Behind seven seals

«We saw you in distraction, a sleeping, slow despair

Rehearsing interaction, he wasn't even there» Interpol — «A Time to Be So Small»

«И что мне делать с тобой? Как мне вести себя с тобой?» Гавейн молча смотрел на сидящую на его постели Розалинду. Она вся сжалась, даже, казалось, уменьшилась во всех смыслах и, поджав под себя подрагивающие и босые ноги, смотрела куда-то в пол. В вечерней темени она выглядела непривычно бледной. Хотя, возможно, дело было не в отсутствии света. «Конечно, блядь, это не из-за освещения», — он фыркнул сам на себя и вновь посмотрел из окна вниз на улицу, поливаемую сплошной стеной дождя. Какой-то мужчина бежал вдоль домов, прикрыв голову напрочь вымокшей газетой. Кажется, Гавейн ощущал себя примерно также. Хотя, если бы в него попало молнией, было бы ближе. Он затянулся сигаретой и выпустил носом дым в сторону, из распахнутого окна. Смолить в квартире сейчас не хотелось: Роуз хоть раньше никогда ничего не говорила про его пагубную привычку, но напрягать еще и этой мелочью не хотелось. У него и так вся квартира сигаретами провоняла, как и он сам. В небе громыхнуло, а следом сверкнула молния, на пару мгновений озаряя погрузившийся город в сумерки. Розалинда вздрогнула в ту же секунду, испуганно посмотрев на входную дверь. — Тут Фиделиус, — коротко сказал Робардс, стараясь придать голосу спокойствие и уверенность. — Здесь никто не появится, не стоит переживать. «"Не стоит переживать"?! Ты сам себя слышишь?» — пронеслось в мыслях с ярким осуждением. Розалинда лишь еле заметно кивнула, не сводя взгляда с двери. Он, быстро докурив, слез с подоконника и закрыл окно, оставляя по ту сторону промозглость и шум ливня. — Может, чаю? Кофе тоже есть, но не рекомендовал бы на ночь пить, — он попытался улыбнуться. Должно быть, вышло отвратительно. Гавейн не мог вспомнить, когда последний раз за минувшие полгода он делал это хоть сколько-то искренне. Кажется, разучился уже. — Просто воды будет идеально, — еле слышно отозвалась Роуз, даже не взглянув ни на мгновение на него. Стакан одиноко стоял на столе, что разделял Розалинду и Гавейна. Она за прошедшие минут пятнадцать так к нему и не притронулась. Смотрела куда угодно, но никак не на стакан. И не на Гавейна. Кажется, на него она не взглянула ни разу с момента появления здесь. А он был без понятия, что сказать. Голова кружилась от скопления мыслей, что жужжали, словно осиный рой, разъяренный до предела от попадания палкой в улей. — Я думаю, пора отходить ко сну, — предложил он все-таки через время. — Посплю в спальнике. — Зачем спальник? Есть кровать. — Она твоя, — проговорил он, открывая единственный шкаф и доставая оттуда отцовский спальник. — Это твой дом. Он посмотрел на нее, чуть отклонившись от дверцы. Какой-то оторопелый и нервный взгляд, наконец, был обращен к нему. — Я не буду спать с тобой на одной кровати. Как и не могу позволить тебе спать на полу. — Ты издеваешься? — ее голос сипнул в шепоте. — Нет, это ты, кажется, издеваешься, предлагая мне дрыхнуть на кровати, расположив тебя на полу. Ты — спишь на нормальной постели, и это не обсуждается, Роуз. — Как скажешь, — она тут же отвела взгляд на свои колени. Гавейн постарался как можно тише выдохнуть, досадливо прикрыв глаза на пару мгновений. «Какой же ты мудак, химера тебя раздери!» — Роуз. Та молчала. — Роуз, я не хотел, извини. — За что ты извиняешься? — словно не понимая, шепнула она. — Надо было сказать иначе. Мягче, а не так. Я не хотел, клянусь. — Не стоит переживать о таких мелочах. — Стоит. Она лишь странно хмыкнула. Гавейн смотрел на нее с минуту и, так и не придумав, что еще сказать, принялся раскатывать на полу у входа в квартиру