Stealth

Возможно, она впервые в жизни искренне захотела присутствие Кибудцуджи рядом. Не для поддержки, помощи или чисто ради скуки. Он отвлекал от всего ужасного. Ведь мучения телесные не были сравнимы с духовными. Как бы это аномально не звучало, пытки время от времени спасали её. В первую очередь от депрессии, которой избегала столько столетий с помощью работы, спасением других. В добавок с присутствием новых людей в жизни. Но сейчас ни осталось ничего. Ни Юширо, что оставил позади себя только кусочек рваной части кимоно, ни Мудзана, который хоть и вызывал отвращение, но не позволял погрузиться в пучину горя. Ни Ёриичи, покинувший её, оставив с кучей вопросов. Время оказалось сильнее какого-либо демона. Тамаё смотрела в пол, не отводя взгляда, будто и совсем не дыша. Миф о том, что демоны не дышат и вовсе оказался мифом. Она просто застыла, чувствуя как внутри обливается чем-то неприятным, ядовитым. Образы сами начинали появляться перед глазами, меняясь, как назло становясь красочнее. И вот солнце только взошло. Красный воин позволил брату уйти, одновременно считав выполненным охотничий долг. Ёриичи, что уничтожил короля демонов одним рывком, целенаправленно задрожал руками, насильно меняя направление, давление клинка. Точно зная, при каких обстоятельствах оппонент сможет выжить. С шеи демона брызгает кровь. Но высший не сдается, готовясь нападать, как наивный веря в силу, никогда не превышающую способность брата. В глазах пылает огонь радости с примесью гнева. Он касается рукояти, с предупреждением наблюдая за младшим. Полностью забывая о времени. Луч! Земля медленно начинает освещаться, распуская солнечные пряди ближе к демону. Будто свет яростно бежит за ним. — Беги, братец… — хрипло произносит старик, уже с затуманенным взглядом, падая на колени Мичикацу, казалось, послышалось. С чего бы такое добродушие к потенциальному врагу. Но не время стоять, да размышлять. Он пускается в бег в сторону леса, в мыслях делая замечание: Как трус! Никто более. Даже дряхлого, по его меркам, слабого старика добить не смог. Стояли, трепались, а ранили только его. Покидая опушку леса, сзади до ушей доносится тупой грохот упавшего тела, заставляя воспылать изнутри. Всё из-за переизбытка гнева, ему всего лишь тревожно. Да, точно! Насильное убеждение в «ненависти» Мичикацу довольствуется только этим. Когда сзади, солнце едва достаёт до лежащего на земле мужчины и демоницы, выбежавшей из ниоткуда, Ёриичи удачно падает на её руки, ощущая нежное укладывание тела на траву. Пытается не удивиться силе хрупкой леди, вспоминая её сущность. Пока та, приподнимает голову любимого, укладывая на колени. Горячее. То, что падает ему на лицо. Нет, это далеко не дождь. В такую погоду, исключено! Капля на лице стекает по щеке, утерявшись среди приоткрытых губ. Солёное. На вкус как… Слёзы? Демоница! Он помнит её обещание — оберегать в самые опасные моменты, даже взамен собственной безопасности. Но это уже слишком, её поступок переходит все границы. Тамаё даже не избегает вот-вот дошедшего солнца, рыдая над его головой, пытаясь как-то помочь. Смысл лечить смерть, если она неизбежна? Но Тамаё воспринимать естественность людскую не желает Наблюдает, как любимый всё медленнее и медленнее угасает на руках. Само живое солнце тает в демонических объятиях, ни капли не жалея, только глядя на неё с улыбкой. Нет! Почему он улыбается? Не должен! Именно сейчас, оставляя всех и вся позади. Особенно её. Рано ещё! Да как он смеет! Просто безцеремонно, смиренно, без попытки спасения затягивает улыбку до ушей, принимая кончину. А в глазах читается одно — «Моё время пришло». Будто кто-то определяет это время. Бог? Вряд-ли. Да плевать кто именно, этот человек достоин лучшей, длинной жизни. Жизни, переполненной счастьем. А не жалкого куска времени, с большей частью страданий. — Тамаё… — Нет… — голос ломается, слегка пищя — Не смотри так — сжимает его вспотевшие волосы холодными пальцами — Рано, рано тебе умирать! — наплевав на лучи солнца, что вот-вот сожжут её. Которые медленно дошли до подола кимоно, слегка поджигая — Давай, ещё чуть-чуть — наивно веря, что сейчас отнесёт в лечебницу, Ёриичи перестанет намеренно «липнуть» к земле и скоро будет как новенький. Спасенный, здоровый, живой. — Беги — в последний раз тянет кистью к её ладони — Спасай себя, ты должна жить — тепло улыбаясь, навечно прикрывая алые глаза. Он не был достоин такой жизни. Слишком рано постарел, слишком быстро угас. Солнце должно светится дольше, а не пропадать под тьмой времени. Мысли перемешиваются в голове превращаясь в кашу, выскакивая перед взором обрывистыми моментами Зелёные окончания волос… Юширо! Да, точно. Он мёртв. Само собой, мысль какая именно смерть его постигла не покидает сознание лекаря. По словам Кибуцуджи, он сжег его под солнцем, не церемонясь. Ложь! Она слабо, так жалко лежала без сознания на королевском плече, что и представить не могла через какие муки пришлось пройти ученику. Нет, нет, нет, нет! Забудь Тамаё, забудь! Всё случилось быстро, да и Юширо не замучился. Всего-то медленно сгорал под солнцем. Факт был неоспорим, острее клинка ничирин, заряженной дыханием солнца. Тысячи ножей протыкали мозг и сердце, а внутренности будто то ли сжимались, то ли смешивались, медленным образом разъедаясь кислотой горя. Благо, только образной. Скоро он будет тут, слёзы не успеют засохнуть. А насмешки лишь усилят водопад с фиалковых глаз.

