Behind seven seals

Утверждение, что секс — это приятно и может хотеться больше, с каждым разом давило на мысли, и от этого становилось тошно. Они по нескольку раз в неделю проводили время в постели, пытаясь разрушить эту стену страха, что казалась монолитной и недвижимой. За прошедший год замужества они, как будто, не продвинулись ни на дюйм: этот монолит был все таким же тяжелым, непоколебимым для Розалинды. Гавейн же старался изо всех сил: он соглашался попробовать вновь и предлагал ей сам. Казалось, что мужа вообще не отталкивал ее страх и неспособность почувствовать возбуждение и желание. Оно бывало, но только до начала ласк. Точнее, до начала ласк там. Телу как будто было плевать, что это любимый Гавейн, который излучал только нежность. Что это его руки, пальцы, губы и язык. Ее мгновенно сковывало, а горло и грудь сжимало в тисках, что, порой, было невозможно вдохнуть. Избавиться от этого собственными силами и пока Гавейн между ее ног — не выходило никак. Но когда же ей показалось, что можно попробовать проникновение, то она пожалела об этом очень быстро. Собственный крик из прошлого ворвался в голову, а вместе с ним и воспоминания. Розалинда едва ли понимала, что происходит: весь мир поглотила тьма и бешенный стук сердца, который она чувствовала, кажется, прямо сомкнутыми зубами. Когда же все закончилось, то она обнаружила, что Гавейн уже сидит к ней спиной на краю постели. Спрашивать его что-либо было… Она просто не могла физически, лишь сбежала в ванную. Единственное, что она успела заметить — Гавейн был раздавлен морально. Стоя под лейкой душа, она даже поймала себя на мысли, что после такого он больше к ней не притронется. И как бы она ни пыталась себя уверить в обратном — он же рядом, он не ушел, он любит ее — это не работало. Первая мысль укреплялась в ней все сильнее с каждой секундой. Он уйдет. Скоро уйдет. Или уже ушел, пока она в душе. Но первой начать разговор она решилась только за столом чуть позже. Один взгляд на Гавейна, до предела понурого, задумчивого и мрачного, и мысль прибило последним, самым уверенным гвоздем. Разговор вышел не так, как она планировала: он сказал то, что она хотела услышать, и это сделало только хуже для них двоих. И если бы она ответила ему хоть что-то еще, то пожалели бы они оба точно и, возможно, безвозвратно. Гави бы просто ушел. А она этого допустить никак не могла, не по собственной дурости. Однажды она уже добилась этого, и что из этого вышло? Проснувшись с утра в смятенном и разбитом состоянии, будто бы вообще не сомкнула глаз за всю ночь, она обнаружила, что муж уже ушел на работу. На работу же? Он ведь не ушел окончательно? Честно говоря, ей хотелось разрыдаться прямо на месте. Еще вчера вечером она думала, что они поговорят с утра. Что она проснется раньше по будильнику, и они поговорят. Но она даже не помнила, как выключила его, а теперь только ждать, пока Гавейн вернется домой. Если он вернется. Нет, он вернется. Он не исчезнет ее жизни просто так. Он должен вернуться хотя бы за вещами. Главное, чтобы это произошло, когда она дома. Розалинда бесцельно прошлась по дому, хотя ее утренний ритуал не был выполнен, даже не начат. Она постоянно ловила себя на мысли, что теперь, с момента, как Гавейна вернули к полноценной службе, и их смены перестали совпадать, здесь постоянно чего-то не хватало. Кого-то. Кого-то важного. Человека, к которому она привыкла за столько времени. Любимого человека, которого не хотелось отпускать даже на работу, но было нужно. Не выдержав всех тоскливых мыслей в голове, она все-таки занялась привычной рутиной и ушла в ванную. После, поставив на стол свой омлет с утренним чаем, она заметила, что, хоть муж и убрал за собой всю посуду, там все равно осталась его чашка с кофейными кругами. «Люблю тебя», — к обеденному столу была прижата коротенькая записка от Гавейна, текст которой отзывался в голове его же голосом. Дождаться мужа со службы оказалось мукой. Она буквально заставляла себя заняться хоть чем-то в ожидании его возвращения. Розалинда даже решила разморозить холодильник и хорошенько его вычистить маггловским способом — так дольше — хотя делала это буквально пару месяцев назад с помощью магии, и сейчас это не требовалось. Но все домашние дела уже были сделаны, а попытка отвлечься чтением или чем-нибудь еще не работала. Гавейн задержался на добрых два часа, и она даже решила, что его записка была прощальной. Мол, истинный смысл меж строк был таков: «Я люблю тебя, но больше так не хочу, я устал». Алюминий уже противно скрипел от чистоты под тряпкой, как будто моля Розалинду прекратить эти истязания. — Роузи?.. Она мгновенно обернулась: Гавейн растерянно смотрел на нее и все выложенные продукты на столе и тумбах. В одной руке он держал букет цветов, самых разных, а в другой — баночку с медом. — Что случилось? Почему ты так долго? — Воровал цветы у соседей, — он слабо улыбнулся через все еще заметную растерянность во взгляде. — У каких еще соседей? — она отложила бедную тряпку и, сполоснув быстро руки, подошла к Гавейну. — Хозяин магазина, где я беру тебе мед, закрылся раньше, чем меня отпустили. Пришлось искать спос… — Зачем? Мерлин, я места себе не находила весь день, — с этими словами она крепко обняла его, муж тут же уткнулся носом ей в плечо, кое-как обняв занятыми руками. — Извини. Я думал, что… Раз ты не прислала никакого письма или чар, то все еще злишься. Извини меня, — и потерся носом, шумно выдыхая. Почему она этого не сделала, оставалось загадкой для нее самой. Все ведь просто: напиши письмо или отправь чары. Делала так уже кучу раз. И главное, не пришлось бы ходить весь день как на иголках. — Тебе не за что извиняться. И я была зла не на тебя, а на себя. — В любом случае, я не должен был говорить то, что сказал. Я так не думаю, честно. Ты все равно любима и желанна, — Гавейн отклонился от нее, и его сумка съехала с плеча. Она практически упала на пол, но он успел ее поймать. — Упс, — и осторожно поставив ее на пол, вынул оттуда бутылку вина, перед этим спрятав мед в карман. — Как насчет поговорить за бутылочкой белого полусухого? — он посмотрел на Розалинду с улыбкой, вручая ей цветы. Она виновато-смущенно глянула на него через разноцветные пятна букета перед глазами, вдыхая аромат. — Давай поужинаем полноценно? Только убрать надо все обратно. Я не могу в таком бардаке спокойно разговаривать, все раздражать будет. — Отличный вариант. Давай уберем и поужинаем. Каждый раз, видя детей хоть просто на улице, хоть в Мунго, хоть того же Оуэна, который рос не по дням, в душе все четче и железнее укреплялось желание стать мамой. Чтобы у нее и Гавейна был ребенок, хотя бы один. Чтобы они стали родителями, узнать, каково это, наблюдать за тем, как он растет, познает мир, увидеть эту улыбку, которая будет копией Гавейна. Розалинда почему-то была уверена, что их ребенок будет улыбаться так же, как Гави. Самая лучшая, самая светлая улыбка, по-другому просто не может быть. Но она уже давно понимала, что этому счастью в их — или даже ее — жизни не бывать. Если бы она могла иметь детей, она бы точно забеременела еще в маноре Лестрейнджа. Но этого не произошло. Слава Мерлину, не произошло тогда, но сейчас услышать: «Вы беременны», от целителя с четвертого этажа хотелось больше всего в жизни. Но вместо этого были лишь печальные слова да сочувствие на лице. И самое главное, об этом не знал Гавейн. Ей было до чертиков страшно заводить данный разговор, сообщать ему о том, что она бесплодна. Хоть за прошедшее время они смогли, наконец, полноценно распрощаться со страхом перед близостью, и это стало приносить желаемое удовольствие им обоим. Вот и сейчас: очередная дружеская посиделка у Кесслеров, Джером с Гавейном и Корво устроили в который раз проверку предпочтений почти что трехлетнего Оуэна, через пару месяцев его день рождения. Перед малышом они разложили атрибуты двух карьер, и, к какому из всех он потянется, будет означать его «выбор» всей жизни. Мари, едва завидев это баловство в первый раз, чуть не накинулась на них коршуном, чтобы не путали ребенка, но теперь лишь изредка скептически косилась. — Я не думаю, что Джерри будет