Лиловый глаз

      Казалось, земли вокруг Рейтвина были с самых корней пропитаны тьмой. Марлен не нравится здесь, дышать трудно и почти ничего не видно в пределах вытянутой руки. Каждый был с факелом на случай, если придётся отбиться от группы.              Шэдоухарт больше всего была воодушевлена зрелищем, а сами тени даже не пытались её атаковать.              Марлен с опаской смотрела вглубь темноты, но кроме редкого треска иссушенных деревьев не происходило ровным счётом ничего. Из-за неровности породы иногда приходилось обходить или, если получится, пускать вперёд самого ловкого и проворного, чтобы тот смог оценить обстановку. Почти всегда это был Астарион, в местах, где он не мог пролезть, его подменяла Марлен.              В одну из таких дыр Марлен пришлось залезть, чтобы осмотреть округу повыше. Она нашла несколько скелетов и их некогда бывшие рюкзаки. Еды, разумеется, там не нашлось, зато она нашла мешочек, в котором лежал один только агат, и несколько мотков верёвки. Вполне может пригодиться, учитывая любовь её союзников к падениям. Или она сможет придумать какое-нибудь снаряжение для зацепки. Когда они найдут безопасное место для лагеря, вполне возможно, она действительное что-то смастерит.              Подтягиваясь на выпирающих камнях и держа в опасной близости к волосам факел в зубах, Марлен смогла подняться на верхушку разрушенной башни. Вдалеке видно сияние, совершенно непохожее на местную «фауну». Хальсин сказал, что такое сияние есть у Лунных башен, но это сияние намного ближе, чем далёкое мигание магии с острых пик. Им нужно туда, сделать небольшую передышку, даже если придётся подраться.              Марлен спускается, ещё раз осматривает башню и замечает нечто похожее на цветок в углу. Орхидея в горшке. И она живая. Синие цветы красиво переливаются на свету факела, едва колышутся от слабого ветра. Возможно, это ночная орхидея, о которой говорила Шэдоухарт. Нужно принести ей. Марлен хватает горшок, подносит его ближе к дыре в стенах башни, выталкивает первым делом рюкзак, вылезает сама, разворачивается и аккуратно вытаскивает горшок.              — Цветок? Серьёзно? — Астарион фыркает, прислонившись к стене с факелом в руке. — Мы в клубе садоводов?              Марлен не обращает на него внимание, ищет глазами Шэдоу. Та стоит неподалёку, вправляет вывихнутое плечо Уилла. Неудачно развернулся для удара. Она проходит мимо Астариона, замечает его пристальный взгляд и на секунду останавливается.              — Как будет солнечная фиалка на эльфийском?              — С чего такой вопрос? — он выгибает бровь. — И почему именно… — машет свободной рукой в несуразном жесте, выбирает подходящее слово. — Это?              — Просто интересно.              — Helin Anor или helin Anar, как тебе удобно, лисичка.              — В чём разница между Anor и Anar?              — Anor более современный вид слова, Anar — старый, — Астарион пожимает плечами. — Например, если бы ты жила в семье первых эльфов и твоё имя переводилось бы как «дочь солнца», то скорее всего тебя бы звали Анарэль. Потомки первых эльфов любят показушничать старым эльфийским.              Марлен хмыкает.              — Если бы у меня было эльфийское имя, — она осматривает горшок в руках. На глине нарисованы какие-то узоры, скорее похоже на лозы с переплетёнными выцветшими от времени рисунками когда-то красных ягод. — Какое бы ты мне дал?              Астарион на секунду хмурится, отводит взгляд и задумчиво сжимает губы. А после расплывается в ухмылке.              — Я скажу тебе как-нибудь потом.              Марлен фыркает, махает головой в сторону. Волосы сильно отрасли, нужно их постричь незамедлительно. Но точно не так коротко, как раньше. Тогда это было необходимостью, а сейчас… Сейчас она не в том положении. Горшок с орхидеей сразу привлекает внимание Шэдоухарт. Она улыбается одними глазами, говорит тихое «спасибо» и как только закончила с плечом Уилла, взяла горшок в руки.              — У меня нет ничего для тебя взамен, — морщинки тут же проступают между чёрных бровей. Выглядит виноватой.              — Мне не нужно ничего от тебя, — Марлен слегка улыбается. Ей идут эти цветы. — Я просто хотела сделать тебе приятно.              Шэдоухарт поднимает взгляд на Марлен, ждёт всего секунду, отставляет горшок в сторону, хватает за руки и тянет на себя. Она обвивает руками талию Марлен в объятиях.              — Аккуратней, волосы же могу поджечь! — Марлен посмеивается, обнимает в ответ одной рукой, а в другой отводит факел подальше от них.              — Ты такая зануда.              — Я зануда?              Шэдоухарт произносит глухое «угу» в плечо, смеётся так же глухо, когда Марлен залезает под доспех и тычет ей пальцем в бок. Марлен слышит шорох, слышит усмешку жрицы, а после её совсем тихий шёпот на ухо:              — Кое-кто с тебя глаз не спускает, — когда Марлен хочет обернуться, Шэдоухарт крепко держит её в том же положении. — Не надо. Не смущай его.              Смущает это только Марлен. Она чувствует прямо между лопаток холодный взгляд. И она знает, кому он принадлежит. Гейл хлопает Марлен по плечу, привлекает внимание.              — Нам нужно идти дальше, дамы.              Да, нужно идти дальше. Марлен отстраняется от Шэдоухарт, слегка улыбается и оборачивается на остальных. Астарион задумчиво смотрит на неё. Отворачивается он только когда понимает, что перед глазами не спина, а её грудь. Неприятно. Марлен сжимает губы, идёт дальше в сторону света.              Только спустя несколько минут она понимает, что рядом идёт Хальсин. Он хмуро осматривается вокруг, но как только замечает на себе взгляд, смотрит на Марлен и приподнимает уголки губ.              — Это тяжело? — Хальсин явно не понимает её, наклоняет голову. Говорить с ним непривычно. Обычно они обходились лишь парочкой фраз. Лезть в душу теперь почти нахальство. Так Марлен думает. — Видеть, как на глазах меняется мир?              Хальсин усмехается, кивает.              — Да, — он тянет затхлый воздух крупной грудью. — Нам, эльфам, приходится на это смотреть. Странно от тебя слышать такой вопрос.              Марлен отводит взгляд на дорогу, пинает крошки разбитой когда-то дороги.              — На то есть причина. Не особо приятная.              