* * *

— Ох… Извините молодой человек — мужчина средних лет оказался довольно вежлив. Всё таки по виду судить не стоило — Вы не ушиблись? Снова раздражается с пустого места. Никакого спокойствия. — Нет. Всё в порядке. Всё таки Кибуцуджи вряд-ли бы соврал. Толкнув Юширо под солнце, унеся на плечах госпожу он не учёл одно — врага всегда нужно добивать. По большей части не из-за высокой демонической энергии, а именно человечности, сгорание оказалось мучительным, чем Юширо мог представить те моменты, когда всё же придёт время пожертвовать собой ради Тамаё-самы, во избежании смерти лекарши. Жизнь госпожи гораздо важнее, чем жалкая его. Но всё оказалось гораздо хуже, сложнее. Он был ничтожен перед королем, даже в качестве смертника. Попав под солнечные лучи нелёгким пинком от демона, медленно сгорая, Юширо едва заметил, как Кибуцуджи Мудзан моментально исчез перед взором, на плечах с бессознательным телом госпожи. Раз. Два. Три. Совсем скоро из него останется лишь одежда. Юширо падает на бок, корчясь от боли сожжённых частей тела, не видя ничего перед собой, только такую же опаленную плоть, задевая единственный «выживший» предмет после разгрома, продолжая валяться в консульсиях. Флаконы с кровью разбиваются, падая на землю один за другим. Человеческая кровь. Кровь низшей луны, еле добытый от Танжиро. Флакон с кровью Незуко и других. Он сгорает в кровавой луже, не имея шанса прийти в сознание. От мучительной боли, оглушая себя собственными же воплями, задыхаясь в мерзком запахе сожжённой плоти. Хватиться за горло будто проглатывая последний вздох кислорода, когда ветер всё больше режет горло и лёгкие, заставляя засохнуть, подливая масло в огонь. А сам щекой давно валяется на кровавой земле. Земле окрашенной её кровью. Приоткрытые в громком крике губы непроизвольно пачкаются алой жидкостью, вызывая в теле лёгкое облегчение, силу, дрожь. Его организм, без ведома самого демона, мыча, пытается зализать следы крови с грязной земли, такой сладкой, густой. По рассказам госпожи, что в такой неудачный момент пронеслись в голове, вкуса человеческой крови. Медленно ощущая слегка ушедшую боль. Воздух. Затруднений становится меньше. Кожа больше не сгорает, наоборот, тихим ходом заживая. Глазницы не плавятся под лучами солнца, с большей частью медленно облегчая страдания. Юширо, валяющиеся на земле, даже удается чуть приподнять тело, пытаясь перехватить управление с боли на себя. Опирается ладонью на землю, чуть приподнимая голову, жадно глотая воздух. Облизывает остатки крови, вперемешку с грязью и землёй на губах, цепляясь взглядом за миниатюрную, опустошенную колбу перед собой. Протягиваясь к вещице, жадно глотая воздух, когда ветер становится сильнее, переворачивая колбу стороной с надписью к демону. «Незуко Камадо» — лезет в глаза, оставляя Юширо в замешательстве навечно. Но сейчас не время углубляться в воспоминания. Кибуцуджи Мудзан исчез! Просто в никуда. Даже под землю не провалился. Его не стало, вместе с госпожой после каких-то бормотаний под губы. А местоположение не то чтобы в голову не приходит, даже мысль о нестабильной обители ради парочек дней не может и сантиметр направить Юширо на правильный путь. Пути нет! Ничего, абсолютно никакого. Никакой зацепки. Даже если он достанет хоть парочку знакомых, мельком видящих Кибуцуджи на лицо — Танжиро, например. Юширо окажется ещё в худшем положении, наоборот притягивая к себе лишнее внимание высшей демонической свиты. Уж точно не положительное. Ведь по факту он давно мёртв. В этом убеждён сам Кибуцуджи, раз так быстро и без оглядок покинул поместье. Он был уверен в кончине демона настолько, что и добивать не собирался. Сейчас главное нужно найти укрытие, сменить что-то во внешнем виде. Ведь не сам Мудзан, да приближённые могут узнать его из-за связи крови. Узнать, но не ощущать мелкий поток энергии. Настолько невидимый, неощутимый для демона. Человечность спасала положение, одновременно ухудшая. У прохожих появилось бы кучу вопросов на счёт человека, с покрытым лицом, ходящим посередине улицы в темном капюшоне. Не осталось ничего, кроме как вернуться в родную деревню. Довериться дяде — Кейзо-сану. Он примет, поймет. Наверное.

