Лиловый глаз

      Эта вечеринка оказалась повеселей, чем в прошлый раз. Астарион тянет кислое вино. А вот выпивка не изменилась, если не оказалась хуже. Но всё равно не то. Возможно это связано с плохим алкоголем, а может с отсутствием лисички на этом празднике. Шэдоухарт сказала, что она отказалась, ссылаясь на желание поспать. В её духе. Уилл и Карлах танцуют вместе с остальной оравой тифлингов. Гейл, на удивление, оказался сильно разговорчивым, но в его рассказы Астарион не вникает. Лаэзель, как только волшебник хотел открыть свой рот и что-то ей сказать, произнесла жёсткое «нет». Поэтому отдуваться за всех пришлось именно Шэдоухарт.              Несколько раз он отгонял от своих карманов детей. Будто в них что-то есть.              А ещё от большого скопления ртов в таверне было неимоверно душно. Астарион смачивает губы вином, осматривает танцующую толпу. Обилие разных образов мутнит взгляд на цветные пятна. Подпирает рукой щёку. Нет, всё же скучно.              Размытые образы почему-то отчётливо рисуют бледное тело в красной ткани и золотых украшениях. Оно плавно течёт волной, повторяет движение воды или языков пламени. Среди белых локонов, отчаянно напоминающих морскую пену, проскальзывают острые уши с золотыми цепочками. Мягкая кожа плеч плотно облегает мышцы, перекатывающиеся в движении, что образует индивидуальный рисунок. Волны худых бёдер бьют то в одну, то в другую сторону. Золотые монетки на поясе звонко поют в такт. Он слышит смех. Чужой смех.              Астарион моргает несколько раз, приподнимает голову. Всё это время он смотрел на бёдра какой-то девушки из группы тифлингов. Рядом с ней её подружки и они звонко смеются, подглядывая за ним, зная, куда он смотрит. Астарион отворачивается в сторону Гейла и Шэдоухарт. Не то.              С чего вдруг он решил, что надо сидеть с кислой миной? Всё же замечательно. Лиса уже проглотила наживку, теперь нужно лишь потянуть. Да кого он обманывает? Он сам напоролся на свои же ловушки и теперь пытается уверить себя, что он всё ещё на свободе. Лисы хитрые, изворотливые. Да, она определённо лиса.              Астарион ведёт ухом в сторону, когда слышит приближающиеся шаги. Они глухие, почти бесшумные. Похожи на лисьи. Астарион резко переводит взгляд на место звука. Вместо белых криво остриженных волос и разноцветных глаз рядом с Шэдоухарт усаживается темноволосый тифлинг. Он криво улыбается четверым за одним столом. Астарион поворачивает голову и на мягкое прикосновение к его спине. Беловолосая. Но с рогами. И запах чужой. На месте прикосновения остался надоедливый зуд. Астарион отмахивается плечами, осматривает с ног до головы. Девушка садится рядом.              Чужих Астарион осматривает хмуро, но не говорит ни слова, поднимая кубок к губам. Парень замечает его взгляд, приподнимает бровь с гнусной ухмылкой и салютует ему кружкой с элем.              — Говорят, красивые женщины бывают только эльфийской крови, — тифлинг косится на Шэдоухарт. Явно ожидает чего-то. Пощёчины или может кинжал меж рёбер. Астарион выберет быстрее второе, если его догадки правдивы. — Видимо слухи эти не лживые.              Шэдоухарт хмуро стреляет глазами в тифлинга, встаёт из-за стола и садится меж Гейлом и Лаэзель. Тифлинг, в свою очередь, посмеивается.              — О, прошу прощения, я слишком расплывчато намекнул, — он убирает короткую прядь за ухо. — Та беловолосая эльфийка, со шрамом на щеке. Пылкая женщина.              Астарион делает большой глоток. Никто тифлингу не отвечает. Сбоку он отчётливо чувствует запах чего-то горького, жжённого. Беловолосая тифлинг так и не ушла. А он про неё и забыл.              — Ты выглядишь усталым, — только и произносит она, подпирая рукой щёку. Глаза у неё чёрные. Совсем не то.              — Знаю, спасибо, — тон приторный, выученный до скрипа зубов. Астарион делает ещё один глоток, которым полностью опустошает кубок.              — Не интересуют женщины?              Астарион фыркает. Если бы. Для него абсолютно все на одно лицо. Почти на одно. Женщины, мужчины… А есть ли разница? Мясо везде одно. Обёртка разная. Кто-то красивый, кто-то нет. Кто-то гибкий, а кто-то бревно. Мясо оно на то и мясо, чтобы существовать вне зависимости от формы.              Но глаз с темноволосого тифлинга Астарион не спускает. Он специально смотрит на него пристально. Чтобы понял намёк. Чтобы ушёл подальше.              — Меня ты вряд ли заинтересуешь, дорогуша, — как бы между строк всё же отвечает Астарион девушке.              — Это вызов?              — Нет, прямой отказ.              Она поднимается со своего места и уходит. Хвала Богам. Теперь он может полноценно сверлить взглядом парня.              Зачем он это делает? Разве ему есть дело? Конечно нет. Тифлинг может хоть прямо сейчас пойти к комнате лисы и делать с ней что пожелает. Это только её дело.              Пальцы сами сжимаются на ножке кубка до побеления. Астарион наливает из графина ещё вина.              «Хватит, жалкое позорище», свербит в голове противным скрипучим голосом. Да, хватит. Хватит о ней думать. Он должен веселиться, оторваться по полной после нескольких недель мучений и скукоты. А вместо этого что? Сидит здесь, в окружении идиотов и активно преуспевает в самокопании. Мечта, а не вечеринка.              — Кстати, хотел спросить, она спустится сегодня? — неожиданно вновь подаёт голос тифлинг.              Астарион хочет плеснуть ему в рожу вина из кубка. Чего он пристал с этой лисой? Кому она вообще нужна?              — Нет, — резко отвечает Лаэзель сквозь поток его мыслей. — Если ещё раз заговоришь про неё, я отрежу тебе язык.              Тифлинг, не говоря ни слова, берёт свою кружку и выходит из-за стола. Отлично. И руки не пришлось марать.              Задорная мелодия бардов поднимает больше народу. Теперь топот чужих ног почти заглушал все звуки. Пахнет потом и спиртом. Как, в принципе, и в доброй половине таверн во Вратах Балдура. Он улавливает еле различимый сладковатый запах ромашек. Но даже спустя несколько минут за столом никто не поменял лица, а отчётливый жар от бледной кожи не обжигает спину. Астарион оборачивается, осматривает лестницу, барную стойку, двери на чёрный выход. Пусто. Показалось. Много кто пользуется ромашковым мылом.              