спальник. Быстро умывшись и забравшись в свое спальное место, вновь посмотрел на Розалинду. Горечь, боль и ненависть заполняли все внутренности даже от короткого взгляда на нее. От того, что с ней стало. Это не та девушка, которую он знал. Лишь туманное сходство с ней. Она не то что потускнела, а была похожа на мираж в утренней мгле. Болезненно исхудавший мираж. Или остаточное изображение на сетчатке после сна, полного тягостных воспоминаний из прошлого. Он пару раз моргнет, и она исчезнет, словно ее и ни было. Но вот он моргнул раз, два, а она все тут. Она все еще тут, но другая. Ее плечи, локти и колени стали острыми и угловатыми, то и дело непроизвольно дергаясь, волосы превратились темный хворост, а глаза — в два испуганных и истлевших уголька. До ужаса хотелось сесть к ней, обнять и попытаться заверить, что тут ей ничего не угрожает. Что он не сделает ей ничего даже близко похожего на то, что делал ей Лестрейндж. Вот закрыть ее собой от него и всех, кто желает ей навредить — точно. И сказать, как сильно он соскучился. И как сильно все еще любит. Но видимо, его взгляд стал невыносим, и Розалинда легла спиной к нему, обнимая собственные плечи руками. — Я завтра уйду с утра, — проговорил он через пару минут. — Не на работу, а… — Тебе не нужно передо мной отчитываться, — она перебила его тихим сиплым голосом. — Я не отчитываюсь, а ставлю в известность. Меня не будет час или около того. — Ты можешь жить так же, как и жил. Он понуро усмехнулся. — Ходи, куда хочешь. Я никто, чтобы тебе указывать, — добавила она. — В любом случае ничего не поменяется в моей жизни. Домой, разве что, будет дополнительный стимул идти, а не только, чтобы промотать время до следующей смены. Огромный стимул, Роуз, — последнее предложение он уже прошептал. Тишина между ними опять расплылась по комнате, аккомпанементом которой выступал ливень за окном. — Ты не должен был соглашаться, — через несколько минут хрипнула Розалинда. — Ни тебе соглашаться, ни Джерому звать и уговаривать тебя. — Я говорил, что защищу тебя, если ты выберешь меня. Это я и намерен исполнить. — Вот только я не выбрала. Вопрос, хотела ли она, забился в висках, но задавать его сейчас было издевательством. Конечно, она скажет, что выбрала бы его. Она бы выбрала любого, лишь бы не быть выданной за Лестрейнджа. — Это не важно уже, — отозвался он после тяжелого вздоха. — Мне главное теперь твоя безопасность. А остальное по твоему усмотрению и желанию. — Ты ради этого согласился? Надеешься, что я выберу тебя в этот раз? — Я не хочу твоей смерти, Роуз. Такой — особенно. От старости или, быть может, какой-то болезни — такой вариант лучше, если можно так выразиться. Но точно не от пыток и насилия. — Это не ответ, — старая жестокость, появившаяся в пору его попыток переубедить ее остаться с ним, стала пробиваться через ее голос все отчетливей. — Я не знаю, чего хочу, — Гавейн повернулся на спину и уставился в темный потолок. — Нет, знаю. Но это не касается твоего выбора, а лишь твоей безопасности, как я и сказал. — Он убьет тебя, — четко и уверенно сказала Розалинда. — Ну, пусть попробует сначала догадаться, что именно я стою последней преградой между ним и тобой. Хоть какой-то плюс от статуса грязнокровки, — он усмехнулся. — Раз не считают за человека, то и ожидать таких поворотов от меня не будут. Она ничего не ответила, вместо этого заворочалась и вытащила из-под себя одеяло, укрываясь им практически с головою. — Роуз… Опять тишина. — Роуз, я хочу сказать, что… — он сглотнул, продолжая смотреть на нее. — Я не сделаю тебе ничего. И мне не нужно от тебя ничего. — А у меня и не осталось ничего. Кроме жизни. Можешь забрать, она мне не принадлежит уже