Проклятие на удачу

      Регина с самого утра поняла, что день не задался.       Поцапалась со Славой из-за сущего пустяка — ну разбил он эту ебаную тарелку, мало что ли у них посуды?       Забыла постирать халат — пришлось в грязном идти и выслушивать очередные подъебки от змеи-Наташки. И почему Базыкина сегодня выходная, а ведь она хоть как-то могла бы скрасить херовое настроение Черновой.       Еле удалось вытребовать себе вскрытие бедняжки-Равиля, дабы подчистить за собой хвосты.       В придачу Зепюр не мог усидеть на одном месте, норовя разгромить и без того хлипкую комнатку паталагаонатома. И отчего его сегодня так штырило? Вроде подношения всё те же, работа та же, а бесовщина устраивает такие пляски, что среди рыжей копны волос точно затесались седые прядки.       — Угомонись, нечистый, — демон в очередной раз мельтешит перед глазами, а дрогнувшая рука со скальпелем задевает поджелудочную железу: запах желчи моментально вызвал рвотные позывы, за несколько секунд распространившись по пространству.       «Сама угомонись. Просила же за кудрявым следить, ну, я ему бесёнка мелкого и подсадил, чтобы уму разуму набирался. А твой под присмотром вечным».       — Что-то происходит? — Регина автоматически переключается на сшивание разреза. Документы по этому уроду давно были заполнены, и вскрытие она проводила только для отвода глаз. Девушка не утруждает себя ровным швом, от балды стягивает куски кожи — кто он, блять, такой, чтобы она здесь спину насиловала?! Паскуда, которая не то, что жить, в аду существовать не должна.       «Пока нет. Но говном наносит», — Зепюр громко шмыгает и отворачивается от чернокнижницы. Пиздеть ей в лицо было выше его сил, полюбил же уже девчонку, по-своему, на сколько мог своей бездушной тушкой. Волновать её лишний раз — самолично навлечь беду, потому что рыжая дура, сломя голову, понесётся на помощь к кудрявому. А тот наверняка не сдержится и закатит громкую истерику.       Два дебила, это ебаная сила.       — Ты куда? — Зюпик исчезает без предупреждения, оставляя только ауру раздражения, одновременно с этим Регина цепляет бедром металлическую каталку, и та с лязгом валится на бок. «Да что ж такое?!» — по-любому что-то происходит, а демон внаглую ей пиздит.       Левое запястье начинает покалывать — бесы подают ведьме сигнал. «Вот ведь тварь блохастая!» — последний шов, и перчатки летят в мусорное ведро, а Регина одним движением накидывает на труп простынь.       — Ты куда? — Наташа удивленно взирает на влетевшую в процедурную Чернову. — Что-то случилось?       — Утюг забыла выключить, — по запястью будто лава стекает.       Регина даже не натягивает зимние сапоги, только куртку хватает, выбегая на улицу. Куда вот только бежать? Чернуха толкает девушку в спину, в сторону ее сгоревшей квартиры.       — Блять, нет, — подскальзываясь, девчонка перебирает ногами, пытаясь удержать равновесие. Голос Кащея слышно даже за несколько сотен метров. Чернова тяжело дышит, обводя глазами издалека толпу Универсама. Вот и затряслось.       — Ебать ты скоростная, — девчонка с разворота заряжает кулаком в лицо схватившего ее локоть парня. — Епт твою мать!       — Хули так пугать?! — из разбитого носа тоненькой струйкой потекла кровь. — Прости, пожалуйста. Я не хотела, просто ты неожиданно схватил и…       — Да ладно. Зашел своих проведать, а медсестричка белобрысая сказала, что ты, как ужаленная выскочила, — шмыгнув носом и сплюнув лишнюю слюну, Ташкент перехватывает бросившуюся в сторону коробки фигуру. — Стой, блять, дура. Сам разберется.       — Я, блять, людей здесь воспитывал! Я тебя в люди выводил! — Регина опять предпринимает попытку дернуться, но жесткая хватка хадишевского удерживает на месте.       «Слава, успокойся. Господи, успокойся, пожалуйста», — ярость все больше нарастает в громогласном голосе. Холеная кащеева хладнокровность трещит по швам, и девушка знает, кто является этому причиной. Слава мог простить многое. Единственное, чего он никогда не простит — предательство. Предательство людей, которым он открыл свою душу, подставил свое плечо, с которым хлеб и воду делил, и которым был готов отдать последнее. А Вова предал его, перечеркнул всю их дружбу и вылил на мужчину огромное ведро словесных помоев.       — … именно с этого двора! — девушка прикрывает глаза, отсчитывая каждую секунду. — Потому что, сила, Вова, она в людях!       Удар.       Регина распахивает глаза и со всей силой дергается в сторону коробки.       — Стой! — рукав выскальзывает из цепких пальцев.       Что есть силы несется в сторону дерущихся пацанов, хотя это больше на массовое избиение похоже. Ноги проваливаются в сугробе, и туфли моментально набирают в себя снега, который больно пощипывает лодыжки, скрытые тонким капроном колгот. Суворов удивленно оборачивается на женский крик и ковыляет в сторону уже перепрыгнувшей забор Регины.       — Вова, останови их! — одной рукой хватает девчонку за талию, а пацаны даже не обращают внимания на лишнюю личность. Только Кащей к своему ужасу слышит родной девичий голос.       — Регинка, ты что вообще тут забыла? — маленький кулачок приходится точно в висок.       — Останови, блять! — Адидас бросает взгляд на озверевших группировщиков, которые уже зажали Кащея между бортиком и кулаками. Молчит, будто нарочно заставляет подругу детства смотреть на эти зверства, пытаясь открыть глаза на личность выбранного ей мужчины.       Девушка сжимает глаза, обмякает в его хватке, отчего Суворов пугается и невольно бросает взгляд на толпу пацанов, которые не жалеют сил, запинывая человека, имя которого раньше произносить боялись, опасаясь, что старший, как чёрт из табакерки, выпрыгнет откуда-то из-за угла.       Адидас с маниакальным интересом следит за тем, как Кащей пытается прикрыть голову руками и получается у него весьма паршиво. Кровь хлестала из разбитого носа фонтаном, заливая снег вокруг и окрашивая его в ярко-алый цвет.       Регина хаотично бегает глазами по поляне, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то, что могло помочь и ей, и Славе. Бесовщина хаотично мечется, впрыгивая то в одно пацаньячье тело, то в другое, но их слишком много — пока он оттягивает одного, уже второй, с коленки попадает в висок, отправляя мужчину практически в нокаут. Кащей едва слышимо скулит от безысходности, когда тяжелый ботинок попадает по больным почкам.       Сука.       Тварь.       Из последних сил Кащенко заставляет себя подняться, одной рукой отталкивает сразу двоих, и, не прицеливаясь, бьет в первое попавшееся лицо. Он уже не понимает, что издало такой громкий хруст — нос, челюсть или собственная рука, которую прострелило резкой болью. До затуманенного мозга долетает только женский голос, который заставляет ноги затрястись в судороге.       Нет.       Не может такого быть.       Зелёные глаза находят голубые, ему даже прищуриваться не надо, чтобы узнать эту рыжую макушку. И Адидас… который удерживает брыкающуюся девчонку, победно скалясь, когда замечает, что Кащей обратил на них своё внимание.       — Кащей, сядь, — откуда не пойми в первых рядах озверевших пацанов мелькнула рожа Вахита, он валит его обратно на землю и замахивается ногой. «Всё, блять», — слишком близко его голова оказалась к кроссовку, и если Зима не проломит ему череп, то как минимум окончательно отправит в бессознательное состояние на долгое время. Крепко зажмурив глаза, мужчина задерживает дыхание, но внезапно по лицу мажет кусочками подлетевших льдинок.       И еще раз.       А Зима продолжает раз за разом бить буквально в миллиметре, успевая еще и удерживать его на земле, чтобы не мог положения изменить.       Регину затрясло, а Вове пришлось сильнее прижать девицу к себе, чтобы даже рыпнуться в сторону процедуры отшивания не могла, только смотрела, с кем она связаться удумала. Не могут же пацаны ни стого ни с сего на своего авторитета накинуться. Он и под угрозой смерти не сознается, что вовремя приложил руку к кащеевому позору.       