Behind seven seals

— Откуда это? — Розалинда в непонимании уставилась на мешочек, из которого выглядывали галлеоны. — Твоя сестра принесла мне пару дней назад, просила передать тебе, — ответил Гавейн, смотря то на нее, то на мешочек. — Джерри сдал их в Грингготс от имени отцовского бизнеса, там все проверили. Они не лепреконские, и чар с проклятиями на них нет. Чистые. Настоящие. И твои. — Мои? — она удивленно посмотрела на него. — Ну, а чьи же еще? Ленни передала тебе и только тебе. Тут… Тут много. Очень. Ты можешь делать с ними, что угодно. Моя охрана бесплатна, как и говорил тебе, так что начать жизнь с нуля у тебя хватит. Может, не на уровне, к которому ты привыкла ранее, но явно лучше этого захолустья, — и он окинул взглядом их дом. — Как раз сможешь улучшить состояние. Обратись к Бобби, он мастак в строительных чарах, обязательно подсобит. Он же нам как раз с теплицей помог, если помнишь. — Ты хочешь, чтобы я ушла?.. — Розалинда не смогла, не успела спрятать своего страха от его слов. Челюсти сами сжались. Уйти? От него? Это его очередная шутка? Которая сейчас вообще не смешная, ни разу не смешная. — Нет, этот дом твой, — он тут же замотал головой. — Это я тоже говорил тебе. Так что не с нуля, неправильно выразился, прости. — Значит, уйдешь ты?.. — вариант ни черта не лучше. — Мне придется. И я говорю о том, что у тебя теперь есть выбор. С таким количеством денег ты можешь жить здесь спокойно и искать работу по душе, а не хвататься за подозрительные возможности, лишь бы не помереть с голоду. И не зависеть от меня. Рабастан от тебя отвязался. Ты в разводе, а через время, думаю, сможешь вернуться в Мунго. Поэтому ты мо… — Я не хочу уходить! — она перебила его, к горлу подступили слезы, а страх подкатил душащим комом. И она вскочила со стула, посмотрев на Робардса. — Не от тебя! Я думала, что ты любишь меня! — Люблю… Конечно, люблю… — он оторопело поднял к ней глаза. — Тогда какого черта ты говоришь про уйти?! — Я не… Я просто хочу донести до тебя, что теперь ты можешь… мо-можешь выбирать, — его голос стал еле слышимым сквозь ее возмущение, граничащее с ужасом и отчаянием. — Тогда я выбираю остаться. Забирай эти деньги, и дай мне остаться рядом с тобой! Он сделал робкий шаг назад, но потом вернулся на прежнее место. — Со мной?.. Но ведь я… Я не… — Ты замечательный. — Ты можешь найти в миллион раз лучше. У меня нет денег, я весь в долгах. Я магглорожденный, у меня ничего не будет. И значит, и у тебя, если ты останешься со мной. А я хочу для тебя лучшей жизни. Его захотелось встряхнуть да так сильно, чтобы эта дурь вылетела из его головы и больше не возвращалась. — Да мне все равно на это, Гавейн! Ну как ты, черт возьми, не поймешь за столько времени?! Я уже устала говорить тебе это постоянно! Постоянно выслушивать это! Ты непробиваем! Почему ты не слышишь меня? Почему ты не слышишь это?! Ты слышишь все остальное, но только не это! — он стыдливо и медленно облизнул губы, смотря в пол, словно боясь поднять к ней взгляд. Она, выдохнув ярость, постаралась сказать как можно спокойнее: — С тобой, Гави, я хочу остаться с тобой. Как можно дольше. Если ты позволишь. — А как я могу… не позволить? — его глаза вновь оторопело поднялись к ней. — Тут хватит же, чтобы отдать долги ребятам за дом? — она махнула рукой на мешочек. — Частично. Там порядка полуторы тысяч. Как раз половина долга за дом. — Значит, будем ближе к этому, чем были до, — Розалинда посмотрела на покрасневшего от стыда Гавейна. Мерлин, его уши просто горели. Она осторожно обняла его лицо, и он весь тут же сжался. — Гави… — Останься, — он аккуратно, словно не веря в ее слова, положил свои руки ей на талию. — Даже если без этих денег, останься со мной. Я очень хочу, чтобы ты осталась со мной, — и уперся ей в ключицы лбом. — Пожалуйста. Она зарылась носом в его макушку, переместив ладони на его шею и плечи и прижимая к себе сильнее. Его руки в ответ только крепче вцепились в ее бока. — Спроси меня еще раз. — Спросить что? — Ты знаешь что, Гавейн, — она зажмурилась. — Ты уже спрашивал. Предлагал. Но он только издал какой-то изнуренный вздох. — Я не хочу… — Не хочешь? Что за бред? Гавейн не хочет спрашивать ее о выходе за него замуж? Он же постоянно говорит, что любит и хочет остаться с ней. Или он не хочет жениться на такой, как она? — Будет опять больно, я не хочу, — он вновь весь сжался. — Я не хочу услышать твоего «нет». — Ты сейчас… издеваешься надо мной? — она еле смогла подобрать слова. Можно было еще лучше, но сейчас это был максимум, на который она способна. — Нет. Я услышал уже достаточно твоих отказов. И не хочу услышать еще один. Мне не нужно было наседать на тебя, когда услышал первый, но на кой-то черт все равно стал донимать с этим. Так что… — он шумно выдохнул. — Я выбираю быть просто где-то неподалеку. Хотя бы вижу и слышу тебя. И она уже хотела сказать ему: «Сейчас больно не будет», как Гавейн будто бы ожил. Он резко отклонился и посмотрел на нее изумленно: — Ты хочешь выйти за меня?.. — Да, Гави. За тебя — хочу. Это мое желание. — Т-ты… — он не договорил. Так и стоял с минуту, то открывая, то закрывая рот. Он изумленно смотрел в ее глаза, в его же перемешалась оторопь, счастье и какое-то неверие в происходящее. Потом вдруг вздрогнул и быстро проговорил: — Роуз, мне надо на секунду отойти, — и осторожно выбрался из ее рук, выглядя уже невероятно нервным. — Куда ты?.. Что, у него сейчас эрекция? Нет, ну может быть, но… — Всего секунда, клянусь! — он умчался в спальню. Из комнаты донесся скрежет чемодана по полу, что хранился под кроватью, и в следующий миг Гавейн прибежал обратно к ней. — Я… Я понимаю, что уже… — он с жуткой нервозностью оттягивал карман своих брюк со спрятанной в нем рукой. — Уже говорил тебе это. Спрашивал, но… Я, правда, очень, невероятно сильно тебя люблю, — его взгляд то поднимался к ней, то опускался. — Гави… — Я… Нет! Это… Это… — и резко присел перед ней на одно колено, громко стукнувшись им об пол. — Выходи за меня, — он посмотрел на нее, прошибая светом надежды из глаз насквозь. Его рука в кармане запуталась, и ему пришлось помочь себе второй. Тут же перед ее взглядом появилась коробочка, которую она уже много раз видела. В прошлой жизни. И кольцо все то же. — Выходи за меня. Я любил, люблю и буду тебя любить. Только тебя, клянусь всем. Своей жизнью клянусь, что люблю тебя. Что не отступлю от тебя. Что буду делать все, чтобы защитить тебя. И сделать счастливой. Пожалуйста, Роуз, выходи за меня. Это то, что я хочу больше всего на свете, — он тараторил слишком быстро, чтобы Розалинда успела вставить хоть слово. — Гави, поднимись… Тебе не сто… — Мне нужен ответ, — он продолжал стоять перед ней на одном колене. — Любой ответ, и я поднимусь. Но я бы очень хотел услышать сейчас, что… — Конечно, да, — она перебила его и после сглотнула. — Да! — ¿Si? — он улыбнулся, облизнув губы. — ¡Sí! ¡Sólo sí! Они, устроившись на пледе у обрыва на противоположной стороне от песчаного берега спустя несколько часов, сейчас практически ничего не делали, кроме того, что любовались друг другом и наслаждались таким ожидаемым каждым из них предложением, которое в этот раз закончилось ее положительным ответом. — Роуз, я люблю тебя не только за то, что есть в тебе, но и за то, чего нет, — в какой-то момент проговорил Гавейн, наливая в ее чашку чай с медом и лимоном. — «Чего нет»?.. — Ненависти. Отвращения. Высокомерия. Ко мне и всем, как я. Я это научился видеть очень давно, и в тебе этого нет. Вообще. Ни разу не замечал даже намека. Я бы увидел, будь оно даже где-то внутри, хорошо скрываемо. — Мы не выбираем, кем родиться. Зато выбираем, кем стать, — она обхватила чашку руками и отпила. Гавейн грустно улыбнулся, с невероятной нежностью смотря на нее. У Розалинды до сих пор появлялись стыдливые ощущения, что она не заслуживает ни такого отношения, ни уж тем более его любви. Они каждый раз пытались обличиться в слова, что Гави стоит бросить эту всю затею с ее защитой и уйти к кому-то более… К кому-то лучше. К девушке, которая сможет его полюбить всем сердцем и которой он подарит всю свою любовь и отношение, которые пока что распространялись на Розалинду. К девушке, которая не будет настолько изуродованной последствиями за собственные решения. К девушке, которая не оттолкнет его по собственной дурости и из-за кучи страхов. Но теперь с каждым появлением такого желания в ней росло противоположное и эгоистичное в ответ: отпускать Гавейна в объятия другой она не хочет совершенно. Что она не должна. Что она сама не сможет встретить кого-то даже частично похожего на него и полюбить. Если он уйдет от нее, если она его отпустит или, не дай Мерлин, сама подтолкнет к этому шагу, то никакого смысла сбегать и выживать не было. Смысл всего этого сидел сейчас напротив нее, и ей