Тот, кто ищет

      Я пил Бодрящее зелье уже третьи сутки: нельзя было позволить себе утратить концентрацию. Не сейчас. Вряд ли патрули авроров выставлены на каждом шоссе: сбежавшего Гарри будут искать в небе, ведь известно, что он хорошо держится на метле. Да и Лорд, скорее всего, не будет афишировать побег Гарри. Газеты пока молчат.       У Бодрящего зелья был один побочный эффект, который мне сильно не нравился: нервы начинали разбалтываться, самоконтроль летел к чертям. Сколько раз я срывался на детей — на того же Поттера — после огромных порций Бодрящего зелья.       А вот сейчас я вдруг вспомнил Вернона Дурсля — после слов Гарри.       Я столкнулся с семьёй Лили примерно за полтора года до ее смерти. Навещал маму… Мама давно не спрашивала о том, чем я занимаюсь, вообще ничего не спрашивала, и это взвинтило меня тогда до предела. Даже не хочет знать, каких высот я добился, какую я делаю карьеру! Я, мальчишка из Паучьего тупика, никто и ничто, сейчас был другом Лорда! Я, “бледная немочь” (по выражению отца), практиковал такую магию, которая и не снилась слабакам с Гриффиндора! Папенькиным сыночкам и маменькиным дочкам из хороших семей, у которых было все! Которых никогда не унижали, которым тщательно выбирали подарки на дни рождения, вокруг которых плясали от гордости: моя Марджори получила высший балл! Мой Джеймс поступил на Гриффиндор!       Я шел по улице, кипя от злости, поэтому, вместо того чтобы сразу трансгрессировать, решил пройтись до станции, как обычный магл, по центральной улице с почтой, кафе и парой магазинов. Надо было привести ум в порядок перед трансгрессией. Да и не хотелось, чтобы меня таким увидела, например, Беллатриса: у нее был талант выискивать больное место и бить — точно, остро, безжалостно.       И вдруг я заметил Лили. Она шла по другой стороне улицы, в компании родителей (они постарели, но я их сразу узнал), долговязой Петуньи с вечно недовольным выражением лица, и толстого парня с круглыми красными щеками.       Мы не разговаривали с Лили уже два года. Мне казалось, я забыл, какая она красивая.       Они свернули в кафе, и я пошел за ними, накинув на себя Делюминационные чары. Было воскресенье, пасхальные каникулы, и кафе ломилось от семей с шумными детьми. Лили с семьёй заняли столик у окна, в углу, а я встал за кадкой с пальмой, непонятно что делавшей в этом кафе.       Лили была в своих мыслях: сидела, глядя в окно, не брала меню. Ее бледное лицо с темными кругами под глазами словно бы заострилось. Рыжие волосы были собраны в хвостик. Она казалась особенно беззащитной в этой потрёпанной зеленой футболке и сером пальто, наброшенном на плечи. Она куталась в него, словно было холодно, хотя погода стояла непривычно солнечная, почти безветренная, с маленькими белыми облачками.       — Лил, ну и где твой Джеймс? — спросила Петунья противным сладким голосом. — Вернону было бы интересно с ним познакомиться. Он что, брезгует нами?       Лили вскинула голову, и я понял по ее отрешенному взгляду, что она смертельно боится прямо в этот момент. Что Джеймс, очевидно, куда-то послан Дамблдором — или кто там у них командует. Что все у нее болит от страха, а она пытается это скрыть.       — Тунья, детка, — вмешалась мама Лили, смущённо взглянув на Петунью и толстощекого парня, — ну что ты говоришь! Вернон, не слушай ее, она сегодня не с той ноги встала.       — Джеймс сейчас придет, — сказала Лили бесцветным голосом. — Он… работает сверхурочно.       Петунья хмыкнула, но под осуждающим взглядом матери промолчала, сжала губы и начала с подчеркнутым вниманием изучать меню.       