Он кивает, кладёт огромную ладонь ей на плечо. Марлен кажется, что одна его ладонь может быть с размером её руки. Она сглатывает, аккуратно убирает его руку. Нет, это всё ещё неприятно. Всё ещё под кожей чешется.              Хальсин явно понимает её жест, улыбается, убирает руку подальше. Позади шуршит ткань, гремят доспехи. Но природа молчит, оглушает своей тишиной.              — Здесь есть безопасное место для лагеря?              — Таверна. Достаточно безопасно?              — Если там есть кто-то и кровати, это будет слишком хорошо.              Хальсин посмеивается. Свет уже был близко, поэтому вся группа ускорила шаг. Марлен очень хочет помыться. Смыть с себя взгляды, прикосновения. Это накатывает на неё случайным образом, будто бы внутри неё кто-то крутит рулетку и каждый раз это совершенно разная реакция.              Это таверна, как и говорил Хальсин, охваченная куполом света, который не пропускает тени внутрь. Это самое безопасное место, какое Марлен вообще могла себе представить.              Под куполом даже дышалось лучше. Если не учитывать наставленное в грудь оружие.              — Ни шагу, иначе вскрою от пупа до мозга, — говорит один из стражи, приставив к ней меч.              Его кто-то освистывает, фигура зрелой женщины оказывается рядом и как только Марлен хочет выпрямиться, её ноги охватывают шипованные лозы.              — Это же, мать её, Джахейра! — кричит где-то со спины Карлах.              — А вы все здесь очень дружелюбные, — Марлен поднимает руки. Она так устала, что сил сопротивляться почти нет.              — Да, мы особо дружелюбны с теми, кто носит иллитидскую личинку в мозгу, — женщина с акцентом говорит с насмешкой, будто это истина.              — У нас нет личинок, — ложь. И они обе это знают.              Называемая Джахейра молчит секунду, осматривает её с ног до головы. Марлен знает, как выглядит: грязная одежда, нечёсаные волосы. Как попрошайка с Нижнего города. Джахейра вытягивает из кармана кругловатую баночку, внутри которой лежит такая же личинка, как у неё в мозгу. За глазом по началу начинает свербить, после — личинка начинает извиваться с силой, острая боль бьёт в виски. Марлен хватается за голову. Это похоже на пытку, которую не остановить никаким способом.              — А этот приятель говорит обратное.              Ноги подкашиваются, перед глазами плывёт. Это всё ещё непривычно, всё ещё больно. Она чувствует, как сводит судорогами мышцы. Но Марлен молчит. Она не будет кричать перед этой женщиной. Резко опора в виде лоз пропадает, с грохотом Марлен падает на землю, едва успевает выставить руки. Они всё ещё дрожат от судорог, её кто-то подхватывает под локоть. Это Уилл. Марлен поднимает на Джахейру взгляд из-под нахмуренных бровей. Рядом стоит одна из тифлингов, кому они помогли в роще.              — Заходите в таверну, потолкуем в более формальной обстановке.              Марлен массирует лоб и виски свободной рукой. Иногда ей приходилось сжимать и разжимать пальцы, чтобы их перестало сводить судорогами.              Карлах рядом почти подпрыгивает от радости. Марлен подобное настроение не разделяет.              Здесь оказалась половина тифлингов из рощи, огненные кулаки и арфисты. Странный набор. Марлен периферией замечает бывшую конюшню, где теперь постятся мулы и кто-то работает в импровизированной мастерской. Марлен не помнит имени этого тифлинга, но всё равно окликает Карлах.              — Это не тот мастер по твоему сердцу?              — Чертя за хвост, это Даммон! А ты глазастая, солдат! — и она устремляется прямиком к нему.              Вся группа следует за ней. Уилл усаживает Марлен около кирпичной колонны. Она выдыхает, стягивает сапоги и начинает массировать ноги. Судорогой сводит и руки. Марлен шипит, через боль и стянутые мышцы продолжает разминать.              Рядом усаживается Астарион. Он не говорит ни слова, да и Марлен не настроена на беседы. Вместо слов он неожиданно, но мягко, берёт её за плечо и массирует мышцы рук. Зачем он это делает и для чего? Марлен давно поняла, что может задаваться вопросами целую вечность, но никогда не получить на них ответа. Астарион разминает ей сначала одну руку, а после и вторую. К ногам не притрагивается.              — С ногами, думаю, справишься, — надоедливая кудряшка маячит у него перед глазами. После нескольких попыток её сдуть, Астарион с раздражительным всплеском рук прилизывает её к остальной причёске. Марлен не успевает подавить улыбку. Он забавный. — И будешь как новенькая. Даже и не скажешь, что умирала.              Марлен фыркает, разминает расслабленными руками ноги. Она в действительности умерла несколько дней назад, видела что-то похожее на перепутье между вечным забвением и чем-то что называют новой жизнью. Это не было похоже ни на то, ни на другое. Будто бы дурной сон. Она предпочитает думать, что это действительно была игра её фантазии, плохая шутка над собственным мозгом. А может это личинка. В данной ситуации сложно понять что правда, а что — ложь.              Когда судороги перестают сводить конечности, Марлен расправляет плечи и пытается хоть как-то взбодриться. Рейтвин, таким, каким она его сейчас видит, клонил в сон. В Подземье у неё было почти то же самое, спасала только выпивка, да беседы у костра. На удивление, это действительно не давало уснуть.              Хотя она никогда не могла сомкнуть глаз в подвале.              Марлен трясёт головой. Это не подвал. Она здесь не одна, руки не скованы верёвкой. Глубокий вдох. Чувствует, как холодная рука незаметно сжимает кончики пальцев. Она поворачивает голову в сторону, осматривает профиль острого лица. Астарион показательно не обращает на неё внимание, но сжимает руку крепче. Уголки губ дёрнулись в улыбке, Марлен отворачивается, вытягивает из-под худых пальцев свои, надевает сапоги обратно. Чувствует, как он лишь невзначай на неё посмотрел. Поднимается, оттряхивается. Она чувствует жар кузни.              Карлах волнуется. Это видно. Переступает с ноги на ногу, переваливается с пятки на носок, иногда даже подпрыгивает, насколько позволяет потолок. Марлен укладывает руку ей на перчатку. Так меньше вероятность получить ожог. По сравнению с её красной кожей Марлен выглядит блеклой. Карлах ей улыбается, тараторит и бубнит про то, что скоро она перестанет обжигать всех. Марлен пытается поддержать её хотя бы подобием улыбки.              