как в прошлом мы не стеснялись обниматься. И он сделал это, — он обнял меня, крепко, с любовью, а у меня внутри все перевернулось, и я почувствовал тошноту. Внезапно открылись давно запрятанные в глубь моего сознания воспоминания, как он нависал надо мной, рвал одежду, терзал мое тело. Это было неправильно, то, что я чувствовал отвращение, потому что случившееся тогда спровоцировал я, и Джимми ничего не сделал плохого. И все же я чувствовал себя отвратительно, ощущая единственное желание: вырезать свой чертов мозг и достать участок мозга, отвечающее за память, деформировать его, лишь бы не помнить. «До завтра, мой самый дорогой друг.» — произнес Джимми напоследок. И все же Джимми так изменился, что и я решил не уступать ему. Если он смог закрыть глаза на прошлое и смело шагнуть в настоящее, то и я забуду обо всем, что тяготило мою душу. Весь последующий месяц я могу описать как одно из самых лучших времен, которое мы разделяли друг с другом. Наконец я и Джимми во всех смыслах были на одном уровне, что действительно мне нравилось. Каждый день мы обсуждали важные вещи, вроде карьеры, будущего, денег. Вечерами мы сидели у меня в новенькой квартире, которую я взял в ипотеку год назад, и рассказывали о своих успехах. Долгое время я не задумываясь поглощал все наши разговоры, пока что-то не стало меня волновать. Что-то едва уловимое. Когда я рассказывал о своих рабочих наградах, улыбка Джимми в ответ становилась скованной, а глаза вдруг становились пустыми, словно он смотрел сквозь меня. Время от времени он говорил что-то, что заставляло меня стопориться и теряться в ответах, особенно когда он чем-то осязаемо дергал за ниточку нашу незримую связь, ту самую: болезненную и нездоровую, обещавшую поблекнуть со временем и забыться. «Смотри, чтобы я не пожалел, что тебе не написал, а то смотри мне, повысят тебя до пилота, и куда тебе возиться с каким-то робомехаником.» — говорил он иногда в шутку, иногда с такой серьезностью, что мне становилось не по себе. «Джимми, странно ты как-то обо мне думаешь. Я что, настолько ненадежный друг?» «Ну, обещания, по крайней мере, не по твоей части.» Хотя я старался оставаться оптимистичным, меня преследовали предчувствия. Я вдруг стал чувствовать, что Джимми скрывает от меня что-то важное. Разговоры о его карьере и будущем звучали слишком отстраненно, но когда об успехе заводил разговор я, ему вдруг страшно хотелось поделиться со мной схожей историей, или более яркой, чем у меня, перетягивая внимание. Внутри все больше росло ощущение, что под этой прозрачной оболочкой социальной игры кроется нечто большее — тёмные волны, готовые накрыть, если не обратиться вовремя к берегу. Я все гадал, почему разговоры с Джимми так настораживают меня? Что он скрывает? Неужели чтобы попасть в крупную компанию, Джимми согласился на черную работу? Или может он убивается на нелюбимом месте, чтобы доказать, что он чего-то стоит? Со временем появлялись и другие странности. В один день Джимми с гордостью заявил: «Наконец я дождался своего повышения!», и выглядел при этом довольно уверенно, и в его глазах блестело это знакомое мне воспаление амбиций, что интриговало меня, но через пару дней, когда я спросил его: «Как дела с большим количеством полномочий?», Джимми, недоуменный, отвечал: «Ты что несешь? Смеяться вздумал?» Что-то в рассказах Джимми всегда звучало неестественно. Он говорил о своей компании так: «У них потрясающие проекты и классная команда! Я просто не могу дождаться, когда примусь за новый!», а на мой вопрос: «Какие проекты ты уже выполнял?», он повторял: «Их было слишком много, чтобы описывать, поищи сам». Я вдруг подумал, что, может Джимми многое преувеличивает? Может он старается убедить не только меня, но и самого себя в том, какую значимую роль он играет на работе? «А какие у тебя обязанности в принципе?» — спрашивал я, но Джимми впадал в замешательство и хмурил брови, словно пытался добыть из своей памяти правильные фразы. «Ну, а чем робомеханики занимаются по-твоему. Я же не задаю тупых вопросов, чем занимаются пилоты.» — быстро произносил он, но при этом его голос звучал неуверенно. Тень неопределенности улавливалась в его словах. Но я не мог об этом прямо сказать. Вместо этого я подбадривал его. «Это здорово, Джимми! Ты, безусловно, заслужил этот шанс», — поддерживал я, пытаясь вытравить собственные сомнения. Но чем больше он говорил, тем более нереальным казалась история о его быстро выстроенной карьерной лестнице. Некоторые слова ему приходилось подбирать с трудом, как будто он уже не был уверен в фактах, а просто пытался запомнить нечто написанное на бумаге. Например, когда он говорил о своих коллегах, его описание звучало слишком расплывчато, и не рождало в воображении четкого образа, в то время как я мог описать каждого, с кем имел дело на работе даже мимоходом. Я ждал, когда