Happy New Fear!

Мельтешат варианты: остаться и встретить на пороге или сбежать и дождаться в зале? Что ему по нраву? И почему ты, чёрт возьми, волнуешься о его нравах? Доносятся приближающиеся по снегу скрипучие шаги, и ты отшатываешься к стене, пряча ключи в карман. Руки — туда же. Хотя, нет — вынимаешь и складываешь их за спину. Но нет, тоже не дело, — а вдруг подумает, что ты там что-то держишь? — выпрямляешь конечности по швам, так и не определившись, куда их деть. Требовательный стук решает эту дилемму — ах, так у него нет запасной пары? — взволнованно подлетаешь и перебираешь ключи, роняешь их, выругиваешься, поднимаешь, не с первого раза попадаешь в скважину и — наконец! — отворяешь. С размаху. Наверное, это было излишне резко — даже на уже знакомом лице мелькает удивление. И почему ты едва сдерживаешь улыбку? А вдруг он вовсе не оценит твои потуги в украшательство? А вдруг ты должна биться, бояться, сопротивляться? Почему же хочется улыбаться? Мужчина, однако, одобрительно кивает, кажется, даже ухмыляясь, и зашагивает внутрь, а ты услужливо закрываешь дверь — и так ведь сквозняк! Тупишь взгляд в пол, не желая показаться излишне навязчивой, излишне любопытной. Только вот всё равно краем глаза замечаешь, что чёрных пятен на чёрно-белом костюме прибавилось, а запах железа стал... свежее. Гость-хозяин идёт в зал, и ты следуешь за ним, предвкушая реакцию. Свечи, однако, он уже заметил и даже, кажется, вновь одобрительно кивнул. И почему это вдруг так приятно? Неужели ты настолько голодна до похвалы, что млеешь от таких мелочей? Но ты рано зазналась. Определённо рано. Потому что заметив ёлку, мужчина замирает. А затем откидывает мешок на пол и твёрдым шагом подходит к злосчастному дереву. Становится не по себе. Что ты сделала не так? Хватает гирлянду, поворачивается к тебе и с серьёзной личиной вздёргивает бровь, потрясывая украшением в понятном жесте: "И что это вообще такое?". А у тебя начинает дрожать губа и болезненно трепыхаться сердце. Мужчина с непоколебимым видом сдёргивает украшения, грубо откидывая их подальше. А ты наблюдаешь — не можешь не наблюдать. Будет явно хуже, если отвернуться или, чего доброго, сбежать. Пятишься к стене, пытаясь слиться с ней воедино — стыдно даже промямлить извинения. Покончив разбираться с инсталляцией, мужчина оборачивается к тебе. И бесшумно усмехается. Зловеще. Когда он шагает ближе, ты едва сдерживаешься, чтобы не отвести взгляд. На тебя же смотрят оценивающе — всего пару мучительных секунд, за которые ты уже успеваешь распрощаться с жизнью. И потому вздрагиваешь, жмурясь, когда долговязая рука вздёргивается к тебе. И расслабляешься, когда она треплет тебя по волосам в насмешливом жесте. Когда открываешь глаза, мужчина уже удалился на здоровое расстояние. Он кивает на груду украшений, а затем указывает на камин. Послушно киваешь и тут же устремляешься разводить огонь. Слышишь, как надсмотрщик удаляется — снова на улицу. Оборачиваешься, отмечая, что мешок остался на месте. Мотаешь головой, отваживая любопытство. Лезть в этот вьюк — не только нагло, но и явно опасно. Накладываешь дрова из поленницы, сворачиваешь газету, поджигаешь... Жечь пластик, который будет отвратительно вонять — перебор даже для маньяка. Нужно будет попытаться убедить его просто запрятать украшения обратно или хотя бы выбросить их. Но кто сказал, что он маньяк? Кто сказал, что это не просто психически больной человек, который любит одиночество и... обмазываться кровью? Вздрагиваешь от тяжёлых шагов — даже более громких, чем обычно, и соскакиваешь с места, не желая находиться рядом с открытым огнём. Всё-таки пиромания — часть триады... Мужчина бодрым шагом и с задорной улыбкой является в зал. На плече его — очередная ноша. Обёрнутая в плёнку с новогодним орнаментом, она напоминает человеческий силуэт.