было все равно, если бы кто-то заявил, что делать смыслом своей жизни другого человека — это ошибка. Сейчас это лучшее, на что она способна, а что будет дальше — они уж как-то разберутся. Разберутся вдвоем. Ее мысли прервал свитер Робардса, что медленно опустился на ее плечи, обнимая рукавами и связываясь в слабый узел на ее ключицах, и она посмотрела сначала на него, а потом на его хозяина. — Вдруг ты замерзнешь, — Гавейн вновь улыбнулся. — Так день же, лето, хоть и начало. Солнце светит. — Убрать? Она только отрицательно замотала головой, чувствуя, как улыбка сама расползается по лицу. И добавила: — Обними меня тогда уж сам. Это греет в миллион раз лучше. — Не подумал о таком варианте, — он удивленно поднял брови, но следом быстро пересел к ней, тут же прижимая к себе левой рукой. — Так и правда намного лучше, ты полностью права. Мне очень нравится, — и он поцеловал ее в щеку и потянулся за вафлей, тут же отправив ее полностью себе в рот. — Еще бы тебе не нравилось, — в шутку буркнула она и уперлась носом в его шею. Гавейн мягко засмеялся через хруст вафель: — Это было бы великой ложью. А я не хочу тебя обманывать ни словами, ни делом, — и вновь поцеловал ее, но уже куда-то в волосы. Розалинда, отставив чашку на землю, лишь сцепила руки на его боку и поглаживала большими пальцами сквозь футболку. Они посидели так несколько минут, слушая прибой, что разбивался о скалы где-то внизу, и Гавейн пробормотал: «Нет, хочу еще ближе», и усадил ее боком на свои колени. Розалинда посмотрела ему в глаза: до чего же он замечательный. До чего же он невероятный. — Роуз, что не так? — его взгляд мгновенно стал обеспокоенным, когда из ее глаз потекли слезы, прорвавшись. — Все замечательно. Ты — замечательный, и я радуюсь этому, — она тут же поцеловала его в губы, обнимая за лицо. — Радуюсь, что ты рядом. — Всегда. Всегда буду рядом, пока ты этого хочешь, — он улыбнулся, смотря ей в глаза. — Ты не представляешь, как я тебе благодарна за… За все, Гави. Начиная прямо с самого начала. — «С самого начала»? — Когда ты позвал меня на свидание, — она погладила его щеку большим пальцем. — Ты жутко нервничал, знал про то, кто я, но все равно позвал. И на все последующие позвал. — Ты мне невероятнейшим образом понравилась. — Тем, что рычала на вас с Джерри? Гавейн тут же коротко засмеялся: — И когда рычала, и когда после залечивала мой синяк. И я безумно рад, что ты согласилась на свидание даже с моей… — он досадливо поджал губы, зажмурившись на секунду, — когда наплел тебе, что знаю ресторан с испанской кухней. Извини, я… Розалинда тут же положила указательный палец ему на губы. — Все хорошо. Меня это даже позабавило. И ты нашел его. А сейчас у нас дома есть собственный своеобразный ресторан с испанской кухней. — Этот ресторан самый шикарный. Ни на какой другой не променяю и вовек. Только при условии, что шеф-повар там ты. И если позволяешь, то я выступаю в роли помощника-неумехи. — Ты изначально вполне себе хорошо готовил. А сейчас у тебя получается с каждым разом все лучше и лучше, — она, склонившись, шепнула ему на ухо: — Скоро меня затмишь. — Этому не бывать, — он засмеялся, прижав к себе. — Твои кулинарные способности, даже талант мне никогда не затмить. — Сочту за лесть, Рикки-Тикки. Он покачал ее в руках, упоенно замычав. И после шепнул на ухо: — Люблю тебя. О-бо-жа-ю. — Гави… Он замычал уже вопросительно. — Тебе хватает того, что я… — она отклонилась, посмотрев на него. — Что я делаю? — В каком смысле? — его брови удивленно подскочили. — Ну… твоя забота просто невероятна. И у меня нет никаких сомнений, даже мимолетных, что ты и правда любишь меня, несмотря ни на что. Но видишь ли ты ответную заботу и любовь?.. Я ведь… Ну, сижу тут целыми днями. — Конечно. — И тебе этого хватает? Или я могла бы делать что-то еще? Что-то, что ты понимаешь под заботой и любовью. — Роуз, ты тянешь на себе весь дом. Ты возишься с растениями, ты варишь замечательные зелья, ты невероятно вкусно готовишь, что мне не хочется есть больше нигде. — Это все быт. — Это все твоя забота, — он погладил ее бока ладонями. — И ты… — он отвел взгляд, но через секунду вернул его к ней. — И ты спишь рядом со мной. На одной постели. Ты позволила мне спать рядом. Ты позволяешь мне не то что касаться тебя, как когда-то раньше, а позволяешь обнимать, целовать и… Ты позволяешь. — А как не позволить-то… — Просто и легко: «Нет, Гавейн», и я уберу свои грабли от тебя в тот же миг. — Не грабли, а руки, — она с укором склонила голову. — И мне нравятся твои прикосновения. Но ведь… — Что? — спросил он, когда Розалинда так и не договорила. Она внимательно посмотрела на него. И набрав в легкие воздуха, сказала: — Ты хочешь большего. Большей близости. Гавейн тут же пристыженно отвел глаза и медленно кивнул. — А я пока… Не знаю, — выдохнула она. — Не знаешь что? — Что я чувствую и хочу по этому поводу. — Вообще ничего? Розалинда медлила с ответом. Конечно, есть кое-что. Но оно казалось таким мелким, незначительным на фоне его желания. — Я не тороплю тебя в любом случае, — осторожно произнес он, поглаживая руками уже по ее бедрам. — А если я никогда не захочу? — Ну, что ж… — он пожал плечами. — Значит, не захочешь. Я не виню тебя. — Я не об этом, Гавейн. Я про то, что будет с нами в таком случае? — Все нормально будет с нами, Роуз, — он с печальной нежностью улыбнулся. — Я никуда от тебя не денусь из-за этого. — Вот только ты нормальный взрослый мужчина, для которого секс полностью адекватная потребность. А я не могу ее удовлетворить. Я бесполезная. Взгляд Гавейна мгновенно посуровел: — Мы, кажется, договаривались по поводу оскорблений самих себя. Ты не бесполезная. Совершенно и точно нет. Может, кто-то другой так считает, но точно не я и мне плевать на их мнение. Она только фыркнула, замотав головой. — Я хочу дать тебе то, что ты хочешь, — сказала она через время тишины между ними. — Значит, что-то, но ты хочешь по этому поводу, — он слабо улыбнулся. — Это уже хорошее начало. — Но мое тело не хочет. Он призадумался на несколько минут, смотря в сторону горизонта по правую сторону от ее плеча. — Что если… Что если ты также не привыкла к этому, как и… Ну… Ты же боялась моих прикосновений, когда только сбежала. А потом разрешила и… Сама взяла меня за руку, открылась для объятий и поцелуев. Ты стала медленно открываться мне. Может, нам стоит попробовать также медленно идти и к этому? — на последнем предложении он поднял к ней глаза. — Медленно это как? Мне от одной мысли о проникновении становится дурно и страшно. Как бы я ни пыталась себе вдолбить, что это будешь ты, чертов страх возникает мгновенно. — Начнем просто с ласк в постели. Не только поцелуи в губы и объятия за талию, — он немного нервно улыбнулся. — Не будем торопиться. — Разве ты этого хочешь? — Я хочу тебя, Роуз. В каком бы то ни было виде. — Ты странный, Гавейн. — Чем же? Тем, что люблю и хочу тебя? «Тогда уж и я странная», — подумалось ей, но вместо этого она ответила: — Что согласен на такой вариант. — Я бы назвал это «компромиссом», — он вновь улыбнулся. — Какой-то нечестный компромисс. — Это только начало!.. Я же предлагаю начать. Если тебе это будет нравиться — мы будем медленно продвигаться дальше. Страх появляется, и ты с ним можешь понемногу бороться? Отлично, замираем на этой точке и дожидаемся, пока он полностью исчезнет. Нет? Возвращаемся обратно и… — Гавейн, это звучит дико и нелепо. — А по-моему, это звучит, как вариант решения проблемы. Она тяжело вздохнула и, посмотрев на растения за его спиной, уткнулась носом в его макушку. — А если это не сработает? — спросила она тихо и посильнее вцепилась пальцами в его плечи. — Значит, перестанем. Может, придумаем другой вариант. В любом случае, я не отступлюсь от тебя. И изменять тебе не собираюсь. Ты моя, а я весь твой. — Это ты сейчас так говоришь… — Роуз, — он шумно вздохнул, — я же как-то справлялся все это время. И без привлечения для удовлетворения этой потребности других личностей. Ни одна из них не будет тобой, — она почувствовала, как он весь сжался. — Гави… — Они не ты, и точка. Розалинда отклонилась, посмотрев на него: оскорбленно нахохлился. — Хочу с тобой или ни с кем вообще. Она замотала головой, прикрыв глаза. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я предложил пожениться, ты согласилась. Розалинда продолжала молчать, не имея сил сказать то, что казалось в какой-то мере правильным: что ему нужно найти нормальную. — Вот закончим с организацией свадьбы, поженимся и все: вообще от тебя никуда не денусь, — добавил он уверенно. — Если только развестись со мной не захочешь. — Не захочу, — мгновенно сказала она. — Была бы поистине счастлива, если бы ты был моим первым и единственным мужем. Как я буду твоей первой женой. — Первой и единственной, — поправил он, поджав губы в улыбке. — Я не собираюсь больше жениться. Одна женщина и она — ты. Розалинда погладила его по виску, смотря в глаза. И, прижавшись к его губам на несколько мгновений, предложила: — Давай начнем с твоего компромисса? Хочу попробовать все возможные способы перешагнуть через этот страх прежде, чем говорить, что всю оставшуюся жизнь тебе придется… — Уединяться с собственной рукой? — он смущенно засмеялся. — Мерлин, Гави… — А как мне еще-то?! — и он всплеснул руками. — К тому же, фантазирую в этот момент я только о тебе. — Гавейн, заканчивай со своими непристойностями, — она положила пальцы ему на губы и в следующий миг почувствовала, как он их поцеловал. — Пош-ляк. — Me arrepiento, señorita. — Как это будет? Гавейн, вернувшись из ванной, улегся к ней на постель, пока она сидела на ней, поджав к себе ноги. Все эти минут десять, что он принимал душ, Розалинда пыталась представить процесс и отгоняла воспоминания, что вспышками возникали перед глазами. Кажется, в какой-то момент она даже почувствовала смерд Лестрейнджа. — Для начала просто объятия, — он улыбнулся. — И поцелуи, — и взял ее руку в свою, с нежностью поглаживая пальцами ее ладонь. — Но… — Роуз, не нервничай, прошу тебя. Сегодня — только ласки. Я даже ремень брюк не расстегну, клянусь. — А завтра? — А про последующие разы мы подумаем уже по окончании. Тебе и нам нужно время. — Нам? — Я тоже, вообще-то, переживаю о том, как это будет. Не хочу сделать ничего лишнего, — и он переместил ее руку себе на плечо, придвигаясь ближе и опуская ее колени от груди. — Я не накинусь на тебя. Моя главная цель — твое удовольствие. — А твое? — Ты просила без непристойностей, — и качнул бровями, широко улыбаясь. — Я в любом случае получу свою порцию удовольствия. Мне нравится быть с тобой. Ответную сдержать не удалось, когда она улеглась практически впритык к нему. Они просто лежали напротив друг друга несколько минут, смотря в глаза. Руки Гавейна медленно скользили по ее талии и спине. — Прежде, чем мы начнем, хочу попросить тебя кое о чем… — он нарушил тишину. — Да?.. — Говори мне, пожалуйста, о своих ощущениях. Неважно, что это: страх, паника, просто не нравится то, что я делаю или где касаюсь. Хорошо? Ты не обидишь меня, не расстроишь. — Но ведь это будет обид… — Роуз, прошу тебя, очень прошу, говори мне. Она только кивнула, сглотнув. Было страшно. Страшно, хоть и сейчас она была с ним. Да и сам страх был другим: каким-то нервозным, беспокойным. Ужаса не было. — Это все должно приносить удовольствие, а не боль и страх. У-до-вольст-вие. Должно быть приятно, тепло и хотеться еще. Будоражить. — С тобой приятно и тепло, — она рвано вздохнула. — И с тобой хочется. — Отлично. Замечательно, — он мгновенно улыбнулся. — И да, если тебе что-то определенное нравится — тоже говори мне, договорились? — Договорились, Рикки-Тикки-Гави. Робардс тут же зажмурился с улыбкой еще шире. — Я же тебе говорил сегодня, что люблю тебя? — прошептал он, вновь посмотрев на нее. Его глаза светились от счастья и нежности. — И вчера тоже говорил, — она смущенно улыбнулась. — Мне иногда кажется, что ты — плод моего воображения. Гавейн улыбнулся ей в ответ. — Как думаешь, поцелуй плода воображения будет настолько реальным? — и впился в ее губы. И еще. Новый поцелуй, следующий сразу за предыдущим. Розалинда прижалась к нему всем телом. Нет, это все реально. Она чувствует его руками, телом, губами. Чувствует его запах, такой родной и любимый, что не хочется отрываться. Через несколько минут поцелуев, которые очень быстро стали глубокими, голодными, но все такими же неторопливыми, как и были изначально, Гавейн осторожно навалился на нее. Чертов страх тут же возник в голове, надавил на виски, горло и нос, что стало трудно дышать. — Роуз? — он через несколько мгновений разорвал поцелуй, тяжело дыша и смотря на ее с беспокойством. — Роуз, не молчи, прошу. — Тяжело, — она едва ли смогла произнести это, зажмурившись от отчаянья и бессилия. Сердце уже в панике стучало в груди, голове и ушах, и она через силу надавила на плечи Гавейну, заставляя отстраниться. — Прости. — Все хорошо. Ты, главное, дыши, — он съехал на бок, продолжая прижимать ее к себе, и поцеловал в щеку. — Люблю тебя. Очень люблю. — Гави… — она легонько сжимала и разжимала его волосы на затылке. Они жесткие, даже немного колючие, а это сейчас каким-то странным образом не позволяло провалиться в болото паники. — Я дышу. — Замечательно, — и он потерся носом о ее щеку. — Не переживай только, я с тобой. И мы никуда не торопимся. У нас с тобой еще целая жизнь впереди. Целая жизнь, полная любви, радости и друг друга. Розалинда наконец смогла разлепить глаза: шум в ушах уже начинал сбавлять громкость и темп, а сердце не так отчаянно грозилось выскочить из груди. И чуть повернула голову, тут же встретилась с глазами Гавейна, полными тревоги. — Не уходи от меня, пожалуйста, — прошептала она. Внутри все сжималось, но отпускать его не было никакого желания. — Я же сделал тебе предложение. Все, я рядом, как верный пес, барсук и мангуст. Уйду только в том случае, если ты мне скажешь сделать это. Меня не отпугнут и не убедят ни Лестрейнджи, ни твоя мать с братом, ни кто-либо еще. Я правда твой, Роуз. Душой, телом и сердцем. — Когда-нибудь я смогу перестать себя ненавидеть за то, как обошлась с тобой, — выговорила она. Голос даже пискнул на последнем слове. — Это будет шикарно. Потому что я давным-давно простил тебя и все понял. Стараюсь запомнить каждый момент с тобой. — А если у нас не получится… заняться сексом? — и она сглотнула. — Я уже сказал тебе, что останусь с тобой, — он улыбнулся. — Это было бы, конечно, желательно, но не обязательный пункт. — А какой обязательный? — Любить меня и хотеть быть рядом. — Это есть. — Тогда все условия соблюдены, — и он прижался губами к ее щеке. — Еще попытку или пока перерыв? — Нет, давай. Внутри, вроде, все успокоилось, — она выдохнула. — Только не наваливайся на меня. — Откормила, — он рвано засмеялся. — Нет, Гави, мне было тяжело не физически. Страх налетел и стало… — она не договорила, пытаясь подобрать слова. — Внутреннее тяжело? — он догадался сам, и Розалинда кивнула. — Что ж, в любом случае не буду наваливаться. Кстати, если хочешь, ты можешь на меня навалиться, — и он улыбнулся. В этот вечер Гавейн и правда не стал ничего делать: они лишь самозабвенно целовались. Его руки то и дело сжимались на ее бедрах, иногда в захват ладони попадали ее ягодицы, но более ничего. Страх, чертов проклятый страх сплошным темным полотном продолжал находиться на краю сознания, но более не приближался и, уж точно, не занимал все доступное пространство. Можно сказать, Розалинде даже понравилось. Это оказалось чуть более близким, будоражащим и интимным, чем их поцелуи ранее. Однако начни Гавейн хоть какие-то иные ласки, вроде попытки раздеть ее, то это бы точно исчезло. Но в итоге, когда они оторвались друг от друга, он нервно и дико смущенно уселся на краю постели, шумно выдыхая и поправляя то ли рубашку, то ли брюки. — Хочешь отойти? — тихо поинтересовалась Розалинда ему в спину. — Да, придется, — он понурил голову. — Иначе я прям тут взорвусь от похоти и желания, — и поднялся с постели. — Может… — Гавейн остановился, когда ее слова застали его почти у двери, и вопросительно посмотрел на нее. — Может, ты тут это сделаешь? — При тебе? — и он тут же поморщился. — Нет, не нужно этого видеть. — Почему? — Роуз, ты серьезно? Это отвратительно, неприлично и… — он повращал кистью, — оскорбительно. — По-моему, оскорбителен тот факт, что я фригидна. — Ты не фригидна, — тут же отрезал он. — В твоем страхе нет ничего фригидного. Думаю, это полностью нормально для такой… ситуации у любого человека. — Я хочу дать тебе то, что ты хочешь. — Ты это и так делаешь. Смотреть на мою дро… работу рукой не стоит. А до секса мы дойдем, я верю в это. Не нужно торопить события, все будет. — Вот только когда — хороший вопрос. — «Когда» лучше, чем «если», — заметил он и, улыбнувшись через нервозность, выскочил из спальни, а следом послышался щелчок замка двери в ванную. Робкие прикосновения к новым частям тела, вспышки паники и страха, череда стыдливых извинений и попыток перевести дыхание и утихомирить собственное тело, которое сковывало то и дело льдом — иначе не описать их попытки заняться такой простой вещью, как секс. Простое и, должно быть, приятное занятие для других людей стало настоящим испытанием для Розалинды и Гавейна. На словах это казалось все легко: озвучивать свои ощущения, заранее договариваться о ходе ласк, но на деле это все было настолько сложно и трудно, что Розалинду начинало иногда потрясывать от бессилия и раздражения на саму себя. То и дело она даже срывалась на Гавейна: почему-то его попытки отвести тему или даже слова о любви к ней и намерение