Когда деталь оказывается в груди у Карлах, та дышит несколько секунд. Привыкает к ощущениям. Она поворачивается на Марлен, самую ближайшую из всех.              — Ну-ка, проверь, солдат, — и зажмуривается. Марлен делает шаг, обхватывает шею Карлах руками в объятиях. Она тёплая и совсем не обжигается.              На секунду Марлен не осознаёт, что не дотрагивается ногами почвы, а Карлах разразилась громким хохотом. Она стискивает Марлен руками, едва готова прыгать, но не делает, лишь радостно хихикает. Марлен остаётся только улыбнуться и сжать свои руки.              Когда радостный порыв Карлах заканчивается, приходится двигаться внутрь таверны. И там тепло, по спине пробегают мурашки от резкой смены температуры. Их встречают не только радостные тифлинги, но ещё и куча чужих глаз. Среди них Марлен замечает смуглую фигуру за столом. Рафаил тоже замечает их, отводит взгляд чуть в сторону, туда, где должен быть Астарион. Марлен слышит его быстрые шаги в сторону дьявола. Рафаил лишь ухмыляется и рассыпается дымкой пепла в воздухе. Отчётливо теперь пахнет серой. Марлен морщит нос.              Астариону что-то нужно от Рафаила. Контракт, услуга. Это может почти всё что угодно. Одно Марлен точно вычёркивает — продажа души. Астарион быстрее продаст чужую, нежели свою. Марлен иногда задумывается, продала бы она свою душу ради какой-нибудь цели? Например, не марать руки и нанять дьявола для убийства четырёх ненавистных ей душ. Хотя наверняка дьяволы не наёмники, они не станут никого убивать за плату в виде душ. Контракты — то, чем они торгуют. Ты продаёшь свою душу, а дьявол взамен даёт тебе то, что поможет или нужно. Нет, вряд ли она станет продавать свою душу ради того, что и так сможет сделать без помощи дьявола.              Карлах пихает Марлен в плечо. Оказывается, Джахейра всё это время предлагала ей вино. Марлен берёт серебряный кубок в руки и собирается сделать глоток, но останавливается. Что-то не так. Она вдыхает ароматы из кубка и отчётливо чувствует что-то инородное. В вино никогда не добавляют травы. Тем более клауф. Марлен поднимает взгляд. Джахейра лишь ухмыляется.              — Вкус оно не портит.              Марлен со звоном ставит кубок на стол.              — Зато отлично портит моё доверие.              Джахейра лишь пожимает плечами.              — Всегда нужна подстраховка, ты так не думаешь?              — Я бы скорее подлила парализующее, чтобы точно подстраховаться. А то вдруг оппонент сильно вспыльчивый и может дать в рожу.              — Сильный привкус от него и запах, так что я остановилась на более деликатном варианте. Но намёки довольно прозрачные, детка, не трать их впустую.              Марлен складывает руки на груди, бегло осматривает лежащие на столе карты и некие тактические ходы. Странно, что Джахейра их даже не пытается спрятать. Когда Марлен осматривает их более тщательно, замечает, что эти ходы не несут никакого смысла. Фальсификация. Умно, но в то же время опасно. Те, кто могут это заметить и будут обладать мозгом не размером со спичку, тоже поймут, что это обман.              — Чего тебе от нас нужно?              Слышит, как Джахейра ставит кубок на стол и опирается на него руками. Марлен поднимает на неё взгляд.              — Для каждой удачной битвы нужно знать все слабые и сильные стороны соперника.              Марлен тоже опирается пальцами на стол.              — И ты хочешь отправить нас как пушечное мясо. Намёки туманные, но и я не вчера родилась.              — Не как пушечное мясо, а как разведчиков. Но в остальном зришь в корень. Насколько я знаю, Лунные башни и есть ваша конечная остановка. Можно сказать, наши цели совпадают.              — Не вижу, чтобы у вас были владельцы личинок.              — Поэтому только вы сможете туда пройти. Поверь, детка, будь у меня кто-то из заражённых, кто смог продержаться столько же, как вы, а то и больше, я бы не торчала здесь.              — Как удобно.              — Услуга за услугу. Я вам кров и еду, а вы для меня разведаете обстановку. Достаточно эквивалентно?              — Мы согласны! — Карлах соглашается быстрее, чем Марлен смогла открыть рот.              — Отлично. Тогда зайдите к Изобель, её комната на втором этаже справа, даст вам защиту от тьмы и расскажет всё подробнее о Лунных башнях.              Марлен тянет воздух носом. Она всего лишь хочет поспать и принять ванну. Теперь уже какую угодно. Готова хоть в бочке свариться заживо, только бы перестать ощущать грязь на теле. Скрипучие половицы, обветшалые стены, отчётливый запах пыли. В этой таверне давно никого не было, значит никакого владельца и уж тем более горячей еды. Это разочаровывает. На втором этаже по обе стороны в ряд расположились комнаты. Марлен насчитала десять. Одна, самая большая с двойными дверями, уже была занята.              Для начала она хочет убрать лишнее со спины. Лямки рюкзака сильно давят ей на плечи, натирают кожу до красноты. Она даже и не помнит, когда подобрала его. Вроде бы это был рюкзак отца Рози. Воспоминания о них выбивают весь воздух из лёгких похлеще удара под дых.              Марлен занимает предпоследнюю комнату слева. Последнюю прямо из-под носа забрал Астарион. Плевать. Главное, — наличие кровати с матрасом. Остальное уже вторично. Марлен поворачивает ключ по часовой стрелке в замке и толкает дверь внутрь. Ключ она оставила в скважине в самой комнате. Спокойней с закрытой дверью.              Сама комната не впечатлительна для какого-нибудь аристократа или зажиточного купца. Скрипучие, дряхлые, но ровные половицы, что уже плюс. Занавесок на окнах нет, оно и понятно, в этом месте давно никого не было, а моль жила своей жизнью и пировала. Пустые горшки с высохшими, мёртвыми растениями. Куча сожжённых огарков, совсем маленьких свечей. Хорошо, что у неё есть парочка с собой. Справа от неё побитая от времени ширма, скрывающая бадью, в которой давно нет ткани. Мутное зеркало, покрытое пылью, куча пустующих полок с пустыми скляночками. Марлен берёт одну в руки. Внутри что-то было. Она откупоривает её и тянет аромат носом. Пахнет лавандой. Скляночка возвращается обратно на полку. Рядом целый деревянный таз, внутри которого находились стиральная доска и щётка. Кровать стоит в другом углу комнаты. С матрасом, подушкой и дряхлым, дырявым одеялом. И тут моль поработала. Есть хлипкая дверь на широкий балкон, где висит бельевая верёвка. Хоть что-то.              