давно. Наверное, даже с рождения. — Все, что я хочу сделать с твоей жизнью — это улучшить ее. Насколько возможно улучшить. Позволь мне, пожалуйста. Розалинда вновь ничего не ответила, и он не стал продолжать. Кажется, все слова сейчас не возымеют никакого эффекта. Они просто бессмысленны, если даже не делают хуже. Возможно, как бы ни считал Хэмильтон, сам Гавейн, его наличие делало ей хуже. Всю ночь он едва ли мог сомкнуть глаза на хотя бы пару минут. Больше появления Рабастана он боялся, что Роуз решит уйти. Что на утро он увидит кровать пустующей, а во всей квартире не будет и намека на ее присутствие. Как будто до этого он моргал не по-настоящему и поэтому она была тут. И на самом деле он говорил сам с собой. Но нет, за целую ночь она даже ни разу не поднялась, как и перед отходом ко сну. Лишь было слышно, как она иногда тоненько всхлипывает или как скрипит от ее ворочаний старая кровать. Но большую часть звуков составляли лишь то и дело начинавшееся тарахтение от холодильника, которое теперь на полу еще и ощущалось физически, да шум дождя с улицы или от соседей этажом ниже. На утро Гавейн, кое-как втолкнув в себя яичные гренки, оставил ее порцию завтрака на столе, накрыв второй тарелкой, и, постояв несколько минут над спящей Розалиндой, ушел. Может, она даже поест. Фиделиус должен был защитить ее от внезапного вторжения, но он все равно наложил еще и сигнальные чары, связывая их со своей палочкой и часами, и запер замок. Главное, чтобы она сама не решила сбежать отсюда каким-то другим образом. — И ты реально собрался это все делать? — спросил Руфус, плюхнувшись за стол и глотнул чая. Кесслер договорился с ребятами, что обсудят они все дома у Скримджера. Тот проживал с престарелой матерью, которая овдовела лет еще двадцать назад и воспитывала его одна. И которая с утра отсутствовала по своим делам. Гавейн взглянул на наручные часы — Мёрдок опаздывал как всегда — и напряженно посмотрел на Руфуса. — Что за идиотский вопрос? — Это логичный вопрос, — тот скривился. И сильнее, когда заметил направленные на него осуждающие взгляды еще и Кесслера с Муди. — А, кажется, понял. Я — единственный, кто наблюдал твое призрачное присутствие последние месяцы, — он всплеснул рукой на обоих друзей. — Вы двое ослепли к херам. — Ты предлагаешь мне закрыть глаза на то, что с ней произошло? — Робардс мгновенно оскалился. — После того, что она сделала тебе? Именно, Гавейн! — Руфус со стуком поставил кружку на стол. — Да похуй, что она лично мне сделала! — он стиснул зубы. — Я не оставлю ее на растерзание этому ублюдку! — Пусть обращается к нам в Аврорат. — Тебя, случаем, недавно по голове не били? — в едком холоде уточнил Аластор. — Как думаешь, сколько понадобится старшему Лестрейнджу минут, чтобы убедить Цербера, что Розалинда все выдумала и пытается его сынка оклеветать? Или подкупить какого-нибудь лояльного аврора, чтобы тот выдал местоположение Розалинды? — Пусть покажет воспоминания, и тогда он не отвертится, — Скримджер натянул ядовитую улыбку. — Видимо, били, — устало констатировал Кесслер. — А ты тоже молодец! — гнев их друга переметнулся на Джерри. — Какого тролля ты ее, мало того, что пустил на порог, после всех ее игр с Гави, так еще и его самого решил к этому припахать?! Ты решил рискнуть жизнями Мари с Энн ради этой суки?! А потом еще и на проводах нашего Рикки-Тикки речь толкать?! — Закройся! — Гавейн подскочил, достав палочку. — Давай, — Руфус фыркнул, вальяжно качнув кистью, — нападай. Тоже мне, испугал дракона своей палочкой. — Из тебя дракон, как из меня Мерлин, — Аластор откинулся на спинку стула, смотря на друга исподлобья. — Гави, убери палочку. Робардс, все еще кипя внутри, все-таки