Inside of my head

[речь на русском языке] *** У каждого есть своя точка бифуркации. Точка, с которой начинаются перемены, которые человек уже не в состоянии остановить. Это первое звено в цепи событий, приведших к тому, где находится человек. Люди не всегда могут понять, где именно эта точка, потому что она действительно может быть незначительной. Но ведь любое слово может ей стать, может запустить цепочку милых домино – тронь одно и всё остальное посыплется следом. Кимхан был его точкой Он не может забыть, не может всё исправить, не может отпустить и, что самое убивающее, не может разлюбить. Несет это в себе так долго, что, сам не вспомнит, где чёртово начало. Его память сыграла с ним злую шутку, стерев все воспоминания до момента, когда он уже стал глубоко и навсегда привязан к человеку, ставшему его гранью. Невозможно оценить широту Вселенной и человеческую глупость. На самом деле невозможно оценить порог человеческого сознания. Как много может выдержать человек, прежде чем он сломается и прыгнет? Как долго можно рыдать от боли, прежде чем решиться глотнуть горстку но-шпы или воткнуть себе ручку в шею, в конце концов. Никто не хочет умирать в агонии, но иногда даже смерть в океане боли намного лучше той жизни, которую не ощущаешь даже, не имея других вариантов. Его степени оценки сбились давно и прочно, его компас сломан и Че помнит, какими были его глаза, как он пах корицей и, совсем немного, мятным шампунем. Помнит ямочку на его щеке и жуткие шрамы на руках, на которые он пытался не смотреть дольше необходимого. Помнит то, как он улыбался и как Че ввязывался в любые авантюры что бы быть рядом, потому что он был его домом, ему было спокойно с ним. На самом деле, он был ребёнком, и не понимал, что именно испытывает, но уже может поставить ремарку в начале – Порче любит человека, который сломал его. Он не может дышать. Ему настолько плохо, что даже просто думать у него нет никаких сил. Сутками напролет Порче сидит в комнате, перебирает струны словно чужой гитары, больше не ощущает от нее ничего, как будто инструмент совсем потерял и свою значимость, и вес. Смотрит на гриф, еще раз трогает пальцами струны и отставляет инструмент. Ему не первую неделю просто никак. Словно все желание жить со слезами и болью вышло из него, оставив гулкое эхо. Ему надоело чувствовать себя невыспавшимся, вечно уставшим, надоели мышцы, ноющие целыми днями. Телохранители от него разбегаются врассыпную, даже собственный брат смотрит на него такими глазами, как будто не узнает. Порче сам себя не узнает в зеркале, похудевшего и высохшего сверх всякой меры, синяки под глазами не исчезают, сколько бы он не спал. Тело ощущается ватным, словно ему не принадлежащим, оттого он становится еще более неуклюжим, роняя себя и окружающие его предметы. Че выползает из комнаты, спускаясь по длинному коридору к большим дверям. Танкхун его, кажется, даже ждет, заворачивает в готовый плед, впихивает в руки какао и позволяет улечься на худом остром плече. Кхун сам тянет к телохранителям паучьи руки, отбирая свое лакомство, с воодушевленным лицом смотря на тянущийся от жара зефир. Порче улыбается, собственный напиток, в меру сладкий и молочно-сливочный, он пьет через трубочку под внимательным взглядом чужих телохранителей. Арм укладывает на диване подушку из спальни, кивая ему, чтобы он лег. Едва его голова касается подушки – сон накрывает волнами. Кхун держит его ладонь в своей, пока телохранители статуями застывают позади, охраняя покой своих подопечных. В чужих комнатах ему куда легче спиться, после он чувствует себя намного лучше, уже меньше хочет умереть. Его апатия начинает уже пугать, Порче сам понимает, что нужно что-то делать с собой, пока это не заставило его действительно пропасть с концами в своей боли и пустоте. Он тыняется, не зная, у кого спросить совета, пока не натыкается поздним вечером на лишь отдаленно знакомого мужчину, вызывающего ворох мурашек. Тот скалит улыбку, подходя совсем вплотную, останавливаясь едва ли в метре от него. Долго смотрит, просто оценивает, пока Порче решает, а не позвать ли ему на помощь. Но мужчина оказывается быстрее, хватает его за руку и тащит за собой по коридорам и лестницам, пока не открывает чуть ли не с ноги дверь в кабинет Порша. – Ты брата не сильно любишь, да? Киттисават поднимает голову от бумаг, смотря на них, одним взглядом умудряясь довести Порче до грани слез. Парень обнимает себя руками, после поднимает глаза от пола. Порш от него снова дергается, как будто не видит в родном лице ни одной знакомой черты. Вегас дергает его за локоть, продолжая улыбаться, вопросительно глядя на обстановку в кабинете. – Я не знаю, что делать. Порш качает головой, откидывается на кресле, заставляя его улыбнуться тоже, самую малость. Брат от этой улыбки дергается снова, а Вегас наоборот выглядит донельзя довольным, сам Порче только выдирает руку из цепкой хватки, засовывая руки в карманы, перекатывается с пятки на носок, как будто пространный диалог его вообще не касается. – Эй! – он поворачивает взгляд на Вегаса. – Слинять не хочешь? Он задумывается над предложением. Город он ненавидит, а наличие в этом городе тех, кого не хотелось бы даже знать, только добавляет веса предложению. Он кивает, улыбаясь снова, даже не спрашивая, куда и зачем, просто соглашаясь уехать, оставить прошлую жизнь и попытаться идти дальше. Вегас снова уводит его, волоком тащит к бешеному птеродактилю, который на него нападает дезориентирующим ворохом перьев и красок, что-то галдит