настаивать на аврорстве, — заметила Вик, когда Мари шумно вздохнула, стоило сыну потянуться к зачарованным часам отца, и Гавейн с Джеромом радостно зашумели. — Я ему понастаиваю, — фыркнула она. — Что с тобой? — Розалинда удивилась такой яркой реакции, но Мари лишь махнула рукой, как бы говоря, что неважно. — А где Руфус-то? — решив перевести тему, она спросила у Виктории, которая появилась без своего новоиспеченного мужа. Их свадьба три месяца назад была настолько шумной и насыщенной, что Розалинда порадовалась, что во-первых, их с Гавейном была в разы меньше, камернее, а во-вторых, о своем выходном на следующий день. — Сказал, что задержится. Филип практически полностью скинул на него всех стажеров, поэтому возится с ними постоянно. — Может, он таким образом готовит его к главе отдела? Кажется, ребята упоминали, что его должны передвинуть на заместителя. Гор-то все метит на место Дженкинс, которую, кажется, скоро вынудят подать в отставку. — Вполне возможно, — Виктория с гордой улыбкой деловито сложила руки на коленях, поправив юбку. — Он чуть ли не грезит этим. Даже, кажется, больше, чем нашей свадьбой, — и усмехнулась без намека на недовольство. — Совы к нам даже в выходной постоянно залетают. — А может, его сразу заместителем назначат, — хохотнула Мари. Взгляд Розалинды в очередной раз зацепился за Гавейна, который о чем-то разговаривал с Оуэном, сидя на корточках перед ним. Его крестник о чем-то восторженно говорил, а под конец ответа самого Гави и вовсе громко рассмеялся, протягивая к нему руки. И в следующий миг получил желаемое: Гавейн подхватил ребенка и усадил себе на плечи, что только усилило радость и крестника и крестного, который зашагал в сторону дома, где скрылись Джером с Корво несколькими минутами ранее. Он только обернулся в сторону сидящих девушек на крытом патио, пересекшись довольным взглядом с Розалиндой, и следом исчез за дверью, что-то восклицая. — Он тогда взорвется от счастья. Гавейн счастлив их положению точно не будет, когда узнает. И почему он ничего не спросил за столько времени? По нему же видно, что он любит детей. Должно быть, и сам хочет стать папой. Тогда почему молчит? Ждет, пока она сама сознается? — Мне кажется, или ты какая-то напряженная сегодня весь день была? — заметил Гавейн, когда они с Розалиндой вернулись домой практически в полночь. Она посмотрела на мужа, ловя себя на мысли, что от того Гавейна, которого она повстречала, он стал сильно отличаться. Большую часть ее настроений он считывал уже отлично, как бы она ни пыталась их скрыть. Может, не всегда говорил об этом, но было заметно, что он все видит. — Нам нужно поговорить… — глухо ответила она. Если он все-таки решился об этом поинтересоваться, то значит, слишком заметно. Да и время для этого уже давно подошло. Уже сто раз вышло. — Но я боюсь, — выдавила она из себя. — Я уверен, мы найдем решение, — его рука скользнула по ее спине, и от этого почему-то внутри все сжалось от ненависти к себе, и Розалинда глубоко вдохнула, проходя к дивану. Едва Гавейн уселся рядом, как он тут же сгреб ее в объятия и прижался губами к ее щеке, зацеловывая. — Гави, разговор, — она вновь тяжело набрала в грудь воздуха. — Я помню, но сначала хочу тебя чуть успокоить. Поднять настроение, — и тут же поцеловал ее уже в губы. Момент, когда его «успокоить» перешло в горизонтальное и тесное положение, она не заметила. А уж когда ее платье улетело куда-то за спинку дивана к его жилетке с рубашкой, то решила, что, возможно, это последний раз, когда они займутся любовью. Когда вся его любовь, как душевная, так и физическая, будет относиться к ней. Если это последний раз, то нужно запомнить все до мельчайших деталей, прочувствовать каждой клеточкой своего бесполезного тела. Выйдя из ванной на ватных ногах, пытаясь и подготовить себя к разговору, и подобрать слова, Розалинда встретилась с обеспокоенным взглядом Гавейна в спальне. — Ты как-то сильно дольше обычного, — заметил он, склоняя голову набок. — Это что-то настолько серьезное?.. — Очень, — голос скрипнул. — Ты же помнишь, что я люблю тебя? — муж слабо улыбнулся. — Очень люблю. — Возможно, после моих слов ты заберешь свои обратно, — она с тяжестью на душе опустилась на постель рядом с ним. Брови Гавейна удивленно подлетели, и она тут же отвела взгляд в пол. — Ты когда-нибудь думал о детях? Чтобы стать папой. Она заметила периферийным зрением, как он неопределенно качнул головой. — Не прям чтобы думал, но… Но я бы хотел с тобой, — тихо ответил он. — С тобой хочу, с другими — даже особо никогда не задумывался, а сейчас точно нет. — Ну что ж, вот тебе новость: я не могу иметь детей, — и она машинально передернула плечами от озвученного. Гавейн молчал: она чувствовала его взгляд на себе, но посмотреть не отваживалась. Слишком страшно увидеть его реакцию. Скорей всего, там самая настоящая злость, даже ненависть, что она такая. И что он столько времени и сил убил на нее, а желаемого не получит. Через десяток секунд он поднялся и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Розалинда оторопело посмотрела ему в след. Это все? Это его: «Мы найдем решение»? «А что я ожидала на такую новость? Дура наивная», — она фыркнула на саму себя. Но вскоре Гавейн неожиданно вернулся в комнату, держа в руке открытую баночку меда с прижимаемой пальцем чайной ложкой поверх. Плюхнувшись рядом, вручил ей столовый прибор: — Давай опять поднимем тебе настроение. Сладкое отлично помогает, — он выжидающе смотрел на нее с улыбкой. Она непонимающе уставилась на него, но муж лишь слегка нажал на ее руку, окуная ложку в мед. — Давай-давай. Хотя бы один разочек, Роузи, пожалуйста. Цветочная сладость и правда странным образом делала лучше. Как будто говорила телу, что все не так уж и плохо, как она себе рисовала. И стоило ей положить ложку на тумбочку, как Гавейн впился в ее губы. Несколько секунд медленного поцелуя, и он произнес: — Шикарная. Ты — шикарная. И сладкая, — Гавейн улыбнулся, смотря на нее. — Особенно сейчас, после меда-то. — Рикки… — Я очень люблю тебя. — Но дети… Он вздохнул и поставил баночку с медом к ложке. — Помнишь, я как-то давно говорил тебе о своих… требованиях? Требованиях, по которым я буду с тобой. — Ну, в целом, помню. Но мы тогда даже сексом не могли заняться, какие уж дети? Я не Дева Мария, чтобы со мной произошел трюк непорочного зачатия. — А там разве был пункт хотя бы про секс? — он поджал губы в улыбке. — Очень, конечно, хотелось им с тобой заняться и… В общем, я рад, что он есть в нашей жизни. Я безумно счастлив, что ты преодолела этот барьер, что тебе нравится. Тебе же нравится? — Ты серьезно меня об этом спрашиваешь? — она с укором склонила голову. — Конечно, нравится. — Я подозревал такой ответ, судя по тому, какой громкой ты становишься, — он засмеялся, чем заставил почувствовать ее щеки горящими от смущения. — Я правда громкая? — И мне это безумно нравится. Даже когда чуть глохну на одно ухо, — Гавейн, качнувшись к ней, тут же чмокнул в щеку. — Извини, я постараюсь быть тише. — Нет! — он тут же надулся, вернув прежнее положение телу. — Нет, женщина, никаких тише, — и в грозной шутливости сдвинул брови. — Я против всеми руками, ногами и ушами. Всеми частями тела. Стони, сколько хочется. Мне очень нравится, что ты такая громкая, — и облизнув губы, добавил тише: — Можешь еще громче, только постарайся голос не сорвать. Розалинда помотала головой, не сдерживая улыбки от его дурачеств, которые так нравились. — А по поводу детей: с чего ты взяла, что дело в тебе? — спросил он через несколько секунд. — Гави, мы уже продолжительное время занимаемся любовью, а беременность все не наступает. И защиту мы не используем. — Ну, может, проблема во мне? Я никогда не проверялся по этому поводу, не было предлога. А ежегодная проверка для Аврората такого не включает, думается мне. Но схожу в ближайшее время. — Если бы я могла, то забеременела бы еще тогда. И ты бы занимался не только моей защитой, а сразу двух людей. Если бы я вообще смогла сбежать, будучи в положении или с ребенком на руках. И если бы ты согласился. — Я бы согласился, потому что это ты, — тут же сказал он. — И ребенок, очевидно, был