Марлен плотно закрывает дверь на балкон. Там легко перелезть, не хотелось бы себе незваных гостей. И мошкару. Интересно, додумается ли кто-нибудь пролезть к ней таким способом? Если залезет, оттуда же и вылетит. Со стрелой в глазу.              Её здесь не найдут. Никакой идиот не полезет в Рейтвин. Кроме самоотверженных идиотов. Марлен с глухим выдохом садится на постель, потирает руками лицо. На какую-то секунду она хочет снять ремень с ножнами, останавливается. Нет, пока рано.              Что эта Изобель им даст? Зелье? Свиток заклинания? Напутствующие слова поддержки?              Марлен поднимается с места, тянет дверь на себя и выходит из комнаты с глухим хлопком дерева об косяк. Многие уже разбрелись по таверне. Она замечает Астариона. Он опирается предплечьями на перила второго этажа, смотрит на первый этаж, хоть и безучастно. Снова о чём-то думает. Но он двигает ухом, когда слышит её глухие шаги. Марлен останавливается рядом с ним, обхватывает пальцами сухое дерево с потрескавшимся лаком.              — Пойдёшь со мной к Изобель? — она спрашивает это тихо, осматривает собственные бледные пальцы. Под ногтями грязь, костяшки сбиты в кровь, на ладонях распухли мозоли. Раньше такие руки были у папы. Пальцы начинают слегка дрожать. Марлен сжимает их в кулаки и тут же расслабляет.              — Ого, — он тоже тихо говорит. Она чувствует на себе его взгляд. На руках. — Впервые просишь кого-то пойти с тобой? Боишься женщин?              — Очень смешно.              Но он всё равно посмеивается.              — Я всё равно собирался идти туда вместе, — слышит в его голосе ухмылку. Она видит, как он поднимает, машинально наклоняет голову в бок, чтобы не коснулся. Его рука застывает в воздухе, Марлен поднимает глаза. Он хотел поправить свои волосы. Оба никак не комментируют это. Астарион пытается сменить тему. — Вдруг тебе станет скучно в компании незнакомой женщины. А я всегда могу скрасить унылые разговоры, ты же знаешь.              Марлен моргает, уголки губ дёргаются в попытке улыбнуться. Нужно закончить начатое, вернуться в комнату и проспать если не целые сутки, то хотя бы вечер. И вымыть себя до красноты. Марлен отходит от перил в сторону двойных дверей, она слышит как глухо за ней шагает Астарион. Каждый раз он следует за ней. Он всегда за ней, всегда рядом, всегда рискует собой ради… неё? Если это так, — Астарион мастер актёрской игры. Но многое говорит совершенно обратное. Марлен устала предугадывать его следующие решения, ходы и всё, что её касается. Даже уроки эльфийского. В этой есть скрытый мотив. А если его нет? Если он помогает, просто потому что хочет? Ей очень сложно в это поверить. Ей сложно поверить в искренность любого человека из отряда. Никто никогда не делает добрые дела за ничего. За этим «ничего» всегда есть что-то. Мотив, вина, стыд, слабость. Нет ни одного решения, которое бы кто-то принял из логического характера, а не личного. Даже она. Логически для неё было бы послать Астариона куда подальше, держать с ним дистанцию не на метр или вытянутой руки. Чтобы его не было рядом за тысячу миль. Это слабость, — держать его близко к себе. Какого рода слабость, Марлен догадывается. И это больше всего пугает.              Из-за потока собственных мыслей она не замечает, как открывает двери. В комнате пусто. Астарион присвистывает.              — Мне бы такую спальню.              Марлен делает шаг внутрь, ещё один. Слышит нашёптывание за закрытой дверью балкона, тянет дверь на себя. Женщина, облаченная в серебристо-серую мантию произносит ещё одну молитву. В её руке возникает массивный шар света, который мягко левитирует к куполу и растворяется дымкой. Так вот кто создал этот купол. Изобель поворачивается на них. Марлен ловит взглядом маленький, совсем незаметный кулон с лунным камнем. Селунитка.              — О, это вы. Пойдёмте внутрь, — Марлен послушно отступает на шаг, даёт пройти Изобель в комнату, а сама встаёт спиной к балкону. Астарион останавливается рядом. — Вас послала Джахейра?              — Кто-то другой здесь любит командовать, кроме этой женщины?              — Разумеется, — она произносит это со смехом в голосе. — Здесь остановились ещё и Огненные Кулаки вместе с советницей Флоррик.              — Помимо эти двух женщин я бы назвал ещё одну, — Марлен переводит хмурый взгляд на Астариона. — Что?              Изобель давит улыбку, произносит молитву и их окутывает мягким светом. Как хорошо, что Марлен не пошла искать Шэдоухарт для этой прогулки.              — Этого недостаточно вблизи к Лунным башням, но передвигаться вне будет легко.              — И для того, чтобы подойти к этим злосчастным башням нужно что-то ещё? — Изобель кивает. — Я даже не удивлена.              — Придётся найти лунный фонарь, — Марлен тянет носом воздух. И чем она недовольна? Всегда же знала, что ничего так просто не выйдет. Хотя, возможно, так на неё сказывается усталость. — Знаю, вы все устали, поэтому никто вас не торопит.              Марлен дёргает ухом, Астарион хмурится. Какой-то инородный звук. Похоже разрезание воздуха крыльями птиц. Но птицы здесь не водятся. Здесь нет ничего живого.              Со спины слышится грохот, будто что-то или кто-то упал. Марлен и Астарион поворачиваются моментально.              — Что это за хрень? — возмущение так и сквозит в голосе Астариона. И не понятно, с чем больше это связано — с крыльями за спиной у Огненного Кулака или тот факт, что он заражён проклятьем, но жив? Возможно, и с тем, и с другим. Марлен его прекрасно понимает.              — Маркус? — слышится из-за спины голос Изобель. — Что с тобой случилось?              Называемый Маркус ведёт плечами, красуется крыльями, подрагивающих от долгого полёта. Несколько иссиня-чёрных перьев падают на пол. Марлен незаметно отводит одну ногу назад.              — Это — подарок твоего отца, Изобель, — бывший Огненный Кулак улыбается. Следующие слова не срываются с его губ, отдаются зудом под глазом и пульсацией в висках. — «Избранная, отдай её мне».              Марлен моргает, пытается выбросить его из своей головы. Если Изобель умрёт или она перестанет поддерживать купол, это место обеспечено на крах. Селунитка должна быть здесь.              — Надеюсь, драться ты умеешь, — это было адресовано Изобель, но по виду нахмуренных бровей и стащенной со спины дубины, Маркус принял это на свой счёт.              — Ты разозлила большого мальчика, — Астарион тоже не отстаёт, ловко проворачивает кинжалы в руке.              С другой стороны слышится громкий удар. Марлен поворачивает голову на звук. Выбитая дверь покоится в другой стороне комнаты, а в созданный проём влезает нечто с кожаными перепончатыми крыльями. В главные двойные двери влезает ещё двое. Горло жжёт от кислотного привкуса желчи.              — Большой мальчик на тебе, Астарион.              Марлен хватает Изобель за руку и резким движением тянет на себя, сама уходит в угол комнаты, где её не достанут упыри и Маркус, закрывает жрицу собой.              Астарион уходит в сторону от удара Маркуса, успевает порезать ему слепое место под рукой, снова уворачивается, на этот раз криво, приходится припасть рукой к полу.              Упыри же нагло бегут в её сторону. Кинжалами она отобьёт максимум двоих, третий успеет её убить. Лук она благополучно оставила в комнате. Под рукой она находит швабру, раздвоенный конец ломает ногой. Марлен успевает сделать шаг вперёд и отбить удар когтистой лапой. На глаза бросается Астарион, он так сильно злит Маркуса, что тот даже не различает куда бьёт. Оба скоро выдохнутся, нужно быстрее разобраться с упырями и помочь ему. Она отбивает второй удар, разворачивает получившийся посох сломанным концом и бьёт им в лицо упыря, пробивая его глаз. Второго упыря она успевает ударить по лицу, а третьего, за которым Марлен не уследила, бьёт белым священным огнём Изобель. Марлен слышит громкий удар, мужской болезненный стон, бьёт упыря концом посоха в голову. Кто-то с грохотом падает в шкаф напротив.              Белые пальцы едва видно под деревянными обломками.              — АСТАРИОН!              Марлен хочет рвануть к нему, вытащить из-под обломков, убедиться, что с ним ничего не произошло. Её впервые накрывает страх за кого-то. Она чувствует, как Изобель хватает её за руку и голову, заставляет насильно пригнуться. Влетевший в стену стул разлетается на щепки.              Запястья вспыхивают от боли, в груди отвратительное ощущение жара, что-то колит шею, во рту железный привкус. Дрожь бьёт по мышцам током, пальцы сводит судорогой. Марлен сжимает челюсти. В голове гудит, пульсирует.       Она убьёт его, вырвет из его чёртовой спины крылья и ими же пробьёт этот отвратительный череп, а после отрежет ему голову и насадит на кол, чтобы все это видели.              — Помоги Астариону, — голос холодный. Она слышит, как сильно стучит в ушах кровь.              Марлен делает к нему шаг, второй. Вытаскивает кинжалы из ножен. Он будет страдать и захлёбываться кровью. Он что-то говорит сквозь сжатые зубы, но это не имеет значения. Заносит удар, Марлен уворачивается, но не бьёт в ответ. Ей интересно увидеть всё, на что он способен, кроме размахивания дубинкой. Что-то внутри насильно шепчет ей в самое ухо: «Он такая бездарность. Огромный, сильный и тупой. Скольких таких ты убила? Сотни? Тысячи? Он всего лишь цифра в этом бесконечном пересчёте. Убей его. Убей! Убей! Убейубейубей!». И этот голос отвратительно похож на её собственный. Это игра воображения, она не убивала тысячу людей. Но это правда. Она убила их всех. Без разбору. Потому что она хотела.       Марлен резко падает на колено, пригинается под ударом, уходит в сторону, режет сухожилия голени, отходит назад для расстояния. И для того, чтобы оценить свою работу.       Маркус словно и не заметил потерянной работоспособности одной из ног, замахивает дубиной над головой. Она отскакивает в сторону, удар железа пришёлся по деревянным доскам, скрипящим от напряжения. Ударит ещё раз — они упадут на первый этаж. Марлен бьёт пяткой по его рукам. Одной из них хватает её за голень. Крепкая хватка сжимает ногу почти до хруста, но не ломает — он бросает её в сторону. Она прокатывается некоторое расстояние, прежде чем её спина бьётся о что-то твёрдое. Кинжалы вылетают из рук.       Марлен трясёт головой, успевает перекатиться в сторону, когда новый удар дубины сверху пробивает одну половицу рядом с ней. Она успевает только подняться на колени — Маркус бьёт ногой ей в спину. Марлен тут же переворачивается на спину, слышно свист железа. Во рту привкус желчи и крови. Ударилась челюстью.       Дубина летит прямиком на неё.       «Ты такая храбрая, смелая, сильная девочка… И я горжусь тобой. Мы гордимся тобой. Иногда я даже завидую самому себе, что у меня такая прекрасная дочь.»       Узнай отец, что его дочь дерётся с каким-то амбалом размером с него, стал бы первым, кто убьёт этого человека.       Он всегда говорил, что дети и девушки никогда не должны познавать насилие. Но теперь она такая же, как и мужчины. Разочаровался бы он в ней или может сказал бы, что настали времена, когда женщины должны сами отстаивать свои права за жизнь? Но времена не меняются. Женщины всегда бились за себя сами.       Марлен вновь перекатывается в сторону. Дубина вновь пробила половицу, но на этот раз застряла в ней. Марлен опирается руками на занозные половицы, взмахивает ногами и поднимается разгибом.       В поле прикосновений попадается стул. Маркус с треском выдергивает дубину из половицы. Марлен хватается за спинку стула, замахивается ею по серому лицу. Стул с треском вылетает у неё из рук и разбивается о стену.       Она чувствует сильный удар в живот, после которого вновь горят лёгкие. Она пропустила его удар. «Слабая, трусливая девчонка», бьёт в голове набатом. Ей хочется закрыть уши, перестать слышать эту какофонию чужих, злых голосов. Но она не может двинуться с места. Она чувствует, как Маркус поднимает её за шею и крепко сжимает пальцы. Она чувствует удар затылком о что-то твёрдое. И ещё. И ещё. И ещё. Треск. Половица треснула от его сильных ударов её головой. Она не может вдохнуть, перед глазами плывёт.              «Нет, это ты должна его убить. Убей! Убей его! Разорви ему шею!»              «Ты никогда клыков не видела, лисичка? Они у тебя тоже есть, между прочим.»              