* * *

Люди были напуганы, а значит, не пробиваемы. Держа путь в эти края Санеми почти был уверен в их молчании, но капля ещё не покинувшей надежды не позволила сидеть на месте. Пока младшая Кочо удачно была занята делами Убуяшики, он ощущал себя гораздо свободнее. Хотя бы под ногами никто не путается. Глаза столпа загорелись лёгким пламенем надежды, заметив поблизости ученика с вестью. Внезапно, прибежал юный охотник с раменной поблизости, выкрикивая новость на всю улицу: — Господин, никакой зацепки нет. И тут не видели. Толика положительного настроения быстро улетучилось. Усмешка с примесью скептицизма в голосе, полностью дала понять о недоверии хашира к местным. — Пф… Ещё бы знали. — будто был уверен, когда яростно ждал хоть какого-то ответа, яростно осуждая неучастие селян. «Но их судить было нельзя! Каждому дорога своя жизнь, жизни своих близких. Это обычные люди!» Да. Обычные люди. Какую-то часть мыслей игнорировать не стоило. Но и главные аргументы подсознания отрицать тоже. «Трусы. Гребанные трусы! Могли же дать хоть одну зацепку! Наверняка это сильный демон, нечего ему охотников бояться. Чего уж там простолюдины. Дрожат за свои задницы как последние твари! Мерзость» Звенящая мерзость, что аж резало уши. Шиназугаву выворачивало от трусости людей вокруг. Будто чьи-то жалкие жизни вообще волнуют демонов. Особенно сильнейших. — Они вправе так думать, господин — казалось, его подопечный только что прочёл мысли — У них тоже есть близкие. Не все из них воины, защищают родных как могут — а ведь он чертовски прав. И не придраться, разве что наглости хватает так с хашира разговаривать. Плевать на эту формальность сейчас. Единственная цель — это туша зла, виновник начало расследования. Санеми знает — кто-то из верхушки. Никакой рядовой бес в здравом уме не нападёт на хашира, даже при диком голоде. Побоится. Падёт пред аурой сильнейших. Но этот не пал. Сразился, уверен Шиназугава, совсем не достойно. Больше забавы ради. Глубокие многочисленные раны на разных частях тела, их формы и то каким примерным образом их наносили лишь подтверждали факт жестокой издёвки над девушкой. Издёвки, но не смерти.