бы не желаемым, но он в этом не виноват, как и ты. И этот ребенок был бы все равно твоим. «Слава Мерлину, мы не узнаем, как это было бы на самом деле в реальности», — подумалось ей с каким-то облегчением в образовавшейся тишине. — Почему ты решила, что, опять же, не в нем проблема? — Я оба раза вышла замуж за мужчин, которые не могут оплодотворить женщину? Вот это удивительное совпадение, — она безрадостно хмыкнула. И добавила сильно тише: — К тому же со мной это делал не он один. — Извини, — он осторожно взял ее руку в свои, поглаживая с обеих сторон кисти пальцами. — Я не хотел, чтобы тебе пришлось это хотя бы озвучивать, — и спросил после непродолжительной тишины между ними: — Но может, все не настолько плохо? Может, шанс ниже обычного, но он все равно есть? И нужны, там, какие-то зелья, еще что-то?.. По ощущениям, она смотрела на него очень долго, поражаясь вновь и вновь. — Вот как в тебе до сих пор столько надежды? — горечь привычно стиснула горло. — Так в итоге все, о чем я мечтал, сбылось. Да, не таким образом, как я себе представлял, но… Ты жива и здорова… «Здорова? Я?» — горечь жгла теперь не только горло, но и желудок. — …Ты в полной безопасности. Ты со мной рядом. И вроде как, у меня получается делать твою жизнь лучше. — Не вроде как, Рикки. Ты правда делаешь меня счастливой. И надеюсь, это взаимно. — Так и есть, — он одарил ее улыбкой, полной нежности и любви. — Я счастлив с тобой. Что бы в жизни ни происходило, я счастлив, что у меня есть ты. Самая лучшая ты. — Но очень вероятно, что эта самая лучшая я не сможет подарить тебе сына. — Я согласен на дочь, — он хохотнул и в следующий миг затих. — Гави… — Роуз, я согласен быть с тобой, будут ли у нас дети или нет. К тому же, мы можем взять себе из детдома, к примеру. — Нет, хочу родного. Растить чужого ребенка — это иначе, и я не хочу. Может, это звучит ужасно по отношению к таким детям, но я не хочу. Мне нужна родная частичка. Очень хочу, чтобы была и моя и твоя в нашем ребенке. — Хорошо-хорошо, этот вариант мы пока отметаем. Если он вообще понадобится, — и он серьезно посмотрел на нее. — Если понадобится, да, — он кивнула и прижалась к его боку, положив голову на плечо. — Можем завести кошку или собаку, — продолжил он, сцепив руки на ее талии. — Это не равно дети. И живут они, к тому же, сильно меньше людей. — Ну, тоже члены семьи. Шерстяные дети. Или пернатые, если мы решим завести совиный выводок. Но на гиппогрифа я не соглашусь пока что, — он слабо усмехнулся. — Гави, я хочу нашего ребенка, человеческого. Чтобы я была мамой, а ты — папой, — она подняла голову, посмотрев ему в глаза. — Хорошо, давай вернемся к этому вопросу, если понадобится? Сначала нам нужен точный ответ, сможешь ты забеременеть или нет. Ты же не проверялась настолько? Это только догадки? — и он вопросительно поднял брови. — Схожу тогда в ближайшее время. — Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Заодно и сам проверюсь, чтобы уж точно знать. — Это будет идеально, спасибо, — с этими словами Розалинда поцеловала его в губы, на что Гавейн тут же повалил ее на кровать, отвечая и начиная новые. Как и предположил муж, шанс на беременность у них все-таки был. Мизерный, но он был. Они вдвоем проводили на четвертом этаже время больше, чем хотелось бы. Чем она изначально тешила себя надеждой, наивной, но надеждой. Все эти проверки, анализы и расспросы для анамнеза выводили из себя. Гавейн был полностью здоров что в плане иметь потомство, так и в целом. Как говорят магглы: хоть в космос отправляй. А вот Розалинда оказалась бракованной. Опять. Ненависть внутри закручивалась просто от одной мысли, что она опять не такая. Хотелось орать проклятия, молотить кулаками от отчаянья и плакать. И она орала проклятья, молотила кулаками в воздухе или по подушке и плакала. Откровенно рыдала, когда никто не видит. Этих слез не должен был видеть никто, особенно Гавейн. Он и так оказывает невероятную поддержку, расстраивать его не нужно лишний раз. От кучи мыслей безысходности колотило, а знание, что шанс есть — не помогало. Она понимала, что озвученный вердикт подразумевал слова: «Вам поможет только чудо», а не эти списки заклинаний, манипуляций, зелий и правильных дат для успешного зачатия. — Маме вообще однажды сказали, что она никогда не сможет иметь детей. А через какое-то время появилась я, — заметила Мари и улыбнулась, когда Розалинда заглянула с Гавейном к ним с Джеромом, и они вдвоем остались в комнате Оуэна: Марибет убирала разбросанные вещи, а Розалинда просто сидела на детском стульчике, покручивая в руке деревянный кубик. — Так что не отчаивайся. «Легко сказать», — но она все равно благодарна за такую поддержку и было не важно, соврала ли Мари во благо или же нет. — Я стараюсь. Хотя бы ради Гавейна. — Но? Розалинда удивленно подняла на ту взгляд: она не озвучивала никакого но, даже, вроде, интонацией этого не выдала, однако Кесслер это каким-то образом уловила. Помедлив, все же выдохнула: — Но я вижу, как он обожает возиться с детьми. Даже на примере Оуи вижу, — она качнула головой, намекая на ребят, которые сейчас развлекались с самым младшим Кесслером где-то на улице. — А я не могу ему этого счастья подарить, личного счастья. — Вы же обсуждали с ним это. — Тысячу раз уже, — она выпустила воздух из легких. — Все еще выбирает остаться со мной. — Но? — повторилась Мари, и Розалинда чертыхнулась про себя. Либо она разучилась контролировать собственные эмоции на фоне всех переживаний, либо Кесслер научилась читать мысли без использования Легилименции. И второе было куда менее реальным — ей это не нужно, чтобы заниматься семейным бизнесом, а для чего тогда, не было идей. — А вдруг он поменяет свое решение через время? Сейчас-то он источает свою коронную уверенность, но вдруг… Через пару лет или…. — Я сомневаюсь в таком варианте, — она безрадостно усмехнулась. — Тогда это будет не Гави. И я лично прокляну его тощую задницу, — и уже улыбнулась. Розалинда же молчала. Эта своеобразная шутка никак не подняла настроение, хоть и была сказана, очевидно, для того, чтобы как-то еще поддержать. — Хотела бы я иметь такую же уверенность, — наконец пробормотала она. — Ты не уверена в Гави? — Мари удивленно вздернула брови. — Я не уверена в себе. В том, что… — она помотала головой, — не знаю. Понимаешь, я никак не могу избавиться от мысли, что, не сглупи я еще четыре года назад, все было бы иначе. Лучше, спокойнее, счастливее. Мари некоторое время молча смотрела на нее, сжав губы в тонкую линию, а потом, все также не проронив ни слова, кивнула в сторону кухни за стол. — Может, было бы лучше, как ты говоришь. А может, и нет, — ответила она, садясь напротив. — Может, твоя мать что-то устроила. Не дала бы тебе вернуться к целительству у нас. Или устраивала бы тебе сущий ад на ежедневной основе, если бы удалось с помощью Хэмильтона вернуться. Может, все было бы намного и намного хуже, как бы странно это ни звучало на фоне… ужасов, с которыми ты столкнулась. — Но у меня бы изначально был Гавейн. Ему бы не пришлось переживать весь этот ужас, как и мне. Ему бы не пришлось меняться. — А эти изменения разве плохие? — Мари грустно улыбнулась одними кончиками. — Он очень изменился, да, но, как по мне, это хорошие изменения. Не учитывая причину, конечно же. — Я бы не хотела, чтобы они произошли по этой причине. — Зато ты знаешь, что он за тебя горой. Влюбленной по уши горой. Такую самоотверженность и преданность далеко не в каждом можно встретить. — Так Джерри такой же, — заметила Розалинда. — Это да, — та тут же улыбнулась. — В этом, как и во многом, они похожи как две капли. И я рада знать их столько лет. — Я вам с Энни даже завидую в этом плане, — призналась она с ответной улыбкой. — Ой, ладно тебе, — Марибет уже засмеялась. — Ты не представляешь, какими придурками они были в детстве. Раз в месяц как штык пропадали на отработках, а то и чаще. Где-то курса до пятого. Если кто-то из преподавателей был недоволен нашим факультетом, то можно было с уверенностью поблагодарить за это мистера Кесслера и мистера Робардса, не ошибешься. Вот сейчас уже, можно сказать, повзрос…. В этот миг с улицы донесся