Клыки. Марлен сжимает руки на толстых и грубых пальцах, бьёт кулаками по предплечьям. Она пытается ударить его ногами в пах, в грудь, куда угодно. Она чувствует, как он сжимает мышцы, сосуды, артерии, которые в любой момент могут лопнуть. Из глаз льются слёзы. Ей просто нужно приложить больше усилий. Ей просто надо поднять ноги немного выше. Она хочет ударить его пяткой в лицо, но получается даже лучше, когда со всей дури бьёт ему в кадык и он отпускает её шею. Марлен во время падения хватает его за плечи, обвивает ногами торс и рывком оттягивает голову в сторону, впиваясь зубами в шею. Она сжимает челюсти всё сильнее и сильнее, пока в голове так и гудит назойливое «убей!». В какой-то момент что-то брызжет ей в нос, глаза и рот. Маркус вскрикивает от боли, пытается оттащить от себя Марлен.              Она даже не подумает разомкнуть зубы, чувствует, как они соприкасаются между собой и только тогда рвёт кусок плоти назад. Кровь чёрная, густая, бьёт фонтаном из серой кожи, заливает лицо, глаза, рот. Она слышит, как Маркус падает на колени и только сейчас замечает, что его глаза побледнели. Марлен наконец отпускает его из хватки. Она даже не заметила, как вцепилась в него. Она выплёвывает маленький кусочек кожи из его шеи. Тело Маркуса падает на спину.              Рвотный позыв тут же захватывает горло и Марлен горбится в приступе тошноты, хватаясь рукой на стену. Один позыв вызывает другой, пока в глотке не остаётся только жжение и боль. Она вытирает рот рукой и ищет взглядом Астариона. Он лежит рядом с обломками шкафа и Изобель творит над ним лечебными молитвами.              На негнущихся ногах Марлен дошагивает до них, нелепо падает на одно, а затем другое колено, чтобы сесть рядом. Голова идёт кругом.              — Он жив? — голос хриплый и неестественный. Больно глотать слюну, но через силу Марлен это делает.              — Да, и даже в сознании.              — И слышит, и видит, — его голос такой же хриплый и глухой. Марлен сжимает губы. — Знатно ты его уделала. Преподашь парочку уроков?              Марлен через силу улыбается и даже смеётся, сама не верит, но хватает его за шею в сломанном объятии. Боги, она так испугалась.              — Diola lle, rusc-eth, — шепчет он ей в ухо, слабо касаясь пальцами спины.              — Lle creoso.              Она чувствует, как Астарион хочет приподняться, отпускает его шею, убирает кудряшки со лба, осматривает лицо на наличие оставшихся царапин.              — Надо поцеловать, чтобы зажило всё, — он успевает даже флиртовать. Марлен слегка толкает его ладонью в плечо. — Но у тебя всё лицо в крови. Боюсь, не в этот раз. Прости.              — Иди ты…              — Нет, я серьёзно, — они оба поднимаются на ноги, Астарион оттряхивается от невидимой пыли. — Ты конечно хороша, и всё такое, но личико всё же надо умыть. Хотя, признаюсь, это было зрелищно. Я даже на секунду разучился говорить.              Шаги. Кто-то очень быстро идёт сюда. И правда. В комнату врывается Шэдоухарт. Наверное, зрелище действительно ужасающее, раз она даже дёрнулась и почти рывком сократила расстояние с ней.              — Что произошло? — она осматривает их обоих на наличие травм. Марлен машет головой в сторону тела Маркуса. На расстоянии от него стоит Изобель. Когда Шэдоухарт поворачивается на них, её лицо хмурое. — Надеюсь, эта серебряная ведьма вас не трогала.              Марлен улыбается, выравнивает растрёпанную чёлку жрицы.              — Идёмте, — она берёт Шэдоухарт под руку, сплетает пальцы на запястье Астариона и уводит их из комнаты. Она ищет глазами остальных. Уилл и Карлах помогают вытащить выживших из обломков крыши, Гейл хлипко её восстанавливает с помощью магии, а Лаэзель стаскивает с Огненными Кулаками и арфистами трупы на улицу. Все с виду целы, хотя она и замечает кровавое пятно на плече Гейла, хоть и выглядит его рука вполне хорошо. У Шэдоухарт получается всё лучше и лучше. — Я безумно хочу в горячую ванну.       

      ***

             Спустя время Марлен действительно получила горячую ванну усилиями Гейла, Шэдоухарт и Хальсина. Они наполнили всем ванны с помощью заклинаний и подогрели.              Марлен набрала в ковшик из рук воды и первым делом смыла кровь с лица. Серые разводы сразу поползли по водной глади. Она трёт руками шею, плечи, берёт старую, почти убитую ткань в руки, смачивает и трёт кожу уже ей. Пламя свечей танцует на стенах и становится даже спокойно. Плеск воды, только она в одной комнате.              Глаза сами находят её в зеркале, которое она первым делом отмыла от пыли. Перед ней худая, растрёпанная беловолосая женщина с кучей шрамов и кругами под глазами. Она выглядит невыразительной и пустой. Даже когда-то красивые глаза стали блеклыми. Мёртвыми. Она видит силуэт мужчины за спиной. Старый, седой. Марлен дёргается в сторону, хватается руками за бортик. Вода с плеском создаёт волну. Внутри всё сжалось. Грудь болит. Дышать трудно.       Здесь никого нет. Здесь никого нет.       Она снова несмело поворачивает голову на зеркало. Там только она. Никакого силуэта мужчины. Никого. Она одна здесь. Она одна. Одна.       Марлен отводит плечо в сторону, где покоится шрам от осколка стекла, проводит мокрыми пальцами по выразительной рваной черте. Пара капель воды падает с пальцев на кожу, мелкими дорожками уходящие вниз по спине. Она снова хватает тряпку в руки и продолжает мыться. Пришитая магией чужая кожа на месте укуса варга наверняка должна была быть бледнее её самой, но произошло всё точно наоборот. Это теперь больше похоже на родимое пятно. Она снова смотрит в зеркало, проводит пальцами по шрамам дальше. Шрам от паука самый большой, продольный. Он будто отрезает одну часть тела от другой начиная с груди и заканчиваясь на ключице. Укус варга и хватка птицы тоже заметные, глубокие. На спине куча шрамов от стрел. Под грудью у сердца шрам от рапиры почти незаметный. Бедро от укуса паука стало неровным, меньше, чем другая сторона. Шрам… от Брана. Старый, посветлевший. Вечное наказание. Насмешка. Больше не может иметь детей. Марлен не касается его. Всё ещё руки дрожат. На ногах тоже куча шрамов от стрел. На стопах всё те же шрамы от осколков.              Это уже давно не тело той женщины из «Ласки Шаресс» или Марлен Эвенвуд. Оно другое. Менее желанное и женственное. Это тело женщины, повидавшей ад собственными глазами.              Вода под ней уже стала мутной от грязи и крови. Она хотела ещё постричься. Марлен тянет из ножен кинжал, ставит зеркало ровно и сама поворачивается лицом. Первым делом затылок, а дальше она подровняет под него. Она хватает прядь в одну руку, второй приставляет кинжал и отрезает. Она думала будет длиннее, но прядь волос в руках оказалась короче. Срезала почти до самого затылка. Пойдёт. Она срезает одну сторону, вторую, пока не получается ровно, насколько глаз позволяет. Она срезала волосы до челюсти.       