Астарион делает глоток вина. До Врат Балдура почти рукой подать. Ему кажется, что он всё дальше от задуманной цели и двигается в совершенно другом направлении. Возможно, он должен стыдиться, что спустя две сотни лет проституции он не может завалить в постель одну единственную женщину. Это же так просто: пара ласковых слов, невесомых касаний и готово. Просто с другими, с ней — нет. Он не знает, что ей нужно. И из-за этого сложно с ней.              Астарион может сколько угодно ломать голову, ответ один: не спросит — не узнает. Но идти в комнату лисы глупо. В лучшем случае она просто не откроет ему, в худшем — захлопнет перед носом дверь как только увидит его.              Запах крови разбавленный вином толкает к горлу желчный ком тошноты. Горький привкус пота оставляет на слюне привкус соли. Он часто такое испытывает. От отвращения в основном. Он сглатывал этот ком, когда на нём прыгала какая-нибудь девица, или когда где-то за спиной раздавались мужские стоны. Он сглатывает этот ком и сейчас.              Если он проторчит здесь дольше минуты, содержимое пустого желудка выйдет наружу прямиком в кубок. Нужно на воздух.              Астарион не говорит ни слова, когда выходит из-за стола и толкает дверь из чёрного дуба на задний двор. Он останавливается на полпути, слышит глухой хлопок позади.              Лиса там. На пустом побережье, но всё ещё в окружении купола. Она танцует. Плавно, сливаясь с почти неслышимым отзвуком стоящего ветра. Вздымается вверх на носках, мягко кружит только в определённой области. Её руки… Они похожи на крылья. Поднимаются и опускаются, ласкают ветер с воды вокруг, пальцы плетут невидимые нити. Она не похожа на паучиху. Скорее что-то более мягкое, сокровенное. Он помешал ей.              Внезапно её руки становятся жёстче. Она бьёт кулаком по стоящей рядом мишени из сена.              И снова мягкие движения. Она выгибает спину, кружится, отставляет ногу назад, складывает руки на груди.              А её брюки всегда были такими облегающими? Если да, то как он раньше этого не заметил? Или это всего лишь пьяная мысль? Скорее последнее. Астарион моргает.              Он не может увидеть, как перекатываются по её спине мышцы во время лёгких махов руками. Рубашка закрывает весь обзор.              Вновь удар по мишени. На этот раз локтем.              Лиса мягко тянется в сторону. Её глаза закрыты, на губах еле заметная улыбка.              Зачем он сюда пришёл? Мысли напрочь вылетели из головы. Он будто снова там, в Нижнем Городе, среди всех её зрителей, но лиса не обращает внимание ни на кого. Кроме него.              «Ты снова облажался, мальчик.»              «Я приведу другую, Хозяин!»              Хозяин не хватает его. Не бьёт и не калечит. Он только смотрит. Тихо, яростно. После этого обычно отвешивает пощёчину или приказывает Гоуди содрать кожу. Ничего из этого не происходит. Хозяин просто смотрит. Сквозь красные глаза и чёрные тонкие брови отчётливо видно сквозящее нетерпение причинить боль. Вместо этого Хозяин выпрямляется.              «Она должна быть у меня, и ты это прекрасно знаешь, сын мой.»              Астарион вжимает ногти в кожу ладоней, пытается скрыть дрожь внутри тела. Он не поднимает глаз на Хозяина, но прекрасно знает, что тот смотрит на него. Неотрывно и пристально.              «Да, Хозяин, я прекрасно это знаю. Простите меня, простите, простите…»              Перед глазами плывёт. Дорожки из слёз сами бегут по его худым щекам. Потому что он знает, что за это будет. За мальчика он просидел год в гробу. За эту девушку ему не будет прощения, но он всё равно вымаливает. Потому что Хозяину нравятся звуки мольбы.              «Гоуди.» Отчетливый звук костлявых ног в железной броне. «Сопроводи Астариона в псарню. Научи его послушанию.»              Астарион моргает. Нет. Никакого Касадора. Не сегодня.              Лиса всё ещё не обращает на него внимания, погружённая в свои дела. А зачем ему к ней лезть сейчас? Ей явно не понравится, если он помешает. Как раньше она, конечно, кинжал к горлу не приставит, но явно будет хмурой. А сейчас она выглядит спокойной, в какой-то мере даже счастливой.              Он будет только мешать. Лучше уйти.              — Ты меня напугал, — её тихий голос с хрипотцой заставляет Астариона моргнуть ещё несколько раз, прежде чем поднять на неё глаза. — Прости, я тебя не заметила.              Астарион открывает рот, хочет что-то сказать, но слова застревают в горле. Он их проглатывает.              — А ты чего не с остальными? — лиса убирает прядь с лица. Он только сейчас замечает, что она постриглась. — Там, как мне показалось, весело.              — Что ты делаешь? — это единственное, что вырывается изо рта, прежде чем он сжимает губы. А после полушёпотом бормочет под нос. — Я не это хотел сказать…              Она молчит, осматривает лицо перед собой пристально, внимательно. А после поджимает губы в лёгкой ухмылке.              — А что ты хотел сказать?              — Тебе идёт эта причёска.              — Спасибо.              Теперь Астарион в ступоре. Что ещё сказать? Все заготовочные речи не работают, импровизация не помогает, он постоянно произносит какой-то бред, а она лишь сильнее злится.              Но сейчас лиса не выглядит злой или раздражённой. Чего-то ждёт. Она поджимает губы, отводит взгляд в сторону. На ней все ещё походная одежда. Чистая. Как она смогла её так быстро высушить?              — Я тут… вспоминала, чему училась.              Астарион вдыхает полной грудью.              — Танцам?              Лиса кивает, осматривает его с ног до головы, слегка прищуривается, когда взгляд доходит до его бёдер. Её глаза всегда выглядели так по лисьи?              — А ещё прикидывала, насколько постарела.              — Постарела? — Астарион ухмыляется. — Ты выглядишь лет на двадцать.              — Ну, двадцать это слишком, — она посмеивается. — Минимум тридцать.              — Двадцать пять, — он делает небольшой шаг к ней. Лиса не сдвигается с места. Она только поднимает голову выше, губы растягиваются в ухмылке. Это какая-то игра? — Ладно, не двадцать пять. Двадцать восемь.              Лиса моргает, ухмылка пропадает с её лица всего на секунду. Она выглядит дезориентированной, растерянной. А после вновь губы натянуто расплываются.              — Думаю, двадцать восемь в самый раз.              Становится неловко. Взгляд скользит вниз, к острым ключицам и мягким изгибам плеч. Астарион замечает шрамы от клыков на её шее.              — Я, наверное, помешал…              — Не сказала бы. Всё равно искала партнёра.              Астарион вмиг смотрит на неё в замешательстве. Разноцветные глаза слегка сужаются. Она выглядит хитро. Что-то задумала.              — Партнёра? Для танцев?              — Нет, — она качает головой, тянет руку к карману брюк. — Для спарринга. И ты для этого прекрасно подходишь.              — Я? Лисичка, я тебя умоляю, — Астарион делает ещё один осторожный шаг. Лиса сразу поднимает на него голову, вцепляется прищуренным от ухмылки взглядом. — Ты проиграешь быстрее, чем успеешь моргнуть.              — Хорошо. Снимай обувь, — в её руке кусок поблекшей синей ткани. Астарион моргает, не понимает, как связаны этот кусок и его обувь. — Я не хочу слышать твои шаги.              Лиса отворачивается от него, заводит руки за голову, завязывает тугой узел на затылке.              Астарион замечает, как она двигает ухом в его сторону, поворачивает голову, отчётливо чувствуется её незаметный взгляд через плотную повязку.              — Ты видишь меня?              — Нет, я просто запомнила, где ты стоишь.              Астарион снимает сначала одну туфлю, замечает, как она сильнее повернула ухо, затем вторую, а после ступает босыми ногами на мелкую россыпь песка. Она и на это реагирует. Астарион делает совершенно беззвучный шаг в сторону, второй, третий. Он делает парочку кругов вокруг неё. Лиса активно двигает ушами, пытаясь уловить малейший звук. Иногда неправильно предполагала и хватала только воздух, иногда едва задевала его. А после она просто встала и продолжала слушать. Пару раз он цапал её пальцами за бока, ощутимо, но каждый раз она пыталась схватить его в ответ.              Один раз у неё действительно получилось схватить его за руку. После этого пришлось сделать ещё несколько кругов в разном направлении, чтобы запутать её. Лиса приноровилась, стала слушать малейший шорох или полагаться на собственные ощущения тела. Один раз ей удалось увернуться от его хватки, даже скрутить ему руку. Астарион слышит как она глубоко вдыхает, водит ушами, широко расправляет пальцы. Она узнала о его местоположении по запаху, а о движении по потоку воздуха? Слишком чувствительно, даже для него.              Это похоже на какой-то несуразный танец только одного партнёра вокруг второго. Хотя, будь лиса действительно в действии, всё выглядело бы куда более эффектнее. Но даже так его всё более чем устраивает. Это бесплатный, добровольный с её точки зрения способ прикоснуться к пламени. Но это пламя такое же. Оно обжигает.              А хочет ли он обжигаться?              Астарион делает к ней рывок с противоположной стороны, хватает за запястье одной рукой, а второй едва прикасается к шее. Лиса успевает отставить ногу, схватить свободной рукой за бок.              — Я выиграл.              Нога лисы стоит позади его выставленной. Он небольшим ударом подсекает. Лиса с недовольным уханьем падает на спину. Астарион видит, как сжимаются её губы, делает к ней шаг. Лиса почти в ту же секунду отставляет руки на песок, резко взмахивает ногами, поднимается разгибом, хватает его за руку. Астарион выворачивается, обхватывает её рукой за талию, второй сжимает одно запястье. Сквозь тонкую кожу чувствуется пульс. Он не видит её глаз, но понимает по сжатым губам, — обдумывает свой следующий ход. Она пытается вывернуть свою руку, ударить свободной в бок. Ни то, ни другое не возымело успех. Она поворачивает голову в сторону.       — Астарион?       — Да, лисичка?       — Как ты относишься к песку?       — Чего?       Резко появляется сильная боль в колене. Астарион едва сдерживает себя от звука, хоть он и был. Довольно красноречивым ругательством. Лиса момент не теряет, перехватывает его за руку и вместо того, чтобы перебросить его через себя, подсекает ноги. Астарион с глухим ухающим звуком падает на песок. Она садится на него, придавливает к земле рукой. Повязка сползает с глаз бледными пальцами, пухлые губы расползаются в ухмылке.              — Да, ты выиграл.              Астарион хмурится. Лицо лисы весёлое. Брови изогнуты, глаза прищурены, злорадная улыбка на губах, чуть вздёрнутый подбородок. Нахалка.              Он раскрывает рот, но из него не выходит и слова — лиса слезает быстрее, подаёт ему руку. Астарион хватается за неё, с кряхтением поднимается.              — Это было нечестно! — возмущение сквозит в его словах, но пульсации на месте удара и в спине не чувствует. Лиса с некой долей заботы стряхивает с него песок.              — Прости, — она оттряхивает свои ноги от песка, сжимает маленькие пальчики.              Светлые, почти белые шрамы на ступнях привлекают внимание. Но почти сразу они скрываются в её побитых от времени туфлях. Заметила его интерес.              «Не давить, вспомни.» Астарион моргает, парой движений стряхивает песок с ног о камни и надевает туфли в спешке.              Лиса старательно трёт ладони о бёдра. Когда Астарион обращает на лицо напротив внимание, то замечает, как слегка нахмурены брови, сжаты губы и пусты её глаза. Задумалась. О чём, как бы ему ни было интересно, расспрашивать не стоило. Он выучил, как с ней обращаться.              После её «признания», что лучше бы он отнёс к категории «истеричного выговора накопившегося», смотреть стало на неё легче. Теперь она не выглядит непробиваемой, злой недотрогой с ледышкой вместо сердца, а наоборот. Это маска злой женщины, чтобы скрыть собственные слабости. Она сама в этом призналась не так давно.              «Я могу быть женственной. Мне это нравится, я хочу быть такой. Но многие часто считают женственность за слабость.»              О, он точно знает, что она может быть таковой. Лиса в своё время была популярна во Вратах Балдура среди многих из Нижнего Города. В качестве проститутки. Даже тогда он не видел её настоящую, а только ещё одну маску, на этот раз желанной многими женщины. И тогда она была более чем настроена на контакт.              Астарион всё это время пытался взять её тем, на что бы купилась маска работницы «Ласки Шаресс» и уличной танцовщицы. Сейчас он пытается взять её тем, на что бы купилась маска неприступной женщины. А на что бы купилось настоящее лицо лисы?              Вопрос так и останется для него загадкой, потому что настоящее лицо он никогда не видел и совершенно не знает, что там ждёт.              — У тебя тут на лице ещё песок, — вдруг произносит она, делает плавный шаг к нему, указывая на то место, где предположительно находится налипшие грязные песчинки. Астарион пытается их хаотично смахнуть. — Стой, я сама. Закрой глаза.              Он осматривает её белое лицо, на котором видит неуверенность. Боится, что откажет? Укусит? Во рту сразу становится слишком много слюны. От неё пахнет сладкими ромашками, яблоками и сеном. Астарион сглатывает, но повинуется и закрывает глаза. Горячее прикосновение её ладоней к лицу бьёт током, дёргается. Сейчас должна подкатить тошнота. Но совершенно тихо. Расслабиться не получается. Он слышит и чувствует, как горячие пальцы убирают песчинки. Жар с лица пропадает и хочется сразу открыть глаза, но она тут же сжимает его руки.              — Не открывай, пока я не скажу.              Астарион тянет носом воздух, выдыхает и недовольно фырчит. Но в её тоне что-то не то. Нет холода, нет ровных, не акцентных тональностей. Она шепчет. Мягко, слегка сбито. Волнуется?              Он чувствует горячее дыхание над губами, как сильнее тонкие пальцы сжимают его ладони. Астарион не может двинуться. Ощущение оцепенения никогда не было настолько непонятным и обжигающим грудь. Тошнота. Должна быть тошнота. Всё тихо. Будто всё тело замерло в бесконечном ожидании. Астарион даже подумал, что она уже ушла и ничего не осталось, кроме пламенных отпечатков её тела. Но что-то горячее вновь касается его. На этот раз губ. Невесомое, совсем незаметное. Жар почти сразу бьёт в щёки. Потом чуть сильнее прижимается. Горячее дыхание бьёт в нос, делится с ним жаром живых. Что-то слегка сминает его верхнюю губу. Астарион неосознанно тянет воздух носом. Поцелуй. Это поцелуй. Нет, он бредит. Быть такого не может. Мышцы не слушаются его, не дают сжать пальцы, притянуть ближе, сжать, зарыться пятернёй в белых волосах.              Жар почти сразу пропадает из его рук, тела, губ. Но глаз он не раскрывает.              — Открывай, — Астарион сразу же распахивает глаза, смотрит на разноцветные соседние. Она сплела пальцы между собой, губы поджала и незаметно облизала. Он не может говорить. Весь несуществующий воздух в лёгких испарился, мышцы окаменели и сжимаются только пальцы в лёгких судорогах. Она ждёт от него реакции, а Астарион не может даже сдвинуться с места или что-то сказать. Теперь он понял, что значили её слова тогда, на Горном перевале. — Я должна была его вернуть.              И вновь молчание. Астариону удаётся только захлопнуть рот, моргнуть. Он всё ещё молчит, всё ещё не двигается с места. Оцепенение сжало мышцы и сухожилия до потери пульса у живого, у мёртвого — до потери контроля над собственным телом. Лиса не получает никакого ответа или действий. Она выглядит действительно взволновано. Широко распахнутые глаза, приоткрытые пухлые, совсем незаметно розовые губы. Пальцы её слегка дрожат. Он слышит, как быстро и неестественно бьётся её сердце. Оно билось спокойно даже когда Маркус чуть не сломал ей шею. А сейчас буквально бьёт ей в грудь со всей силы. Наверное это больно.              — Я, наверное, пойду… — и делает шаг назад. Астарион моргает. Нет, это шанс. Его нельзя упустить. Лиса заправляет волосы за острое ухо, открывая шрам на левой щеке. — Хотела просто ещё выпить и потанцевать… — глупая, несоответствующая ей улыбка, такой же смешок. Ещё шаг назад, в сторону. — Да, пойду выпью…              Она поворачивается к двери, быстрые слегка шаркающие шаги по камню бьют в голове. Нужно действовать сейчас, не будет второго шанса. Астарион снова моргает. Он чувствует, как сводит судорогой руки, сжимает их до хруста костяшек.              — Марлена?              Она останавливается на полпути, но поворачиваться не спешит. Сердце всё ещё быстро бьётся. Астарион безумно хочет, чтобы его сердце также сейчас билось, хочет, чтобы она повернулась к нему лицом. Он слышит её вдох и выдох. Она поворачивается к нему. Холодный отсвет от купола делает её глаза ярче.              — Да?              — Можно?.. — он сглатывает накопившуюся слюну, ком в горле. Впервые ему нужно тянуть слова из себя, а не из неё. Она слегка наклоняет голову в сторону. Астарион вновь сглатывает. Язык заплетается, не даёт говорить. В животе всё сжимается. — Можно тебя поцеловать?              Лиса дёргает уголком губы, смотрит вниз и спускается обратно к нему, встаёт там же, где стояла ранее. Она тянет время, осматривает его лицо досконально. Больше всего задерживается на губах. Свои она слегка сжимает. Это пытка. Ему впервые хочется, чтобы она сказала так, как должна. «Нет», и на этом закончены его мучительные ожидания. «Нет», и он будет вновь не удивлён. «Нет», и она снова уйдёт от него хмурой. Она делает шаг к нему. Близко. Но недостаточно. Он слышит, как отбивается её сердце внутри него.              — Можно.              Ему впервые понадобился воздух. Чтобы сделать вдох. Чтобы сделать почти дикий рывок руками, схватить её за шею и прижаться к её губам своими, очертить мягкий скол челюсти большими пальцами. Он чувствует, как моментально она вцепилась пальцами ему в плечи. Астарион ощущает, как она отвечает ему, делает шаг ближе, прижимается грудью к нему. Сжать, вжать, укусить, схватить, разорвать. Он не даёт ей вдохнуть, хватает губами то верхнюю, то нижнюю, но не тянет. Запах ромашек, яблок и сена бьёт в нос. Оно дурманит, манит. Тихий вдох где-то в районе горла. Астарион давит пальцами ей в кожу, цепляется ногтями за белые волосы. Не отпускать.              