остаться с такой бесполезной женщиной до конца жизни выбешивали до потери контроля над собственными словами и действиями. — Ты просто держишься за свою любовь к прежней мне! — воскликнула она в пылу очередного собственного отчаянья. — От той меня ничего не осталось! Только внешняя оболочка! — Думаешь, я не вижу разницы? — он повернулся полубоком к ней и опустил глаза в смятое одеяло на кровати. — Если ты видишь разницу, то тогда какого черта ты все еще тут?! Почему?! Зачем?! Неужели ты не понимаешь, что как раньше ничего не будет! — Я прекрасно понимаю это. И мне не нужно, как раньше. — Это пытка для тебя! Я же вижу, что это пытка!!! — Роуз, пожалуйста, хватит, — он прикрыл глаза ладонью. — Я всего лишь хочу, чтобы у нас все было хорошо. С сексом или без. — Без секса не бывает «все хорошо»! Либо сразу уходят от таких, либо насилуют, либо уходят чуть позже, когда терпение лопается!!! — Тогда что мне сделать, раз ты мне не веришь?! Уйти?! — он все-таки сорвался сам, взмахивая руками. — Да, черт побери!!! — тут же выпалила она. — Найди себе нормальную! Найди себе ту, которая тебя полюбит! Найди себе ту, которая сможет дать тебе секс! Уйди и забудь меня как страшный, проклятый сон! Гавейн немигающим взглядом смотрел на нее несколько мгновений. А потом резко развернулся, надел ботинки и быстро вышел из спальни. Через несколько мгновений послышался громкий хлопок входной двери. Розалинда перевела взгляд с проема в коридор на край постели, где еще совсем недавно сидел Гавейн. Он правда ушел? Совсем? Ну, нет же!.. Он, должно быть, вышел покурить или проветрить голову, как и раньше. Но минуты шли, а Робардс не возвращался. За окном лишь завывал ветер, и по стеклу и крыше стучал дождь. Розалинда слезла с кровати и, дойдя до входной двери, выглянула наружу: Гавейна нигде не было. Только темень, качающиеся кроны деревьев и кустарники от порывов ветра да ливень стеной. На тропинке виднелись глубокие следы, в которых уже скопилась вода и ведущие к берегу острова. Она, поежившись от промозглого холода, закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Кажется, ее слова возымели эффект, которого она на самом деле не желала. Но может… Может, ему нужно остыть? Или он решил дать время остыть ей? Он же вернется? Розалинда доковыляла, еле переставляя ноги, до дивана. Тяжело опустившись, посмотрела в камин, где потрескивали поленца. Тепло пламени медленно окутывало ее, вот только до души оно не доставало. Там был такой лютый мороз, что становилось страшно от любой мысли: что Гавейн ушел навсегда, что она его больше не увидит, не то что прикоснется. Что все было зря. Она посмотрела на браслет на своем запястье. Если вдруг сейчас сюда заявится Лестрейндж, то она, наверное, даже не будет противиться. Ни посылать чары, ни доставать палочку. Никакого даже малейшего сопротивления. Все стало бессмысленным, все надежды рухнули. Лютый мороз сковал теперь уже руины надежд. Больше. Ничего. Не будет. Кажется, она сама не заметила, как провалилась в дремоту прямо на диване после нервного срыва. Ее разбудило холодное прикосновение к коленке, и она вздрогнула. Перед ней на корточках сидел Гавейн, совершенно мокрый, и посматривал на нее как-то странно-тревожно. — Ты вернулся за вещами?.. — В смысле? Ты же прислала мне чары, — он удивился. — Чары? Когда она успела? Гавейн продолжал смотреть на нее все с той же бушующей тревогой. Приоткрыл пару раз рот, но в итоге закусил нижнюю губу, пожевывая. — Значит, ты хочешь, чтобы я правда ушел? — его вопрос показался настолько тихим, будто его и не было. — Нет! — она тут же схватила его за руку, что кончиками пальцев все еще касалась ее колена, и потянула к себе. — Нет, я сдуру ляпнула. Не надо уходить, умоляю тебя, — она сама сжалась от этих слов. И еще сильнее, когда Гавейн сел с ней рядом, и она почувствовала холод от его мокрой одежды. — Прости меня. Робардс без слов обнял ее и вжался носом в ее плечо. — Мне сложно, Роуз, — произнес он через пару минут тишины между ними, но никак не непогоды за окном. — Сложно понимать тебя. А порой очень сложно. Глаза хотели было посмотреть на Гавейна, но она силой заставила себя не допустить этого взгляда. Ей было дико стыдно и за скандал и за то, что ему пришлось пропадать непонятно сколько времени где-то за пределами сухого и теплого дома, который он же ей и купил. Вместо этого она призвала палочку из спальни и наколдовала чары, пытаясь высушить его одежду. — Я насквозь вымок, надо по отдельности чары накладывать, — пробормотал он и, отстранившись от нее, стал снимать через голову свитер. Рубашка под ним тоже была вся мокрая, хоть выжимай. — Ты оставил тут палочку? Это было странно. Если она еще могла ее где-то оставить неподалеку, то Гавейн с ней никогда не расставался. Даже спал с палочкой, держа под подушкой или на тумбочке. И в ванную без нее ни ногой. Всегда рядом, всегда наготове. — Нет, но… — он, наконец, расправившись со свитером, тяжело выдохнул и взъерошил мокрые волосы. — Не знаю, почему-то не стал никакие заклинания использовать. Можно сказать, забыл о них напрочь. — Раздевайся, а то замерзнешь, — и она начала расстегивать его рубашку. — Роуз… — Раздевайся, я говорю. Тебе нужно отогреться, чтобы не заболеть. — Нам нужно поговорить, — он остановил ее руки на последней пуговице. — Гавейн, сначала твое здоровье, а потом разговоры, — машинально-резко ответила она и замерла. Почему она вдруг так жестко отвечает? Он ведь вернулся, сама же хотела. В груди начало слабо сдавливать, но непонятно из-за чего: страха нет, вроде. Гавейн же шумно вздохнул и стянул с себя мокрую рубашку, отложив ее к свитеру. — А брюки? — Роуз, я хочу поговорить. — Гавейн!.. Он тут же фыркнул и, схватив одежду, ушел в сторону то ли спальни, то ли ванной. Чавканье от его ботинок странным образом стискивало грудную клетку еще сильнее. Пока Розалинда пыталась понять, что с ней происходит, от дверец шкафа послышался слабый хлопок и следом скрип пружин кровати. Дойдя до спальни, она увидела Гавейна, завернувшегося в одеяло, лежа на постели. Осторожно сев рядом, Розалинда коснулась его мокрой макушки. — Рикки… — Что? — Может… Может, в ванне отогреешься? — Нет никакого желания, — буркнул он, даже не поворачиваясь к ней. — Тут тепло, никакой мокрой одежды на мне, так что все твои требования выполнены. — Это не требо… — А что это тогда? Звучит ровно так. Что ему ответить, она понятия не имела. Видимо, и правда звучало, как требование или приказ. И так и не найдя подходящих слов, она лишь забралась на постель с ногами и, обняв Гавейна вместе с одеялом, устроила голову поверх этого кокона, где, по идее, должно быть его плечо. — Ты самый лучший барсучок в этом мире, — шепнула она через несколько минут. — Я очень люблю тебя, прости меня, пожалуйста. — Твой барсук очень хочет понимать тебя лучше, но порой легче решить загадку мироздания, чем твою. — Что ты не понимаешь? — Иногда кажется, что ничего не понимаю. — Гави, о чем ты, конкретно? Именно сейчас, а не вообще. Он шумно вздохнул и, частично спустив с себя одеяло и повернувшись на спину, посмотрел на нее: — Вот что я такого сказал тебе сегодня, что ты начала кричать? Зачем нужно было говорить, чтобы я ушел и начал себе искать кого-то, если ты сама теперь просишь, чтобы я не уходил? — пока она пыталась сформулировать ответ, он добавил: — Я, вроде, говорил все то же самое, что и всегда. Что я люблю тебя, что хочу быть рядом, что… Что тебе не стоит переживать из-за секса. Для этого понадобится какое-то время, мы вдвоем это обговаривали же и не раз даже. И я согласен ждать столько, сколько потребуется. Я согласен и на вариант, если мы им даже никогда не займемся. Я всего лишь хочу быть с тобой, Роуз. До одури хочу. — Я… Я знаю, помню это все, но… Мне сложно объяснить, потому что я сама, порой, не понимаю, что со мной происходит. Почему я раздражаюсь, как сегодня. Ты прав: ты не сказал ничего обидного. И обычно эти слова делают лучше, но вот иногда они… Не знаю… Приводят в ярость. — И что мне делать тогда? — спросил он через несколько секунд, нахмурившись. — Вот как мне понять, что в одном случае мои слова пойдут на пользу, успокоят тебя, а в другом — мы получим ссору? — Если бы я сама знала, Гави… Мне эти вспышки даже контролировать едва удается. — А раньше такое было? — Раньше? — Ну… До. — В таком виде нет. Конечно, раздражаться я раньше прекрасно могла, но чтобы так бесконтрольно и на то, что не должно раздражать? — она фыркнула. — Нет. — Ну, то, что ты раздражаться умеешь, я это и на нашей первой встрече заметить успел, — Гавейн слабо хохотнул. — И как тебя это не отпугнуло… — она покачала головой. Он почему-то только снова засмеялся, и Розалинда вопросительно посмотрела на него. — На самом деле, мне даже нравится, когда ты… — Гавейн повращал кистью, подбирая