Джимми наконец расскажет что-то конкретное, но за все время он так и не обмолвился ни о серьезных проектах, ни о людях, с которыми ему приходилось работать. Зато я выудил у него название компании: «Я работаю в ExterWill, понял? Да-да, я не преувеличивал, когда говорил, что это самая крупная компания по производству робототехники в стране.» — признался Джимми. Тогда мое беспокойство слегка улеглось, и хотя я был удивлен, как мой друг добился такого успеха, прыгнув выше не только своей головы, но и моей, я все равно был рад. Я знал, как сложно было Джимми в прошлом, и надеялся, что эта работа была именно тем, что он искал. Как-то раз я решил навестить его лично. Меня в тот день переполняли эмоции, и мне хотелось в срочном порядке поделиться ими с Джимми. Дело в том, что на работе, когда мы проходили ежегодный медосмотр, я познакомился с новой девушкой Аней. Она проводила осмотр, вот только действовала совсем неумело и неуклюже, и выглядела при этом так беспокойно, что мне захотелось утешить ее. «Знай, что я не даю оценку твоим действиям, а просто наслаждаюсь рабочей атмосферой.» — сказал я ей улыбаясь. «Правда? Надеюсь, это так… Я очень волнуюсь. Это мой первый опыт работы медсестрой.» «Стажировки в учебных заведениях можно смело считать нашим первоначальным опытом.» «Да, но…» — Аня стыдливо прикусила губу. — «Я не оканчивала медицинский институт…» «Что?» — изумился я. — «Как тебя тогда взяли?» Аня покраснела до ушей, и я увидел, что ее глаза заблестели, будто они отражали тысячу звезд. «Прости, я… я не то имел ввиду. Правда, я никак не хочу критиковать тебя. В любом случае, если тебя взяли, значит ты достаточно способная.» «Нет, просто мне платят не так много, как могли бы платить квалифицированным специалистам…» Аня печально увела взгляд и утихла. Было видно, что это ее больная тема. «Я подниму на уши все начальство и заставлю им умножить на сто твою зарплату, лишь бы такая хорошая девушка сопровождала наш экипаж в космосе.» Аня смущенно взглянула на меня. Затем ее лицо осветила дружелюбная улыбка, притянувшая меня, как магнит. Осмотр мой шел дольше положенного, потому что мы разговорились и не могли оторваться друг от друга. Я интересовался Аней и ее жизнью, а она моим состоянием и мнением о полетах в космос. Аня была доброй душой, ее открытость и искренность сразу привлекли меня, и я с легкостью делился с ней своими мыслями обо всем, что ее волновало. В Ане определенно было что-то особенное, но это был не стиль в одежде, не внешность и не харизма — это все и так было у нее на хорошем уровне. Наверное, для себя я подчеркнул ее глаза: слегка прикрытые, выглядящие так, будто она всегда грустит, даже когда улыбается. Они были прекрасны. «Что ж, Аня, очень надеюсь, что завтра я себе что-нибудь сломаю, чтобы пройти к тебе снова.» — произнес я игриво. «Вы мне нужны здоровым, будущий капитан.» — ответила она с такой же скромной кокетливостью. Мне срочно нужно было поделиться с Джимми своим открытием: кажется произошла любовь с первого взгляда. Я бежал к нему сломя голову сразу после осмотра, в эту самую компанию ExterWill. Зайдя туда, в главный холл на первом этаже, я думал, что чтобы отыскать Джимми мне понадобится выполнить большой план действий, который приведет меня к его рабочему отделу. Но этого не потребовалось, потому что Джимми я увидел сразу, как только переступил порог этой большой, дорогой компании, чьи полы мой друг тщательно протирал шваброй. Джимми заметил меня почти сразу. Я тут же развернулся и вышел в надежде, что он посчитает меня миражем, и я не заставлю чувствовать себя так стыдливо и неловко, как ощутил себя в тот момент я. И все-таки я до сих пор помню отчетливо, как взгляд Джимми, задержавшийся на мне всего на секунду, наполнился ужасом и кошмаром. Я не мог даже представить, как он себя чувствовал, и мне бы очень хотелось повернуть время вспять и никогда не знать о его обмане, лишь не задумываясь вникать в его рассказы и поддерживать. «Керли!» — прокричал Джимми на всю округу. — «Керли, постой, ты не так понял!» Я чувствовал, как сжимается мое сердце. Я ведь действительно мог представить Джимми на хорошей, высокооплачиваемой должности, потому что честно считал его во многом талантливым и сообразительным человеком, который может намного больше, чем просто убирать грязь. «Керли, послушай, я… у меня не так много проектов, вот я и решил… ну… помочь компании как-то еще…» — бормотал Джимми, не веря самому себе. Я даже не знал, что говорить, но в тот момент решил, что приму любую ложь Джимми, какой бы бредовой она не была. Я поверю во все, что он скажет. Я буду смотреть любую постановку его выдуманной жизни и аплодировать, лишь не заставлять чувствовать его так унизительно. Все что угодно. Он мог сказать все, и я бы принял его. Я смотрел на него пронзительным взглядом, который Джимми, вероятно, расценил