Будь светом, Халазия

      Утренний свет поднимался над горизонтом, рассыпаясь ледяными брызгами по равнинам, что простирались вокруг конной процессии, подобно свежевыкрашенному полотну, натянутому между двумя мирами — миром Пустошей, откуда я пришла, и миром Халазии, к которой вела оставленная позади дорога. Каждый шаг виделся мне неминуемым столкновением с чем-то пугающим, но по природе своей фантастическим и чарующим. Казалось, что сам воздух здесь был иным: он был плотным и теплым, пропитанным ароматами трав и земли, разогретой вековым солнцестоянием. Равнины, цветочными коврами стелющиеся вдоль дороги, поражали взор своей изумрудной зеленью, а искусственное солнце сияло так настойчиво, что я то и дело болезненно щурила глаза, мучительно привыкая к своей новой ослепительной жизни. Этот мир был слишком ярким и слишком живым — почти невыносимым для тех, кто привык к серому мраку Пустошей.       Меня, словно скотину, ведомую на убой, Джанго властно тащил за собой. Его верный пес Чонсон, как и прежде, не задавая лишних вопросов, мгновенно последовал в начало строя, стоило нам только спуститься с пыльной дороги и устремиться в даль. И хотя шагал Джанго неторопливо и решительно, сжимая мой щуплый локоть своей крепкой рукой, он, кажется, сознательно не замечал моих тщетных попыток поспевать за ним.       К моему удивлению, он не стремился причинить мне боль, как и не желал выпускать меня из своих лап, полагая, что я была достаточно умна, чтобы не решиться на побег или попытаться высвободиться из его настойчивой хватки. Это сомнительное соседство было куда опаснее десятка вооруженных солдат позади нас, а потому я покорно шла рядом, с трудом перебирая негнущимися ногами.       А еще что-то подсказывало мне, что все таинство возложенных на Джанго полномочий не позволяло ему обращаться с избранницами столицы недопустимо жестоко и непочтительно. По сути, руки его были закованы в приказы Лорда, а потому мне казалось, что свои гадкие и грубые извращения он вынужденно припрятал за маской добродетели, которую слепо боготворили мои глупые компаньонки. Эта ненавязчивая мысль позволила мне вполовину утихомирить дурные предчувствия, но, увы, не избавила от страхов, которые породил поступок Джанго.       В одном я была уверена наверняка — что бы Джанго не задумал, убить меня он не посмеет. Во всяком случае, не сейчас.       Мое тело, привыкшее к угрюмости оазисов, теперь неестественно тянулось к игривым лучам лжесвета, и я могла ясно ощутить, как мою кожу слегка покалывает от этих солнечных прикосновений. И пусть это место не было мрачным и неприветливым, а почва не пропиталась щемящей тоской Пустошей, в нем неизменно чувствовалась опасность. Я видела и остро ощущала, что природная красота земель Халазии была безликой — возведенной на крови десятков тысяч порабощенных жителей колонии. То было бесконечное, ослепительное сияние пустоты, и именно это осознание вытолкнуло меня из дурмана, в который увлекала эта фальшивая совершенность вокруг. Поначалу путь был прост, но вскоре прямая дорога вдруг стала извилистой и ухабистой, а воздух — плотным и свежим. В попытке всмотреться в причудливые и неясные очертания природных массивов, что несмело начали вырастать вдали, я потеряла бдительность и запнулась о россыпь поросших мхом камней. В тот же миг Джанго недовольно фыркнул и грубо дернул меня за локоть.       — Повнимательнее, Лия, — его колючий тембр опалил мое лицо. — С каждым твоим неуклюжим шагом и рваным вздохом я всё больше убеждаюсь в мысли, что все вы ни на что не способны, а годы скитаний ни на йоту не закалили ваш дух. Как же ты собираешься покорять столицу, если после полумили ходьбы я только и слышу, что твое свистящее дыхание? Слишком жалко для той, которая готова на всё, не находишь?       Я сжала зубы, гордо принимая высказанные укоры. Мне не нужно было заглядывать ему в глаза, чтобы увидеть, как его орлиное лицо исказилось в блаженной неге издевательства. Чем дольше я думала о том, кем были эти «вы» и ваш дух, тем более пугающие мысли начинали клубиться в моей голове. Что незримое для меня, но очевидное для Джанго, убедило его в моей причастности к повстанцам? Испытание проклятой кровью или молчаливое презрение, с которым я не могла совладать?       