Лиса тихо, совсем незаметно дышит, стонет, опаливает горячим воздухом его кожу. Горячие тонкие пальцы мягко касаются шеи, указательные пальцы уходят за уши. Она тянет его ближе, прижимается животом как в тот раз. Он ощущает рикошетное, гулкое биение её сердца в груди. Тогда это было неожиданно и странно. Сейчас — самое лучшее из возможных. Её горячие губы сминают его, горячий вдох между. Он хочет сгореть прямо сейчас.              Астарион не отпускает её лицо из своих рук, но как только она тянется назад, сил в пальцах не хватает, чтобы удержать живое подобие огня. Руки лисы скользят от шеи к груди, задерживаются на долю секунды, но сама она отходит на шаг.              — Теперь я точно пойду… — она выглядит растерянной. — Срочно нужно выпить.              И глупый, неискренний смешок, чтобы заполнить пустоту, попытаться разбавить брошенные вскользь неуместные слова. Астарион давит из себя улыбку, скользит взглядом вслед за лисой, уходящей к двери таверны. Она слегка сгорбилась, прижала руки к себе, явно чтобы не увидел дрожь.              Астарион смелеет лишь через несколько мгновений, облизывает губы, проводит по ним пальцами. Отворачивается к водной глади за куполом, грубо стирая ощущение чужой слюны на себе.              Он влип. Влип по самые уши. Жалеет? Пока чувства внутри слишком противоречивые, чтобы с уверенностью говорить о подобном. Но он влип. И ему это совершенно не нравится.

***

             Шэдоухарт мягко гладит Марлен по плечу, допивает остатки вина из своего кубка, прежде чем выйти из-за стола. Она тихо шепчет «хорошего вечера». Кроме Марлен остались ещё Уилл и Карлах, что без устали пьют и танцуют.              Марлен делает глоток чего-то крепкого, горького. Эль. Она не удосужилась даже узнать, что пьёт, прежде чем Лаэзель впихнула ей кружку. Здесь жарко. В комнату она заходить не хочет, вылетела оттуда сразу, как только смогла совладать с эмоциями. Напряжение после встречи с Рафаилом не даёт покоя.              Она хотела рассказать Астариону сразу, но язык не поворачивался, когда видела его лицо, искажённое в отвращении. Было так стыдно, так неприятно, что хотелось поскорее уйти. Но он не дал. Марлен понятия не имеет, нравилось ему это или нет. Если нравилось, почему был так несчастлив, а если не нравилось, то зачем попросил ещё раз. Она даже обернулась узнать, как он выглядит после, но увидела только спину в хлопковой рубашке.              Желчь бьёт в горло. Марлен глотает горькое послевкусие полыни в эле. Мужская фигура приземляется рядом. Скорее всего Уилл, от Астариона так не веет теплом. Но после того, как рука этого мужчины укладывается ей на плечи, сразу становится ясно, что это ни тот, ни другой. Астарион не прикоснётся к ней, а Уилл попробует сначала достучаться до неё. Марлен косит взгляд в сторону мужчины. Тифлинг, темноволосый, с рогами почти по цвету подходящие к ним и холодной по тону кожей.              — Альфира много о тебе рассказывала, да и дети тоже любят, как я заметил, — его голос совсем юный. — Особенно Миркон.              — Советую убрать от меня руку, — Марлен делает глоток, высматривает в толпе две знакомые пары рогов. — Иначе оторву вместе с плечом.              — Шутка, конечно, неудачная, но…              — Я не шучу, — она поворачивает на него голову. В светлых глазах явный вопрос, густая бровь приподнята. Она надеется, что говорит холодно, как с Астарионом в первые недели знакомства. — Руку убери.              Тифлинг моментально отдёргивает руку от её плеч. Вновь пытается вывести на разговор. Она точно слышала «приятно знать…» и «хорошо, что…», а остальное пропустила мимо ушей, вновь обращая внимание на танцующую толпу впереди. Выследить одинокий рог не составило труда. Карлах, видимо, соревнуется с кем-то из тифлингов на количество выпитых пинт. Уилл рядом с ней, активно жестикулирует и болеет. И, по наблюдениям Марлен, выигрывает явно огненная подруга. Она слегка улыбается, подпирает рукой щёку. Может, стоит к ним присоединиться, чем тухнуть в обществе кого-то, чьё имя она даже не хочет знать.              Но она ещё недостаточно пьяна, чтобы с кем-то беседовать. Тем более после такого позора. Стыд накатывает на спину напряжением, болят плечи. По привычке она пытается скрутить между пальцами пряди волос, но они уже не такие длинные, как раньше. Марлен трёт шею, давит на сжатые мышцы. Тифлинг всё не отстаёт, так и продолжает болтать в пустоту. От него сильно несёт элем, потом и розмарином. Что-то с небольшим хлопком падает на стол. Бледная рука. Между ней и тем парнем.              — Не думаю, что твои любовные дифирамбы ей нравятся, милый, — Марлен поднимает взгляд наверх. Астарион навис над столом, на губах тонкое подобие улыбки, но глаза ничуть не сощуренные. Оскал. — Наоборот, мне кажется, что ей скучно.              Марлен чувствует на себе взгляд. Не Астариона, нет, тот всё ещё прожигает взглядом сидящего тифлинга. Светлые глаза смотрят то на неё, то на Астариона.              — Будь паинькой, освободи место.              — Хочешь тоже попытать удачу, эльф?              Марлен делает глоток эля, дабы не вступать в возможную перепалку. И чтобы скрыть своё лицо.              — Нет, мне удачу испытывать не нужно. Я просто знаю, когда нужно убрать от неё руку.              Он всё видел или, по крайней мере, слышал. Тифлинг в знак поражения громко встаёт. А после гулкие шаги и сбитые в бубнёж ругательства. Астарион усаживается рядом с ней, ставит графин с вином на стол и пододвигает к себе кубок Шэдоухарт.              — Это было не обязательно, — вскользь шепчет Марлен, залпом допивает остатки и отставляет кружку в сторону.              — Конечно. Но, боюсь, если бы я не вмешался, от мальчика могли остаться только косточки.              Взгляд скользит по бледным рукам на серебре. Не хватает колец. Нет, слишком громоздко. Ему бы не пошли кольца. И браслеты. Ему подходит их отсутствие. Марлен жмёт губы в незаметной улыбке.              — Что собираешься делать, после того как напьёшься и натанцуешься? — Астарион пододвигает ей чашу, скорее всего Гейла, наполняет её вином из графина.              Марлен тянет пальцы к кубку, обхватывает железную ножку, глоток делать не спешит. Сначала принюхивается. Пахнет виноградом, как и всегда.              — Пойду в свою комнату и просплю несколько дней.              — Скучно, тебе так не кажется? Я думал, у лисички есть более грандиозные планы.              Марлен усмехается, делает неуверенный глоток. Кислое. Она морщится, отставляет вино в сторону, пальцы с ножки не убирает.              — Как мы выяснили, я достаточно скучная барышня.              — А если, только в теории, предположить, что на твоём месте сидишь ты прошлая, — она видит мягкий взмах рукой. — Что тогда?              Марлен пожимает плечами, крутит кубок в разные стороны.              — Раньше я также садилась пить, а после хватала первого попавшегося, неважно женщина это или мужчина, кто проявит внимание, и трахалась с ними. Тоже не особо весёлое занятие.              — То есть, в те разы я?..              — В первый раз, скажу честно, ты мне не приглянулся, — она поворачивает на него голову. Астарион подпёр щёку рукой, лицо выглядит расслабленным, спокойным. Взгляд скользит по морщинам у глаз, по тонким линиям челюсти, губам. — А во второй… Мне понравилась твоя дерзость. Хоть и слова про шлюху были лишними.              — Соглашусь.              Взгляд скользит по бледной шее, старым шрамам от укуса. Собственный шрам начинает зудеть. Хорошо, что он не видит себя в зеркалах. Не сможет увидеть напоминание о злополучном дне превращения. Сколько длится превращение в вампирское отродье? Ночь, сутки, недели или месяцы? У него точно не стоит спрашивать подобное. Почти все его шрамы напоминают о рабстве. Марлен давит ком в горле.       Она бы всё отдала, чтобы больше не видеть себя в зеркалах. Чтобы не увидеть седую голову за своей спиной.       — У тебя уже тогда были красные глаза и эти… — пальцы нащупывают маленькие шрамы у себя на шее. — Шрамы. Зачем Касадор слал тебя в город?              Астарион заметно меняется в лице. Брови нахмурены, губы сжаты. Плечи напряглись. Марлен моргает, сжимает губы вслед за ним. Она чувствует себя ещё больше виноватой.              — Я… Не хочу о нём вспоминать. Хотя бы сегодня.              Слегка кивает, дёргает уголками губ.              — А ты чем займёшься, после того, как напьёшься? — сдвигает тему разговора. Слегка сжимает пальцы, скрежет ногтей по металлу, уши дёргаются от противного звука. Она снова всё испортила.              — Думал провести весь вечер, а то и всю ночь в хорошей компании, — Астарион делает глоток вина, красные глаза пристально смотрят на неё.              Намёк. Под видом «компании» он имеет в виду её. Это какая-то игра?              Ощущение чужих рук тут же обжигает бёдра, груди, шею. На горло наваливается ком из тошноты и слёз.              Марлен отводит взгляд, делает большой глоток.              — Нет.              — Почему? — Астарион явно звучит разочаровано. — Мы живём всего один раз, случай в обители явно не последний и есть вероятность, что рядом не будет Шэдоухарт или кого-то, кто сможет помочь.              Снова тараторит. Марлен моргает, вновь глотает вино.              — Неужели из-за этих ублюдков нужно отказывать себе в чём-то?              Ком давит сильнее, перед глазами заметно мутнеет от слёз. Марлен зажмуривается быстрее, чем они успевают выскользнуть наружу. Она чувствует, как дрожат пальцы, ощущение чужой руки близко с её плечом заставляет дёрнуться в сторону и замотать головой. Руки сами накрывают лицо, двигаются вверх, зарываются в волосы.              Она отказала себе в близости с кем-то. Потому что их могут забрать у неё. Как маму, папу и Миллу. Она боится, что больше не увидит кого-то также, как их. Это станет её слабостью, а Бран будет делать абсолютно всё, чтобы надавить на больное.              У неё забрали возможность иметь детей. Она может забыть про все мечты о дочери или сыне, забыть про то, что у неё хоть когда-то будет прежняя жизнь. Этого никогда не вернуть. Она больше не может смотреть в зеркала. Ей страшно и больно. Постоянно позади неё так и скользит мужская седая фигура. Ей страшно понимать, что кто-то позади. Ей постоянно нужно видеть лицо.              Один только вид собственного тела вызывает отвращение.              Ничего не будет как раньше. И ничего не изменится, когда Бран будет мёртв. На него найдётся ещё тысяча таких же ублюдков, которым в удовольствие убивать, ломать и подчинять других. Ком давит сильнее. Через пальцы проходит лёгкая дрожь, что-то горячее царапает, жжёт всё внутри. Раздражение. Она так много потеряла за эти бессмысленные года, хотя могла приобрести гораздо больше.              Но как она отреагирует, когда встретится со своими страхами лицом к лицу?              В груди крепнет решимость. Она сделает всё, что захочет. Она же так давно хотела побороть этот страх. Значит, пришло время.              Сейчас не до слёз. Не при Астарионе и не на виду чужих глаз. Марлен грубо вытирает глаза пальцами, осушает кубок до дна одним глотком.              — Отказывать? — она говорит это себе, наливает из графина ещё вина. Нет, она живёт не для того, чтобы отказывать себе. Осушает и ещё одну чашу.              — Помедленнее, лиса.              — Умеешь танцевать? — она поворачивает голову на Астариона. Его брови приподняты, глаза распахнуты, губы приоткрыты.              — Не помню.              — Действительно? — Марлен наливает третью чашу.              — Долго не практиковался, да и времени не было…              — Странно, — она осушает её несколькими глотками. — А говорят, кто умеет танцевать хорош в постели.              — Я сказал, что не помню.              Она не отвечает ему, выходит из-за стола в сторону танцующей толпы. Не оглядывается, надеется услышать за спиной быстрые шаги. Но там тихо. Неприятное ощущение жжёт в груди. Похоже на разочарование.       