довольный и заливистый визг Оуэна, и его мама тут же поднялась, прерываясь на полуслове и выглядывая в окно. — О Мерлин!.. — выдохнула она, выбегая на улицу. Розалинда вышла за ней следом, но остановилась у самой двери: Оуэн, сидя в глубокой луже весь мокрый, смотрел на отца, который завис над ним на метле вверх ногами и хохотал в голос. Рядом с крестником стоял Гавейн, тоже частично мокрый, и пытался поднять его на ноги, но ребенок упорно не хотел этой судьбы, крутясь и окатывая брызгами крестного. — Что?! Вы?! Устроили?! — гневно выкрикнула Мари на бегу. — Два клоуна! Живо в дом! — и поравнявшись в сыном, глянула на мужа: — А с тобой, главным клоуном, мы поговорим позже, — пригрозила ему она, вытащив мигом успокоившегося Оуэна из лужи. Джером чуть снизился, чтобы, видимо, поцеловать ее или что-то сказать, но она одним жестом отмахнулась от него, что-то бормоча. Гавейн, постаравшись сделать вид, что его здесь вообще нет, перевел по-мальчишески озорной взгляд на Розалинду, но она лишь склонила голову, поджав губы и сложив руки на груди с явным посылом, что тоже не оценила их выходку, какой бы она ни была. Розалинда, потянувшись рукой к кружке с чаем, вновь посмотрела в сторону берега: по песчаному пляжу носилась ребятня, играя в «салочки», и их заливистый смех был слышен даже здесь, на пустой веранде кафе в Фалмуте. — Как ты? — голос Гавейна рядом вывел ее из пространных размышлений ни о чем. — Устала, — и заметив немного удивленно поднятые брови мужа, добавила: — Устала от попыток. Он тут же поник, рвано кивнув, и сделал глоток своего кофе. — Окончательно устала. — Что ты хочешь этим сказать? — То, что я и сказала. — Хочешь взять перерыв? — Хочу закончить. Это ничего не даст, мы только мучаемся, — и она глотнула чаю с медом и лимоном, надеясь, что это поможет прогнать горечь с комом из горла. — Я устала от них, от походов к Робин, от… от всего этого, Гави. Муж молча смотрел на нее. — Мне кажется, что еще чуть-чуть и я просто сорвусь. — Сорвешься как? — Я не знаю, что сделаю, но… Не хочу узнавать, в общем. — Хорошо, перерыв так перерыв. — Нет, Гави, я не про перерыв, — она взглянула на него, тут же увидев его потухший взгляд, устремленный сейчас куда-то сквозь столешницу. Ей хотелось дать ему надежду, но у нее самой ее не было. — Я хочу закончить эти попытки. Все, хватит. Бесплодна так бесплодна. — Ты не бесплодна. — О Мерлин, ты думаешь, я не понимаю, что скрывается за: «У вас низкий шанс забеременеть»? — За этим скрывается то, что шанс низкий. Зачем ей давать тебе надежду без оснований? Вы обе целительницы, к тому же. — Гавейн, я уже все сказала. — Ладно, — донеслось от него еле слышно. — Если хочешь, то я тебя отпускаю, — выдавила она из себя. — Никаких обид не будет от меня. Я пойму. — Что?.. — сейчас показалось, что ей послышался вопрос от него, или это вообще ветер подул, которого не было. Розалинда вновь взглянула на мужа: тот с каким-то испугом смотрел на нее во все глаза. — Ты смеешься? — Нет, Гавейн. Я же вижу, как ты хочешь стать папой. Как ты детей любишь. А я не могу тебе этого дать. Он дернул головой, переведя взгляд на берег. Потом молча поднялся и отошел к деревянному ограждению, доставая пачку сигарет. Он курил несколько минут, не поворачиваясь к ней и ничего не говоря. Когда же Гавейн выкинул второй окурок в мусорку, он вернулся на свой стул: — Я выбрал тебя не ради детей. Я выбрал тебя, потому что это ты, и на этом точка. Жирнющая и окончательная точка, — он хоть и говорил относительно спокойно, но через голос просачивалась строгость и даже, кажется, гнев. — Не говори мне больше никогда про расставание. Вообще никогда. Потому что я не уйду. Да, я люблю детей и хотел бы, чтобы у нас были свои, но если у нас не получится, то… — он развел руками, пожимая плечами. — Значит, будем без них и на этом все. Я выбрал тебя и остаюсь с тобой, если только лично я тебя устраиваю, как муж. Если вдруг нет, то тог… — Устраиваешь. Полностью, — выпалила она раньше, чем он закончил. — В таком случае, все остается так, как есть. Если захочешь когда-нибудь снова попробовать, то скажи, — и за один миг опустошил свою кружку. Она, чуть посидев в тишине, пододвинула свой стул впритык к его и обняла за предплечье, кладя подбородок на его плечо. — Рикки, извини, — тихо пробормотала она. — Я очень хочу, чтобы ты был со мной. Ты замечательный муж и… барсучок. И мангуст. Гавейн немного недовольно покачал головой, но все же ответил через пару мгновений: — Да никуда я от тебя не денусь, Роуз. Весь твой со всей своей барсучьи-мангустской шкурой. Она уже потерлась об его плечо носом. — Не гони меня только, очень тебя прошу. Это ужасно больно слышать, — сипнул он. — Извини, котик. — «Котик»? — он посмотрел на нее, подняв бровь. — Ну, ты сам стал называть меня «пантерой». А пантеры что с барсуками, что с мангустами, наверное, не очень хорошо уживаются. Скорее, съедят их. — Мы хищники! — он тихо хохотнул, подняв указательный палец. — Хоть и мелкие. — Ты не мелкий, — она тут же фыркнула. — Я ниже тебя. — На сколько? Пять дюймов? Четыре? Огромная и ужасающая разница, мы не уживемся, — саркастично заметила Розалинда. — Когда ты на каблуках, на все десять, а то и больше, — Гавейн с беззвучным смехом закатил глаза. — Ты сам говорил, что высота моих каблуков не смущает, — она шлепнула его по плечу. — Мне и правда нравится, — муж уже захохотал в голос. — Тогда что ты мне тут устраиваешь сценку про ниже? — она напустила на себя наигранного недовольства, и Гавейн мгновенно скорчил испуганную рожицу, будто поверил. — Я шучу-шучу, — и после чмокнул ее в кончик носа. — Тоже мне, шутник доморощенный, — она вздохнула через улыбку и, покрепче сжав его руку, уперлась носом в плечо. — Мой шутник. — Твой-твой. С каждым месяцем, даже чуть ли ни днем ощущения от работы в Мунго становились все напряженнее. Это, конечно, не шло с обстановкой на службе у Гавейна, но она медленно захватывала и больницу, как и все общество. Возможно, работай Розалинда на каком-нибудь другом этаже, это все бы переносилось легче, но только не в приемном, в котором она осталась после окончания стажировки, хоть выбор и был. Но переводиться не хотелось: ей нравилась специфика и то, что она работала вместе с Редьярдом. Да и с остальными коллегами уже сложились хорошие, теплые взаимоотношения. Но приемное — это самый первый этап для поступающих пациентов не своим ходом. И главное, сюда пребывали колдомедики с вызовов Аврората. Каждый раз, когда те срывались на чары, в Розалинде что-то замирало. И пока ей не приходил ответ от Гавейна, что с ним все в порядке, или все пострадавшие не оказывались в палате, это не проходило. Но однажды ее страхи оказались реальностью: сначала появился коллега Гавейна, весь истекающий кровью и без сознания, потом еще один, хоть и на ногах. А под конец в приемном появились оба МакБрайта, Ридус и Максимилиан, держа Гавейна на своих плечах. И от вида мужа Розалинду парализовало: ей показалось, что он не дышит. — Рэд, тут множественное Круцио и огромная кровопотеря! — выдохнул Макс, помогая брату уложить Гавейна на ближайшую койку. — Ранение в бок и ногу, контузия и сломанная рука. И еще куча темной дряни. Хэмильтон тут же метнулся к ним, на ходу выкрикивая Джоффри дальнейшие указания для оставленного аврора. И заметив замершую Розалинду, подтолкнул ее в сторону коллеги на свое прежнее место: — Роуз, не стой ты столбом-то! — Я… — она в ужасе посмотрела на Гавейна, над которым уже склонился учитель и целитель МакБрайт. — Ты либо занимаешься делом, либо вон отсюда!.. — рыкнул он, даже не поворачивая к ней головы. И через несколько мгновений выругался в сторону начальника Гавейна: — Салазар, Ридус, какого черта у тебя аврор со второй степенью истощения от Фиделиуса? Тебе совсем на них плевать, что ли? Но тот лишь перевел удивленный взгляд на Гавейна, а потом обратно на Хэмильтона. И мотнул головой, пребывая в частичном оцепенении от вопроса и, вообще, новой информации. Розалинда, постаравшись сосредоточиться, все-таки метнулась к Кроуфорду, заняв место по другую сторону от раненного аврора. Едва оглядев его, она опять чуть не замерла: на нем не было