Будь светом, Халазия

      — За свою короткую жизнь я повидал немало, Джия, но безумнее идеи слышать мне пока не доводилось, — бесстрастно отозвался Минги, и что-то в его тоне желчно коснулось моей вспыльчивой натуры. — Кажется, ты не уяснила ни одного урока, пока слушала мой рассказ. Я сбежал оттуда не для того, чтобы вернуться.       Он принимал меня за сумасшедшую, и меня это задевало: я и так чувствовала себя уязвимой, потерянной и загнанной в угол, пока мой куда более безумный мир вертелся вокруг меня, хладнокровно засасывая в свое проклятое жерло. Теперь этот незнакомец смел называть меня безумной, не зная ни меня, ни моего бремени, ни обстоятельств, сподвигнувших меня на этот рискованный шаг. Его слова убивали во мне дрожащий огонек надежды, который прежде не позволял мне сдаться. Мое решение, словно небо, несло меня на руках, и, черт возьми, оно было не безумным. Оно было по-своему правильным.       — Минги, пусть я безумна, — я едва ли не поперхнулась от отвратности оброненных мною слов. Буря недосказанности, отчаяния и невыносимой боли хлестала меня по горящим от негодования щекам и разрывала на части. Прежняя Джия никогда бы не доверилась чужаку, но я осталась одна, и это добровольное одиночество хотело, чтобы его кто-нибудь понял.       Сомнения загрызали меня заживо, но я перевела дыхание и позволила отчаявшейся и запутавшейся в себе девочке заговорить.       — Сегодня халазийцы объявили, что завтра на рассвете мою сестру и еще несколько девушек отправляют в Халазию. Моя бедная Лия нема с рождения, и я боюсь представить, что могут с ней сделать — беззащитной и безмолвной. Я до сих пор не понимаю, почему столица забирает именно ее, — говоря о сестре, впервые мой голос не дрогнул, а решительность жгучим маревом растеклась по венам. — Халазийцы, должно быть, уже окружили Стриклэнд, и я не смогу вывести ее из города незамеченной. Если попытаюсь, то одним Хала известно, какую расправу жителям уготовит Джанго. Много людей пострадает, а Лию все равно заберут. Я должна оказаться у северных ворот раньше нее. Я притворюсь своей сестрой и отправлюсь в Халазию.       Минги подозрительно притаился за непроницаемой маской безмолвия и это пуще прежнего действовало мне на нервы. Быть может, меня задевало его благоразумие, наличием которого похвастаться я не могла.       Наконец, он заговорил. Тихо, тяжело и протяжно.       — Поэтому ты предпочла быстрой смерти мучительное разложение среди бездушных стен?       Я ответила твердо и резко.       — Я не могу допустить, чтобы Халазия забрала жизнь Лии.       — А твоя жизнь? Почему Халазия должна забрать твою жизнь? Не от этой ли участи ты убегала, когда вступила в ряды повстанцев?       В ночной звенящей тишине его пронзительный голос оглушил меня своей прямотой.       — Я пришла к повстанцам, чтобы обрести свободу. Но даже мои люди попытались отнять ее у меня. Боги не захотели, чтобы я обрела здесь дом…       — Но и в Халазии ты его не найдешь, — Минги прервал меня на полуслове.       — Если моя свобода может спасти сестру, даже если это значит пойти в место, в которое я меньше всего хотела попасть, я сделаю это. Я не позволю им забрать ее. Никогда.       Минги болезненно поморщился — или донимающее его колено вновь пронзила острая боль, или моя честность только пуще разозлила его.       — Твоя отвага не больше, чем самоубийство, — решительно сказал он. — Халазия веками пожирала таких безрассудных смельчаков, как ты. Одним больше, одним меньше, не так ли?       По моему напряженному лицу Минги мог ясно видеть, как мне претили его невозмутимый устрашающий тон и немая озлобленность янтарных щелочек-глаз, в которых мрачной тенью пролегла ненависть даже к самому незначительному упоминанию Халазии. Поняв, что мирные переговоры не убедят меня отказаться от рискованного плана, Минги решил меня запугать. К сожалению, самонадеянно и напрасно.       Мои глаза негодующе вспыхнули.       — Оставшись здесь, я тоже погибну, зная, что не сделала ничего, чтобы помочь ей. Я не знаю, какая судьба уготована этим девушкам в Халазии и грозит ли жизни моей сестры опасность, но я должна сделать всё возможное, чтобы уберечь ее. Независимо от того, что ждет ее за стенами.       