невыносимо, пока он пытается достать из носа пух очередной бедной зверушки. Смотрит на шедевр отбитого сознания, открещиваясь от предложенного какао, и падает на диван, закидывая ноги на журнальный столик. Смотрит старшему в глаза, выискивая в них ответы, страх, скорбь, но видит только пустоту, свою такую же, отзеркаленную. – Думаешь, поможет? Танкхун кивает, вытягивая розовый коктейль через трубочку и звеня льдом в высоком бокале. Пиджак неопрятной кучей уже висит на подлокотнике кресла, не сбирая его и без того плавленые мозги. – Этот упырь должен. Парень кивает, удовлетворившись ответом. Рассматривает Кхуна и новую, изменившуюся с последнего раза, обстановку комнаты. Телохранители, ощетинившимися псами на него смотрят, готовые в любой момент всадить ему в голову обойму. Он только улыбается, чувствуя, как покалывает пальцы. Хочется спать. – Нормально, – он откидывается на спинку, прикрывая глаза. – Я подремлю тут, ладушки? Через неполные сутки с полным чемоданом вещей он поднимается по трапу, в последний раз оборачиваясь на душный и ненавистный город, находя глазами брата, Кинна, Кхуна и телохранителей. Не знает, как скоро они увидятся, но знает, что все будет совсем иначе. Танкхун клятвенно обещал, что знакомый Вегаса точно должен помочь. Новый, незнакомый город встречает его сыростью и ливнем, осенними и промозглыми, пробирающими до самых костей. Порче только сильнее кутается в выданную толстовку, пряча ледяные кисти в рукава. Ему нравится меланхолия, несущаяся с потоком машин и воды по широким улицам, нравится странная атмосфера. Яркая, играющая переливами красок высотка посреди других таких же почти не вызывает удивления – в Тае таких полно. Забавное лого смешит, заставляя его улыбнуться, пока он выбегает от машины в здание, придерживая дверь для телохранителя, заносящего его чемоданы внутрь. Его встречает хмурый мужчина, одетый во все черное, с взглядом, пробирающим до самых костей. На обнятой горлом черной водолазки шее висит подвеска в виде волчьего клыка. Порче молча следует за мужчиной, с легкостью поднявшим его огромный багаж, словно тот ничего не весит. После короткого путешествия в лифте они оказываются почти на самых верхних этажах. Через широкие стеклянные двери они попадают в большую комнату, украшенную скульптурами и красивой инсталляцией на стене. Че даже удивленно вздыхает, смотря на огромное множество вендинговых машин с газировкой и снеками со всего мира. – [Добрый вечер]. Рядом с ним проходит мужчина в забавной зеленой кофте с широкими рукавами и не менее широкими манжетами, обрезанной прямо под ребрами, не скрывающей живота, открытого до самого пупка, под которым располагается широкий ремень шальвар. В тонких руках горит сигарета, обнимая дымом и горьким шоколадным запахом копну волнистых рыжих волос. Порче кланяется, не зная, как разговаривать с незнакомцем. Но тот этот вопрос разрешает сам, устраиваясь на монструозного вида кресле с ногами, осматривая его с ног до головы. – И зачем тебя черти принесли? Тайский у незнакомца рваный, совсем не похож на быструю речь носителей, но вполне удобоваримый, не мешает пониманию. Порче нравится хрипловатый голос, соскальзывающий на концах слов в истерические нотки. – Мне сказали, вы поможете. Рыжеволосый затягивает волосы в тугой пучок, зацепив его ручкой, и улыбается, нагло, бешено, почти что так, как на тех записях из бара улыбался Кимхан. Не его знакомый Ким, с которым он таскался на недо-свиданки и пел под гитару, нет. Совсем незнакомый холодный и смертоносный мужчина, убивающий так же легко, как берущий барре. От этого незнакомца веет опасностью, злостью и смертью. А еще – хаосом, со вкусом керосина и паленых спичек, металлом, горячим от огня. Васильковые глаза смотрят в самую душу, мигая янтарными всполохами у края радужки, заставляя Порче мелко дрожать под этим взглядом. Весь мужчина острый, как опасная бритва, такой же угловатый и резкий. Порче опускает глаза в пол. – Я чё, похож на сотрудника службы доверия? Парень поднимает глаза на мужчину. Синие глаза, волосы – жидкий огонь, ему хочется окунуть руку в них, чтобы узнать, а жгутся ли. Взгляд острый, встречает своим таким же, комната странная, геометрия нахуй почти пошла с такой меблировкой. Знакомые цвета газировки за стеклами машины немного рябят, создавая шум. Он улыбается, заправляя руки в карманы брюк. – Мне уже похуй. Мужчина поднимается с кресла, заставляя за собой следить. Движется резко, рвано, он сам тоже такой, не любит энергию за просто так тратить. Рыжий встает напротив, в тонкой руке сверкает нож, плашмя прижатый к тонкому горлу Порче. Он улыбается, двумя пальцами толкая лезвие. Синие глаза темнеют. Предвкушение и острое веселье в их глубине его забавляют. – Любопытненько. Мужчина легко огибает его, выходя к большим стеклянным дверям, высовывает за них голову, и орет на весь длинный коридор. В чужой речи он не понимает ни слова, ориентируется только по тону, улавливая приказные нотки в высоком голосе. – [Волч! Бросай железки свои и иди к нам!] – мужчина возвращается к нему, продолжая играть в гляделки, а после слегка поворачивает голову к плечу, продолжая говорить в воздух. – [Марго, два мартини и айс-американо.] От улыбки, которую ему показывают, кровь должна обращаться в лед, но он впитывает ее кожей, каждую деталь запоминая, записывая на подкорку, чтобы не потерять. Забавная птичка, красивая, умная, может и выйдет какой толк из этого. Лицо Порче расплывается в ухмылке, страшным разрезом пересекающим только одну половину лица.