Тут дверь кафе распахнулась, и ворвался (иначе не скажешь) Джеймс. Он был одет абсолютно по-маггловски: футболка с Rolling Stones, джинсы, куртка, на рукаве которой было какое-то оранжевое пятно. Кровь, понял я, кровь, которую он не смог второпях отмыть и просто изменил цвет заклинанием.       Встреться мы где-то в другом месте, я бы убил его. Нет, нападать из-за угла я не собирался: я бы связал его, притащил на пустырь и, вернув палочку, вызвал бы на дуэль. Он был мне не страшен: его боевая магия не шла ни в какое сравнение с моей. Он неплохо сражался, его кое-чему научили, но он не использовал черную магию — был чистоплюем по жизни. Привык, что все любят Джейми и мир состоит из порядочных людей. А я хотел насладиться его унижением: выбить палочку, поставить на колени и заставить молить о пощаде. Стал бы он просить меня? Плакать, скулить, как некоторые?       Лицо Лили засияло.       — Джеймс! — Она вскочила, шагнула навстречу, обняла и легко коснулась губами щеки. Смотреть на это было больно. Я бы убил его — но не сейчас, не здесь, перед ней. Я хотел честного поединка, который наконец-то показал бы Поттеру, чего сейчас заслуживает “Сопливиус”.       А потом я пришел бы к Лили, я был бы рядом, и она наконец-то поняла бы тоже, и восхитилась мной, и пошла бы за мной… И ничего, что она грязнокровка. Лорд говорил недавно, что среди них бывают исключения. Маглы ограниченны и в общем тупы, но бывают исключения, которым вполне можно дать шанс. Лорд бы сразу понял, что Лили не такая, как все. Он бы одобрил мой выбор.       Не мог же я рассказать Гарри об этом. Какой она была, спросил он меня, и по его лицу, засиявшему, как у Лили тогда, я понял, как жадно он хватается за крохи воспоминаний. Но воспоминания о ней были неотделимы от всей той мути и грязи, от мыслей об убийстве Джеймса, от отчаянного желания заслужить одобрение моего Лорда. От того, как легко я презирал маглов, считая Лили исключением. От того, как я ее не спас.       Даже сейчас, с плохо зажившими шрамами, Гарри едва не прыгал от радости. Я чувствовал волны счастья, расходившиеся от него — он рвался к друзьям, рвался искать крестражи, рвался действовать, составлять планы. Наконец-то жизнь для него снова стала простой и понятной. Таким людям, как он, нельзя бездействовать, они не могут ждать.       Дамблдор знал, что так и будет. Что Гарри кинется разыскивать крестражи, искрясь от счастья. Что он, с его верой в победу добра и справедливости, даже не задастся вопросом… А мы должны будем хладнокровно использовать его, и лишь в последний момент я должен буду сообщить ему, что баста, Поттер. Победа, конечно, наступит, но вы ее не увидите.       Дамблдор все продумал — и то, что именно я должен буду привести Гарри к Лорду: это укрепит доверие Лорда ко мне, я стану его правой рукой. Это поможет после смерти Гарри нанести решающий удар.       Дамблдор был по-своему честен: он не заставлял других совершать того, чего сам бы не совершил, он никогда не обещал Гарри долгую счастливую жизнь. И милосерден: поставить Гарри перед фактом нужно будет в самый последний момент — иначе у кого хватит сил храбро искать крестражи, биться с Пожирателями, вызывать заклинание Патронуса, когда знаешь, что жить тебе осталось несколько месяцев, максимум год? «Как теленок на убой», услышал я от Гарри, когда вытаскивал его из Азкабана. Именно это сказал я Дамблдору, когда тот спокойно посвятил меня во все детали плана. Все эти годы вы, Альбус, обучали его, догадываясь, что надежды на спасение у Гарри, скорее всего, нет.       Дамблдор даже не подумал, каково будет мне. Каково будет рассказать Гарри абсолютно все, раскрыть все карты, а потом связать, отобрать палочку и привести к Лорду — “Мой Повелитель, я привел Гарри Поттера”… Как будто та мечта, сжигавшая меня, когда Лили только-только вышла за Джеймса, осуществилась, но как-то криво. Я мечтал убить Джеймса — а в результате был обречён наблюдать за смертью сына, так на него похожего.       