Минги тяжело вздохнул, словно принимая поражение в этой нелегкой битве.       — Если халазийцы забирают пять конкретных девушек, значит у Лорда есть какой-то план. Для обращения в халазийскую кровь и оплодотворения подойдет любая здоровая и красивая девушка, способная произвести совершенных наследников для халазийской империи. Если твою сестру выбрали, значит на то есть причина, которая неведома ни тебе, ни мне, и сорвать этот план тебе никто не позволит.       — Именно поэтому мне нужно оказаться у ворот раньше Лии. Я очень похожа на нее, и никто не заметит разницы.       Минги горько усмехнулся.       — Умно, Джия, очень умно, — от сквозящей в его голосе горечи мне резко стало не по себе. — Твою сестру ведь все равно никто не услышит, и никто тебе не помешает исполнить свою спасительную операцию.       Я стиснула зубы, ощущая, как подступающие слезы неприятно жгут глаза. Минги был прав. Эта жалкая возможность, какой бы омерзительной и жестокой она мне ни казалась, продолжала оставаться возможностью.       — Что бы мы ни делали, мы делаем это во спасение, — сухо ответила я, до боли сжимая кулаки. — Если так я могу спасти ее, значит это мой шанс. Я не хочу потерять ее из-за очередного халазийского полубога.       Минги не согласно качнул головой.       — Этот полубог создан, чтобы нести муки тем, кто попадает в его мир. Обычно он безучастен в казнях и пытках, но его проклятое существо расползлось по всей столице, словно чума. Одно его слово, и любой халазиец сочтет за честь вспороть себе брюхо, если его об этом попросит Лорд Сонхва. Его кровь дает ему безусловное превосходство. Красивая, но пустая. Такой ты хочешь стать?       Я невольно напряглась, пораженная настойчивостью его слов.       — Если столько стоит жизнь Лии, значит я расплачусь за это сполна. У меня не будет выбора, — сталь моего голоса жгла горло. — К тому же, — настойчиво продолжила я, — твоей матери удалось сохранить свою человечность даже после обращения, значит, противостоять проклятию можно.       — Увы, Джия, тут я бессилен. Моя мать не поведала мне об этом. Думаю, именно эта часть истории еще больше вдохновила тебя на приключения, — снисходительно отозвался Минги.       — Тьма не может длиться вечно. Твоей матери удалось сохранить свой свет, значит, я тоже должна попытаться, — необыкновенно воодушевленно сказала я.       — Только не позволяй своим чувствам светить в Халазии слишком ярко, если не хочешь, чтобы Солнце спалило тебя заживо, — настороженно ответил Минги. — И постарайся забыть всё, что связывает тебя с твоим прошлым. Твоя любовь сведет тебя с ума прежде, чем ты войдешь в столицу. Забудь свою сестру. И того юношу тоже забудь. Хотя, быть может, твоя любовь к нему поможет тебе остаться собой.       Минги многозначительно замолчал, и я несказанно обрадовалась, что мой смущенный румянец неразличим во мраке. Мое сердце забилось быстрее.       — Что? Нет, я… Я не думаю, что это так, — я все никак не могла унять дрожь в голосе, а все острые и колкие слова, некогда греющиеся на излюбленном ими кончике языка, побежали в рассыпную. Я с трудом подбирала слова, пока образ Юнхо, словно причудливое облако, обволакивал мое существо.       — Как скажешь. Таким вещам всегда требуется чуть больше времени, — мне показалось, что Минги насмехается надо мной. С каждой секундой этот разговор вгонял меня в краску, а стук собственного сердца оглушительным набатом содрогался в висках. Его слова что-то растормошили в моей душе и это новое чувство, неосознанное и незнакомое, пугало меня. Пугало и согревало одновременно.       Словно ощутив мое безмолвное напряжение, Минги продолжил.       — Ночью я проведу тебя к топям. Это самый опасный, но быстрый путь до Стриклэнда. Ни одна живая душа не рискнет зайти в болото ночью. Это твой шанс. И дальше ты идешь без меня, — его решительный голос вернул меня в безжалостную ловушку окружающей нас реальности.       — Хорошо. Спасибо, Минги, — негромко ответила я, согласно кивая головой.       