Я вспомнила робкую и молчаливую девушку, одну из тех четырех, которых мы оставили у повозок. Эва, кажется, ее звали Эва. Как эта кроткая и запуганная дева могла повести себя, доведись ей оказаться в подобной западне?       — Прошу, Джанго, я очень устала. Куда вы ведете меня?       — К Энистару, — только и ответил Джанго и, ни секунды не медля, вновь потянул меня за собой. Что же, ничего более он объяснять не собирался, потому как движения его стали пружинистее и быстрее. Мне только и осталось, что недоуменно уставиться ему вслед и прибавить шаг, беспомощно устремляясь в его ловушку, зная, что обратного пути может не быть.       Энистар. Грубое слово тяжелым эхом пронеслось в голове, словно само его значение было окутано толщами древних легенд и проклятий, в которые так убежденно верили жители за стеной. И пусть от чужих чародейских выражений кругом шла голова, а незнание злило, я все-таки послушно воздержалась от бестактных вопросов. Если некий Энистар, будь он могущественным магом или священным алтарем, приносил мучения и смерть, подобно пламени Эльпрамар, о котором поведал мне Минги, то покорное молчание было не самым страшным наказанием, которое мне суждено было пережить.       Мы шли по узкой, едва различимой тропе. Воздух совсем стал тягучим, словно сотканным из вязких нитей, которые так и норовили поглубже зацепиться за путника и натолкнуть того на беспокойные думы. Но Джанго по-прежнему был безмятежен и молчалив. Он, с острым профилем, смахивающим на высеченную из мрамора статую, бесстрастно следовал своему плану.       Меня пугало его бездействие. Хала, почему он продолжает так неприкрыто нянчиться со мной?! Держать подле себя, но вместе с тем обращаться чуть лучше, чем с придворной шавкой? Если ему так ненавистно мое общество, то для чего весь этот маскарад? Быть может, то была его последняя воля или утешительный дар прежде, чем со мной случится нечто беспощадное и фатальное? Чувство леденящего страха с тех пор, как я вышла из шатра, не желало покидать меня, а в присутствии Джанго только усиливалось. Я была бы по-нелепому глупа, если бы осмелилась заявить, что не боюсь его. Всё мое существо недоверчиво ощетинивалось в присутствии Джанго, и каждый брошенный в его сторону взгляд отзывался невыносимым предчувствием беды. Но я продолжала идти. Бояться и идти, потому что он не оставлял мне выбора.       Лес.Оплетенный пышными ветвями в полумиле от нас вырос лес. Тихий, зловещий, он раскинул свои еловые объятия на сотни шагов вокруг, подобно крохотному сгустку тьмы посреди пестрых равнин. Именно его размытые очертания я видела вдали, когда ненароком раздосадовала Джанго приступом своей неуклюжести. Крохотное и мрачное полесье, должно быть, было приметно еще у повозок, но, озабоченная мыслями, я навряд ли увидела бы его раньше.       — Так это и есть тот самый Энистар?       Я перевела взгляд на Джанго, в надежде услышать объяснение увиденному, но он продолжал двигаться по направлению к лесу, очевидно, не заинтересованный в очередной бессмысленной беседе. Его энергичный шаг не терпел возражений, а внезапно раздавшийся хлесткий голос заставил меня вздрогнуть.       — Твоим страхам здесь не место. Как и глупым расспросам. Идем.       Ступая по влажному липкому мху, мы вошли под тяжелый свод темных крон, и всё внутри меня вмиг сжалось.       Лес выглядел неестественно. Стволы деревьев казались поломанными, корни их вздымались из-под земли, путаясь в бесконечных хитросплетениях, а древесная кора отличалась от той, которая обычно покрывала сады и рощи в округе Стриклэнда. Она была иссиня-черной, впитавшей в себя остатки света и отражающей его, как темное зеркало. Ветви оплетали густые лианы, с которых тут и там срывались черные капли — нечто, напоминающее смолу и вызывающее во мне страстное желание убежать прочь, лишь бы не видеть этой гниющей, умирающей красоты. Пробивающиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи мерцали, словно бледные призрачные огоньки, а в воздухе стоял стойкий запах разложения, пряностей и влажной земли. Природа здесь, казалось, не одно столетие боролась с тьмой, которую сама и породила.       