Чернова глазами полными гнева бегала от одного лица к другому, запоминая их в мельчайших подробностях, чтобы потом всех на тот свет отправить. Замучить так, что сами будут себе внутренние органы вырывать и жрать, пока ей не надоест издеваться над новыми игрушками. Не сдохнут, пока она не разрешит, а потом в лапы дьявольщины еще и души отдаст, чтобы никогда покоя не нашли.       — Будь ты проклят, Суворов! — Адидас весь подбирается, силясь разобрать хоть слово сказанное девушкой. — Я тебе обещаю, Во-ва. В гордом одиночестве сдохнешь, как собака, которую и пристрелить жалко, и себе не оставишь.       — Чего, Регин? Ты чего такое говоришь? — руки сами собой разжимаются, а девчонка резво разворачивается, прожигая его взглядом.       — Всё испытаешь, сволочь. Всё, что он пережил. Биться в агонии будешь, нож в спину самые близкие воткнут, и ты вспомнишь мои слова, Вовочка. Живи, Суворов, до-о-о-олго живи. Ведьмой проклятый — живи.       Девчачьи глаза алым блеском отразились, а в них Адидас увидел все, что рыжая красавица ему обещала, и что предрекла. Крики за её спиной становятся громче, и в этот же момент Регина замахивается, вкладывая всю свою силу — и девичью, и бесовскую — в эту звонкую пощечину. Но Черновой мало, она лично зашивала его на хирургическом столе, удерживая внутри желание прямо там его и прикончить, оттого не испытывает ни капли угрызений совести, от души заряжая острой коленкой прямо в скрытый тканью новеньких джинс шов.       Регина хватается за куртку, моментально узнавая Турбо, не жалея сломанных ногтей отшвыривает его в сторону, практически втыкая его абсолютно пустой головой в промерзлую землю. Слёзы брызжут из глаз, когда кто-то в запале задевает её локтём, чуть ли не снося с ног.       — Хорош, пацаны! Хорош! — выдох полный облегчения срывается с женских губ, когда звонкий крик Суворова разносится по коробке, останавливая творившуюся жестокость. Хоть что-то человеческое в нём осталось, не позволяет своим пацанам задеть ни в чем неповинную возлюбленную. У неё же сердце доброе, даже такое дерьмо как Кащенко готова собой закрыть от «несправедливости».       Ей кристаллически насрать на вымокшие колготки, которые прилипли к коже на коленках, напитались растаявшим снегом и кровью.       Его кровью.       Кащей уворачивается от прикосновений, пытается отвернуться, чтобы она не видела то, во что превратилось холёное лицо. Посиневшие губы шепчут, из оленьих глаз слезы текут, от которых ему самому волком завыть хочется.       — Слав, посмотри на меня, пожалуйста, посмотри, — мокрые пальцы пытаются оттереть грязь с кожи, но всё без толку. Из рассеченной брови алая жидкость стекает на глаза, свёрнутый в сторону нос некрасиво отёк, продолжая кровоточить, заливая ворот свитера — если так пойдёт, он от потери крови быстрее окочурится, чем от нанесенных травм — губы разбиты, но недовольно поджаты, не позволяя рассмотреть на месте ли зубы.       Турбо взвалил на плечо Адидаса, помогая ему доковылять до стихийно-организованного медицинского пункта, да у нее в руках кроме блядского снежка и нет ничего. Вова зол, очень зол, и Регина впервые опасается, что её сейчас рядом со Славой положат, и повезёт, если за слова по кругу не пустят у Кащея на глазах.       Вова одним движением головы намекнул незнакомому пацану оттащить Чернову от мужчины, и тот уже дёрнулся в сторону девчонки, собираясь и впрямь исполнить приказ нового старшего.       — Только, блять, попробуй! Я тебя в бетон укатаю, — Слава поистине магическим образом успел перегородить ему путь и обвел бешеным взглядом универсамовских пацанов.       — Радуйся, Слава, — пацаны одобряюще заулюлюкали, когда Вова смачно сплюнул перед Кащенко, окончательно обрывая связь бывшего друга с улицей. Еще и погоняла при всех лишил, давая понять — чушпан перед ними. — Даже таких тварей, как ты, рядом с девками не трогают.       — Так будет с каждым, кто не чтит пацанские законы!       Пародия.       