подчинился то ли просьбе, то ли приказу — в любом случае, разумным словам — и тяжело опустился на место. — Что вы тут разорались? — в гостиной появился Мёрдок. — Ну давайте, расскажите ему о своей суицидной и благой идее, — съязвил Скримджер и ушел в соседнюю комнату. Бобби молча выслушал и к моменту, когда к столу вернулся хозяин дома, выглядел не так, будто был готов занять его сторону. Впрочем, рвение Гавейна он тоже не особо разделял. — И что вы делать планируете? — Мёрдок со скепсисом посмотрел на Робардса с Кесслером и Муди. — Заставить его отстать от нее, как минимум. Дать развод и какие-то осязаемые гарантии, что он не будет ее выслеживать до конца жизни, — проговорил Гавейн. — И лично я хотел бы увидеть его либо за решеткой, либо зарытым в землю на два ярда. Или лично спустить его прах в унитаз. Роберт поднял глаза к потолку и скривился. — Я о том же, — с пылающим удовлетворением заметил Скримджер. — Мы тебя уже услышали достаточно, — фыркнул Джером. — Да кажется, что нет. Вы так быстро поверили в ее слезливую историю, что я сижу и диву даюсь. Особенно тебе, — Руфус посмотрел на Аластора. — Ты-то куда? Думаешь, твой отец будет рад участию в таком деле? — Отец не удивится тому, в чем обвиняет Рабастана Розалинда. И это если еще учесть, что ей поверил и решил помочь аж Хэмильтон. Они с отцом в отличных отношениях уже черт знает сколько лет. — Без доказательств? — Ты правда хочешь заставить ее показать нам воспоминания хоть об одном… эпизоде? — уточнил Гавейн, еле сдерживаясь, чтобы не вскочить и не стереть с лица «друга» эту скептическую гримасу. — Я лично видеть этого не хочу. — Ты-то понятно, — Руфус хмыкнул. — У тебя мозги в пудинг превратились, стоило ей тебе пару раз улыбнуться и глазками похлопать. — Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что с ней стряслось поистине кошмарное дерьмище, — холодно сказал Кесслер. — Мне, Энни и Мари. И Хэмильтону с женой. — Актриса, что я еще тут скажу? — Скримджер усмехнулся в свою кружку, делая глоток. — Если ей не составило труда изобразить увлеченность даже в Гави, а потом спокойно разбить ему сердце, то напустить себе вида испуганной пикси — так точно. Мерлин, хотелось просто встать и выйти. Но перед этим отметелить Руфуса и больше никогда, блядь, его не видеть. — Которые так себя ведут при опасности, — заметил Мёрдок. — Значит, ты с ними? — Руфус посмотрел на него, и Бобби развел руками, как бы подтверждая. — Не нравятся мне рожи ни одного из этой семейки, знаешь ли, — добавил Мёрдок. — А лично про Рабастана я слышал достаточно слухов. Как, в прочем, и ты, — и уставился на него, как удав на мышь. Скримджер вжал голову в плечи, поерзав на стуле, и посмотрел куда-то вбок. — Да слышал. Их сложно было пропустить, — глухо отозвался он. — Что за слухи? — тут же спросил Гавейн, нахмурившись. Его они каким-то образом обошли стороной. — Ну, к примеру… Он в Хоге встречался с одной однокурсницей. Как ее звали? — Руфус посмотрел на Мёрдока. — Ты про… Гид… Гетин? — Да, точно. Она неожиданно в середине года перевелась в Шармбатон, насколько знаю. Потом пошел слушок, что Рабастан ее помучил Круцио, когда она ему какое-то неповиновение высказала, и ее родители решили переехать от греха подальше. — Если ты в курсе этой истории, да даже слуха, то какого черта ты сейчас тут выставляешь Роуз обманщицей? — прорычал Робардс. — Что, неужели ты поверил, что бедного Рабастана решили оклеветать об одном и том же сразу две девушки? Руфус посмотрел на него исподлобья. — Не сделай она с тобой всего этого, то я бы не был против. Но она сейчас получит от тебя защиту, вытянет из твоего кармана все до последнего кната, даст новую надежду, а потом упорхнет