За Минги велась смертельная охота, а посему было глупо было полагать, что он рискнет своей жизнью, чтобы проводить меня до Стриклэнда и между делом передать привет Сану, который прочесывает Чумные Земли вдоль и поперек, лишь бы собственноручно снести отступнику-халазийцу голову. Лорд, что вечно скрывается за стенами, не допустит, чтобы человек, обретший свободу, остался безнаказанным. Если халазийская армия отыщет Минги, они наверняка замучают его до смерти, пытаясь сорвать с его губ откровенное признание. Что хуже, прознай Лорд, как Минги может бороться с проклятием халазийской крови, и этого крепкого и честного юношу подвергнут зверским опытам. Он уже рискнул всем, когда не оставил меня гнить в яме и рассказал об ужасах, творящихся в Халазии, — просить о большем я не смела.       — Я надеюсь, Джия, что тебе не удастся попасть в Халазию. Но если твое безумство все-таки приведет тебя за стены, будь готова к тому, что не только город, но и само Солнце будет уничтожать твои чувства. Я уже родился халазийцем и не знаю, что происходит в ночь Обращения, но после принятия халазийской крови люди не возвращаются прежними. Помни, что чувства — твоя сила и твоя слабость. Если ты сумеешь отыскать способ остаться собой после Обращения, значит, я доверился тебе не зря, — грустная полуулыбка коснулась его губ, и что-то в его беспокойном, ищущем спасения и покаяния взгляде заставило мое сердце болезненно сжаться. Минги бы непременно понравился Юнхо — оба смелые, решительные и живые.       Наши едва различимые в бархате ночи силуэты притаились в немом прощании. Отчасти, ночная вылазка беспокоила не только меня — Минги был молчалив, и в тревожной тишине я могла различить его мерное тихое дыхание. Там, на болотах, тьма и вязкая трясина погубят любого упрямца, небрежно ступающего по безмятежному, но коварному моховому ковру. Мне придется быть осторожной, если я не хочу погубить свою спасительную миссию, непредусмотрительно глупо сгинув в пасти этого природного чудовища.       Я судорожно вздохнула, ощущая, как непреодолимая усталость приливает к моему ноющему от напряжения телу. Глаза неприятно покалывало от бесконечных попыток всмотреться в беспросветную тьму, а веки взывали прикрыть их хоть на миг. Неровный стук тревожного сердца почтительно замедлился, предаваясь нежным объятиям сна. Я силилась не пустить этот легкий туман в свои мысли, но он беспощадно проникал в каждую тянущую в моем теле мышцу и мир вокруг меня стал стремительно тускнеть.       Мое существо устало бороться и бояться и теперь молило об отдыхе. А еще оно вопило от боли, которая нещадно рассекала мою плоть и не прекращала кровоточить с тех пор, как тогда, у Горы Мучеников, прихвостни Хонджуна выбивали дух из моего Ю-ю. Если я стану халазийкой, утихнет ли когда-нибудь эта боль?

***

      Отчаянно ускользая от поглощающих мое естество разрушительных мыслей, я угодила в сети беспокойной дремы. Минги осторожно потрепал меня по плечу и, едва ли соображая, я разлепила глаза.       — Джия, проснись, — он говорил мягко, но его голос был полон тревоги.       — Что? Что-то случилось? — в мое сонное сознание мгновенно вторглось это липкое ощущение нарастающей паники.       — Пока нет, но вполне может, — прошептал Минги, копошась в темноте.       Черную пелену Пустоши разорвала вспышка молнии. Юркой ослепительной змейкой она пронеслась по небу, мимолетно озаряя выжженные земли иллюзорным дневным светом, и следом Долина Мертвых вновь погрузилась во мрак. Вот оно, то самое именитое затишье перед бурей.        — Ты кого-то увидел? — приглушенно спросила я, сильнее кутаясь в полы напитавшегося моим теплом плаща.       Минги прочистил горло и странная хрипотца надломила его тихий голос.       — Услышал, — только и отозвался он, когда ослепляющая вспышка молнии осветила его поднимающийся на ноги силуэт. Что-то блеснуло в его руке. Я мысленно выругалась, возмущенная собственной недальновидностью: от чего я решила, что Минги путешествует безоружным? Наверняка, сбегая из столицы, он избавлялся от безжалостных воинов Халазии, вырастающих на его пути, этим нечто, зловеще поблескивающим в свете белесого зарева, что на миг овладело небом с очередной вспышкой молнии.       