Дешёвая пародия, от которой Регине смеяться хочется, но она может только судорожно сжимать славин локоть и умолять Зепюра еще немного поддержать Кащея, который едва ли на ногах может стоять.       «Заходи в него, заходи. Силой напитывай, моей силой напитывай».       — Мы — улица! — Слава, Зепюр, да похуй кто уже мужским телом управляет, назад поддаётся, оттесняя девушку к полуразрушенному бортику.       Но молодые пацаны, словно загипнотизированные, последовали за Суворовым прочь с коробки, не забывая харкнуть под ноги кудрявому мужчине.       «Шавка, помогай», — Регина моментально отмирает, когда за углом дома исчезает последняя макушка одного из универсамовских, просовывает руки Славе под подмышки, помогая опуститься обратно на землю. Крутит головой, пытаясь рассмотреть Ташкента, который так не вовремя исчез с горизонта. Но громкий оклик сигнализировал, что старый товарищ Кащея все-таки ошивался где-то поблизости.       — Слав, что болит? — мужчина задышал тяжело, приподнял руку, прижимая ей к правой стороне груди, и Чернова за секунду собрала все свои мозги в кучу, отточенными движениями расстегивая пуговицы плаща.       В голове не было ни единой лишней мысли, не иначе, как демон расстарался, оставив только целую кучу медицинских терминов и мелькающих картинок из учебников.        — Помогай, — Коля перелетает через бортик, плюхаясь рядом с девушкой и другом, давя в себе приступы тошноты от созерцания этой картины. Сколько он таких избитых повидал и трупы пацанов своих изувеченные опознавал, но никогда еще не ощущал себя настолько беспомощным. — Слава, я нажимаю — ты говоришь. Поехали. Больно?       Регина давит на нижнюю часть левого ребра внимательно следя за сменяющимися эмоциями, но Кащей отрицательно дергает головой.       — Здесь? — сама видит, что больно. Он вздрогнул всем телом, пытаясь откинуть ее руки подальше. — Здесь?       Ташкент судорожно оглядывается, пытаясь найти телефонную будку и вызвать наконец-то скорую.       — В больницу надо, у него похоже ребро сломано.       — Че делать? — кащеева баба замерла, сведя брови на переносице и рассматривая мужчину.       — У тебя наркота есть? — хадишевский распахнул глаза, невольно пошарил по карманам и отрицательно покачал головой. Не, такой хуйни у него не водится, если и брал, то только у самого Кащея. — Короче, его отключить надо.       «Ташкент! Ташкент, бляха!» — Коля весь подобрался, моментально сжав руку в кулак, приготовившись к очередной драке. Вахит едва не пропахал носом асфальт, поскользнувшись на луже.       — Регин, давай потом все вопросы, — лысый парень четким выверенным шагом приближается к ним и закатывает рукава куртки. — Казах.       Девушка не понимала абсолютно ничего, но только согласно кивнула. Принимаясь раздавать указания — вдвоём-то парням будет гораздо проще дотащить тяжелого мужчину до больницы, а там уж Наташка организует все так, что никто и не заметит пополнения в хирургическом отделении — помогая приподнять Кащея, чтобы минимизировать его движения.       … — Не, перелома нет, — Базыкина просматривает наспех сделанный рентген на свет, пока Чернова обрабатывает стянутые края ран, уделяя особое внимание аккуратным швам. — Ой, господи. Это же не люди, а звери какие-то. Кто его так?       Наташа отматывает бинт, складывая его в несколько раз, обильно смачивает в йоде и усаживается рядом с подругой, закрашивая уже налившийся синяк на боку. Блондинка предпочитает не смотреть на Регину, чтобы не смущать лишний раз, ушла бы даже, но ей одной не справится со всеми последствиями избиения.       Рыжеволосая едва ощутимо прикасается пальцами к вправленному на место носу, очерчивает горбинку и вынимает пропитавшиеся кровью ватки из ноздрей.       Ну, наконец-то.       Остановили.       — Регин, я всё в принципе. Пойду, отпущу мальчиков, хорошо? — девушка кивает, тоже поднимаясь с кушетки, и направляется к огромному шкафу с бессчетным количеством баночек, желая найти одну единственную с вонючей жидкостью.       