живого места. Кровь, куча крови из сочащихся ран. Его глаза хоть и были открыты, но взгляд она узнавала: он застыл и потух, казался стеклянным из-за белесой пелены. Парень был сейчас без сознания из-за многократного попадания под Ступефай и контакта с какими-то темными заклинаниями. На взгляд определить, какими именно, было нельзя, но как только они разберутся с кровотечением, то займутся этим в первую очередь. Она практически бездумно, машинально выполняла указания Джо, но то и дело посматривала в сторону больничной постели с Гавейном. Редьярд с Максом постоянно переговаривались через какие-то ругательства то на обнаруженное скрытое кровотечение, то еще на что-то. — Роуз, встань на мое место, — просипел Джоффри, когда она замерла посреди выполнения очередного его указания. — Но я… — Встань, — спокойно, хоть и немного нервно сипнул тот, быстрым шагом огибая кровать. — Меньше отвлекаться в ту сторону будешь. «Надо. Взять. Себя. В. Руки, — она вдохнула поглубже, занимая его место. — Он с Рэдом, все будет хорошо. С ним два старших целителя, я ничем не помогу уж точно». — Извини, — тихо бросила она, и Кроуфорд лишь кивнул, как бы говоря, что все нормально. — Я бы тоже отвлекался, поступи сюда кто-то из моих в таком состоянии, — пробормотал он через несколько секунд. На какое-то время вся палата погрузилась в относительную тишину: были лишь слышны бормотания формул заклинаний, какие-то переговоры да звон от склянок с лекарствами. Розалинда практически полностью сумела погрузиться в процесс стабилизации собственного пациента, как неожиданно за спиной раздался сначала хлопок и следом охрипший, озверевший от боли вопль Гавейна под звон разбившихся фиалов зелий. Но в следующий миг через его вопль — громогласный крик Хэмильтона: — Держите его! Макс, в сон его, пока не помер от шока! Розалинда мгновенно обернулась: Гавейн, весь извиваясь и выгибаясь на постели, орал в полную силу своих голосовых связок от боли, пока оба МакБрайта прижимали его за плечи и ноги. И судя по тому, как ходила ходуном кровать и скрипел мраморный пол под их подошвами, удержать Гавейна на постели оказалось той еще задачей для двух мужчин, явно превосходящих его по массе. Редьярд, выругавшись от попавшей в глаза крови и частично поваленный на пустую постель за его спиной, взмахнул призванной обратно с пола палочкой, и Гавейна в тот же миг намертво прижали новые веревки. — Должно быть, всплеск, — хоть Максимилиан и пробормотал это, в резко наступившей тишине его голос оказался слишком громким. И посмотрев на брата, добавил: — Рид, можешь отпускать его, спасибо. Тот лишь угукнул, медленно отходя обратно к стене и разминая запястья. — Рэд? — Я в порядке, — Хэмильтон уже протирал лицо тряпкой и склонился на Гавейном, чуть хрипя. — Замени стабилизатор. Этот, видимо, нужно перезачаровывать, выдохся. Макс кивнул, тут же нацепив на запястье Гавейну ремень-стабилизатор, временное решение для контроля всплесков магии, и, приманив себе в руку основной артефакт, унесся на склад за новым. — Роуз, — до ее ушей донесся голос Джоффри. — Да-да, — она мгновенно отвернулась к их пациенту, вновь занимая себя и свое внимание тем, чтобы убрать все поступающую и поступающую из раны темную кровь. — Лазарь, прости. — Тебе нужно научиться не реагировать, иначе от тебя тут пользы, как от… — и он передернул уголком рта, — охающего родственника. — Как научиться? — Как-то, — он пожал плечами и следом взмахнул палочкой, чтобы найти, наконец, скрытое под кожей причину неутихающего кровотечения. — Проклятье, там два разрыва, вот че так льет-то. Как залатаем, займись кровью, потеря уже доходит до критического уровня. Я с остальным пока разберусь. — Конечно, — и она, прекратив на секунду убирать льющуюся кровь, призвала на тумбу рядом Кровеносную сферу. — Может, его в восстановительную потом переведем на пятый? Хотя бы на ночь. — Посмотрим. Может, сферы с Сангвинис Ренова будет достаточно. Если в течение десяти минут состояние не пойдет на улучшение, то запросим. Когда же все поступившие авроры были стабилизированы, Розалинда осталась в палате вместе с Хэмильтоном, который совершал итоговый осмотр на случай, если что-то было ненароком пропущено. И когда он закончил, обратился к ней, пока она через мандраж посматривала на спящего Гавейна: — Роуз, до конца смены эта палата на тебе. Если что, зови. — Конечно. Но я бы тут на ночь осталась. Точнее, я останусь, так что можешь вторую смену без учета этой палаты распределить. — Уверена? — Полностью. Не хочу сейчас домой идти. — Он очнется, скорей всего, только послезавтра, — заметил учитель. — Я знаю, все равно останусь. — Как знаешь. И да, — он остановился у самой двери, — каждые минут пятнадцать-двадцать проверяй каждого, а не только у постели Гавейна сиди. — Обязательно. Спасибо. И Редьярд, кивнув, исчез за дверью. Она тут же присела рядом со спящим мужем, оглядывая его уже вблизи. Даже его младший коллега, Солт, не был в таком плачевном состоянии, как он сам. Хуже было только другому: их старшему аврору, про которого Макс сообщил, что тот уже был мертв, когда прибыла даже подмога, а не он с командой, как стало безопасно для колдомедиков. От попадания Авадой практически ничего не спасет. — Слава Лазарю, ты живой, — она пригладила влажные и растрепанные волосы мужа, едва сдерживаясь, чтобы не обнять его всего с силой. — Спасибо, что ты жив. Я не хочу остаться без тебя снова, — и осторожно сжала его холодные пальцы. Гавейн вряд ли ее слышал и чувствовал, но шанс был: некоторые пациенты, которые оказывались без сознания, после пробуждения упоминали, что слышали голоса родных и как будто даже чувствовали их прикосновения. И раз есть шанс, то она его использует. Гавейн же, к ее счастью, очнулся даже раньше ожидаемого на целые сутки. Радость однако задержалась: она прорвалась, вылилась в слезы облегчения только, когда Джоффри осмотрел его и заодно остальных раненных авроров, и они остались вдвоем. Она старалась контролировать эмоции, но они все равно выходили наружу даже, когда муж провалился обратно в сон, но уже собственного организма, а не чар. Но этой радости, этому счастью на следующий день она не могла поверить. — Розалинда, ты беременна, — повторилась Робин Бёрк, целительница с четвертого этажа, к которой они с Гавейном обратились по поводу ребенка и которая вызвала ее еще рано утром. — Это же не ошибка? Вдруг не мои результаты… — Все точно, мы перепроверили несколько раз, — коллега широко улыбнулась, пододвигая к ней пергаменты. Розалинда скосила глаза на результаты, но там черным по белому было написано, что беременность есть. И имя с фамилией ее. — Но ведь ты говорила, что… Что это околонулевая вероятность. Что мне поможет только чудо. Робин скептически, практически мимолетно, и удивленно приподняла брови. — Я говорила, что шанс мал, а не близок к нулю. А про чудо… — она посмотрела куда-то вбок. — Два чуда, — и улыбнулась через понимание во взгляде. — Хочешь, мы вдвоем спустимся к Гавейну? — Нет-нет, у тебя еще пациенты. Я сама. — Точно? Пару минут подождут, ничего срочного. — Все отлично, я сама сообщу ему. К тому же, там может быть его коллега, его еще могли не успеть выписать. Не нужно это никому слышать лишний раз, — Розалинда поднялась на ватных ногах. Они практически не ощущались. И обернулась к Бёрк: — Спасибо большое. — Мои поздравления, Роуз. Записываю тебя через две недели на осмотр? — Да-да, обязательно, — она кивнула через прорвавшуюся улыбку. Болеющий муж — это сущий кошмар, поняла она. Розалинда знала это уже давно, но если при простой простуде он становился немного капризным, то стоило ему заболеть серьезнее, как все прежнее поведение казалось пустяком. Даже его прошлое ранение на службе оказалось не таким уж тягостным, когда его выписали из Мунго, как сейчас. Гавейн уже долгое время ходил дико уставшим, но на все ее просьбы взять небольшой отпуск хотя бы на одной работе он отмахивался. Она даже пыталась завести разговор о том, чтобы он перестал быть Хранителем, но встретилась с такой непробиваемой стеной, что ей стало немного страшно из-за его реакции: он чуть ли не воспылал, едва услышав это предложение, и до