в закат, помахав ручкой. А тебе с этим дерьмом разбираться и, что вероятно, до конца своей уже короткой жизни. — Спасибо за заботу, аврор Скримджер, — фыркнул Гавейн. — Засунь ее в свою чистокровную задницу и проверни там до щелчка. — А вот тут я, в целом, согласен с Руфом, — сказал Бобби. И заметив тут же метнувшийся на него взгляд Робардса, пожал плечами и добавил: — Ты уверен, что оправишься от повторного Круцио в ее исполнении? Это будет еще больнее. А ты и от первого удара еще не пришел в себя. Две пары глаз прожигали в нем дыру в ожидании ответа. — Мне главное, чтобы она была в безопасности. И пусть, если в итоге она решит связать жизнь не со мной, — Гавейн с щемью в груди окинул взглядом просторную комнату, которая по площади была больше всей его квартиры. — Если я ей не помогу и в следствии чего она погибнет или ее пытки продолжатся, я себе этого и в жизни не прощу. И это будет еще хуже ее ухода в закат, махания рукой и каких-либо слов. Так что да, я уверен полностью. Вопрос в том, поможете ли вы мне или придется заниматься этим в одиночку? — Я тебе уже сказал, что можешь на меня полностью рассчитывать, — мгновенно сказал Джером. — Энни тоже всеми руками за. Муди молча кивнул. — Ну, если ты уверен, то я в деле, — размяв шею, расслабленно проговорил Мёрдок. — Руф? Скримджер неодобрительно помотал головой: — А что «Руф»-то? Стоять в сторонке и смотреть, как вы с этим мудозвоном бодаетесь? — он уставился в кружку. — С вами, конечно. План какой-то уже есть? Хотя бы примерный. Гавейн даже удивился. Он ожидал, что Руфус выберет безопасный вариант: с его стремлениями побыстрее заполучить место поприятнее и повыше, участие в таком деле явно помешает, если вовсе не перекроет путь. — Мы для этого и собрались, — пробормотал Робардс, все еще сомневаясь по поводу участия Скримджера. Возможно, он очень быстро «спрыгнет». Главное, не пожалеть об этом акте доверия позже. Тогда он не просто изгваздает его заклинаниями, а, мать его, убьет с помощью непростительного. И будет уже откровенно похуй, что последует следом. Планирование первоначальных шагов со всевозможными мелочами, до которых они смогли додуматься, затянулось почти на два часа. Ал предположил, что Рабастан рано или поздно заявится в Аврорат с подачей заявления о пропаже жены, и, как только это произойдет, он заберет дело себе. Это был самый легкий вариант: и приблизиться к нему без подозрений, и попасть в его дом, дабы увидеть все своими глазами, и заиметь хоть какое-то представление о том, что творит Лестрейндж. И может, по каким-то обрывкам фраз получить дополнительную информацию или хотя бы направление для дальнейшего планирования действий. Руфус с Бобби поводят жалом в высшем обществе, в которое были вхожи и Лестрейнджи. Авроров, конечно, не пустят на разговоры за закрытыми дверьми, но приблизиться без лишних подозрений все равно можно. А на Джерома и, главное, Гавейна легла миссия по непосредственной охране Розалинды. Если удастся ее уговорить каким-то образом на предоставление воспоминаний — будет замечательно, но сейчас это лишь пожелание, а не какая-то срочная нужда. Перед тем, как вернуться домой, Гавейн зашел в магазин. У него из продуктов имелись в основном консервы с крупами, которые могут десятилетиями не терять срока годности, чем идеально подходили с его образом жизни. В холодильнике нормальная еда появлялась в редких случаях. И если на собственный рацион было плевать — в крайнем случае, всегда можно адекватно поесть в Министерстве — то Роуз кормить консервами да рисом не хотелось. Она и так выглядела, будто ее голодом морили все время. Возможно, так оно и было: чтобы у нее было меньше сил как-то сопротивляться, не