* * *

«Недавние воспоминания»

Очередная бутылка сакэ. И с каждым глотком вкус медленно усиливался, позволяя нюху вернуть воспоминание. Пение цикад доносящийся вокруг лишь усиливает комфортную, спокойную атмосферу, вызывая чувство уюта и радости. Точнее, должно вызывать. Доума насильно пытается выдавить из себя радость, тёплые, греющие душу ощущения по описаниям слуг из храма. Но не получается. Он слишком пуст. Внутри до ужаса холодно, скукота изматывает душу, сильнее телесных повреждений. Он делает ещё пару глотков, с полувыпитой небольшой бутылки, игнорируя брезгливые фырканья нового коллеги рядом. — Ты меня в блядюшник ведёшь? — наконец, всю дорогу возмущающийся новоиспеченный подаёт голос, выдергивая с пучины мыслей вторую высшую. — Ну что ты так грубо? — блондин чуть приобнимает коллегу, по-дружески прислонив голову к нему — Это просто дружеский вечер в узком кругу. Хотя в «обычный дружеский вечер» вряд-ли было нормой прийти уже пьяным. Доума до сих пор задавался вопросом о согласии Аказы провести время вместе. В первую их, точнее общую встречу, казалось, демон не из терпеливых. Вспыльчивую натуру давить перед господином, по мнению самого третьего получилось прекрасно, но лицо выдавало иное. Да и с кратким временем эмоции рвались наружу. Доума ощущал, как новенький сверлил ненавистным взглядом, сжимался от его тошнотворно-сладкого, нежного голоска не желая иметь никакое общее дело. Намеренно сторонился, с сильной грубостью огрызался. Он понял — третий высший горазде глубже, интереснее чем кажется. Не из-за чистой дружбы, или внезапного желания выстроить именно с ним добрые отношения, он согласился. Доума был опытен, хитёр, внимателен. А Аказе требовался такой опыт. Но опыт имел шанс был полученным не только с его стороны. До одного момента: Господин отменил совместное задание с Гекко, будто намеренно желая посмотреть на битву «абсолютных незнакомцев». Даже если и в первое время жёстко проверять новоиспеченного не желал. Не проскользнуло со внимания и то, каким образом Аказа оценивал и делал выводы для себя в первую их встречу. Когда во второй, юнцу оказалось абсолютно плевать. Первый взгляд был брошен на луну — Кокушибо. Холоден, неприступен, молчалив. Вряд-ли будет иметь с кем-то близкие отношения, да и наверное сильно старше. Аказа нахмурил брови глядя на первую высшую, понимая что разузнать хоть и толику информации вокруг от него не получится. Пока Доума ожидал, искал его взгляд на себе. Хитро глядя со стороны. На четвертую и шестую луну хватило краткого взгляда. Безнадёжный, недалёкий демон с зелёными волосами, вечно бормотающий что-то себе под губы. Доума бы поспорил, что даже имя запомнать он не возжелал. Хотя возможно что-то да и могло измениться с присутствием Даки. Благо или к сожалению, девушка была отослана на особое задание одна. А рядом с шестой — трус, непрерывно трясущейся от любого шороха. Хоть и судить по внешности не стоило, Хантенгу особого доверия не вызывал. Про Гекко и говорить не нужно было. На лице всё написано — подколит, предаст, не доверится и бровью не проведёт. Да и они теперь потенциально соперники. Доума знал — он ему не понравиться. Знал, и не пытался сменить поведение. Наблюдать за его не менее нахмуренными бровями, слегка надменным взглядом с толикой отчаяния, ведь понимал: Аказе никого поразговорчивее не найти, и Доума к сожалению идеальный вариант, оказалось забавнее любого шоу. Не сейчас, так скоро. Пусть колеблется сколько угодно, прибежит как миленький! И много ждать не пришлось. После первого задания третей высшей со вторым, многолетний опыт показал себя полностью. И вот, по разрешению господина, с согласия Аказы, нет, даже его попытки «настоящей бескорыстной дружбы» через силу, они теперь топают по лесу, в поисках «храма радости» для очередной вечеринки, благо, не под инициаторством Доумы. Аказа надеется, держит пальчики мысленно, хоть и не верит во все эти приметы, желает не видеть никакие извращения с его стороны. Хоть и во всей красе пока увидеть не удаётся, где-то там, духовно, ощущается не совсем белоснежно-чистая натура демона. Аказа саркастично фыркает, морально подготавливая себя к любому ужасу, отбрасывая руки с плеч, чуть не оторвав — … дружеский. Он пьян. Нет. Выглядит, притворяется таковым. Миф, что демоны не пьянеют, оказывается мифом наполовину. Ведь в здравом уме творить что вздумается не получится. А под чем-то крепким, будет повод извиниться и свалить всё на алкоголь. Демон не поверит. Толку то, когда будет уже поздно. — Хватит! — младший пытается отобрать бутылку с рук, когда второй выхватывает назад, благодаря росту и длинным рукам. Он видит, насколько это кажется унизительным со стороны. Наигранно валиться с ног, еле поднимаясь, будто ставя вишенку на актёрском торте. — Последний глоток, Аказа-доно. Ну я же совсем чуть-чуть! Аказа его даже не ловит. Плевать как это выглядит со стороны, у него нет намерений как-то сближаться с таким недоразумением. Вытянет пару слов под воздействием алкоголя, когда он уже готовенький, и уйдет в закат по своим делам. Доума же, ребячески тянет руки, вызывая лишь чувство стыда. — Ну помоги! Третий лишь продолжает держать путь вперёд, чуть медленнее, бросив на последок: — Сам поднимешься. Ещё заблудиться не хватало.