Вдруг среди затаившейся в ожидании грозы тишине я услышала едва различимый звенящий щебет. Он струился так прерывисто, быстро и колко, словно крошечные бусины отскакивали от невидимой стены, отделяющей нас от источника этого загадочного звука. Я нахмурила брови, силясь понять, на что была похожа эта приглушенная трель.       — Птичий щебет? — задумчиво вздохнула я, понапрасну обращаясь к застывшей подле меня фигуры Минги. Я уже догадалась, что в этом щебете не было ни радости, ни легкости, ни тягучей тоски, столь характерных для птичьего стрекотания или пения. Вместо этого этот обманчивый щебет казался механическим, почти металлическим и чуть вибрирующим. Эта трель тревожным эхом доносилась из глубины Пустошей — той пустынной и неизведанной части земель, на которую мы с Минги едва заступили. Трель неторопливо росла, становясь отчетливее, отрывистее и навязчивее. Звуки складывались в удивительный стрекот, словно неведомые силы играли гипнотическую, проклятую песнь.       — Это сигнал халазийцев. Они общаются между собой, используя эти звуки, чтобы передавать сообщения. Своего рода способ координации и предупреждения, — от спокойного и вкрадчивого голоса Минги по моему позвоночнику пополз холодок, а в глубине желудка осела непомерная тяжесть.       — Значит ли это, что мы …— мой тонкий голос был больше похож на писк, испуганно сорвавшийся с губ.       — Обнаружены, — закончил Минги и, заслушав бесстрастно оброненный приговор, мое сердце, кажется, позорно метнулось в пятки.       — Не переживай, преимущество на моей стороне, — поспешно добавил он. — Они не могут убить меня — приказ Лорда, а я вот их — вполне.       — Как, как они смогли выйти на нас? Они ведь не могли пересечь топи ночью … — сокрушенно выдохнула я, дрожа от разрушительного осознания, к которому теперь примешивался животный страх за того, кто до сих пор оставался в лагере. Я знала, что поселение повстанцев было за десятки миль отсюда и так надежно укрыто в холмах, что доведись халазийцам добраться до Отряда Сопротивления, то безмолвные прерии не сразу бы выдали скрывающийся там народ. Повстанцы — воины. Юнхо — воин. Если кучка халазийских смельчаков заберется в лагерь, повстанческий Отряд сможет дать отпор.       Эти мысли едва ли привели меня в чувство.       — Сказав, что не одна живая душа не двинется по топям ночью, я непростительно просчитался. Мертвой душе неведом страх, но гневу Лорда халазийцы лучше предпочтут гибель на болотах, если они не вернут меня в Халазию, — сухо ответил Минги и скоро замолчал, настороженно прислушиваясь к подозрительному шороху.       В гнетущий тишине, воеидино сливающейся с чернильной темнотой, вырастали смутные скользящие тени, а мертвая природа насыщалась странным шелестом и треском. На миг мне показалось, что я слышу тот самый предсмертный шепот Долины Мертвых, о котором мне рассказывал Минги. Этот безмолвный мрак сводил меня с ума, а тело напряглось похлеще самой искусно натянутой тетивы.       Канонада частых вспышек молний вновь осветила Пустоши и в этот краткий миг я увидела его, словно белого призрака, материлизовавшегося прямо из безжизненной, иссохшей земли — солдата халазийской армии. Он стоял в нескольких метрах от нас, каменное и грозное изваяние, сжимая блестящую острую сталь.       Я испуганно вскрикнула, вскакивая на ноги.       Должно быть, халазийцы действительно были искусны во всем, потому как Минги заметил его быстрее меня и крепче ухватился за кованный зубчатый крюк, который, как казалось, он все это время продолжал сжимать в руке, надежно укрытый темнотой.       — Неужели это ты, Феникс? Наконец, мы вернем тебя за стену и твоя смерть станет примером для других, — холодно произнес солдат, поднося к губам крошечную металлическую трубочку. Так вот, откуда лился тот резвый механический звук. Обнаруживший нас халазиец намеревался призвать бродивших по Долине однополчан. Мое сердце пропустило глухой удар.       — Хотя бы и так, но прежде, я передам Джанго, что ты позорно захлебнулся в собственной крови, — грубо отчеканил и Минги сорвался с места.       