как определенно осуждающий его. «Ты никогда меня не поймешь!» — выпалил Джимми, глядя на меня с неприкрытой злостью. — «Ты даже не догадываешься, каково это — постоянно быть в тени твоих успехов. Поэтому таким как я приходиться врать, натягивать тупую улыбку и притворяться удовлетворенным своей жизнью, лишь бы хоть как-то быть на твоем уровне!» Я стоял там, парализованный от слов Джимми, которые звучали как острые стрелы, попадающие в самое сердце. Его гнев и обида выливались наружу, и каждое слово заставляло моё внутреннее «я» трепетать от осознания, каким может быть успех, который даже им не является, ядовитым для тех, кто остается в тени. Моя радость, мои достижения все это время были таким тяжелым бременем для Джимми, и я чувствовал, как стыжусь всего, чего добивался эти годы. «У тебя был выбор: либо я, либо карьера. Оба этих выбора не совместимы друг с другом, потому что одному из них нужно уделять все свое внимание, которое второму не хватит. Но выбор твой очевиден, потому что выборы не равноценные, и я, несмотря на всю свою чертову преданность тебе, никогда не смог бы занять первое место. Я убедился в этом, проживая три чертовых года в тюрьме, после которой, знаешь ли, тяжело стать кем-то больше, чем уборщиком! Да мне должны выдать премию, что я хотя бы вылизываю полы дорогому кафелю, по которому шагают успешные богачи, которым плевать на все, кроме своего статуса в обществе! Напоминает тебе что-то, а, Керли?» — почти с ненавистью бросил он. — «Как показательно, что мы смогли вернуть общение только потому, каким приближенным к тебе в социальной лестнице я был!» «Это не правда…» — начал я, но голос предательски дрожал, и я не знал, как продолжить. «Тогда почему ты бросил меня сразу, как только я опустился на десять ступеней, и вернулся, когда я хоть и обманом, то поднялся?!» Я молчал. Каждое слово казалось мне недостойным этого момента. Все было не так, но ему я доказать это не мог. «Знаешь, Керли, я устал притворяться, лишь бы удержать тебя рядом…» — тихо произнес он. — «Просто уйди. Мне нужно закончить свою работу.» — явно ощущая глубочайшую беспомощность, Джимми развернулся, чтобы уйти, оставляя все на распутье. — «Ох, если бы ты знал, как мне порой хочется просто быть рядом, не думая о том, кто я и чем занимаюсь.» — добавил Джимми, и в его голосе просочилась ломка. «Подожди!» — выпалил я, не желая, чтобы этот разговор завершился на такой ноте. — «Ты не прав… Я никогда не считал тебя хуже себя, так что это даже не могло быть причиной нашего молчания!» Джимми остановился и снова посмотрел на меня, но его глаза были полны не печали, а чего-то гораздо более глубокого — неопределенности и страха. «Но ты все-таки оставил меня,» — сказал он тихо, его голос стал менее агрессивным, но все равно оставался полным боли. — «Потому что требовал от меня больше, чем я мог тебе дать. Ты ожидал, что я буду вести себя совершенно не так, как ты меня воспитал, привязав к себе как домашнее животное. Ты совсем позабыл, из каких разных мы миров, в каких семьях мы были рождены, и что я пережил из-за отца. Ты бы мог быть в таком случае нормальным человеком, таким, под стать тебе?» «Нет, конечно нет…» «С таким человеком было тяжело возиться. Правда, Керли?» Я молчал, но это была правда. Слов не требовалось. «Я бы, по крайней мере, с тобой возиться не стал. Но я и не стал бы давать бессмысленных обещаний, которые не смог бы выполнить.» Все в моей голове перемешалось. Я тогда думал: как же я мог так с ним поступить? Почему я считал, что инициативу должен проявить Джимми, и только тогда у меня появится желание снова видеться с ним? Почему я винил его в том, сколько лет он молчал. Почему я считал, что он должен мне что-то? Как я мог судить его, травмированного детством и несчастным жизнью. Почему я, имеющий гораздо больше его, имел право выпрашивать у него ту же степень заботы, которую я генерировал в себе как здоровый человек. Сейчас, когда я стоял перед ним, я чувствовал себя полным эгоистом. Долгие годы дружбы не были не призом, который я мог бы выставить напоказ, а даром, который нужно было беречь. Мне нужно было перестать ждать от него шагов навстречу и начать проявлять ту заботу, о которой мечтал. «Я даю тебе новую клятву, Джимми.» — сказал я наконец, собрав все свои силы, чтобы выразить свои чувства, Джимми на мгновение замер, затем, медленно, кивнул, и внимательно уставился на меня. Его лицо слегка осветилось, и я почувствовал, что между нами снова появляется связь. «Я никогда тебя не оставлю. Никогда не предам. Я буду на твоей стороне, что бы ты ни сделал. Я никем тебя не заменю, никого не поставлю выше тебя. Буду выполнять все, что ты захочешь, и буду делать тебя счастливым.» — сказал я, и это заставило губы Джимми расплыться в счастливой, жестокой улыбке. — «И если я не сдержу обещание — гореть мне в аду.»