говоря уж о побеге. Как ей вообще, черт возьми, удалось?.. Вот только готовить вкусно он не умел, радовать было нечем. И пока наблюдал за тем, как кассир наскребал сдачу, пытался придумать вариант, как выкрутиться из этой ситуации. Не заставлять же ее готовить да еще и без палочки. Вероятно, ему стоит в ближайшие дни заглянуть к Энни с Мари и выклянчить пару рецептов. Ну, и несколько уроков заодно — даже при наличии рецепта, блюда у него выходили совершенно безвкусными и не особо аппетитными от внешнего вида. По крайней мере, ему так казалось. Он считал себя непридирчивым к еде, в отличии от нее. А с его талантами ни о какой высокой кухне, к которой, должно быть, Розалинда успела привыкнуть в прошлом, тут и речи не шло. Но надо же ее как-то радовать, раз разговоры не клеятся, а выйти наружу не представляется возможным на данный момент. Посмотрев с улицы на собственное окно, одновременно и проверяя, что она не решила сбежать через него, хоть и жил он на третьем, последнем этаже, и надеясь увидеть ее у стекла в разглядывании невзрачного городского пейзажа, он убедился, что ни одно, ни другое не подтвердилось. И вернувшись в собственные тяготившие мысли, поднимался по лестнице к себе. Нет, к ним. Она теперь живет с ним. Это было странное ощущение. С одной стороны лежала мысль, что она — живет с ним, а с другой… Что именно случилось, ради исполнения этого желания из прошлого, которое при этом еще и не в том виде исполнилось, в котором хотелось. Словно достал это желание из пыльного чулана, как старую детскую игрушку, что дарила печальную ностальгию. Вот только игрушки обычно не дарят такой боли и ненависти к себе за собственные промахи. Гавейн, посмотрев на лежащую и спящую на постели Розалинду, осторожно и тихо опустил сумку на пол у входа. Что-то было странное в ее лице. Но что именно, он не мог понять. Все также осторожно подошел к ней и присел на корточки. Странный запах: травянистый, даже едко-травянистый. От нее так никогда не пахло. Конечно, за столько времени он мог и позабыть, и сам запах поменяться, но настолько сильно? Он осмотрелся: завтрак так и остался нетронутым. Следом взгляд зацепился за два пустых флакона на тумбе у самого холодильника, которых с утра там точно не было. В два шага оказавшись у тумбы, увидел, что это было из его запасов: снотворное зелье и яд для травли крыс. — Черт возьми, ты это выпила, что ли?! — он мигом бросился к ней. — Роуз!!! — и потряс за плечи, но ее голова лишь безвольно замоталась из стороны в сторону. — Да ну нет же!!! — он практически взревел. Робардс с ужасом и отчаяньем метнулся обратно к кухонной тумбе, в панике начав искать противоядия. Которые у него, конечно же, не хранились. На кой хрен они ему? Он же не маленький ребенок, который себе в рот тянет все что ни попадя. В крайнем случае, отправится в Мунго, но этот вариант сейчас под тотальным запретом, как и любые другие больницы. Хэмильтона быстро не вызвать: надо писать письмо, а значит, вызвать сову, личной у него не было, и ждать. Ждать, пока сова доберется по обоим адресам, ждать, пока Хэмильтон сможет уйти, если на работе, ждать, пока доберется до Гавейна. Слишком и непозволительно долго ждать. «Надо как-то вызвать рвоту!» Как? Он же, черт возьми, не целитель, а подготовка по первой помощи таких ситуаций не предполагала. Но зато вспомнил с той же подготовки, что рвота у человека без сознания может иметь смертельный исход. Да и как в нее это противоядие влить-то? Она не очнулась от его попыток разбудить. «Блядь-блядь-блядь!!!» Мечась взад-вперед и не зная, как именно ей помочь, он отправил сигнальные чары Джерому. Тот появился буквально через несколько мгновений за дверью и влетел в