Happy New Fear!

Сквозь рябую пелену ты боковым зрением замечаешь, что довольная улыбка всё же расплылась на скуластом лице. В вытаращенных же остекленевших глазах читается всё и сразу: шок, гнев, огорчение, — всё то, чего не пожелаешь повстречать на лице подруги. Она неотрывно пялится, сипло скулит, корчится в гримасе, глаза её почти закатываются, но тут же возвращаются на место — к тебе, словно ненависть — последнее, что держит её в сознании. Остолбенело наблюдаешь, как обездвиженное тело хватают под мышки и подтаскивают ещё ближе к ели. Руки несчастной перевязаны, как и ноги, а рот на манер уздечки перетянут пропитанной слюной верёвкой. Но почему она совсем не сопротивляется? Наверное, одним вопросом задаются двое. Похоже, это и испортило всю задумку. Однако, не до конца. На периферии машет алая ладонь, привлекая внимание. И ты обращаешь его — не столько из послушания, сколько из-за полного опустошения и нарастающего безразличия. Где-то в глубине даже закрадывается мысль о справедливости подобной судьбы. Всего-то не стоило отшивать тебя в последний момент. Уголки твоих губ бесконтрольно вздрагивают вверх. От этого и напарник улыбается шире — да так широко, как никогда раньше, и одобрительно кивает, как бы подбадривая твой дух. Лучшая группа поддержки! Он указывает своим длинным пальцем на зияющую рану, а затем на ель. Такую голую, пустую, одинокую ель... Это дерево испокон веков было символом загробного мира, и подношения ему нужны соответствующие. Будь то пища, внутренности животных... а может, и людей. Новые традиции совсем не чета старым — кого уважишь переработанной нефтью? Спешно стягиваешь куртку — она будет только мешать. Да и ты уже достаточно разгорячена адреналином, чтобы в ней не нуждаться. Помедлив пару секунд, хватаешь скользкую рукоять, с характерным хрустом выдёргивая нож из мяса. Голова затуманена, конечности — словно чужие, такие холодные, такие неповоротливые, а пальцы и вовсе омерзительно одеревенели, словно на морозе. В ответ на эту отвратную реакцию организма ты усиленно сжимаешь и разжимаешь свободную ладонь в кулак, гоняя свою кровь, едва не падая в обморок от вида чужой. Отодвигаешь с распростёртого тела разрезанную одежду, но она упорно сползает назад. Уж было раздражённо отшатываешься — твоя сомнительная мотивация и так держится на волоске, — как в дело вступает тот, кто всё это и затеял. Он склоняется и влёгкую разрывает влажную ткань, предоставляя тебе доступ. В приглушённом тёплом освещении атмосфера — почти интимная, вполне под стать происходящему таинству. Бесшумно усмехаешься. Истерически. С горячим придыханием. И ныряешь в чужой внутренний мир. От разницы температур по коже пробегают мурашки. Кишечник ускользает из захвата, словно свежевыловленная рыба, но ты всё же умудряешься ухватить его, впившись ногтями в хлюпающее месиво — глотку сводит в рвотном рефлексе от мокрого хруста расходящихся оболочек. Переводишь взгляд на полузакатанные, раскрасневшиеся глаза. И встаёшь, нелепо перебирая ватные ноги. Попутно тянешь импровизированную гирлянду наружу, местами с усилием и урывками — на стремительно бледнеющем лице это отпечатывается страдальческими гримасами, а иногда и оскалом, обращённым, конечно, непосредственно тебе. Теперь ты понимаешь: лучший подарок — в котором ты не знал, что нуждался. Кидаешь мимолётный взор на дарителя — от его воодушевлённого вида, на удивление, становится тепло где-то в груди. Он словно родитель, гордый своим чадом. Да ты и сама не ожидала от себя подобной вовлечённости... Возвращаешься к делу и с влажным треском отрезаешь кишки в двух местах, подавляя очередные рвотные позывы от вида и аромата вываливающегося из потрохов едкого содержимого. Полученной гирляндой украшаешь небольшую часть праздничного древа. Кровь ручьями стекает по рукам, пропитывая рукава. Нетерпеливо закатываешь их, вновь обращая внимание на молчаливого наблюдателя, который стоит поодаль и просто ожидает, словно забытый родственник. Судорожно усмехаешься и жестом зазываешь его включиться в дело — семейный праздник, как-никак, — и он, конечно, охотно присоединяется. Вы потрошите несчастную, пока в ней больше не остаётся требухи, а на ёлке — свободного места. Сердце заслуженно венчает верхушку. Уж было порываешься пойти поискать пакеты, чтобы упаковать в них оставшуюся порожнюю оболочку — от неё веет неприятным осознанием свершённого, — как тебя хватают за предплечье, игриво улыбаясь. Мужчина что-то прячет за спиной, на что ты вопросительно склоняешь голову, сводя брови к переносице. На мгновение проскальзывает мысль, что вот и всё — подошла твоя очередь. И потому вздрагиваешь, едва не зажмуриваясь, когда тебе в пригласительном жесте протягивают новое орудие. Рано расслабляться — всё только начинается.