слова, — рычишь на меня, что ли. Совсем капельку рычишь, — и тут же показал указательным и большим пальцем размер ее негодования. А там едва ли просвет виднелся. — Когда за дело, то я не против, — он уже расплылся в улыбке. — Это странно, Гави, — она усмехнулась. — Надеюсь, тебя это не отпугивает. — Нет, — Розалинда все-таки легла рядом, обняв его за корпус под одеялом. — Ты мне очень нравишься, даже будучи таким странным, — и чмокнула его в щеку. — Наша помолвка же все еще в силе? — тихо спросил он через несколько минут, когда она уже вжалась в его бок всем телом и положила голову ему на плечо. — Конечно в силе! — она аж приподнялась на локте, посмотрев ему в глаза. — Я очень хочу стать твоей женой, — и добавила, вновь устроившись на его плече: — И прости еще раз за этот скандал. Я правда не хотела тебе это все говорить. — Люблю тебя, — с этими словами он посильнее сжал кольцо рук вокруг нее. — Но давай договоримся кое о чем? — Да? — Я бы хотел, чтобы ты не гнала меня, если не хочешь, чтобы я на самом деле уходил. Потому что я правда не понимаю, когда ты это говоришь на эмоциях, не желая такого варианта на самом деле, а когда всерьез. — Я очень постараюсь, — она тяжело вздохнула. — Не знаю, что ты должен сделать, чтобы я на самом деле захотела, чтобы ты ушел. — И все-таки, я бы очень не хотел это вновь услышать без причины. Ни про уход, ни поиск себе кого-то другого. — Нет, ты мой практически полностью, — она стиснула его в объятиях. — Да я и так весь твой, Роуз, — он усмехнулся. — С кольцом на пальце или без. Я, на самом деле, очень был удивлен, что ты… решилась. Думал, что ты теперь никогда никому не сможешь довериться. Что ты не захочешь еще раз выйти за кого-нибудь замуж. — За тебя очень хочу. Хотела до и хочу теперь снова. Гавейн повернул к ней голову, и она встретилась с его изумленным взглядом. — Ты правда хотела выйти за меня тогда? — Да. — Значит, я не был каким-то временным развлечением… — Гавейн! — она возмущенно уставилась на него. — Я не… — он вздохнул. — Извини, не хотел тебя оскорбить. Просто… — и поморщился. — Забудь, что я ляпнул. Глупые слова глупого меня. — Слова и правда глупые, — Розалинда толкнула его колено своим. — А ты — не глупый. — Не был бы глупым, то твои настроения не были бы для меня такой загадкой. — Гави, мои настроения для меня порой не меньшая загадка. Но знаешь, чему я несказанно рада? Он только вопросительно замычал, медленно поглаживая ее правый бок и бедро. — Что ты пытаешься их разгадать. Что ты обсуждаешь это все со мной. Что ты не отмахиваешься от меня и не обвиняешь ни в чем. Мне безумно повезло повстречать тебя и еще больше повезло, что ты до сих пор рядом. — Мне просто не все равно на тебя и твое состояние, — и он тут же чмокнул ее в лоб. — Говорю ж, что хочу сделать тебя счастливой, а без разговоров, я думаю, не выйдет. А еще мне очень нравится разговаривать с тобой. О чем угодно говорить. — Я тоже хочу сделать тебя счастливым, вообще-то. Поэтому так переживаю, что не выходит. — Все у тебя выходит. — Я про секс, Гави. Он тихо, устало вздохнул. — Вот вспомни, сколько времени прошло прежде, чем ты осмелилась хотя бы коснуться меня. Месяца полтора-два. В конце прошлого лета ты осмелилась спать со мной рядом и обниматься. Поцеловались мы только осенью. А секс… Мы пытаемся им заняться едва ли пару недель. Я понимаю, что ты хочешь дать больше и побыстрей, но, пожалуйста, не торопись. Я прекрасно осознаю, что это займет какое-то продолжительное время. — Мне просто… хочется узнать, каково это, когда ты с правильным человеком. Это же иначе. Хотя бы с эмоциональной стороны иначе. — Надеюсь, что тебе понравится. Может, не с первого раза приятно, но я клянусь, что буду учитывать все твои пожелания. — Пожелания? — Ну, как тебе будет больше нравиться. Может, определенные прикосновения или поза. — А тебе? — она посмотрела на него. — Это мы уже обсудим и попробуем, когда ты начнешь сама получать удовольствие, — и он вдруг хохотнул, добавив на выдохе: — Я и сам-то едва ли знаю, как мне нравится больше. — Ты же говорил, что уже занимался этим. Он понуро угукнул: — Всего три раза, первый из которых был едва ли нормальным. — А еще два раза? Салазар, она опять лезет туда, куда не нужно! Хоть язык отрезай. — Извини, я… Слишком длинный нос уже который раз, — она сжалась. — Можно сказать, я там учился, — ответил он без тени напряжения или недовольства на ее интерес. — Если ты хочешь это слушать, то я могу рассказать. — Я не хочу лезть в то, что меня не касается. Твои прошлые отношения — это твое. — Да там не было отношений, Роуз. — А что тогда? Ты снимал… проститутку? — Не-е-ет, — он замотал головой. — Но и отношений не было в привычном понимании. Я случайно познакомился с женщиной в баре. Даже точнее так: это она сама решила со мной познакомиться, я просто сидел и заливался по какой-то причине, не помню уже. И понятия не имею, почему ее выбор пал на меня, там было полно мужчин. — Ты милый — это самый минимум, который может привлечь. Гавейн хрипнул через усмешку. — Ну, может. В общем, она в тот же вечер позвала меня к себе. Все прошло немногим лучше, чем в первый раз, но тут я еще и изрядно пьян был. На утро она выпроводила меня, сославшись, что ей пора на работу или еще куда-то. И я подумал, что опять был дерьмовым в постели, поэтому она не захочет видеть меня еще раз. Но пара недель, что ли, и я опять встретил ее в том же баре. И она опять сама подошла ко мне. Поведала историю, что развелась, муж сам ушел от нее к другой, и ей ужасно одиноко уже который год. Она вновь позвала к себе, но я стал отказываться из-за того, что любовник из меня так себе. И на это она предложила мне… — он вздохнул, задумавшись на пару секунд. — Назовем это «уроком любви». Тогда она мне и рассказала про прелюдии, про то, что не нужно молчать в постели, а интересоваться и самому говорить, как нравится. — И получилось лучше? — Мне кажется, что да. Хочется верить в это. — Но если было лучше, то почему вы больше… не встречались? Он пожал плечами: — Она исчезла, — и безотрадно усмехнулся. — Переехала, как мне сказали, а в том баре я ее больше никогда не видел. Заходил еще пару месяцев то и дело, но бармены лишь отвечали, что она не появлялась. А по одному имени человека в огромном городе не сыщешь. Понятия не имею, что случилось, но почему-то мне кажется, что это не из-за меня. Либо я просто успокаиваю себя этой мыслью. — Тебе она нравилась? — вопрос вырвался сам. Гавейн же посмотрел на нее с непонятной эмоцией. — Ты спрашиваешь из ревности? — и улыбнулся одними кончиками. — Немного да, — глухо призналась она через несколько секунд и посильнее обняла его, надеясь таким образом донести до него свое молчаливое извинение. — Она старше меня лет на двадцать, Роуз. Я ей в сыновья гожусь. Скорее, не понимал, зачем я ей нужен такой неумеха. А симпатия… — он хмыкнул. — Ну, совсем без нее я к девушкам никогда не лез. Внешне она была ничего, но очень уж грустная. — Я тоже теперь грустная, — она сжалась. — Ой, да ладно тебе, хохочешь чуть ли не каждый день по многу раз, — Гавейн тут же впечатал в ее щеку поцелуй, полный довольства. — Все с тобой хорошо. И главное дополнение к моим словам: я не сравниваю тебя еще с кем-то. Для меня существуешь ты и все остальные люди. Есть любимая ты, а все остальные… Ну, просто люди вне зависимости от пола. Кому-то я могу импонировать, как обычному человеку, но не смотрю на других с идеей сравнить и решить, лучше ты или она. В моем сердце есть место для одной женщины, и ты его уверенно и безоговорочно заняла на всю оставшуюся жизнь. Мне теперь, главное, не разочаровать тебя, чтобы ты решила уйти. — Понятия не имею, как ты можешь меня разочаровать. — Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь. И он, прижав ее к себе так, что она частично оказалась на нем, тут же впился в ее губы. Первый день в Мунго безумно нервировал еще до появления на старом рабочем месте. Радовало четыре вещи: она снова может заниматься целительством, мать тут более не работает, Гавейн присутствует каждую смену вместе с ней в больнице, а от Редьярда она не будет отходить практически ни на шаг. При нем вряд ли кто-то захочет озвучить недовольство и яд по поводу такого скандального стажера-целителя. Женские взгляды она ловила на себе постоянно. Какие-то были осуждающими, какие-то — тревожными или пугливыми, но никто даже не пытался с ней заговорить по не рабочим вопросам, и это немного успокаивало внутреннюю дрожь. Хотелось верить, что когда-нибудь об этом скандале забудут, и ее перестанут донимать даже одними косыми взглядами. Первые смены Хэмильтон и правда гонял ее по теории, задавая разнообразные заковыристые вопросы со звездочкой, но на большую часть она отвечала правильно, слава Лазарю. На следующей неделе он уже допустил ее