квартиру. — Она выпила яд для крыс! И снотворное зелье. Кесслер всего на секунду ошеломленно посмотрел на лежащую без чувств Розалинду и, кивнув, тут же вынесся из квартиры. Через буквально минут пять, все время которых Гавейн кружил в панике практически на одном месте, прозвучал третий хлопок трансгрессии, и в квартире появились уже друг с сестрой, что держала в руке какие-то склянки. — В душ ее, быстро! — скомандовала Энни, и Гавейн с Джерри тут же подхватили Роуз. — На спину кладите. И с головой осторожнее, не разбейте. Стоило им исполнить ее указания, как Кесслер присела рядом с Розалиндой и, натерев виски и под носом какой-то жидкостью одной из склянок, повернула ее голову набок. — Давай, Роуз, очнись! — она похлопала ее по щеке, прижав кончик своей палочки к ее груди. Гавейн неотрывно смотрел на них обеих, сердце в панике и ужасе пропускало удар за ударом. Но как только Розалинда зашлась тяжелым, приступным кашлем и следом распахнула глаза, в его спину прилетела ладонь Джерома. — Пей! — приказала ей Энни, сунув под нос зелье. — Не заставляй меня насильно вливать это в тебя, подруга. — Не… Н-нет… — Розалинда содрогнулась, а ее горло дернулось, словно ее вот-вот вырвет. — Давай, выплесни это все наружу и пей. Роуз замотала головой, но в следующий миг ее все-таки вывернуло. — Выйдите оба отсюда, — Энни строго глянула на двух друзей через плечо. — И окно откройте, тут дышать нечем. Джером потянул замершего на месте Гавейна за локоть и направился к окну. — Пей, я тебе говорю, — донесся рык, полный напора и при этом ужаса, от младшей Кесслер из комнатки. С улицы потянуло свежим воздухом, который заставил появиться мурашки по всему вспотевшему телу, и Гавейн плюхнулся на кровать, уронив лицо в подставленную ладонь. Он только сейчас почувствовал бьющую насквозь дрожь. Джером, вновь заглянув в ванную на один миг, опустился рядом с ним. — Надо убрать отсюда все, чем она может себя еще раз отравить. Или убить как-то, — еле слышно пробормотал он. — Тогда ее легче привязать к кровати, — отозвался Робардс. Из ванной вновь донесся строгий в своем недовольстве голос Энни, но через несколько мгновений уже удовлетворенно-тревожное: «Умница». Через еще несколько опять рвота, потом слабый звон от склянок с шагами и после — звук включенного душа. Вскоре из комнатки появились Энни с еле идущей на трясущихся ногах Розалиндой. Гавейн хотел было подлететь к ним и помочь, но быстро опомнился, что именно его или Джерома прикосновения ей нужны меньше всего. И лишь поднялся с постели вслед за другом и отошел. — Погуляйте пока минут десять-пятнадцать, — Энни вновь посмотрела на них двоих, стрельнув глазами в сторону выхода. — Я позову вас. Они тут же подчинились и вышли на улицу в гробовой тишине. Дрожь понемногу начала спадать, а вот мысли все еще вращались в голове со скоростью обезумевшего снитча. Что если бы он задержался еще дольше? Как ему завтра уходить на работу на целых двенадцать часов? Как, черт возьми, убедить ее, что он и правда будет защищать ее всеми силами и не нужно пытаться убить себя из страха возвращения к Рабастану? — Я поговорю с Энни, чтобы мы могли сменяться у тебя, когда у нас смены. Или хотя бы у тебя, если будут разные. Ты прав, убиться можно, чем угодно, было бы желание, — мрачно сказал Джером, тоже заняв место у стены дома напротив и смотря в окно его квартиры. — Энни тогда у тебя будет с ней сидеть. «А у нее этого желания предостаточно», — Гавейн изможденно кивнул и добавил: — Спасибо, — и вспомнив про Марибет в положении, тут же спросил: — А как же Мари? Вдруг ей что-то срочно понадобится, пока ты на службе, а Энни тут. Она же ради этого к вам переехала. — Придумаю что-нибудь, не