Пустоши потонули во тьме, а воздух оглушил звон металла. Я обескураженно прильнула к дереву и отчетливо услышала, как меч солдата встретился с крюком Минги. Вспышки молний хаотично озаряли сошедшиеся в кровавом танцы оружия. Я завороженно замерла, наблюдая, как виртуозно мужчины владели клинками, кружась в смертоносных отблесках молний.       Халазийский воин рванул вперед, вражеская сталь вспорола воздух перед напряженным лицом Минги, но юноша ловко увернулся, пригнулся и нанес удар крюком по уязвимому к атаке животу солдата. Белый плащ пошатнулся, но не упал, а следом смертельное танго поглотила темнота.       Мое сердце не стучало — оно истошно колохматилось в груди. Страх ледяной паутиной оплетал мое тело, а дышала я так быстро, словно с очередным жестяным скрежетом металла воздух покидал мои обожженные холодным воздухом легкие. Я отчаянно силилась оторвать взгляд от сражения двух безликих кружащих теней. Смерть витала в воздухе и, словно невидимый хищник, игриво протягивала свои когти то к воину в белом плаще, то к юноше в потрепанном льняном одеянии. Выпады халазийца были точны и аккуратны — должно быть, он обязаны доставить Минги Джанго живым.       Я была бессильна перед этой кровавой ожесточенной пучиной.       В свете озарившего небо белила мужчины схватились, перекатывясь по земле в яростной борьбе. Я видела, как болезненно далось Минги его жестокое странствие: он с трудом удерживал халазийца, прижимая его к земле, а его крюк валялся неподалеку.       Поваленный солдат скривил окровавленные губы и хрипло прошипел:       — Ты не сможешь убежать от своей судьбы, Феникс. Кровь господина все еще течет в тебе. Хала́вэрик! — донеслось до моего слуха незнакомое, грубое слово.       Мои испуганный взгляд неотрывно следил за спиной Минги. Он затрясся словно от внутренней борьбы.       — Нет, нет… Я не могу…— прорычал Минги, скатываясь на землю и хватаясь за голову.       Халазийский воин зашелся в торжествующем смехе, сплевывая на землю кровь.       — Ты не сможешь противиться Хала́вэрик. Оно всегда жило и будет жить внутри тебя. А теперь, предатель, избавься от этой грязной девки и задобри Джанго своим возвращением.       Звериный страх пронзил мое существо, а всю меня бросило в жар, когда пошатываясь, Минги начал вставать с земли. Неужели, неужели сила проклятия безгранична, что способна так просто уничтожить перелитую матерью Минги кровь?! Если он ринется на меня, сможет ли брошенный в лицо плащ дать фору для моего побега? И как далеко удастся мне убежать, когда один из халазийцев пронзит меня клинком?       — Минги, не может быть, — тихо прошептала я, не смея отвести взгляда от его могучей фигуры. От частых вспышек молний мои глаза начали слезиться и его силуэт то и дело растворялся в мраке Пустошей.       Минги принялся громко хрипеть, продолжая что-то нашептывать себе под нос. Он грузно навалился на колено, поднимая с земли оброненный крюк.       Мое сердце, кажется, пропустило заключительный предсмертный удар, когда Минги резко развернулся в нечеловеческом усилии, животный, надрывный рык вырвался из его груди и он молниеносно вонзил крюк в застывшего позади него солдата.       Я вскрикнула, зажимая рот руками. На мгновение мой разум осветила надежда. Минги, обреченный на муки халазиец-девиант, смог противостоять словам, которые, должно быть, взывали к его проклятой крови. Застывшая над телом халазийского воина его сгорбленная фигура едва дернулась и Минги повернул голову.       Его алые, налитые кровью глаза поразили мое существо, а кровавые капли нескончаемыми струйками сбегали по его лицу. Губы Минги мелко дрожали, а его сильное мускулистое тело едва держало его на ногах.       — Беги, Джия! Я больше не могу противостоять Хала́вэрик, — просипел он, яростно сжимая кулаки, словно силясь остановить свое тело от заготовленной для меня смертельной атаки.       Я безмолвно замерла, не думая, что смогу сдвинуться с места.       Его очередной душераздирающий крик разорвал тишину Пустошей, а озаренный молниями небосвод стремительно погас. — Я сказал беги! И я побежала.