конца того дня вообще не шел на контакт. И повторять такой разговор она боялась. Но дело дошло до крайней точки: едва заявившись домой в очередной раз после службы, где, как она позже узнала, у него был срочный вызов с последующим боем, Гавейн практически сразу рухнул в обморок от изнурения. Секунду назад он поприветствовал ее, что-то начал даже спрашивать, но посреди вопроса его голос резко потерял силу, а следом Розалинда услышала грохот из коридора. Уже в Мунго, куда она лично доставила его, они получили причину, о которой Розалинда и сама догадывалась — Доверительное Истощение. Чертово ДИ, за пропуск средней стадии которого она себя корила. — Постельный режим, Гавейн, — сдержанно огласил Хэмильтон. — Через пару суток выпишем, но еще месяц минимум ты на больничном. Никакой магии, никаких тренировок, даже разминок, — и едва Робардс угукнул, находясь на грани сна, учитель переметнул свой воспылавший взгляд на Розалинду. — А с тобой нам нужно поговорить наедине, — и дернул за локоть, двинувшись на выход из палаты. Она прекрасно понимала, о чем он хочет поговорить. Она прекрасно знала, что состояние Гавейна — полностью ее вина, как жены, так и целителя. — Знаешь, Роуз, — начал ее учитель, когда она закрыла дверь в его кабинет за собой. Он сложил руки на груди, опершись о свой стол и впившись взглядом в нее, — я до этого дня считал тебя умной. Умным и подающим надежды целителем, который не имеет проблем со зрением. — Я понимаю, Рэд. — Нет! Нет, ты ни черта не понимаешь! — он мгновенно вспылил, что бывало крайне редко, а его взгляд стал еще разгневаннее. — Если бы ты поняла хоть что-то еще, когда!.. Когда он полгода назад поступил к нам в том числе и с ДИ, он бы здесь с ним же, только в критической стадии, не оказался сегодня! Но нет! Он здесь, Моргана тебя раздери! Он здесь и это все то же проклятие Фиделиуса! — Я пыталась уговорить сня!.. — Ни черта ты не пыталась! — Редьярд перебил ее взмахом руки. — Потому что, если бы ты реально попыталась, мы бы здесь и сейчас с тобой не разговаривали, — он фыркнул, до предела сердито дернув головой. — Я больше тебе, а не МакБрайту говорил про ДИ. Ты была там, ты постоянно кидала свои расширенные от испуга, как два блюдца, глаза на своего мужа. Ты не могла не понять, что нужно сделать, как только он очнется. Ладно, чуть позже, когда очухается нормально, но это нужно было сделать, Розалинда! — Я клянусь, я пыталась! Но он уперся! — Серьезно? — Хэмильтон прозвучал с неподдельным сарказмом. — Серьезно, Роуз? Ты не смогла его переубедить? Ты? Его? Ни в жизни не поверю в эту сказку. Все, во что я поверю и в чем уверен на миллион процентов — ты сделала это для какого-то своего личного и наивного упокоения, что оно само как-то исчезнет, — последнее он хоть и сказал с привычной громкостью, но следом процедил сквозь зубы: — Ты знаешь, что так не бывает. В это верят самые настоящие идиоты, либо те, кому наплевать. Что хуже в данной ситуации, я даже не хочу думать. А она не знала, что ответить. Просто стояла перед ним, опустив глаза в пол. — Когда он придет к нам на ближайший осмотр после выписки, и я не увижу, что след Фиделиуса в нем пропал — я переведу тебя в любое другое отделение. А если ты надумаешь поупираться мне, то уволю к чертовой матери. Это я исполню еще быстрее и проще, чем вернул тебя сюда. Ей было страшно даже вздохнуть. — Я. Не работаю. С идиотами, — продолжил он, отчеканив. — Я не могу допускать целителей без мозгов к пациентам, а значит, если ты не исправишь ситуацию, то тебе не место в этом отделении. — Я поняла, — шепнула она, все еще не отваживаясь поднять на него глаза. — Ближайший месяц ты работаешь в клинике. Свободна, — и он тут же развернулся. Едва выскользнув из кабинета, Розалинда рвано выдохнула и посмотрела на свои руки: их било крупной дрожью. Но вся эта выволочка была полностью верной и правильной. Она — самая настоящая идиотка, и если она даже Гавейна не может переубедить, то ей здесь, в Мунго или любой другой больнице, не место. Она не имеет права зваться целителем. И если в Мунго Гавейн еще был сносным, вероятно, потому что спал большее время, то дома начался самый настоящий ужас. Гавейн стал дико капризным, лечился из-под палки, отказывался пить лекарства по расписанию, но при этом не отлипал от нее, как только Розалинда возвращалась с работы. — Ты как маленький, — фыркнула она, когда муж в очередной раз покосился на нескромный ряд зелий и тарелку с едой и выразил несогласие на ее просьбу. — Я просто не хочу, — он мотнул головой. — Желудок болит уже. — Потому что ты не ешь ничего. Конечно, он разболится у тебя от зелий и бесконечных литров кофе с сигаретами, с которыми, на минуточку, я просила повременить до выздоровления. Но нет, черт возьми, банка за неделю!.. — Я. Не хочу, — и отодвинул тарелку, поджав нижнюю губу. — Гавейн, ты либо ешь сейчас, а после принимаешь лекарства, либо я возвращаю тебя в Мунго, — прорычала она, потеряв терпение из-за ежедневных препираний по одной и той же причине. — Там ты такие сцены ни мне, ни еще кому-то не устраивал. Муж недовольно посмотрел на нее исподлобья, но через несколько секунд все же сдался и принялся за еду с таким видом, будто вталкивает в себя что-то невкусное и даже отвратительное. «Ладно, ест и ладно», — она вздохнула про себя, зажмурившись и пытаясь удержать рвущееся раздражение на его мину. И чуть поразмыслив, села напротив. Нужно убедить его. Нужно каким-то образом убедить снять охранные чары с острова. Избавиться от Фиделиуса. Но как? Она знала, что это пытались сделать и Джерри с ребятами, и Хэмильтон после того «разговора» с ней в своем кабинете. Да и она пыталась, но все безуспешно. Еле дождавшись, когда муж закончит и с ужином и с лекарствами, чтобы, не дай Мерлин, снова не начинать предыдущий разговор, она зажмурилась, все пытаясь придумать способ, и начала: — Рикки, нам нужно поговорить кое о чем. Он тут же насторожился, вновь взглянув исподлобья. Ей Мерлин, как ребенок. — Про Фиде… — Я сказал, что нет, — он тут же перебил ее, вскочив из-за стола. — Гавейн! — Нет и точка! Нам нужно одно стопроцентно безопасное место. — Гавейн, я не хочу потерять тебя. — Со мной все в порядке, — отрезал он и тут же унесся в спальню. «Лазарь, помоги мне», — она поднялась из-за стола, сжав кулаки в попытке сдержаться от рычания. И заглянула в комнату: — Гавейн, я умоляю тебя. Мы умоляем тебя. — О, ты решила теперь и беременностью на меня надавить? — он сердито нахохлился и покосился на ее живот. — Что ты сейчас мне сказал? — сдержаться не удалось: ярость мгновенно захлестнула голову на его фразу. Гавейн испуганно сжался, сидя за рабочим столом, который он использовал для второй работы, а она — для каких-то взятых на дом личных дел пациентов да целительских исследований. — Я правильно поняла, что тебе ребенок не нужен? — Я-я… — он запнулся, едва начав. — Нужен. Конечно, нужен. — Значит, я не нужна, раз для тебя это шантаж? — Нужна… К-конечно, нужна. — Тогда у тебя есть выбор. Вот тебе мой реальный шантаж: либо я с тобой, либо Фиделиус и я отдаю тебе ребенка, как только он родится, а сама ухожу. Потому что твоей смерти из-за этого проклятия я не вынесу. Я не хочу брать на душу еще и такой грех, — отрезала она, покинув комнату. Так — нельзя. Нельзя ему этого говорить. Она не должна была говорить ему этого. Это не то, что она планировала сказать. И как сказать. Но это было тем, что она в итоге и сказала. Диван рядом с ней продавился через десяток секунд, и в следующий миг она почувствовала руки Гавейна на своей пояснице и правом колене. — Родная, ты мне нужна. Вы мне нужны… Очень нужны, пожалуйста. От его голоса и прикосновений хотелось разрыдаться. Злость и раздражение уже улетучились, а вот бессилие и страх — только набрали силу. — Пожалуйста, змейка моя. Я не могу без тебя. Ну… — он запнулся. — Может, и могу, но точно и совершенно не хочу. — Тогда сними этот чертов Фиделиус, — дрожащим и немного писклявым голосом от слез у самого горла проговорила она. — Я не хочу гадать, что произойдет в следующий раз. Где ты упадешь без сознания от него и погибнешь. Муж уже обнял ее, прижав к себе, и она уперлась носом