Happy New Fear!

Аффект постепенно идёт на спад, наступает осознание. И теперь, когда тебе предлагают топор, ты не очень-то хочешь за него браться. Перемену в твоём настроении замечает и сообщник — да, теперь вы именно сообщники, — и меняется в лице сам. Ему определённо не нравится, что у тебя пропал энтузиазм. Его глаза нервно вздрагивают, но улыбка остаётся на прежнем месте. Выставляешь ладонь в немой просьбе дать тебе передышку и на мгновение прикрываешь глаза, делая глубокий, судорожный вдох. Не в таких ситуациях ты рассчитывала применять дыхательные практики... Подсознание убеждает: раз уж ввязалась — иди до конца. Нет ничего хуже, чем бросить дело на полпути. Пожизненное уже в кармане — стоит ли тогда избегать статьи за надругательство над телами умерших? Открываешь глаза и с новыми силами выхватываешь из чужих рук топор — от его неожиданной тяжести тебя ведёт в сторону. Глядишь на напарника — тот проводит пальцем по горлу в многозначительном жесте, трактовать адресата которого можно двояко. Предпочитаешь, конечно, не в свою сторону. Глядишь на безжизненное тело. Ты с трудом знаешь, как разделывать даже рыбу, а уж... — ...не женское это дело, знаешь ли, — хрипло молвишь и шагаешь к трупу. Её глаза широко раскрыты. Даже как будто до сих пор смотрят конкретно на тебя. С укором. Пока ты собираешься с духом, пособник подмогает — он разрезает верёвки, высвобождая жертву, и расправляет её конечности для большего удобства. Начинать с головы не хочется — уж как-то это совсем нечеловечно, поэтому решаешь взяться за разделку с руки. Прицеливаешься, замахиваешься и опускаешь топор. ...мимо. Обескураженно смотришь на напарника, который в самый последний момент отодвинул конечность из-под лезвия. А теперь скорчил невинную мину. Замахиваешься на него, на что тот в притворном ужасе прикрывается. — Сейчас сам будешь этим заниматься. Зачем её вообще разделывать? Почему просто целиком не... Мужчина зловеще улыбается, тем самым обрывая твоё ворчание, и встаёт с места, куда-то удаляясь. С любопытством выжидаешь пару секунд и пожимаешь плечами. Задаром время не теряешь — пока никто не мешает, вновь замахиваешься и ударяешь в плечо. И ещё — потому что с одного раза ничего разительно не меняется. А затем входишь во вкус. Хруст плоти и костей наполняет комнату. Каждый последующий удар становится всё более поставленным и медитативным. Наконец, обрываешь последние нити сухожилий и мышц и устало откидываешь орудие на пол, утирая со лба испарину. Оглядываешься, но не находишь сообщника поблизости. Прислушиваешься. Поднимаешь с пола плод своих трудов — то ли похвастаться, то ли ради самоуспокоения, — и идёшь на шум. Который приводит тебя к распахнутой входной двери. Неуверенно вышагиваешь, оглядываясь, и замечаешь алые следы, что тянутся по снегу. Морозный воздух сдавливает лёгкие, побуждая вернуться в тепло, но с недавних пор ты идёшь лишь против разумных доводов. Неуверенно обходишь дом по периметру и расслабляешься, встречая на заднем дворе знакомое лицо. Он даже не обращает на тебя внимания — настолько занят нагромождением дров для кострища. Кострища, в центре которого возвышается столб — с привязанным к нему человеком.