Подрагивающими пальцами сжимает стекло, рассматривая мирно вздымающуюся мужскую грудь. Может не будить его? Зепюр столько сил вложил, чтобы усыпить его, а не грохнуть по случайности.       За что всё это дерьмо свалилось на них?       Казалось, что всё только-только нормализовалось, как опять замаячила усатая рожа, обязательно предвещающая какой-то пиздец.       Смоченная нашатырем ватка задержалась перед носом всего на несколько секунд, но Славе этого оказалось достаточно, чтобы сдавленно чихнуть, отчего остаточные кровавые ошметки непривлекательно испачкали носогубную складку. Чернова только улыбнулась, стирая их припасенной салфеткой.       — Конопатая, ты ангел что ли? — Регина опускается рядом с ним, подкладывая под голову подушку.       Эффект дежавю.       Ночь. Гаражный кооператив. И распластанный перед ней кудрявый мужчина, который только что улетел с крыши, напуганный шипящим голосом.       — Хуяингел, — Слава по-видимому тоже вспомнил, как первый раз испытал на своей шкуре медицинские способности рыжеволосой студентки. — Голова болит?       — Нет. Тошнит только, — Кащей прикрывает глаза, не скрывая от неё своего состояния. Бессмысленно это, проще сразу выложить всю правду и смириться с тем, что ближайшие несколько дней ему придется выполнять все её указания. Даже сопротивляться не будет, потому что она своими глазами видела абсолютно всё.       Всё.       — Это из-за бесовщины. Скоро пройдёт, — широкая ладонь накрывает маленькую девичью ручку, сжимая в крепкой хватке.       — Не делай так больше никогда, — зелёные глаза наполнились такой болью, что у неё снова слезы невольно потекли, а Слава это заметил, сильнее сжав ледяные пальцы. — Никогда. Никогда не лезь. Даже если меня убивать будут, не лезь. Пообещай мне.       — Обещаю, — мужчина тянет за руку, заставляя принять горизонтальное положение и уложить голову ему на грудь. Да, неудобно. Да, неприятно и больно, но она ему как будто силы придаёт.        — Регин.        — М? — Кащей тяжело сглатывает, словно решаясь на прыжок с парашютом.       — Понимаю, что от меня странно такое слышать, — девушка отрывает голову от груди, всматриваясь в мужское лицо, а Кащенко приподнимает руку, заправляя выбившуюся прядь огненных волос за ухо, задерживается на скуле, слегка потирая косточку подушечкой пальца. — Я сегодня понял, что походу влюбился.       Регина поддаётся вперед, аккуратно прикасаясь к израненным губам.       — Я походу тоже.       …Парнишка выглядывает из-за угла и шокировано то открывает, то закрывает рот. Рыжеволосая девчонка, хадишевский автор и непонятно откуда появившийся Зима, с двух сторон помогали Кащею подняться. Пацаны закинули его руки на плечи, подтянув за талию.       Да он даже ногами передвигать не может!       Марат первый раз в жизни испугался собственных друзей, которые, словно животные налетели на поваленного мужчину: но пизданули вы ему, пока он стоял, ну съездили пару раз, пока подняться пытался, для чего лежачего мутузить? Толпой, как шакалы какие-то. Хотел было дёрнуться, помочь, но рыжая пассия быстрее и смелее оказалась. Влезла ведь, взяв девчачью истеричность в руки.       Суворов-младший удивленно смотрел на брата, что плевался ядом и, казалось, мог шею свернуть борзой сучке, что точным ударом попала аккурат в оперированную ногу. Турбо вообще упал в глазах окончательно, когда высказался, что был бы непротив выебистую рыжую на общак пустить, и Марат был готов поклясться, что он уже представил, в каких позах будет Регину иметь, когда Адидас намекнул, что девчонку нужно увести с коробки. Но в тот момент в Кащея, будто демоны вселились, и новой порцией яда бывший старший разродился, закрывая испуганную девчонку своей широкой спиной.       — Даже таких тварей, как ты рядом с девками не трогают, — Вова в один момент стал чужим, неправильным, у подростка, словно розовые очки слетели и глаза открылись: не ради Универсама он этот спектакль устроил, постоянно о Регине и Кащее выспрашивал у любого, кто мог заметить парочку.       