А Джанго… Выражение его лица сменилось на по-извращенному одухотворенное, когда он остановился посреди крохотной поляны, увы, ничуть не отличной от остального пейзажа вокруг. Он опустил мою руку и я резко отпрянула в сторону, ликуя подобию одолженной мне свободы. Джанго промолчал, но глаза его сузились в звероподобном прищуре. Что бы он не задумал, этот хитрый оскал не предвещал ничего хорошо.       — Вы не сказали, зачем мы здесь, — я что было мочи храбрилась, чтобы не сойти с ума от жути, что вызвало во мне это место. Сердце, казалось, в этот миг своим пронзительным стуком заглушало мой голос. — Приводить леди в подобное место — не самый джентльменский поступок, которого ждут от референта государства.       Он тихо хмыкнул, шагнув ближе.       — Леди? — вторил он удивленно и ехидно. — Какая же ты леди, девчонка? Разве леди носят грязь под ногтями и пахнут болотной тиной?       Мое лицо вспыхнуло от гнева. Я ненавидела Джанго и с каждым новым вздохом ненавидела его еще больше. Он видел, как своими словами вызывал во мне неукротимую вспышку ярости, и все же продолжил. На этот раз ниже и тише, едва ли не переходя на замогильный шепот.       — Этот лес не так уж и ужасен, если знать, как в нем выживать. Леди страшатся одной только этой мысли. Им подавай ленты, бантики и мягкую перину, а не мрачное полесье, не так ли? — на мгновение он замолчал, разглядывая мое лицо пристально, с неприкрытым отвращением.       — И раз уж так вышло, что ты — не леди, то и быть джентльменом в твоем обществе я не намерен.       От чопорного галантного командира армии, что наведывался на площадь Стриклэнда со столичными приказами, и господина, что любезно провожал пятерых дев до повозок, не осталось и следа. Его место занял жестокий, расчетливый подлец, плюющийся ядом похлеще самого отпетого разбойника.       Пока ярость захлестывала меня нестерпимыми ударами, а тело, застывшее в невыносимом напряжении, едва подчинялось разумным реакциям, я смотрела Джанго в глаза. Моя ненависть забавляла его, но я по-прежнему оставалась неподвижной. Чего бы своими словами он ни хотел добиться, я не позволю ему сломать меня.       — И все же вы не ответили, зачем мы здесь, — к моему удивлению, весьма почтительно отозвалась я. — Сомневаюсь, что вы привели меня сюда ради остроумной беседы.       Его раздраженный выдох стал мне ответом.       — Что за нетерпение… Мы здесь не ради меня, Лия Хван. И даже не ради парочки мечтающих о Халазии особей. Мы здесь ради тебя. Потому как тебе, кажется, не хватает… — нарочно обрушившаяся тишина на короткое мгновение сдавила виски, — очищения.       — Очищения? — не удержавшись, переспросила я. Мелкими щипками вдоль позвоночника скользнул неприятный холодок.       — Всё так, — спокойно отвечал он, не пряча в голосе очевидного издевательства. — Этот лес известен тем, что вытягивает из людей всё жалкое добро, которое они усердно прячут. Очищение — лишь путь, через который проходит каждый, кто хочет быть достойным. Не думала ли ты, леди, что в Халазии грязь сойдет за благородство?       Я напрягалась, ни на йоту не разбираясь в правилах его странной игры, пока Джанго смотрел на меня, словно на разобранную на части загадку, ответ на которую ему был заведомо ясен.       — И, что любопытно, Лия? Те, кто принадлежит Халазии, только те, кто поистине служит ей, видят лес другим.       Я вздрогнула, чем и выдала свое растущее волнение.       — Мы видим этот лес иначе. Он зелен, пахуч и населен Морра. Это лес — место красоты и силы, — он чуть наклонил голову, жадно прицениваясь к каждому невольно дрогнувшему мускулу на моем лице. — А что видишь ты?       Внутри всё сжалось, как если бы ему удалось вытянуть наружу нечто сакральное, что я так отчаянно старалась уберечь. Мой взгляд скользнул по изуродованным корням деревьев и чудовищным узлам из сгнивших ветвей. В этом месте не было ни красоты, ни света. Оно было омерзительным.       — Как я могу верить в иллюзию, которую создает лес? Я думала, что человек чести верит в силу и правду, а не в мираж. Если вы хотели запугать меня, господин Джанго, то у вас это получилось. А теперь прошу, уведите меня отсюда.       Я предполагала, что моя попытка была заведомо провальной — я по-прежнему видела недоверие в ледяной синеве его колючего взгляда. Я отчаянно пыталась стать одной из четырех избранных, стремясь сымитировать любую из них, будь то сдержанная Алина или чванливая Аврора. И хотя перед лицом страха мы все одинаково бессильны, мятежный дух прошлого и та Джия, которой я по-прежнему оставалась, могли меня безвозвратно уничтожить, а заодно и мир, которым я дорожила.       — Неужели этот лес не кажется красивым? — подхватил он, нахально забавляясь с моей нерешительностью. — Неужели он может напугать такого бесстрашного сорванца, как ты?       — Это просто лес, — ответила я, едва ли сумев унять предательскую дрожь. — Все леса выглядят одинаково загадочно в тени.       Джанго рассмеялся. Пронзительно и гортанно.       — Просто лес? — он сделал шаг вперед, оттесняя меня вглубь смердящей чащи. — Тогда почему я вижу ужас в этом упрямом загнанном взгляде? Почему ты дрожишь, если это обычный лес?       Деревья с трещинами в коре, замершими в беззвучном крике, вырастали за его спиной. Паника росла, как снежный ком. Всё, что я видела, — это обезображенный мертвый лес. Теперь я боялась не Джанго, не его воспаленных фантазий, а необъяснимого чувства отчаяния, потери и безобразия. Безобразия человеческой души.       — На усталую голову многое кажется иным. Я проделала долгий путь, — выдохнула я в надежде, что мой ответ удовлетворит его.       Я ошиблась.       — Долгий путь, — задумчиво продолжал Джанго. — Странно. Усталость никогда не заставляла меня видеть мертвые леса. Но если это и так, и сознание играет с нами злую шутку, я расскажу тебе, какой лес ты видишь. Он кровоточит чернью, верно? Нет ни животных, ни птиц, ни цветов, что пылающими букетами оплетают деревья до самых крон? Лес умирает. Он уже мертв, не так ли?       Я согласно кивнула, и тотчас он отступил, но не прекратил прожигать меня ледяным взглядом. Его белый плащ выделялся на фоне покореженных, умирающих деревьев, неприятной резью оседая в моих глазах.       — Этот лес отражает душу Халазии, показывая самое заветное, что она таит. Свет тому, кто принадлежит городу, и мрак тем, кто зовется… чужаками.       — Если лес отражает то, что внутри, — тихо вторила я, — тогда он знает, как глубоко я не желаю быть здесь. Это не делает меня чужаком. Я все еще остаюсь человеком, который просто напуган.       Я была уверена, что Джанго снова разразится смехом, но вместе с приступом одному ему ведомой ненависти на его лице пролегла тень смиренного принятия.       — Человеком? — повторил он, словно смакуя давно позабытое слово на своих устах. — Любопытно, как быстро ты откажешься от своей человечности, когда Лорд предложит тебе свою кровь. Одна капля — и новое совершенное существо завладеет твоей жалкой душой.       Его издевки были невыносимы. Я смотрела сквозь него, не веря жестокой правде: пусть прежде мне не суждено было знать Сана лично, но когда-то он был одним из нас. Подобно мне и каждому, кто звался борцом отряда Сопротивления, он ненавидел столицу и желал смерти ее правителю. А теперь Джанго восхвалял Халазию, и от этого непростительного предательства я хотела потушить его пронзительный голубой взгляд навеки. Вот только желание мое было не больше, чем жалкая мечта.       — Совершенным существом? — я заставила себя встретиться с его взглядом. — Разве вы, обращённые, такие? Неужели всё, что у вас осталось, — это покорность и следование чужой воле?       Некоторое время его лицо оставалось бесстрастным, но, наконец, на его губы легла улыбка — безликая, словно отблеск далекой луны.       — Вижу, ты думаешь, что способна противостоять чему-то, но на самом деле… ты уже принадлежишь Халазии. Все мы принадлежим Ей с самого нашего рождения. Разница только в том, что чем дольше мы с Ней боремся, тем мучительнее для нас становится миг перерождения.       Его уверенность была почти гипнотической, как яд, который постепенно проникает в кровь, лишая жертву последних сил.       — Если я уже принадлежу ей, зачем тогда вы здесь, Джанго? — спросила я, вложив в голос всё презрение, на которое была способна. — Почему вы пытаетесь убедить меня в том, что я должна стать частью Халазии, если моя судьба уже предрешена?       В его глазах вспыхнуло пламя извращённого удовольствия. Я бы не спутала этот взгляд ни с чьим другим — глаза Хонджуна горели таким же нездоровым блеском, когда он возвращался в лагерь после кровавых расправ у горы. Я никогда не сомневалась в том, почему именно он встал во главе повстанцев после трагичной гибели Сана — каждый из них был узником своих хищных идей.       — Потому что я вижу, как ты сопротивляешься, — сказал он. — И мне это нравится. Но знаешь, что мне нравится ещё больше? Смотреть, как те, кто сопротивляются, рано или поздно падают. Одни — в отчаянии, другие — в смирении. И знаешь, в чём разница между этими падениями? В том, как быстро я смогу решить, что с тобой делать, когда ты наконец перестанешь бороться.       Я хотела ответить, бросить ему в лицо что-то едкое, самые гадкие слова, которыми я нарекала проклятую столицу и всех ее жителей. Но теперь каждое мое слово было дороже всех богатств, что хранила столичная казна. Каждое слово было дороже моей собственной жизни.       — Я всё ещё человек, Джанго, — наконец произнесла я. — А вы… вы просто тень от того, кем когда-то были.       Взгляд, которым он наградил меня после, был столь тяжел, что, казалось, пригвоздил меня к земле. Он смотрел не мигая, пронзительно и угрожающе. Я ждала, что Джанго вот-вот ударит меня.       — Возможно, — ответил он тихо. — Но тени порождают тьму, а тьма всегда могущественнее света. А теперь не заставляй Энистар ждать — раздевайся.       Я замерла, не поверив во всю силу оброненных им слов. Сердце пуще прежнего заколотилось в груди, а ощущение стремительно подбирающегося ужаса вспороло кожу мелкими мурашками.       — Что?       — Ты слышала.       Кровь прилила к лицу, а щеки тотчас зажег ядовитый румянец. Мой разум заполонили самые темные мысли, от которых стало нестерпимо холодно. Я не могла поверить, что это происходит, не могла принять даже вероятность того, что он собирался… воспользоваться мной. Неужели все могущество Джанго заключалось в этом животном желании? В том, чтобы привести меня в лес, как ведомую овечку, и завладеть мной прежде, чем мое тело станет принадлежать Халазии? Надругаться за то, что я вновь не смогла совладать с губительной правдой?       Мое смятение забавляло его. Я видела это в его смеющемся взгляде и ощущала, как он кормится моим страхом.       — О, неужели ты думаешь, что я пришел сюда за этим? Думаешь, что я трахну грязную девку в священном лесу?! Ты переоцениваешь собственную значимость, куколка, — Джанго едва ли не смеялся мне в лицо, а его циничное равнодушие разрывало меня на части.       Я не могла двинуться с места. Глаза затянула плотная пелена ненависти и обиды. Мои пальцы инстинктивно сжали потрепанную становину, которую я всё ещё пыталась пригладить. Холод леса, казалось, стал ещё острее, пронзая мои плечи, но это был не только мороз — от беспощадности сапфировых глаз Джанго в жилах стыла кровь.       — Вы, кажется, слишком наслаждаетесь своими приказами, — слова вырвались прежде, чем я сумела прикусить язык.       Смиренное подчинение становилось невыносимым.       — Если бы это было так, я бы придумал нечто менее утомительное, — он чуть качнул головой в сторону, указывая на нечто, что скрывалось за моей спиной.       Я резко обернулась, и только теперь поняла, что всё это время крохотное озеро таилось прямо позади меня.       Энистар.