ему в шею. — Давай пару минут посидим, и после я избавлюсь от него? — Две минуты и ты точно снимаешь его. Иначе я тебя прокляну. — Когда ты злишься на меня, это уже проклятие. Хуже любого Круцио. — Дурак, — она слабо толкнула его в бок от негодования, но он только покрепче сжал ее. — Дурак, но любимый. — Извини, — он уже шепнул. И чуть помолчав, спросил: — Ты бы правда ушла? — Это вопрос, чтобы понять, насколько реален мой шантаж? — она подняла голову, посмотрев ему в глаза. — Нет-нет!.. Я просто… — Гавейн облизнул губы и нахмурился в раздумьях. — Ты нужен мне живым, Робардс. — Пожалуйста, только не по фамилии!.. — он уже жалобно поднял кончики бровей, сдвинув их «домиком». — «Гавейн» подходит? Или «несносный и до ужаса капризный мангуст»? — Лучше «Рикки-Тикки-Гави», — и он выдавил нервную улыбку. — Вот исчезнет Фиделиус и тогда станешь обратно «Рикки-Тикки-Гави». Он натужно вздохнул. — Я серьезно, — добавила она. — Я и не пытаюсь увернуться от этого. — Уж надеюсь, — она шумно выдохнула. Посидев так еще некоторое время, Розалинда все-таки погнала Гавейна разбираться с этой чертовой занозой в их жизни под названием «Фиделиус». И тот, дождавшись Аластора, наконец приступил к желаемому. Едва друзья закончили и наложили какие-то другие охранные чары, Муди тут же засобирался домой, лишь предупредив, что завтра с утра к ним придет либо его отец, либо еще кто-то из Аврората, чтобы добавить министерских чар для дополнительной безопасности. — Дай мне свою палочку, — попросил муж, когда они вернулись с улицы. — Надо связать с моей. — Гавейн, хватит с тебя магии на сегодня. И так уже больше нужного творил. — Роуз, я дома, — он устало вздохнул. — Ничего не случится. — Я сказала: завтра. За спиной послышался только его новый грустный вздох. — Разбуди меня тогда перед уходом, пожалуйста. Это же подходит? — Это — подходит, — она обернулась и посмотрела на мужа, у которого под глазами опять стали слишком четко проглядываться синяки усталости. — Иди в кровать, прошу. — Ahora mismo. Estoy escuchando y obedeciendo, señora. — Как же ты любишь кривляться, Гави, — она покачала головой со слабой улыбкой. — Пока это повышает тебе настроение — я буду кривляться, — он ответил ей более широкой. Каждый раз бывая на четвертом этаже и видя тихие семейные круги вокруг новорожденных и новоиспеченных родителей, Розалинда невольно ловила себя на мысли, что у них с Гавейном такого не будет. Его родители не дожили до этого времени, как и ее папа, а мать — она без раздумий наколдует Аваду, если увидит ту на пороге палаты. Ей было настолько грустно и отвратительно на душе от этого, что в какой-то момент стала отводить завистливый взгляд куда-нибудь в другое место. И успокаивала себя тем, что она хотя бы не будет матерью-одиночкой. Гавейн точно не оставит ее по собственному желанию: он постоянно рядом, он постоянно ходил с ней по целителям на все проверки Робин, как поживает плод. Примерно за две недели до родов ее положили в больницу: хоть это и не особо требовалось, но Гавейн мог быть на службе, когда начнутся схватки, а трансгрессировать в таком состоянии, даже если это парное перемещение, крайне не рекомендовалось. Камин они так и не подключили к сети, да и влезать в него с животом — плохая идея. Порталы тоже не подходили, поэтому было решено воспользоваться плановой госпитализацией. Муж постоянно крутился в ее палате: и перед службой зайдет ненадолго, если это дневная, и после смены на несколько часов или даже вовсе до конца часов посещений и еще немного дольше, пока его не выгонят, а все выходные дни — постоянно здесь, постоянно рядом. Заходили и ребята: Руфус с Викторией заглядывали всего раз, но на весь день. Кесслеры бывали чаще, все четверо, Джерри с Мари и Оуи да Мюррей. Энни тоже практически ежедневно появлялась в палате то одна, то вместе с Корво. Мёрдоки пришли аж втроем оба раза: маленький Мартин с интересом осматривал палату, его внимание привлекала куча игрушек, но Кэйтлин лишь успокаивала сына, что игрушек у них дома много и без этих. Редьярд, сменивший достаточно быстро свой гнев на привычную милость, но все-таки еще пару раз до ее госпитализации прочитавший ей куда менее эмоциональную «лекцию», тоже заходил в рабочие спокойные часы, а пару раз и вместе с Хильдой. Коллеги тоже заглядывали к ней, не давая совсем уж заскучать в одиночестве. Минут на двадцать-тридцать, но было приятно и даже не особо верилось: столько людей. Далеко не всех их она считала близкими или друзьями, но они заходили! Потратили время, возможно, даже заранее это планировали. Единственного человека, которого не хватало здесь, которого она была бы счастлива увидеть даже на минутку — Леонор. Она понятия не имела, что с ней и как она. Сестра уже как три года назад должна была окончить школу и, скорей всего, пойти по семейным целительским стопам, но от нее до сих пор не пришло ни единого письма, даже весточки. И это нервировало до чертиков. Розалинда постоянно терялась в догадках, рисуя себе самые страшные варианты о причине тишины. Мать заперла ее дома и после выдала за другого монстра замуж? Леонор встала на ее сторону, поменяв мировоззрение? Или вовсе зла и обижена на нее, что не попыталась спасти ее из рук матери? А может, Лестрейнджи выследили ее и убили, отомстив таким образом семье и самой Розалинде за ее побег и последующие проблемы? Ей бы мать точно не прислала приглашение на похороны, а кто еще бы ей сообщил хоть о чем-то — не было вариантов. Когда же на свет явилась Кат, Катрина Робардс, Розалинда не могла поверить, что это правда. Не могла ни она, ни, кажется, Гавейн. Хотелось плакать от счастья, а даже не от боли, что уже заметно стихла во всем теле после почти восьми часов мучительных родов. Но сил хватало лишь на то, чтобы просто лежать в постели и смотреть, как Гавейн то и дело брал их дочь на руки. Он то медленно прохаживался по палате, замирая у игрушек или окна и рассказывая той, что происходит на улице, то садился рядом с Розалиндой, и они вдвоем любовались маленьким комочком счастья и пытались как-то поверить в свершившееся чудо. На следующий день к ним заглянули буквально все друзья: тут были и Мёрдок со Скримджером, Джером с Марибет и отцом. Энни с Корво заявились с огромным букетом, который поставили к остальным на столик напротив кровати. Аластор, придя минут на пятнадцать позже условленного времени из-за работы, замер у двери по другую сторону от Редьярда и молча посматривал на всех после короткого поздравления родителей. — Так, а крестных-то уже ребенку выбрали? — Редьярд, глухо хлопнув в ладони, посмотрел на Розалинду с Гавейном с улыбкой. — Энни, ты крестная, тут без вариантов, — она улыбнулась, посмотрев на подругу, даже на духовную сестру, и та радостно запищала от восторга. — А вот по поводу крестного отца пусть сам отец оглашает, — и посмотрела на Гавейна, которому на плечо положил руку лыбящийся Джером. Тот уже знал, что эта роль отойдет не ему, но никак не оказался против, хотя Гави переживал. Знали практически все: кроме Редьярда и Аластора. — Аврор Муди, вы не против? — Против чего? — Аластор ярко удивился, когда поймал на себя взгляды всех в палате. — Стать крестным, — Гавейн улыбнулся. — Я?.. — Тут только один Муди, Ал, — Редьярд усмехнулся. — Уинни говорил, что позже заглянет. Либо сегодня вечером, либо на днях, как вырвется. Тут уже удивилась Розалинда: Уинстон хочет зайти? — Почему я-то? — Аластор же смутился, посмотрев на Катрину на маминых руках. — А почему нет? — Я… Я думал, что Джерри будет, — он кивнул на того. — Это честь для второго ребенка, — Гавейн засмеялся. — Так, мистер, — тут же встряла Розалинда, — поумерь свой пыл. Не успела я разродиться, как ты уже на следующего замахнулся. — Да я просто… — и муж конфузливо почесал затылок под смешки друзей. — Вы уверены? — уточнил Муди в образовавшейся паузе. — Полностью, Ал, — она посмотрела уже на него. — Если ты не против. — Так-то я не против, но… я ж в детях не понимаю ничего. Особенно в девочках. Что, как, куда… — Я помогу тебе выбрать подарок, не беспокойся, — усмехнулась Энни. — На то мы и крестные родители. — Моргана, надо было хоть тоже цветы принести… — он