***

             Астарион осушает свою чашу. Взгляд скользит по уходящей фигуре лисы, задерживается всего несколько секунд на бёдрах. Ей идут эти брюки. Слишком хорошо сидят.              Белая макушка двигается вглубь толпы, на секунду пропадает, — Астарион сжимает пальцами ножку кубка, — она уже в другом конце. Какая-то тифлинг моментально увела её на танец, кружит с ней, подпрыгивает. Лиса даже улыбается. Астарион наливает себе ещё одну порцию вина.              Она выглядела раздражённо, когда ушла танцевать. Даже решительно. Возможно, это шанс и сегодня все его труды наконец возымеют плоды. Главное выглядеть вовлечённым. Забыть про возможную тошноту, сделать лицо мягче, как у того, кто действительно наслаждается. Во рту кислый привкус желчи. Астарион запивает его вином.              Руки той тифлинг так и не слезают с бёдер лисы, наоборот сжимают крепче. Видно, как лиса хватает её руки, держит их в своих, не даёт расцепить во время несуразного танца. Лису перехватывает Карлах. Теперь она выглядит не такой отрешённой. Она смеётся, крутится с огненной тифлинг под руки то в одну, то в другую сторону, а после по кругу и так ещё несколько раз.              Умеет ли он танцевать? Его ни разу за эти две сотни лет не приглашали. И не помнит, умел ли. Возможно умел, возможно — нет. Это ещё одна тайна. И вряд ли он сможет узнать, если не пойдёт прямо сейчас. Нельзя делать ошибок. Вдруг он будет как бес на льду, разочарует её и всё пропало.              Песня сменяется одна за другой. Астарион косится на маленькую группу бардов, вновь возвращается взглядом к ней. Её щёки покраснели, видит, как вздымается её грудь в сухих вдохах. Он даже находит взглядом Джахейру, улыбающуюся в собственный кубок вина. Она тоже смотрит на лису.              Ещё немногие пытались увести её на танец. Даже сам Астарион наверняка бы попытал удачу увести её. Лиса ловко и незаметно уворачивается от любых прикосновений, смеётся вместе с Карлах всё громче, даже Уилла умудрилась увести на танец.              Её разноцветные глаза скользят по толпе, встречается с ним. Астарион делает глоток вина, поднимает чуть наверх кубок. Лисьи глаза сужаются в хитрой ухмылке. Снова что-то задумала.              Что ещё она может сделать? Она уже его поцеловала, призналась во многом и одновременно ни в чём, закрылась в себе и тут же вернулась с бешеной решимостью.              Астарион моргает, потом ещё раз, когда не видит белых волос среди толпы, оглядывает барную стойку, соседние столы. На секунду Астарион приподнимается со своего места. Неужели ушла? Так быстро? Он приземляется обратно с утешительным выдохом. Лиса сидит на корточках в компании детей, слушает их перебойные рассказы, улыбается и совершенно не перебивает. Один из мальчишек отдаёт ей пожухлый конверт. Она что-то спрашивает у него. Её лиловый глаз выглядит темнее на огне свечей. Мальчик кивает, она раскрывает конверт и читает написанное на пергаменте. Письмо? В лице она не меняется, выглядит даже более счастливой, вновь поднимает глаза на мальчика и отвечает ему. Тот обхватывает руками её шею. Лиса мягко гладит его по ребристой спине. Другому мальчику она отдала маленький кошелёк, в котором оказался драгоценный камень. Красный. На рубин не похоже, скорее всего агат. Дети убегают вглубь таверны, пролетают даже мимо него.              Она идёт вслед за ними. К нему. Астарион моргает, осушает кубок до дна. Садится напротив, на её губах всё ещё играет лёгкая улыбка, пододвигает себе кубок.              — Что в письме? — он наливает в её кубок вина, а после себе. Графин пуст.              Лиса протягивает конверт. Он берёт его, слегка соприкасается пальцами с ней. Никакой реакции.              — Это не письмо, а рассказ.              Астарион мычит что-то одобрительное, удивлённое, когда раскрывает конверт и достаёт прямоугольный кусок пергамента. Следом вываливается тонкий кусок угля.              — О храбрых убийцах гарпий, — чуть погодя добавляет она, смачивает губы вином.              И написано это корявым, дрожащим почерком ребёнка. Кое-где в уголках размазался уголь чёрным марким пятном. Астарион кривит губы.              — Бредятина.              — Это написал ребёнок, — она жмёт худыми плечами, выдёргивает у него пергамент из рук и складывает пополам. — Будто ты в детстве писал лучше.              — Я не помню этого, ты же знаешь, — Астарион вновь делает глоток вина.              — А так же уверена, что писал ты примерно также, — её слегка розоватые губы сжимаются в лёгкой улыбке. — Например, маме. «Рассказ о самой лучшей маме на свете!», заголовок вполне в твоём духе.              Астарион давит неприятное ощущение, хмыкает. Она так спокойно предполагает о его родителях, словно они действительно существуют.              — Вряд ли моя мать была действительно лучшей, — он замечает, как лиса поднимает на него распахнутый взгляд бледных глаз. Левый стал непривычного цвета, более розоватого. — За двести лет можно было узнать, что стало с её сыном или хотя бы телом, — лиса не отвечает, смотрит в чашу с вином и делает неуверенный глоток. Астарион следует её примеру. Следует сменить тему разговора. Иначе лиса снова закроется. — Дети без ума от тебя.              Она усмехается. Тонкий белый палец скользит по ободку кубка. Астарион прижимает губы, облизывает их. Нужно подтолкнуть её чем-то. Словами, действиями или мыслями. Он сглатывает ком. Привкус желчи бьёт в глотку. Не сейчас.              — И я тоже от тебя без ума.              Он слышит её сбитый вдох, как ноготь задевает ободок. Сердце за белой грудью застучало сильнее.              — Это говорит вино?              Астарион сжимает пальцы на кубке.              — Говорят, алкоголь развязывает язык.              Он не поднимает на неё глаз, но понимает, насколько она сейчас шокирована. Наверняка она выглядит беспокойно.              — Я… — слова не выходят из глотки, прилипли вместе со слюной. Привкус желчи вновь бьёт по горлу. Астарион с усилием глотает. Его не тошнит, не мутит и нет ощущения отвращения к ней. Тело привыкло к этим ощущениям, он привык к ним. — Я хотел бы… Ну, знаешь, мы могли…              — Я знаю, — её резкие слова выбивают воздух из лёгких. Астарион поднимает на неё взгляд. Она пусто смотрит в кубок. Выпивает его залпом. Теперь разноцветные глаза смотрят пристально в его, видит, как они бегают по его лицу. Облизывает губы, белые ресницы трепещут. Её щеки больше не красные, слегка розоватые. Наверняка они очень горячие. — Ты действительно этого хочешь?              Астарион сглатывает.              — Да.              Лиса моргает, сжимает губы.              — Ложь, — он приоткрывает губы, горло напрягается, вытягивая слова изнутри. Она даже не дожидается его слов. — Те, кто страстно желает, не смотрят с отвращением.              Она резко поднимается, хватает графин и уходит в сторону барной стойки. Астарион моргает, что-то сжимает грудь, вновь скребутся кошки. На глаза попадается конверт и выпавший кусок угля. Это последний шанс.       