Он простирался, как огромный серебристый щит, укрытый лёгкой дымкой тумана, который медленно стелился над водой. Его зеркальная гладь была неподвижна. Всё вокруг дышало странной, гипнотической красотой, словно земля близ Халазии не терпела ни света, ни тьмы, а существовала где-то между, в своём собственном, жутком равновесии. Вода в озере казалась бесконечно глубокой, таящей в себе нечто, что нельзя было увидеть на свету. Его темная, зловещая сила пугала меня, но неизбежно манила к себе.       — А теперь раздевайся. Твое тряпье. Снимай с себя всё. Грязи в тебе больше, чем в самой затхлой подворотне Стриклэнда. Если ты намерена выдавать себя за ту, кем не являешься, хотя бы попытайся выглядеть прилично.       Я стояла, стиснув пальцы так сильно, что ногти вонзались в ладони. Его глаза оставались льдистыми, неподвжиными. Он не собирался отворачиваться. Он собирался следить за каждой моей тщетной попыткой доказать ему, что я не уязвлена.       Я была заложницей его жестокой игры. И он наслаждался этим. Ему не нужно было, чтобы я разделась. Он всего навсего хотел, чтобы я почувствовала себя ничтожной. Вот только жаль, что в этом деле я превосходно справлялась и без него.       — Не вынуждай меня поступиться приказу Лорда и применить силу.       Я вздрогнула от сознания, холодного и неумолимого как сам этот лес, — Джанго все знал. Его слова и приказы — все это не было роковой случайностью. Он знал, что я не Лия Хван с тех пор, как я вошла в его шатер, а пара капель проклятой крови лишь пуще укрепила его догадки. Мои поступки были слишком самонадеянны, а Джанго — заслуженно сообразителен и хитер. Я должна была предположить, что легкомысленное геройство закончится позорным провалом, но даже сейчас, стоя у последней черты, я не переставала верить, что испытуемое унижение было не более чем очередной проверкой.       Он не видел во мне женщину. Он видел во мне врага. И лишь хотел показать, что я принадлежу ему, как и все, кого он приводил сюда раньше.       Я стояла молча, чувствуя, как стыд, гнев и страх смешиваются внутри, превращаются в тяжелую липкую массу. Если я откажусь, он уничтожит меня. Если я подчинюсь, то потеряю себя.       Глубоко вздохнув, я высвободила ноги из тесных сандалий и принялась за кожаный пояс, который едва удерживал мое ничтожное одеяние от падения. Он — единственный элемент, который оставался со мной после побега, в то время как краденая одежда продолжала принадлежать ткачихам из Стриклэнда и дому, которому, к счастью, больше не принадлежала я.       Лязгнув, пояс приземлился у ног. Дрожащими пальцами я ухватилась за край становины и помедлила. Сквозь выступившие на глазах слезы я смотрела на полы поношенной застиранной ткани — последнюю оболочку, что отделяла меня от абсолютной уязвимости. Стиснув зубы, я стянула становину через голову и вмиг поёжилась от пронзительного колючего холода.       И вот теперь, обнаженная и оскорбленная, я стояла перед ним. Я знала, что Джанго следил за мной всё то время, что я копошилась с одеждой. Подняв голову, я наткнулась на неприятную, едва ли не на расчетливую удовлетворенность, поселившуюся в его взгляде. В этот миг я словно стала частью этой странной природы — беспомощной и подчинённой её жестоким законам.       — Ты можешь быть собой, Лия Хван, — сказал он, и в его словах прозвучала насмешка, болезненная и едкая. — Здесь, среди этого леса, тебе не нужно притворяться. Энистар видит тебя насквозь.       Ничего не ответив, я повернулась к нему спиной. Всё, о чем он сейчас думал, не имело ни малейшего значения, пока крупицы моего достоинства принадлежали мне. Каждый шрам, ссадина и синяк на моем загнанном теле — лишь символ того, что меня не сломать. Во всяком случае, не сейчас и не ему.       Я сделала шаг вперёд, ступая босыми ногами на влажную тягучую почву у края озера. Оно, отражающее лишь мутное небо, было невероятно тихим, гладким, но его вода, казалось, вбирала в себя весь свет, холод и тьму. Я смотрела на эту поверхность, как на бездну, готовую заживо меня поглотить.       — Быстрее, — приказал Джанго. От его голоса, точно от удара хлыста, внутри меня разгорелась острая ненависть.       