Тихое шептание выученного до зуда в дёснах заклинания «Игнис» создаёт поток яркого непослушного огня, пожравшего отрезанные волосы за считанные секунды. Огонь не исчезает. Марлен пытается его стряхнуть, задунуть, но ничего не выходит. Только когда она опускает руку в воду, огонь с глухим шипением испаряется. Во сне она не могла контролировать огонь из рук.              Теперь открыто видно два маленьких шрама от клыков. Они так и не заживают. Марлен тоже обводит их пальцами, сдвигая мокрые волосы в сторону. Интересно, шрамы не заживают, потому что их не лечила Шэдоу или это особенность строения вампирских клыков? В любом случае, шрамы есть или шрамов нет — значения не имеет. Ей ещё одежду стирать.              Не вылезая из бадьи, Марлен тянет таз с водой и замоченной внутри одеждой на себя. Первой в ход идёт рубашка. Она намыливает остатком своего мыла ткань и растирает между собой на месте пятен. Она так делает несколько раз, прежде чем ополоснуть её.              На секунду взгляд задерживается на зашитом месте, где была дырка от стрелы. Астарион зашил её одежду. У самой руки никак не доходили взять в руки иголку. Это приятно.              Дальше штаны. Их пришлось стирать дольше всего, проходясь и с помощью стиральной доски, и щётки. В итоге она смогла придать им более примерный вариант того, как они выглядели раньше.              Бельё, а в особенности трусы, стирала она долго. Даже без яичников она всё ещё женщина и выделения совершенно не пахнут цветами. Она постирала и одежду для лагеря, поскольку та уже совсем отвратительно пахнет. Планировала сегодня поспать абсолютно свободно.              Она вылезает из бадьи, берёт большой кусок бывшей простыни и складывает его вдвое, просушивает им сначала волосы, а после оборачивает вокруг тела. Было бы удобней, чтобы бельевая верёвка была прямо здесь, но что имеет. Она берёт с собой стопку походной одежды и белья, выходя из-за ширмы.              Вдох. Чужая мужская фигура осматривает помещение без особого интереса. Марлен прижимает ткань ближе к себе и хочет уже сделать шаг назад за ремнём с ножнами, но останавливается. Рафаил поворачивается к ней лицом. Марлен слышит, как капает на пол вода с её тела и волос. Тишина давит со всех сторон.              — Новая причёска? Так тебе идёт куда больше.              — Чего тебе нужно от меня?              — Я не могу зайти и просто побеседовать с такой интересной дамой?              — Ты дьявол, — Марлен убирает прилипшие к лицу волосы и крепче сжимает подобие полотенца на своём теле. — Простые беседы явно не то, что интересует таких, как ты.              — В какой-то степени ты права, но не выставишь же своего гостя за дверь?              — Гости — это не те, кто заявляется без приглашения.              Рафаил призывает два стула, столик, фарфоровый чайник и две кружки одним щелчком пальца. Пахнет чаем. Марлен съеживается.              — Скажем так, я пришёл действительно побеседовать, — он указывает на соседний стул. — Прошу, присядь.              — Давай ты завтра придёшь побеседовать, когда одежда на мне будет?              Он осматривает её с ног до головы с явным скептицизмом, а после вновь щёлкает пальцами.              — Вроде бы, ты в состоянии переодеться.              — Оно всё мокрое.              — Действительно?              Марлен сжимает губы и переворачивает стопку сухой одежды в руках. Она поднимает глаза на Рафаила.              — Может тогда и остальное высушишь?              — Наглеть сейчас совершенно не обязательно, мышонок.              — Тогда хотя бы отвернись.              Рафаил слегка улыбается, встаёт с места и отворачивается. Марлен поспешно снимает простыню и откидывает куда-то в сторону, натягивает на мокрое тело бельё, накидывает рубашку, просовывает через неё руки, натягивает и штаны. Когда она застёгивала последнюю пуговицу на рубашке, Рафаил вновь провернулся и сел за стол. Марлен держит максимальную с ним дистанцию и дьявол это прекрасно видит.              — Присядь.              — Мы и так можем побеседовать.              Несколько мелких стуков в дверь. Рафаил указывает взглядом на неё. Марлен вновь сжимает губы, открывает дверь лишь настолько, насколько она может просунуть голову. За дверью Шэдоухарт.              — Эй… Вау. Ты постриглась? — Марлен косо улыбается, протискивается в щель и захлопывает за своим телом дверь. — Что-то прячешь?              — Нет, просто там бардак, — отмазка выходит ужасной. Это видно по тому, как хмурится Шэдоу. — Ты что-то хотела?              — Тифлинги вновь устраивают вечеринку и я подумала, что ты была бы не прочь пропустить по стаканчику.              — О… — уйти сейчас было бы самым логичным вариантом. А если она вернётся и Рафаил всё ещё там будет? Марлен не хочет рисковать оставлять его в комнате, где всё её оружие. — Извини, я не хочу.              — Почему? — Шэдоухарт смотрит прямо в глаза.              — Ну, во-первых, я хотела выспаться, — Марлен кусает губу. Какое «во-первых»? Что сейчас придумывать на второе? «У меня дьявол в комнате»? На ум приходит только одно. Верёвки. — Во-вторых, я хотела придумать какой-нибудь зацеп. Вдруг он нам пригодится.              Шэдоухарт щурится. Не верит. Видно, как она прощупывает её слова, поведение, даже одежду рассматривает. Одежда чистая, хотя только час назад они все приняли ванну. Но всё же она уступает, расслабляет брови и слегка улыбается.              — Ладно. Покажешь потом своё изобретение?              — Конечно, — Марлен улыбается, открывает дверь и ускользает внутрь. Закрывается на ключ, прикладываясь спиной к двери.              Рафаил всё ещё в комнате, улыбается сквозь пальцы, уложенные на подбородке. Он всё слышал. И что ей теперь придумывать вместо этого «изобретения»?              — Сядь или я не уйду отсюда.              Спать, когда в комнате дьявол, самое глупое решение. Но Марлен не двигается с места. Сокращать с ним расстояние опасно. Даже если он ничего и не сделает.              — Обещаю, как только мы закончим нашу беседу, я тут же исчезну. Но если ты продолжишь там стоять, мы не сдвинемся с мёртвой точки.              