Кащей дома в компании своей девушки отдыхал, а Адидас с каждой дискотеки новую девчонку в качалку уводил.       Местами будто Вова и Слава поменялись, и Марат не знал, что с этим делать и как на Адидаса после всего этого смотреть. Развлекаться не хотелось, но группировщики его бы не поняли, поэтому мальчишка подавленно тащился за друзьями в нелегальный видеосалон и без интереса смотрел на красочную порнушку, пока все бегали на передрочку. Часы удобно расположились прямо над телевизором — время подходило к десяти, студентка должна была уже заканчивать смену. Суворов тихо поднимается.       — Ты куда? — тяжелая вовина рука ложится на плечо, а зубы стискиваются. Марат пытался представить ситуацию, в которой вот так просто они с Пальто могли бы отпиздить друг друга. Нет, драки, конечно, были, и ругались тоже часто, но потом обязательно мирились и чаи гоняли под выпеченные матерью плюшки.       — Айгуль нужно встретить из музыкалки, — врет.       — Ночью? — Суворов неверяще улыбается своими усами.       — У неё какие-то дополнительные занятия, по этому.. Как его? По сольфеджио, — Вова хмыкает, но руку убирает. Мелкий-то вырос уже давно, пусть гуляет с кем хочет, да и девчоночка эта с огромными глазами нравилась старшему. Может уму разуму братишку научит, взрывной диляркин характер приструнит.       Марат быстрым шагом шагает по заметенной улице в сторону больницы. Если по роже получит, даже не расстроится — не впервой кащеев удар ощущать. Да и заслужил, не он, правда, но всё же. Здание районной больницы встречает несколькими горящими окнами, у пациентов режим, а у работников смена давно закончилась. Вон и вовина подружаня уже вышла, да в машину домбытовского брата садиться.       Странно, что Адидас сам не вспомнил о девушке, все-таки вроде нравится она ему, а сидит себе спокойно у мужика этого, фильмы смотрит.       Дверь снова открывается и компания парней-медиков шумно вываливается, переговариваясь и шутя. У них ведь он халат вроде спиздил. Угарно было, конечно. За парнями наконец-то появляется знакомая рыжая макушка, а мужская фигура прихрамывая плетется за ней, нехотя опираясь на подставленный ему локоть.       «Ну, блять, с Богом».       — Кащей! — рефлекторно мужчина дергает Регину на себя, отшвыривая в сторону, за спину себе. А Марат с нескрываемым интересом старшего рассматривает: синяки на лице и заштопанные раны обильно обмазанные йодом; очки, которые спадают с отекшего носа; и шальной взгляд, обещающий до конца стоять за девчонку, которую опять закрывал своей широкой спиной.       — А, Маратка. Добить пришел? Или денег тряхануть? — Слава лезет в нагрудный карман дермантинового плаща и вытаскивает потрепанный кошелек. Смотрит на него, как на кусок говна, пока пальцами несколько купюр вытаскивает.       Гордый до пизды.       Вроде и откупиться хочет новоиспеченный чушпан, но младший Адидас все равно себя скорлупой перед ним ощущает. Годы долго выстраданного уважения просто так не перечеркнешь, и если все остальные могли бы просто взять дань, Марат другим был. Хоть и пытался во всём на брата походить.       — Съебался отсюда. Я не твои чепушилы, брюхо вскрою и родакам по частям отправлю, — Чернова перехватывает мужскую руку и шипит на пацана. Боевая, подстать Кащею. Всегда на амбразуру кидалась, не испугалась и на коробку за ним припёрлась.       — Да подожди ты, конопатая. Не видишь, универсамовским мало общака раздербаненного. Что только делать будут, когда прижмет их, — осознание доходит до подростка.       Кащей никогда не позволял к сейфу приближаться, только собирал с них проценты, складывая в общую кучку, а потом из него же и выдавал, когда что-то случалось. Бабке Ералаша вон даже не пришлось в долги влезать, чтобы внука похоронить — почти всё Универсам оплатил, да соседи поддержали одинокую старушку.       Тяжелая рука врезается в грудь, и он рефлекторно перехватывает три бумажки, что только что достал мужчина.       — Кащей, ты чего? Я же не за этим пришел, — кудрявый оборачивается и тяжело вздыхает.       «Дожил, блять», — шапку с головы снимает и в руки Регины впихивает, очки бережно в футляр прячет и на ту же шапку сверху кладёт. Интересная все-таки личность этот Кащей, сколько всего своим пацанам не рассказывал, молча грозного авторитета из себя строя.       — Ну, давай, — руки в стороны расставляет и исподлобья смотрит на него. Удара ждёт.       — Чего? — гневно носом дергает, пока Марат пытается придумать стоящую причину, для чего же он явился.       Говорить, что просто хотел удостовериться, что с бывшим товарищем всё нормально — стыдно было. Да и не поверит ему Кащей.       — Бей, блять, уже. И вали нахуй! У меня так-то дела свои есть, — парень переминается с ноги на ногу. — Подсоби только по старой дружбе — передай брату, что я его нахуй посылаю.       — Я так-то… — мнется, как невинная девица. — Я, короче, не прав был.       Громкий смех разносится по улице, даже Регина дергается от резкой смены мужского настроения и настороженно касается подрагивающей спины.       — В чем, Маратка? В том, что Разъезд наебал? Или может в том, что ментов увидел, пока я пытался матери Пальто проиграть? А может в том, что участвовал во всей этой подставе? — Суворов притупляет взгляд и виновато склоняет голову. — Иди-ка ты к брату, Адидасик, а то он волноваться будет. В фанеру пробьет, что с чушпанами разговоры водишь.       — Я должен был сказать тебе. Это не по-человечески.       — О, как заговорил. Регин, глянь на скорлупятину эту, а ты говоришь, что не откладывается у них ничего. Да у меня талант, может восстановиться попробовать? — шапку обратно на голову возвращает, смахивая с плеч небольшой слой снега. На хмурый взгляд девчонки только отмахивается и в её сумку ненужный футляр прячет — им еще по улице идти, мало ли на кого нарвутся, жалко дорогущие стекла бить.       — И заступиться должен был, — Регина выгибает бровь, когда встречается взглядом с карими глазами. Братья были не похожими: ни внешностью, ни характером — будто и не братья вовсе.       Интересно, кто из них подкидыш?       — Ахуеть, не встать. Маратка, а давай до педа сгоняем? Ты там тоже самое скажешь, — Чернова уже начинает раздражаться от повышающегося уровня язвительности.       Мальчишка стоит, будто в рот воды набрал, своим виноватым видом даже сочувствие вызывает. Ну, куда бы вот он полез? Даже Ташкент не рискнул, а этого и подавно отмудохали бы.       — Слав, хватит. Пойдем домой, поздно уже — мне еще тебе костюм гладить да в божеский вид рожу твою побитую приводить, — Кащей сплёвывает на землю, одаряя Марата презрительным взглядом, а тому от женских слов еще совестнее становится. — А тебе, Марат, стоит присмотреть к своему окружению повнимательнее. Что-то я не слышала никогда, чтобы в других бандах старших при всех отшивали.       Марат продолжает сжимать у груди купюры, пока обвившая мужской локоть девушка, размеренным голосом объясняет Кащею жизненную истину, морально отвешивая тому подзатыльники за устроенный спектакль. Ясно, отчего Вова с ума сходил — Регина брала не только своей яркой внешностью, она, как мама, могла и приголубить, а могла и половником огреть. Диляру сын иногда боялся побольше отца, одним взглядом женщина обещала ему хорошую взбучку, укрывая от мужа некоторые факты из уличной жизни сыновей.       «Любить, Марат, надо, как иголочка с ниточкой: куда иголочка — туда и ниточка», — вот и сейчас Суворов смотрел на то, как рыжеволосая тянула за собой мужчину, изредка прикладывая голову к плечу и что-то говоря, а тот без упрямства перебирал ногами и тихо отвечал, посмеиваясь низким голосом.       Марат остается один на безлюдной улице, тяжело вздохнув и засунув купюры в карман, шлепает в сторону знакомой пятиэтажки. Завтра после школы заскочит в больницу и вернет Регине чужие деньги, Кащей-то не возьмет. Стопудово не возьмет. А Чернова вроде с головой дружит — нельзя так деньгами разбрасываться, пятнадцать рублей будто в камень превратились и тяжестью ощущались, оттягивая карман и без того растянутой куртки.