* * *

На протяжении десяти дней всё внимание Шинобу было приковано к разработке лекарств, а так же поиску редких растений, ради которых пришлось держать путь в другой город. Пустая трата времени! Ей нужно было искать виновника происшествия, а не засиживаться возле кучи колб, постоянно что-то смешивая, либо же шляясь по незнакомым улицам днями. В первый день, хоть и с трудом, она поняла важность приказа Оякаты-сама. Подумаешь, пару минут смешай и занимайся расследованием хоть весь день. Но минуты растянулись на часы, а те же на дни. Кагая буквально любыми способами отвлекал её от поиска потенциального убийцы сестры, каждый раз заваливая более ненужными заданиями. И никто против не был. Всё столпы молчали, вели себя так, будто ничего не произошло вовсе. Лишь Мицури была против, и та на открытую высказаться не сумела. А сестра до сих пор была в лежачем положении. Никаких изменений в организме, ничего нового. Будто и не пытается проснуться. Словно где-то там, в душе, сама Канаэ смирилась со своей кончиной. — Ничего не изменилось? — и так тонкий голос Кандрожи задрожал в ожидании наилучшего. — Не просыпается… — Шинобу ухватилась за растрёпанные копны волос, сумасшедшим взглядом сверля тело сестры — Она не просыпается! — ей хотелось удариться головой об стену, лишь не думать об этом. Вырвать собственное сердце с корнями, в желании не ощущать острую боль даже не утраты. Это было хуже смерти. Ни жива, ни мертва. Спящая красавица со сказок европейских писателей к сожалению оказалась перед ней. Живой труп, никак иначе. Но развеять мысли и не нужно было. Пугало уже не состояние сестры, а то, что Шинобу привыкла. Грохот резко открывшихся сёдзи заставил вздрогнуть чуть не всё поместье. Ренгоку Кеджуро влетел в поместье, безцеремонно, выкрикивая её имя на весь дом. Не характерно для него. Обычно Ренгоку вежлив, спокоен. Но только не сейчас. Что-то ужасное произошло.