все с тем же смущением посмотрел на столик. — Если вы уверены, то я буду рад стать крестным, — быстро пробормотал он, словно скороговорку. — Ты хоть улыбнись, что ли-и-и, — протянул Бобби. И стоило тому выдавить нервную улыбку, как вся палата наполнилась смехом. Дом встретил Розалинду привычным теплом и полумраком. Со второго этажа, который еще до рождения дочери удалось возвести с помощью Бобби, виднелся свет со стороны детской, и она прислушалась: тишина. Голова немного гудела после работы и тихого вечера с Энни и Мари: она даже хотела отказаться, но стоило обмолвиться об этом Гавейну, как он запротестовал. Практически прогнал ее на встречу с подругами, а сам остался с дочерью. Вроде, должен был зайти Аластор, но сейчас ничто не подтверждало этот визит. Поднявшись наверх, она обнаружила спящего Гавейна в кресле с Катриной на руках. Раскрытая детская книжка висела на его колене, пока они вдвоем тихо сопели, практически в унисон. Розалинда, чуть полюбовавшись ими с порога комнаты, приблизилась и осторожно забрала дочь, перекладывая ту в кровать. — Меня что-то вырубило, — донесся тихий хрипящий голос мужа, пока она подтыкала одеяло Катрины. — Она все никак не хотела засыпать. — Потому что у нее энергии, как у тебя, — Розалинда улыбнулась, посмотрев на него. — Ее надо сначала вымотать играми, тогда уложить будет просто. Гавейн лишь вздохнул, поджав к себе ноги и устраиваясь в кресле полубоком. — Я устал сегодня на службе как собака, чтобы еще выматывать ее, — сипнул он, вновь закрыв глаза. — Зато она прекрасно справилась с задачей вымотать меня. — Рикки, иди в нормальную кровать. И так спишь черт знает где, пока на работе. — Если бы я там хоть немного спал… — и протестно замычал, когда она села к нему на подлокотник и потрепала по плечу. — Не хочу, тут тепло и спокойно. — Зато там буду я, — она тут же улыбнулась, когда муж, приоткрыв один глаз, заинтересованно посмотрел на нее. — И тоже будет тепло. — Но будет ли спокойно… — на лице Гавейна уже расплылась предвкусительная улыбка, — очень сомневаюсь, señora. — Ты еще две минуты назад спал, — заметила Розалинда. — Угадай, сколько мне нужно минут, чтобы перейти из состояния сна в… — она не дала ему закончить, положив указательный палец на губы, но руки Гавейна уже обхватили ее бедра. — Гави. — Да? — Не здесь. — Я и не собирался прямо здесь, — он качнул бровями. — А то ты Кат мигом разбудишь. Представляешь, какая психологическая травма будет у ребенка, увидь она нас в самом разгаре… делания ее сестренки или братика? — Она маленькая еще, — и добавила через несколько мгновений: — Но кстати, о братике с сестренкой… Я не готова к еще одному ребенку. — Это было образно, дорогая. — А я конкретно о твоем желании по поводу второго ребенка. — Почему? Мы же знаем, что шанс и правда есть, он реален. Вон он, спит, — и качнул головой на Катрину. — Я не хочу еще раз через все это проходить. Через все эти попытки зачатия, через это ожидание успеха, через саму беременность. Да и то, сколько я была без работы… Практически полгода вновь вылетело, я и так чувствую себя отстающей. «А еще вдруг ты погибнешь, пока я беременна», — горло стиснуло, не дав произнести уже эту причину. — Ты не отстающая. Будь ты таковой, Рэд бы тебя не оставил у себя. — Знаю, но… пока что я не готова. Гавейн кивнул, перетянув ее к себе на колени, и обнял, посмотрев на нее снизу вверх: — Но если… К примеру, ты опять забеременеешь? Без этих специальных, мучительных попыток. Вот как с Кат произошло: мы прекратили, а тут вдруг весть неожиданная. — Не знаю, — она сглотнула, чуть ероша и без того его взлохмаченные волосы. — Надо будет посмотреть на всю ситуацию. Что будет происходить и в нашей жизни и вне. — «Не знаю» лучше категоричного «нет», — он улыбнулся без какого-либо следа обиды или неодобрения на ее слова. — И самое главное: у нас есть Катрина. — Это точно, — Розалинда обняла его за шею и чмокнула в макушку. — Но если я забеременею, и мы решим оставить ребенка, то я буду счастлива. Я буду счастлива, что это наши дети. Что они от тебя, Гави. Ты замечательный муж и замечательный папа. Он лишь довольно заурчал ей в ключицы, покачивая в руках. И добавил через несколько тихих минут: — Пойдем, и правда, в постель. Хочу твое тепло и мягкость получше ощутить. — О Мерлин, ты ненасытный барсук, — пробормотала она с улыбкой после короткого поцелуя, слезая с его коленей. — А сама-то!.. — он воскликнул в шепоте. — Кто на меня пару дней назад напрыгнул, стоило дверь открыть? — Я просто соскучилась, — отозвалась Розалинда через смущение и в следующий миг чуть не взвизгнула, когда Гавейн, поднявшись, вцепился в ее ягодицы и легонько укусил за плечо. — Ты! Несносный! Барсук! — на эмоциях зашептала она через игривое возмущение. — Ненасытный, мэм. Не-на-сыт-ный! Даже о-го-ло-дав-ший, — и, впившись в ее губы с невероятным напором, подтолкнул в сторону спальни, которую они переместили на второй этаж по другую сторону от лестницы, превратив прежнюю в кабинет. С тех пор, как Минчум занял кресло Министра, дела в Аврорате со слов Гавейна и его друзей чуть выровнялись, хотя деятельность Пожирателей не сбавила хода ни на миг. Команды колдомедиков с завидным постоянством срывали на вызовы, и через время в приемном приваливало работы. Жертвы все равно были, убийства все равно происходили. Заплаканные и скорбезные лица все равно встречались на этаже приемного и на пятом, где Розалинда то и дело замещала кого-то из целителей. Гавейн с Розалиндой старались подтасовать собственные смены так, чтобы хотя бы один из них оставался с Катриной, но та то и дело отправлялась с кем-то из родителей на работу или к Энни с Корво. Когда дочери исполнилось полтора года, Штормы объявили о первенце. Все старались концентрироваться на любых радостных событиях, а на таких — особенно. Если на них не концентрироваться, то становилось невыносимо от кошмаров внешнего мира. Страх и тьма захватывали душу и мысли. Они толкали в пропасть, но пока было, за что ухватиться в собственной жизни — все старались хвататься, цепляться и раздирать кожу в кровь, лишь бы не полететь вниз. Катрина была самой главной преградой в жизни Гавейна и Розалинды от пропасти, и если у кого-то из друзей появлялась такая же железобетонная основа, такой же стимул жить и бороться, то они были всецело рады за них. Появление Гавейна на своих двоих и без каких-либо ранений сразу после вызова колдомедиков отозвалось внутри облегчением. Но стоило ей заметить Джерома всего в крови и с распухшим лицом от слез, пока он прижимал к себе Оуэна, как это облегчение не то что растворилось, а будто вообще не появлялось мгновение назад. — Раздери меня… — прошептал Джоффри низким голосом, с которым она ожидала поступление пациентов, и сорвался с места. — Нет, я не отдам его! — Джером засопротивлялся, когда Кроуфорд попытался забрать из его рук сына. Безвольно повисшие ручки Оуэна сейчас мотнуло из стороны в сторону. — Джерри, пожалуйста. Дай ему осмотреть, — голос Гавейна едва доносился через ужас и вату от одного взгляда на обоих Кесслеров. — Он просто осмотрит его. И тебя заодно. «Мари уже знает?..» — Нет!!! — взревел Джером, попятившись от них двоих. — Аврор, я просто осмотрю. Ничего лишнего не сделаю, — Джоффри успокаивающе поднял ладони. — Могу прямо на твоих руках, тебе даже не придется его отпускать. Розалинда, кое-как выдохнув, бегом отправилась на поиски Редьярда: если кто и сможет успокоить Джерома в здешних стенах, хоть как-то успокоить, то это будет он. Едва заметив его в кабинете, выдохнула: — У нас ЧП. Сын Джерома погиб, и они оба тут. У Джерома, видимо, шок. — Твою ж… Когда Редьярд скрылся в палате с Джоффри и обоими Кесслерами, она посмотрела на замершего Гавейна посреди коридора. — Рикки?.. — Мари и Корво мертвы. Рид остался там, пока их тела сюда не пере… переместят. Надо… — его брови хмурились, пока он продолжал смотреть перед собой вникуда. — Надо сообщить Мюррею и… И Энни. Я не знаю как. — Иди к Кат, она в целительской. Я вызову их. Он медленно поднял на нее взгляд. — На минуту зайду к ней… — он рвано кивнул. — Но мне надо быть с Джерри и… — зажмурился от отчаянья. — Блядь, как?