до работы с пациентами, хоть и под своим чутким надзором. Радость полного возвращения к целительской службе понемногу сбавлялась, но оставалась. Однако такое количество людей вокруг и длинные с непривычки смены заставляли ее чувствовать дикое изнурение под конец рабочих часов. Порой она валилась без ног от усталости, появляясь дома, что не было сил буквально ни на что: главное, дойти до постели. Иногда проваливаясь в сон на диване у камина, на утро она обнаруживала себя в спальне. Гавейн же обычно еще сопел рядом в подушку: в отличие от нее, жаворонка, Робардс был самой настоящей совой. Мог проспать до середины дня, когда ее режим уже давно восстановился и теперь лежать в постели даже до полудня не получалось. Самое большое — полчасика понежиться рядом с ним. Вот и сейчас: прижавшись к его спине, она медленно поглаживала его по рукам и груди и до сих пор не могла поверить во все происходящее в собственной жизни. Это казалось каким-то сном, мечтой или галлюцинацией, но никак не реальностью. Она даже не могла раньше себе представить такой реальный исход: что Гавейн будет с ней и что она — будет иметь свою жизнь и свободна. Свободна от матери, брата и всего этого сброда, к которому они испытывали трепещущий страх. Мать, конечно, называла это уважением, но едва ли оно им было. Уважение не исходит из страха, иначе это подмена понятий, считала Розалинда. Единственное, что ее тревожило: Леонор. Поменялась ли ее жизнь из-за скандала и отъезда из страны с матерью и братом? Что с ней будет? Не выдаст ли ее мать за другого ублюдка? Смогут ли они начать переписываться, или письма от старшей сестры будут тут же сжигаться, едва сова доставит их? Увидятся ли они вообще когда-нибудь? Когда мышцы спины уже заныли от долгого лежания в кровати, Розалинда, нехотя, поднялась. Вновь глянув на Гавейна, укрыла одеялом. Хоть и лето, но в доме было прохладно. К тому же, вчера был жуткий шторм, который не так ощущался в заливе, где находился остров, но дикий завывающий ветер был слышен прекрасно, а ливень, должно быть, превратил территорию во временное болото. Спасибо Мёрдоку, у них была теплица, поэтому посадкам затопление не грозило, дом он также укрепил, а к берегу недавно была проложена каменная дорожка. Но вот прогуляться вряд ли удастся, не намочив ноги. Как недавно услышала Розалинда, через месяц Гавейну поможет Роберт с возведением беседки на другом конце острова, поэтому можно будет спокойно посидеть на улице в сухости. Вернувшись ближе к обеду в дом из теплицы, Розалинда услышала из ванной шум воды и вновь заглянула в духовку: рыбный пирог практически готов. Гавейн, выйдя из уборной, еще немного сонно прошлепал к ней босыми ногами и, обняв со спины, оставил короткий поцелуй на ее шее, где-то в районе пятого позвонка. Прижался после лбом и начал медленно покачивать ее в своих руках. — Я чую, что будет что-то вкусное, — тихо заметил он. — Кое-кто еще ночью успел поймать рыбы, поэтому да, будет вкусно. — Да делов-то, — он махнул рукой, зевая ей в плечо. — Ты сидел на берегу под ливнем, Гавейн, — слабо фыркнула она. — Обложился чарами, взял себе кофе и нормально. Я не замерз и не вымок, честно. Она повернулась, перед этим отправив турку на огонь, и молча посмотрела на него. — Зато у нас есть свежая рыба! — он улыбнулся, заметив ее тихое недовольство. — У нас предостаточно продуктов, Рикки. — А то я не знаю, как ты любишь рыбу, особенно свежую. Она лишь вздохнула. Что ему еще сказать? Он прекрасно знает, что она не одобряет его немного наплевательское отношение к собственному здоровью, но с другой стороны, если он и правда предпринял все меры предосторожности, то ругаться или даже ворчать — зачем обижать? Он старался, для нее старался. Хотел порадовать, хотя радовал и даже баловал, а иначе это никак не назвать, он ее постоянно. Одно ее желание, которое возможно исполнить, и Гавейн чуть ли не срывался с места. Он приподнялся на мыски, хотя это и не требовалось, целуя ее в кончик носа, и посмотрел на нее, вновь ровно встав. — Я просто переживаю, Гави, — она погладила рукой по его волосам, которые этот негодник недавно зачем-то остриг аж под «ежик». — Не стоит. Я примерный барсук: следую всем рекомендациям своей любимой целительницы. Умной целительницы. Самой лучшей. Розалинда склонила голову, силясь не озвучить мысли, что до самой лучшей целительницы ей как до Луны. Лишь улыбнулась. И Гавейн тут же обнял ее за бедра, чуть щекоча. — Нам через полчаса надо быть уже у ребят, — доедая поздний завтрак, заметил он. — Да, я как раз успела закончить с травами. — Не устала? Можем и попозже, я тогда предупрежу. — Все хорошо. Я выспалась после смены, сил полно. — Шикарно, — и с этими словами он допил кофе. У Кесслеров дома было непривычно многолюдно: тут были все ребята, новая и, кажется, постоянная пассия Скримджера — Виктория, и даже Корвин. Виктория с небольшой опаской посматривала на Розалинду, но, как сказала Энни, это было лишь из-за все еще неутихающего скандала, что вспыхнул с новой силой, когда стало известно о разводе. Лично против Розалинды та не имела ничего против, а вот Лестрейнджей побаивалась, за что ее упрекать не было смысла. Да и показалась она вполне себе нормальной девушкой: короткие диалоги не вызывали никаких подозрений по поводу ее участия что сейчас, что на предстоящей свадьбе. Корво же практически не отлипал от Энни. Она ожидала, что он будет каким-то высоченным и плечистым: и из-за спортивной карьеры, хоть он уже и не играет, и из-за того, что прекрасно знала вкус свой подруги на мужчин. Но нет, Корво оказался чем-то похож на Мюррея: средней внешности. Ростом не выделялся, габаритами — тоже, даже худощав. Растрепанные темные короткие волосы, стоящие немного торчком, хотя он их постоянно и приглаживал, обычное лицо с темно-серыми глазами и тонкими губами. Выглядел вполне себе интеллигентно. Спокойный, уверенный и даже задорный. Вот пока его не утянул за собой Джерри на беседу-проверку по поводу намерений, то задорства было хоть отбавляй. А стоило начаться «серьезному мужскому разговору» между ним и всей пятеркой друзей, как тот начал источать не только уверенность, но и заметное напряжение. Но напряжение было полностью понятно: был бы этот разговор тет-а-тет с Джеромом или Мюрреем, а тут аж целых пять авроров со своими вопросами и взглядами в упор, как коршуны. С другой стороны, держался он все равно молодцом, как отметила та же Мари. Иначе бы его «сожрали» игроки его собственной команды, не умей он таким вещам противостоять. — Вы его еще долго пытать собрались? — с нажимом поинтересовалась она у Гавейна, когда тот отделился от своеобразного допроса. — Ничего мы не пытаем, — он вздохнул. — Но Энни столько времени его прятала от Джерри, что у него зародились сомнения. «Ага, а он, в свою очередь, вам этими сомнениями все уши прожужжал». — Потому что она понимала, что вы устроите ему допрос с пристрастием. И она познакомила его с отцом. Что вы пристали к человеку? — Ничего. Если нормальный, то все поймет. — Он нормальный, — отрезала она. Гавейн лишь мотнул головой, как бы говоря: «Это еще точно неизвестно». — Тебе бы понравилось, если бы с тобой такое представление Данте устроил? — Ты решила сравнить Данте с Джерри? — он поморщился. — Нет, я… — она тут же посмотрела в окно. — Я говорю про гипотетического любящего меня брата, — пробормотала она. — Извини, — он поцеловал ее в щеку, приобняв за талию. — Я понял, про что ты. И мы пытаемся узнать о его намерениях по поводу Энни, не более. Никто его пытать не собирается. Но Джером нервничает, что он уже столько вокруг нее вертится, а они едва знают друг друга. И я тоже по этому поводу нервничаю. — Энни не слепая. — Энни-то, может, и не слепая, но взгляд со стороны тоже нужен. Мужской взгляд. А то перед ней он может быть весь из себя идеальным, а с другими — едва ли язык повернется таковым назвать. Мы хотим быть уверены, что с ней все будет хорошо. — Чтобы ее, не дай Мерлин, не пришлось спасать? — Роуз… — он печально посмотрел на нее. — Не говори мне, что вы и мой случай к этому не примешиваете. Он помялся несколько секунд. — Ну… Может, и примешиваем. Не специально. Но это исходит лишь из-за волнения. Розалинда же, вновь посмотрев на бедного Корво, на которого, как два хищника, взирали сейчас Аластор и Джеромом, невольно подумала, что Энни повезло. Ей повезло, что у нее есть столько защиты. У нее есть отец, брат, даже два брата, хоть и Гавейн некровный, и еще целых три их друга, которым только дай отмашку, как вцепятся в любого, кто ее обидит. У Розалинды такого не было. У нее были только Леонор и Энни, но они обе — не те, кто могут практически без раздумий применить грубую силу. Нет, они в теории могут, но это слишком чревато для них самих же. Против того же Лестрейнджа они не выстоят. Ни они, ни