***

             Марлен не может поверить, что он пошёл настолько прямо. И выглядел так потеряно, разбито, что она почти согласилась. Ведь зачем отказывать себе в чём-то. Особенно сейчас.       Но отвращение всё ещё сжимает грудную клетку. Приходится дышать глубже. Пальцы слегка дрожат на ручке графина, сжимает их. Она давно не была с кем-то по собственному желанию. Становится дурно. Не по принуждению не бывает. Кто-то так или иначе показывает свою власть, подавляет, принуждает под видом похотливого вожделения. Никогда ничья страсть не совпадает ровно в один момент. Это выдумали.       А хотела ли она хоть когда-то, потому что так подсказало сердце? Или она всегда была в чужой постели из-за лживых слов, действий или предложений? Взяли бы её силой, попробуй она отказать?       Марлен хмурится. Все её мысли словно чужие. Она раньше так не думала и даже не хотела. Из-за них болит голова. Или из-за личинки.       Астариона уже нет.       Взгляд скользит по его пустующему месту, столу. Поджатый кубком аккуратно уложенный конверт, рядом сложенный вдвое пергамент с рассказом Миркона. На самом краю конверта что-то в спешке написано. Графин отставляется в сторону.       Аккуратный, выведенный годами острый почерк сразу режет глаз. Марлен садится за стол, отводит кубок в сторону, зацепляет пальцами пожухлую от времени бумагу.       Топот чужих танцев давит на голову. Марлен моргает, проглатывает подступающую густую слюну. Она чувствует как сдавливает грудь от волнения. Почему она так волнуется?       «Я совершенно искренен. Ты вольна решать чего хочешь сама. Я не принуждаю и всё пойму. Моя дверь всегда для тебя открыта.

А.»

      Пальцы в судороге слегка сжимают конверт. Марлен делает сбитый вдох. От конверта тянет запахом земли, цитрусов и трав. Она втягивает живот, выпрямляет в момент спину. Это его план. Он не хочет и не будет желать. Он хочет её использовать.       Но поцелуй был неподдельным. Он выглядел так взволновано, когда она чуть не ушла. Он выглядел потерянным. Это не было игрой. Астарион действительно был напуган, что она уйдёт, оставит его.       Он оставит её. Использует и оставит. Он не станет спрашивать её разрешения. Он возьмёт силой, как и остальные. Даже если она закроет дверь, он перелезет к ней через окно, засунет кляп в рот, чтобы её никто не услышал. Пальцы вздрагивают от судороги, конверт падает на стол. Марлен сжимает их в кулаки до дрожи и боли в ладонях. Расслабляет, когда не может сдержать боль. Она не заглушает надоедливые мысли. Вдох происходит со всхлипом. Грудь давит всё сильнее. Марлен зажмуривается. Дрожь бежит по позвоночнику, мышцы напрягаются.       «Я искренен…»       «Ты вольна решать…»       «Не принуждаю…»       «Моя дверь открыта…»       «А.»       Астарион запутал её. Теперь она не может отличить, где правда, а где ложь. А может лжи никогда и не было? Нет. Он врал прямо здесь, всего каких-то мгновений назад. Взгляд сам скользит по его пустому месту.       «Он лгал всегда и будет лгать. Давай убьём его и проблем будет меньше. Убей его. Убей.» Горло сковывает плотным комом, когда чужой шёпот проникает в голову. Это её шёпот. В голове нет никого, кроме неё самой. Страх заставляет дрожать тело, Марлен напрягает мышцы сильнее.       Она не станет. Она не будет его убивать. Она никогда не хотела этого. Нет, она не станет. Не станет.       Хочется кричать до хрипоты, до боли в глотке. В глазах мутнеет. Марлен трёт их от собственных слёз, что пекут веки.       «Так кричи.» Этот шёпот отчётливый, где-то сбоку, прямо над ухом. Холод пробегает мелкими уколами по позвоночнику, останавливается на лопатках, горит огнём чужой взгляд. Марлен дёргается, делает короткий больной вдох. Рядом с ней совершенно никого нет. В уши сразу бьёт музыка, топот чужих ног и смех.       Ей это не нравится. Совершенно не нравится.       Пальцы обхватывают ручку графина. Красное, почти прозрачное вино, разбавленное водой, наполняет кубок меньше чем наполовину. Маленькая капля падает на конверт рядом с посланием Астариона.       Сколько ещё она будет прятаться от чужих? Три, пять сотен лет? Сколько ей потребуется на осмысление всех лет? И сколько ей останется на жизнь? Сколько ей останется лет, месяцев или дней, чтобы по-настоящему полюбить и быть любимой? Сколько ей останется, чтобы осуществить свою мечту и прожить счастливо в своём доме? Может, хватит жить и гадать?       Что-то держит её в тисках, не даёт сдвинуться с места. Кровь в ушах пульсирует. У неё нет никого, кто смог бы ей помочь, защитить, спрятать. Запястья вспыхивают фантомной болью. Марлен дёргается назад, хватается за них и начинает тереть.       Она не знает, что это такое, что с ней происходит. Одно знает точно.       Ей ужасно страшно.