Марлен вдыхает и выдыхает. Не может же она вечность сидеть в этой комнате вместе с Рафаилом. Теперь закрытое помещение не кажется безопасным. Подвал тоже закрывали. Марлен делает вдох через сжатые от волнения лёгкие и сокращает расстояние, усаживаясь на соседний стул. Рафаил почтительно разливает чай сначала ей, а после и себе. Она не прикасается к чашке, цепляет пальцами ткань штанов.              — Я удивляюсь, как ты смогла обыграть его в игре, про которую даже не знала, — начинает Рафаил после небольшого глотка. На фарфоре орнамент языков пламени.              — «Его»?              — О, не играй дурочку, — чашка отставляется со звоном на блюдце. — Астарион.              Марлен поднимает взгляд с фарфора на загорелое лицо напротив. Он ухмыляется. Его спина прямая, руки сложены треугольником в области живота.              — Мне нет до него дела, — коротко, по делу. Она хочет поскорее это закончить.              — Тебе может и нет, а ему… — он берёт вновь чашку и делает глоток. — Ему много до чего есть дело. И я знаю, чего он хочет. От нас двоих, разумеется.              Она моргает. Что нужно Астариону, готового идти даже к дьяволу? Марлен снова моргает. Перед глазами бледная, мёртвая спина, испещренная незнакомыми символами в тусклом пламени свеч. Её руки, измазанные углём, четыре маленьких клочка пергамента и сдавленный ком в горле.              — Шрамы, — она поднимает голову после собственных слов. Рафаил кивает. — Как я к этому отношусь? И почему ты не пошёл именно к нему?              Чашка вновь падает на блюдце и Рафаил меняется в лице. Густые брови нахмурились, губы исказились в гримасе. Он откидывается на спинку стула.              — Он безрассуден и глуп. Несдержан в аспектах, непосильных ему, — ножки стула скрипят, когда Рафаил выходит из-за стола. Марлен приподнимается вслед за ним. Стул задвинулся почти вплотную к столу, оставляя место для её тела. Рафаил отходит к двери балкона. — Безрассудство, конечно, мне нравится, под ним все совершают ошибки.              — О, только не говори, что дьявол умеет заботиться, — Марлен хватается руками за подлокотники, толкает стол. Тоже не двигается с места.              — Я всего лишь хочу, чтобы вы оба знали, чего хотите, — он разворачивается, его глаза горят от злости. Такое действительно могло разозлить дьявола?              Марлен сжимает пальцы в красно-золотую обивку подлокотника.              — Ты так говоришь, будто я не знаю себя.              — Знаешь ли? — Рафаил вышагивает обратно к своему стулу, как только он садится, стул Марлен отодвигается обратно. Он делает глоток чая, но чашка остаётся у него в руке. — Ты знаешь, кто твоя кровная родня?              Она чувствует, как ногти вцепляются в ткань обивки. Вот за чем он пришёл. Поглумиться. Внутри в животе всё сжимается до спазма.              — Нет.              — Ты знаешь, от кого у тебя альбинизм?              — Нет.              — Задавалась вопросом, почему твой огонь хаотичный, дикий и совершенно не поддаётся контролю? Раньше, конечно, это было не так заметно. Но Нере… О, бедный Нере. Ты разбила, сожгла его лицо и даже не заметила. Насколько был интересен тот сон? Солнечные фиалки, так ты говорила? — Марлен хмурит брови. Взгляд падает на чашку возле неё. Интересно, хватит реакции у дьявола перехватить её руку, если она захочет разбить чашку и всадить ему в глаз острый конец ушка? Рафаил тянет уголок губы. Он прекрасно знает, о чём она думает. — Или может задавалась, когда ты чуть не подожгла конюшню у своего дома?              Марлен резко поднимает на него взгляд. Она никому не рассказывала и сама забыла про этот случай.              — Разумеется нет. Подумаешь, детская шалость, случайное движение пальцев и «пуф!»… Сено пахнет горелым, а люди, которых ты считаешь за родителей, в ужасе тушат разгоревшийся пожар.              — Откуда ты знаешь?              Его губы лишь шире расплываются в улыбке.              — У меня везде есть глаза и уши, Марлена Эвенвуд. Или, может быть, мне называть тебя совершенно другим именем? Более эльфийским? — чайничек левитирует к его пустой чашке и наполняет до краёв чёрным крепким чаем. Он осматривает её нетронутую чашку, жмёт губы и одним щелчком пододвигает её ближе к краю. — А теперь я снова задам свой вопрос. Ты действительно уверена, что знаешь, кем являешься?              — Мои гены и моя кровь не определяют, кто я.              — Нет, но они такая же часть тебя, как Бран, Эльдас, Видир, Филло… Я же правильно их всех назвал? Совсем незначительная роль, но такие большие последствия…              Марлен бьёт ладонями по столу, чашки со тонким звоном подпрыгивают на месте. Из одной проливается большим пятном чай. Рафаил совершенно никак не отреагировал на её движения, щёлкнул пальцами. След темно-жёлтого пятна исчез.              — Чего тебе от меня надо? — она почти срывается на крик. От этой пытки невыносимо больно. Марлен уверена, внутри неё всё сжалось настолько, что мышцы готовы взорваться от напряжения. — Моя душа? Душа кого-то из моей команды?              Он отмахивается.              — Не переоценивай, — вновь глоток чая. — Меня не интересуют ваши души.              — Тогда проваливай.              — Не груби, мышонок, — он тарабанит пальцами по горячей чашке. — Как у вас говорят? С дьяволом шутки плохи? Возьми себе как напоминание. Я же лишь хочу сообщить, что помогу Астариону.              — Мог бы и сказать ему лично.              — Я не собираюсь повторяться в своих словах, — он предупредительно поставил чашку на блюдце. Хмурые глаза смотрят прямо в неё. — Я сам найду вас, когда решу вопрос цены. Душа в обмен на обычное чтение инфернального письмена… Слишком дорого.              Рафаил встаёт из-за стола, движется в её сторону. Марлен хватается руками за подлокотники, отодвигается максимально от него в сторону. Стул она так и не может сдвинуть с места. Рафаил наклоняется к ней.              — А что до тебя, Марлена Эвенвуд… Найди меня во Вратах Балдура. В месте, которое ты очень хорошо знаешь.              Рафаил выпрямляется, брови всё ещё сведены к переносице, щёлкает пальцами и испаряется в дымке пепла. Стол и всё, что он призвал, осталось. Марлен пробует отодвинуть стул и тот с удивительной лёгкостью уходит назад. Она поднимается с места, пальцы перестают сжимать древесину и всё это тоже пропадает, оседая пеплом на полу. В воздухе остался лишь запах серы и вишни, казалось, впитавшийся в этот кусок комнаты.