Розалинда. Возможно, против него могла выстоять мать или Данте, хотя об уровне владения боевыми заклинаниями Розалинда могла лишь догадываться. Но они даже не подумали об этом. Им было наплевать настолько, насколько возможно, пока это как-то не трогает их драгоценный комфорт. А встреть Розалинда их сейчас, то вся ненависть по поводу ситуации была бы обращена на нее, но никак не на Лестрейнджа и его семью. — Люблю тебя, — шепнул ей на ухо Гавейн, чуть приподнявшись на мыски. Она посмотрела на него: но теперь у нее есть Рикки-Тикки-Гави. Самый замечательный Гави, а значит, его защита. Его и всех его друзей. И она, слава Мерлину, наконец смогла признаться ему во всем, даже в своем эгоизме, и услышать на это в ответ, что он хочет быть с ней. Он все равно хочет быть с ней. Какой бы побитой и израненной она ни была, какие бы трудности это за собой не понесло, он все равно хочет быть с ней. — И я тебя люблю, родной, — Розалинда обняла его за плечи, целуя в висок. — Спасибо, что ты рядом. — Всегда буду. — Сэр, у меня есть к вам небольшая просьба, — Розалинда, закончив с последним пациентом, нашла Хэмильтона в его кабинете. — Хотя… Она огромная на самом деле. — Да? — тот удивленно посмотрел на нее поверх очков, опустив изучаемый пергамент на стол. — Понимаю, что я не ваша дочь, но мне больше некого попросить, — она тяжело вздохнула, на секунду вернувшись к мысли, что папа не дожил до ее свадьбы, желанной свадьбы, каких-то считанных месяцев. — Я бы была рада, если бы вы согласились сопроводить меня к алтарю, — и тут же добавила: — Даже если был бы еще кто-то, кроме папы, я бы спросила вас первым. — О… — его брови удивленно подскочили, а на лице появилась широкая улыбка с секундным промедлением. — Знаешь, это большая честь. — Да нет тут никакой большой чести. Он покачал головой из стороны в сторону, как бы не соглашаясь с ней. И добавил: — С радостью, Роуз, побуду, так сказать-с, твоим отцом со стороны мира целебной магии. Особенно-то передать тебя в руки твоему ненаглядному аврору, — он снял очки и откинулся в кресле, все еще с улыбкой смотря на нее. Розалинда смущенно посмотрела в пол на мгновение. — Я же говорил, что у вас все получится. У вас и у тебя в особенности. Что ты все вновь почувствуешь к нему. — Как вы не боялись в этом ошибиться? — А кто сказал, что не боялся? — Вы звучали очень уверенно. — А как иначе-то? — он усмехнулся. — Если не верить в собственные слова, то и говорить их тебе не стоило. Всегда есть шанс, что наши надежды не сбудутся, но если верить в этот шанс, каким бы большим или маленьким он ни был, то тогда и смысла ни в чем нет. В этом мире очень немногое может похвастаться сто процентным исходом. Я бы сказал, такого практически нет. Не согласиться было сложно. Без надежды смысла в этой жизни просто нет. Если бы у Гавейна не было надежды, то он бы и не попытался позвать ее на свидание, а значит, ничего бы у них не произошло. Если бы у нее не было надежды, то она бы не сбежала. И не стала бы доверяться Гавейну и остальным, что все правда получится, хоть на тот момент эта надежда едва ли ощущалась. Без надежды и веры в что-то светлое — все бессмысленно. — Продолжай верить в него и в себя, тогда и все остальные преграды станут проходимы. Пока есть человек — есть надежда. Пока есть ты у самой себя — есть надежда. А уж с такой опорой — ух! — и Хэмильтон засмеялся. — Но верь в него, озвучивай эту веру почаще. Потому что как бы для тебя Гавейн ни храбрился с виду, у него полно собственных страхов. Как и у тебя. Нам всем нужен человек рядом, который верит в нас и нам. — Я стараюсь, — Розалинда слабо кивнула. — Что ж, тогда все получится у вас, — он вновь улыбнулся. — Вы поэтому решили поместить меня под его охрану? Потому что верили в него? — О, нет, — Редьярд тут же поджал губы. — Я его не знал толком, это сейчас мы то и дело заводим долгие разговоры. Но я видел, как ты расцвела с его появлением в своей жизни, и мне хотелось верить, что ты не ошиблась в нем. Да и Уинстон то и дело упоминал друзей Аластора, хорошо отзывался. Так что тут было два пункта за этот вариант риска. Мне казалось, что это лучше, чем кто-то сторонний для тебя. А уж когда Гавейн заявился ко мне за помощью найти к тебе подход… Тут я понял, что выбор был полностью верный. Идеальный. Оставалось надеяться, что ты дашь ему возможность подступиться. Что не закроешься после всего произошедшего ото всех. — Я безумно благодарна ему, — практически прошептала она. — Не знаю толком, как ему это объяснить. — Мне кажется, ты это и так делаешь. Не только словами. Вон он какой счастливый рядом с тобой. Свадебный день радовал со всех сторон, с которых он только мог: отличная солнечная и теплая погода, все гости прибыли, все запланированные приготовления были выполнены. Даже Оуэн не капризничал, хотя последние пару дней Мари жаловалась, что тот едва ли давал родителям пару спокойных минут и начинал плакать по, порой, необъяснимым причинам. Вновь осмотрев себя в зеркале, Розалинда пересеклась взглядом с Энни в отражении, пока они находились в ее спальне, которая сегодня выступала в роли комнаты невесты перед самим праздником, и молча спросила: «Ну, как?» Подруга сделала два шага назад, окидывая ее с ног до головы: — Я считаю, что все идеально, — Энни широко улыбнулась. — Шикарно сидит. — Слава Мерлину, я не растолстела, — Розалинда тяжело выдохнула, проводя по гладкой ткани платья на своих бедрах руками, разглаживая. — Стоило мне Гави упомянуть, что я села на диету, как он тут же всполошился. — И правильно: куда тебе еще диета? — Кесслер критически хмыкнула. — Я сидела столько времени взаперти. Набрала ненужные фунты. — Роуз, ты ничего не набирала. Ты была худая как скелет, когда вернулась оттуда. Если быть предельно честной, ты до сих пор не вернулась к прежнему весу, хоть и выглядишь в тысячу раз лучше. Ты все еще худая. — Но я… — Тебе. Не о чем. Переживать, — перебив, отчеканила Энни. — Лучше скажи: ты подготовила клятву? — Решила, что буду говорить так, как чувствую. — Что, импровизация? — она удивилась. — Неужели? — А что такого-то? — На тебя не похоже, а так ничего. — Это чем же не похоже? — Розалинда повернулась к ней. — Дай-ка мне вспомнить, — Энни хохотнула. — Какой-то экзамен? Розалинда вызубрила теорию от корки до корки, в этом были уверены все: и я, и однокурсники, и даже преподаватели, — и загнула палец. — Какой-то новый интерес? Нужно разузнать все заранее прежде, чем приступать! — еще один палец. — У тебя должно было быть собеседование с Хэмильтоном перед стажировкой? Ну конечно, ты не пошла бы к нему, не заготовив речь, — очередной палец был загнут. — Мы купили билеты в театр? Розалинда, очевидно, прочтет книгу и выяснит все, что можно, об авторе и даже постановщике с актерами, — мизинец оказался прижат к ладони последним, и Энни склонила голову, посмотрев на нее с улыбкой. — И правда, почему же это не похоже на тебя? — Да брось ты, я не такая зануда! — Розалинда всплеснула руками и посмотрела на свое отражение через плечо. — Не зануда, но явно не любишь быть не во всеоружии. — Гави такой же планировщик? — А ты не знаешь? — Ну, я его не знаю столько, сколько ты. Розалинде даже было немного завидно. И почему вообще Энни не попыталась с ним сойтись, раз сама согласна, что он хорош? Да, внешне не в ее вкусе, но и Корво выходит за привычные рамки. Спрашивать ее об этом, особенно в день свадьбы, она не стала. Какой бы ни была причина, Розалинда радовалась, что Гавейн присутствует в жизни Энни, но ни один из них не рассматривает другого в качестве спутника жизни. И кажется, не рассматривал вовсе. Они и правда как брат с сестрой. И добавила: — Склоняюсь, что зависит от ситуации. Наши свидания он точно хорошо планировал. — Да, он где-то посередке. Так что я не удивлюсь, если он заготовил клятву и если решит избрать твой вариант. Еще на половине ответа Энни в дверь постучались, и в комнату заглянул Редьярд. — Дамы, вы готовы? Время пришло. Розалинда посмотрела на подругу, и та кивнула, выскальзывая наружу под упертой рукой Редьярда в косяк. Солнечный свет будто бы дополнительно озарял и этот день и ее саму внутри. Если бы не вполне понятный нервоз, Розалинда бы запела или закричала от радости и переполняющего счастья. Хотелось кричать, петь, танцевать и даже прыгать. Ее руку посильнее прижал к себе Хэмильтон, когда они ступили на ковер-дорожку. «Ты отлично держишься», — шепнул он. Гавейн с Джеромом, как и подобает жениху со своим шафером, ждали их у своеобразного алтаря. Мюррей стоял в паре шагов от них по центру. Взгляды всех сейчас были прикованы к Розалинде и медленно шедшему с ней под руку Редьярду. Мерлин, только бы не споткнуться или не упасть. Правая нога, левая. Снова правая. Она едва ли не забылась, когда Гавейн закончил со своей частью, клятвой, и