Я вздрогнула, но сделала еще один шаг, позволив воде коснуться моих ступней. Она была ледяной, как прикосновение смерти, и каждый мой нерв болезненно зазвенел. Энистар жадно пожирал мои лодыжки, колени и бёдра, пока наконец я не вошла в воду по грудь.       — Ну как тебе? Ощущаешь, как этот мир смывает с тебя остатки слабости?       Его слова, как цепи, сковывали меня, и я знала, что ему нравилось это зрелище — моё смущение, моё отчаяние, моя неспособность сопротивляться. Я закрыла глаза, стараясь не поддаваться этому давлению.       — Лия Хван, — медленно начал он. — Бедная немая сиротка из Стриклэнда, избранная для великой миссии. Вот, сейчас она стоит прямо передо мной, с такой отчаянной решимостью, с таким огнем в глазах. Знаешь, что больше всего меня забавляет? — его голос разнёсся эхом, проникая сквозь толщу воды. Судя по тому, что голос Джанго стал громче, я поняла, что он приблизился к кромке воды. — Ты ведь думала, что у тебя есть выбор. Надеялась обмануть нас, скрываясь за своей маленькой гнусной маской. Но всё, что ты делала, и всё, что ты здесь вытворяешь и говоришь, давно мне известно. И поверь, мы с тобой оба знаем, как Халазия поступает с теми, кто скрывает правду.       Ужас сковывал меня крепче, чем ледяная вода. Я дрожала. Но дрожала от ненависти, злости и обиды. Джанго захлопнул этот капкан и теперь мог точно и беспощадно наносить смертоносные удары. Один за другим.       Не в силах бороться, я обернулась к Джанго. Он стоял у воды, пожирая меня искушенным взглядом. Его мускулистая фигура разительно возвышалась над водой, а в безупречном белоснежном плаще он походил на ангела смерти, ровно так же, как и вчера, когда я впервые увидела его на площади.       — Тогда кто я? — твердо произнесла я.       — Джия Хван. Покойная сестра и лгунья.       Собственное имя резануло слух похлеще тонкого хлыста. Животный страх стремительно обволакивал мое существо, но я продолжала смотреть на него, не мигая. Теперь, когда он знал, кто я, мое притворство было бессмысленным.       — Как вы узнали? — только и спросила я осипшим голосом. — Все дело в том клочке пергамента, который вы передали юноше в лагере?       Джанго звонко рассмеялся и манерно захлопал в ладоши.       — Потенциал твоей сообразительности поражает. Вот только будь ты более осмотрительна тогда, в повозке, и непременно бы увидела, как на полпути нас нагнал всадник. Стриклэнд — мой город. У него от меня нет секретов, в отличие от тебя, девчонка. Так расскажи мне, зачем ты здесь? Ты рвешься в Халазию не для того, чтобы показать Лорду свое беспомощное лицо. Я вижу больше, чем ты можешь представить. Я вижу твой страх. Твоё неповиновение. И я вижу твоё бессилие.       Я сжала зубы, заставляя себя смотреть ему в глаза.       — Если вы уже всё знаете, почему я все еще жива?       Его усмешка стала шире.       — Хороший вопрос. Лия Хван бесполезна. Милая, тихая, слабая девочка, которая в столице, между нами говоря, не протянула бы и недели. А ты… — словно прицениваясь, Джанго помедлил. — Ты другая. Твоя кровь неуязвима перед проклятием Халазии. Нельзя твоему дару дать пропасть зря.       — Должна ли я счесть это за великодушие? — я горько усмехнулась, признавая его волю. Моя жизнь зависела от самовлюбленного, расчетливого гада, а от его гнусных приказов — жизнь не только моя, но и людей, которых я люблю.       Джанго одобрительно качнул головой.       — Это скромный шанс, который я даю тебе, Джия. Чтобы и дальше оставаться живой, тебе всего-то нужно играть свою роль и больше не совершать глупостей. И служить Лорду, само собой.       Я недоверчиво прищурилась, ища в его глазах тень обмана. К моему откровению, Джанго говорил правду, но что-то в его тоне смущало меня. Если это было игрой, то игрой крайне примитивной. Джанго не мог отпустить меня просто так, восхитившись лишь моими талантами, исключительность которых была мне пока неясна. Озеро будто перестало быть физическим — оно стало гнетущей пустотой, растворяющей все мои мысли. Слова Джанго повисли в воздухе, словно невидимый кинжал, который он направил мне прямо в обнаженную грудь.       — Служить? — выдохнула я. — Одной службы Лорду будет достаточно?       Джанго загадочно вскинул бровями.       — О нет, девчонка. Служить ты будешь не ему. Служить ты будешь мне. Не отрицай, что наше сотрудничество тебе выгодно. В шатре ты убедила меня, что хочешь выжить. Я могу гарантировать это, позволив тебе и дальше играть в свою игру.       Мои глаза удивленно округлились, но все же я покорно кивнула. Если Джанго хочет, чтобы я повиновалась — я повинуюсь. Вместе с этим признанием внутри что-то невыносимо надломилось, а вкус горечи и предательства тут же растекся во рту.       — А теперь вылезай из воды. Ты достаточно чиста, чтобы продолжить наше маленькое путешествие, — и он махнул рукой в сторону берега.       Под его пристальным взглядом, я осторожно вышла из воды. Тело било крупная дрожь и я молила всех Хала, чтобы к ночи я умерла от лихорадки. Чтобы перестать предавать себя изо дня в дня. Чтобы не думать о том, что Джанго сотворит с Лией и Юнхо, если я подведу его.       Я подошла к тряпичной груде и опустилась на колени, чтобы поднять становину. Дрожащими пальцами я схватилась за грубую ткань, а в следующую секунду мою сердце испуганно замерло.       Под тяжестью минувшего дня, борьбы за жизнь и постоянным страхом я забыла, что все это время осколок зеркала был припрятан в проделанном в ремне отверстии. Он был там все это время, но сейчас предательски выскользнул из своего тайного приюта и теперь игриво поблескивал в траве.       Быть может, мне повезло и Джанго не заметил, как моя ладонь судорожно хватает осколок с земли? Увы, прежде, чем покрасневшие от холода пальцы нащупали его острые края, теплая белая ткань опустилась на мои оголенные плечи. Я едва ли не дернулась с места, желая сбросить с себя халазийский плащ, но Джанго до боли сжал мои плечи и я замерла.       То, что он продемонстрировал этим актом заботы, говорило только о том, что облачив меня в свой плащ, он словно присвоил меня себя. Как трофей, что вручают победителю.       — Избраннице Халазии не положено заболеть, а ты мокрая, — горячо прошептал он мне на ухо и я поежилась от двусмысленности оброненных им слов. — Ах, что это тут у нас?       И его пальцы вырвали осколок из моей руки.       — И все-таки ты глупа. Притащить ее с собой — любимую безделушку повстанцев. Жалкий символ связи тела и души. Весьма трогательно, — его ленный голос испытывал меня, но на этот раз его угрозы не пугали меня.       Я выпрямилась, чувствуя как внутри беснуется пламя упрямства — я ненавидела, когда кто-то отнимал мои вещи. Ненавидела Джанго за то, что он смеет отбирать последнюю вещь, что связывала меня с Юнхо.       — Последняя ошибка, которую ты совершила, — грозно отчеканил Джанго, пряча осколок в нагрудном кармане. По-рыцарски одолжив мне свой плащ, он остался в безруковой рубахе и в атласных, на первый взгляд, штанах. Таких же белоснежных, как и вся одежда халазийцев. — За каждую следующую ошибку кто-то поплатиться жизнью. А теперь поторопись.       Мои губы сжались, и я сделала шаг назад, ощущая, как земля под ногами становится зыбкой. Не поднимая головы, я туго затянула ремень на талии, а когда взглянула на Джанго, увидела, что все это время он задумчиво вглядывался в мерцающую гладь озера.       — Я готова, — тихо сказала я, привлекая его внимание. Гнетущая тишина леса сводила с ума и, кажется, непростительно быстро смирившись со своей судьбой, я стремилась вернуться к повозкам. Покинуть Энистар и навсегда позабыть об унижении, которое мне довелось здесь пережить.       — А твой огонь … мы его потушим, — удивительно мягко отозвался он, но от его голоса что-то внутри неприятно сжалось. — Пока мы будем ехать в столицу, хорошенько подумай нам тем, что выберешь: хочешь ли ты угаснуть или статью часть костра.       И с примесью усталого презрения он велел мне возвращаться к повозкам. Не медля ни секунды, мы двинулись в путь. Его слова, подобно тревожному набату, еще долго звучали в моей голове. Но какой бы жестокой не была игра, в которую меня затягивал Джанго, я знала одно: в любую минуту пешка могла стать королевой.