Я знал, как это будет, я даже почти все продумал. Вряд ли Гарри поверит мне, он привык мне не доверять. Придется отобрать у него палочку, запереть в комнате и дать ему посмотреть те воспоминания, которые все расставят на свои места.       Он не убежит, в этом я не сомневаюсь. Плохо то, что я знаю, как казнит Лорд. И Гарри знает тоже. Лорд выместит на нем все свои унижения. Возможно, снова заставит сражаться: палочка Гарри уничтожена, а Лорд завладел новой — это превратит битву в ещё более жалкое зрелище. Скорее всего, и Белле выпадет возможность «поиграть в кошку с мышкой»…       Единственное, что я могу — дать Гарри Болеутоляющее зелье. Болеутоляющее зелье, прямо перед тем, как явиться к Лорду, это лучший вариант. Не очень много, иначе Гарри просто заснет. Смерть во сне была бы самым лёгким вариантом, но Лорд на это не пойдет. Он одержим желанием доказать всем, в том числе и Гарри, кто здесь победил.       А мы будем стоять и смотреть. Аплодировать. Ликовать. И главное — не сойти с ума, не выдать ни взглядом, ни движением того, что переполняет душу. Запереть мысли и чувства на самый крепкий ментальный блок. Лорд ни о чем не должен догадаться.

* * *

      Под утро мы добрались до Мейденхеда, где жили Люпин и Тонкс. Гарри недавно задремал. Спал он беспокойно, периодически вздрагивая и что-то бормоча. Прислушавшись однажды, я разобрал: “Министерство… Экстренная мера… не оправдали доверия…” Гарри видел, о чем думает Лорд? Или то, что Лорд делает сейчас?       Подъезжая к заправке, я притормозил, чтобы оценить ситуацию. Вот они, одетые как маглы — Люпин, Тонкс, Уизли и Грейнджер. Если это, конечно, они.       Они стояли рядом с серым, непримечательным «Фиатом». Молодцы, поняли мои инструкции.       Я негромко произнес:       — Поттер, подъем.       Гарри резко выпрямился, озираясь. Ожесточенно потёр глаза:       — М-мы приехали?       — Да. Кодовое слово и патронус, не забывай. Сиди в машине, пока я тебя не позову.       Я вышел из машины, держа палочку наготове. Люпин сделал предупреждающий жест, Тонкс взмахнула палочкой, и воздух вокруг нас чуть-чуть заискрился: теперь никто не мог нас заметить. Тонкс не теряла головы, надо сказать. Четыре Патронуса скользнули к нам — терьер, выдра и пара волков. Мой ворон взмыл в небо.       Гарри распахнул дверь, выскочил за моей спиной. Я схватил его за плечо:       — Кодовое слово!       Он остановился и, сияя, звонко произнес, обращаясь к ним:       — Мерлинова борода!       — И русалочьи мозги! — ответили ему хором.       Пароль придумал, конечно, Уизли.       Гарри рванулся:       — Рон! Герми!       Они замерли на полпути, сбитые с толку русыми волосами, но, вглядевшись, узнали его:       — Гарри!       Они обнялись и замерли втроём, покачиваясь.       Сейчас от них било ключом такое счастье, что было больно смотреть.       — Здесь нельзя оставаться, — сказал я, подходя. — Люпин, Тонкс, только на машине. Гарри пока нельзя трансгрессировать.       Люпин не задавал лишних вопросов.       — Ребята, вперёд. Общаться будем потом. Северус, ты с нами?       — Нет, — отрезал я. — Мне пора в Хогвартс. Встретимся на следующей неделе.       Стоит подкинуть Амбридж ложный след сбежавшего Поттера. Тогда, если кто-то и узнает, что я отлучался из Хогвартса, можно будет сказать, что я отправился на поиски, желая загладить вину перед Лордом.       — Удачи, — сказала Тонкс, прикасаясь к моему плечу. Никогда раньше она так не делала — чувствует себя виноватой? — Береги себя. Пожалуйста.