Мюррею пришлось даже тихо напомнить о ее очереди. Она просто не могла отвести взгляда от Гави. Нервный, радостный, счастливый. Он прошибал своим лучезарным счастьем и, главное, целебным светом насквозь. Он грел ее лучше любого камина, согревающих чар и солнца вместе взятых. Так, как его тепло, даже стоя от нее в паре шагов, не согревало вообще ничто и никто в этом мире. — Робардс Гавейн, берете ли вы в жены Де Анага Розалинду? — Так точно. — Де Анага Розалинда, берете ли вы в мужья Робардса Гавейна? — Мюррей посмотрел на нее. — Да. Стоило им обменяться кольцами, и Гавейну поцеловать ее, как все вокруг них взорвалось аплодисментами и поздравлениями. —Ты бы дал папе хоть сказать, что уже можно целовать, — донеслось ироничное от Джерома через всеобщий гам. Свадьба окончилась уже в глубокой ночи: большую часть времени они провели на патио. Теплая погода так и располагала к этому. Разговоры, шутки, веселые и, порой, неловкие истории из прошлого. Розалинда не могла отделаться от ощущения, насколько эта свадьба отличалась от предыдущей. Они полностью противоположные. Даже решившись на вино, она не испытала прошлых ощущений: что это лишь бы забыться, что оно поможет пережить этот день и последующую ночь, что это вынужденная мера, чтобы никого не разгневать своим поведением. Вино лишь дало привычную и забытую легкость. Вернувшись домой, Гавейн устало плюхнулся на кровать и через секунду откинулся на спину, тяжело и пьяно выдыхая. Розалинда, так же не раздеваясь, устроила голову на его плече и прижалась всем телом, крепко обнимая. Голова гудела, но нервное напряжение не напрягало: это был прекрасный день со всех сторон. — Гави, — она погладила его по животу, расстегнув пиджак с жилеткой. Новый костюм ему определенно шел: это заметила и она, и девчонки. Даже Муди-старший, кажется, это отметил. — Да? — отозвался он сонно. — Сильно устал? — Честно говоря, безумно. Спать дико хочется, но пока не могу найти сил, чтобы даже пиджак снять, — и стоило ей не сдержаться от печального вздоха, как он спросил: — А что? — Я… — она зажмурилась от досады и вспыхнувшего страха, что мысль на самом деле дурацкая. — Все хорошо, — Гавейн погладил ее по руке на своем животе. — Не ругайся только, пожалуйста. — Когда я вообще ругался на тебя? — он повернул голову, удивленно подняв брови. — Я хочу брачную ночь. Знаю, что… что это глупо. — Это не глупо, но… — Я хочу переписать воспоминания, — выпалила она с закрытыми глазами прежде, чем он закончил. — Я хочу правильную брачную ночь. Я хочу ее с тобой. Чтобы при этих словах у меня не вспыхивало воспоминание о той. Хочу, чтобы я могла вспомнить ее с тобой. Чтобы сказать самой себе, напомнить себе, что она может и, главное, была другой. Что в ней была любовь, а не ужас. Гавейн молчал, и, когда она открыла глаза, увидела, что он с огромным сожалением и даже стыдом смотрел на нее. — Мне жаль, Роуз. — Что мы не успели побороть мой страх? Это я тогда должна извиняться перед тобой. — Нет. Мне жаль, что я… — он облизнул губы на короткой паузе. — Что я забыл тебя. О тебе. Предпочел погрузиться в собственную боль. Что я не заметил, как ты пропала отовсюду. Я никогда себе этого не прощу. — Нет, Гавейн, тебе не за что прощать себя, — она поймала его руку, что медленно гладила по ее внешней стороне кисти, и крепко сжала. — Ты давал мне выбор и даже не единожды. Но я выбрала жизнь без тебя, за это и поплатилась. — И поэтому теперь ты захотела выйти за меня?.. Она ожидала, что он скажет что-то другое, но не это. Она же говорила почему. Она же говорила, что любит его, а он все еще считает, что главной причиной второго замужества какой-то страх? Внутри все стало закручиваться от злости, но нужно как-то совладать с этим. — Нет, Гави, — выговорила она через ком обиды и злости. — Я захотела, потому что… Это не из страха вернуться в ту жизнь. А потому что люблю тебя. Я любила тебя и люблю до сих пор. — Тогда тебе не за что, как ты говоришь, расплачиваться. Да и вообще ни за что не нужно. Ни твой отказ, ни что-то еще не дает право так с людьми обходиться. А вот я должен был что-то сделать. Заметить твою пропажу. — Гавейн, ты… — Нет, — он перебил ее. — Я обещал тебе защиту, но не выполнил собственного обещания. — Я сказала тебе уйти, и ты это сделал. Все. Тебе не в чем винить себя. — Есть, Роуз. Если бы… — Гавейн, откуда ты должен был узнать? Вот как? — Когда ты пропала. Когда уволилась. Я мог бы спросить о тебе у той же Энни. Спросить в Мунго, что ты и как. Но я ничего не сделал. — Уже было поздно к тому моменту, — эти слова ей дались с огромным трудом. — Уже. Было. Поздно, — и тяжело выдохнула. — Но я мог бы… Хотя бы сделать так, чтобы это не длилось столько времени. — Это бы мало что поменяло. Гавейн молчал несколько мгновений, а потом осторожно вытянул руку из ее и все с той же аккуратностью обнял ее. Прижался губами к щеке на несколько долгих мгновений и после проговорил: — Очень люблю тебя. — Спасибо тебе, — Розалинда посильнее прижалась к нему. — В том числе за то, что не отвернулся после всех моих отказов и слов. Не знаю, как тебя благодарить за это. — Люби меня, пожалуйста. Мне очень хочется твоей любви, — кажется, его захлестнули эмоции, судя по подрагивающему голосу. — Это самое лучшее, что я получал. А уж то, что она от тебя исходит… Это самое лучшее. Ради твоей любви я что угодно готов сделать. — Не нужно делать чего-то сверхъестественного. Хотя… — Да? — Ты уже сделал сверхъестественное, — она улыбнулась, подняв голову к нему и встретившись с его глазами. Немного пьяными, немного влажными от слез, но такими родными и любимыми, что она сама хотела расплакаться. — Выбираю тебя и буду выбирать всегда. Гавейн смущенно опустил глаза, улыбаясь. А потом, шумно выдохнув, осторожно опустил одну руку с ее талии, поднимая полы ее платья, и поместил ее на бедро, мягко сжимая. — Уверена, что хочешь сейчас очередную попытку? — Гави, я хочу, чтобы это была наша ночь. Чтобы она была… Она уже лучше той, но хочу сделать ее самой лучшей из возможного для нас. — Она в любом случае не выйдет такой, как должна быть. Но мы… — Давай попробуем прям полноценно? — она перебила его. — Вдруг получится? Он повернулся обратно на спину и поместил ее согнутую ногу в колене на свои. — Роузи, не торопись. Понимаю, что я самец хоть куда, — он грустно усмехнулся, — но рано. Мы не сделали еще несколько важных шагов для этого. — Каких шагов? — она приподнялась на локте, удивленно посмотрев на него сверху вниз. — У меня, вообще-то, целый план, — Гавейн усмехнулся и пьяно икнул. — Прости, набрался. — Могу сделать кофе, если хочешь. — Я лучше душ холодный приму. — Можно и душ и кофе, — Розалинда осторожно расстегнула пару пуговиц его рубашки и погладила по груди, забравшись пальцами под ткань. — А что за план? — Ну-у-у… — и он натужно выдохнул, что запах джина тут же ударил в ноздри. — Я не касался тебя там. — Там?.. — Именно. В самом сокровенном месте, — он зажмурился со стыдливой улыбкой. — Рукой. Пальцами. — Зачем? — А как мне иначе? Нужно сделать так, чтобы ты не боялась прикосновений там. А если я прям так членом, то это… — Гавейн вновь пьяно вздохнул и замотал головой. — Думаю, напугает до чертиков. Даже если мне удастся сделать это… нежно и медленно по максимуму, — и погладил ее по бедру. Она задумалась: в целом, звучит логично. Ей нужно привыкнуть, хоть Гавейна полностью голым она и видела. И даже не раз. Эти воспоминания пробуждали в ней что-то странное. Будто бы что-то знакомое, но забытое практически полностью. Однако это не пугало: непонятным образом нравилось, и потому Розалинда практически ежедневно возвращалась к этим воспоминаниям. Вот и сейчас: едва в голове возникли предыдущие картинки их близости, как это начинало волновать все внутри. Приятно волновать. Греть. Хотеть этого вновь. Еще раз. Она сама не заметила, как рукой вытянула полы рубашки Гавейна из-за пояса. Тот, скосив взгляд в ту сторону на секунду, перевел его, ставшим ехидным, на Розалинду. — Если твое предложение о кофе все еще в силе, то я бы с радостью его выпил. Сбегаю в душ, пока он варится, — и он приподнялся на одной руке. — Давай, — она шлепнула его по бедру, сама удивившись и собственному ответу без каких-либо раздумий и действию. Гавейн, чуть ли не вскочив с постели, поцеловал ее в щеку, практически вжался в нее, и умчался в сторону уборной. Она же так и осталась сидеть в спальне, зажмурившись. Открыв глаза через пару мгновений, посмотрела на постель рядом, где лежал Гави, а после — на безымянный палец, на котором сейчас красовались обручальное и помолвочное кольца. Чуть повращав их большим, вновь зажмурилась. Вновь с радостью. Вновь от счастья и с каким-то душевным спокойствием. Они женаты. Гавейн с ней. Она вышла за него замуж, как сама и хотела. «Слава Мерлину, он выбрал меня».