забивай себе голову еще и этим. — Да слушай, как не… — Гави, — перебил друг и устало выдохнул, посмотрев на него. — У Мари есть родители и подруги. Или к отцу в лавку отвезу в крайнем случае. Разберусь, говорю же. К тому же, месяц остался или около того. Робардс вновь посмотрел на окно своей квартиры, задумавшись. — Как думаешь, — начал он через несколько минут, — цветы ее порадуют? Хоть немного… — Без понятия. Но хуже, думаю, не сделают. Сомневаюсь, что она их недавно видела. В свою-то честь. — Тогда сбегаю быстро. — Давай, — Джером хлопнул его по плечу, — я тут подожду. Вернувшись домой, он застал снова утреннюю, еще до ухода картину: Розалинда, завернувшись в одеяло, лежала на кровати лицом к стене. Кесслеры практически сразу же ушли. — Роуз?.. И опять тишина в ответ. — Ты же любишь цветы? Розалинда удивленно повернула голову, и Гавейн показал из-за спины маленький букет, со слабой надеждой улыбнувшись. — Зачем? — Что зачем? — вопрос, вогнавший его в самый настоящий ступор. — Зачем ты их купил? — Ну… — он облизнул губы, хмурясь. Да, не такой реакции он ожидал. Хотя какой он, мать ее, реакции ожидал после попытки суицида? Что она кинется ему на шею от какого-то зачуханного букета? — Хотел сделать тебе приятно. Порадовать. Хотя бы чуть-чуть. Розалинда медленно села на кровати, отчужденно смотря на букет в его руке. — Прости, я… — и тут же закрыла лицо руками. — Я хочу видеть тебя живой. Живой, пожалуйста, — под конец его голос дрогнул, и он вновь облизнул губы. — Я не хочу жить, Гавейн, — присипела она. — Тебе станет лучше… — Не станет уже никогда. Это останется со мной навсегда. Я не смогу забыть. — Роуз, — он медленно прошел к столу и положил на него букет. Сел на табурет, смотря на нее, практически беззвучно плачущую. — Я останусь с тобой столько, сколько тебе понадобится. Я хочу сделать лучше. — Какой-то букет не сделает мне лучше, — донеслось от нее через ладони. «Конечно, не сделает, идиот», — он был готов разбить себе лоб кулаками. Сейчас идея вручить цветы казалась совершенно нелепой и идиотской. О чем он вообще думал? Что ожидал увидеть или услышать? «Спасибо, Гави, я люблю тебя»? — Будут еще. Хоть каждый день новый и намного лучше этого. И я придумаю еще что-ни… — Тебе не стоит тратить на меня ни деньги, ни время, — она перебила его, опустив руки. — Я хочу тратить на тебя все, что у меня есть. Хочу, понимаешь? От всего сердца, — проговорил он и после сразу же стиснул зубы. — Найди себе кого-нибудь. А про меня забудь. Забыть ее? Это невозможно. Найти кого-нибудь? Кого? Кого-то похожую на нее если только. Да и лишь после того, как он поможет ей и будет на все сто уверен, что с ней все в порядке. Что она сама нашла кого-то, кто будет добр с ней, кто будет любить и защищать. Тогда, быть может, он и попытается. Лет через… Может, и не попытается. Зачем? Он уже нашел ее и забывать не хочет. А искать замену плохая идея. Если с Роуз что-то случится, то он помчится за ней, а оскорблять, так низко поступать с другой женщиной он не имеет ни права, ни желания. Либо с Роуз, либо ни с кем. — Ты останешься со мной навсегда, — стоило ему это произнести, как она тут же переменилась в лице. Жуткий страх исказил ее лицо, и Гавейн поспешил объясниться: — Я имею в виду, чт-что… что ты останешься в моей… голове. Душе с сердцем. Даже если уйдешь. Или тебе удастся сделать то, что… — он оборвался, — хотела сделать сегодня. Но я бы очень хотел знать, что ты жива. Даже если ты уйдешь, повторюсь. Что жива и хоть как-то счастлива. — Я? Счастлива? — она коротко, с отчаяньем засмеялась. — В моей жизни не будет никакого счастья, Гавейн. Оно могло быть, но исчезло, стоило моему папе попасть за решетку. Я даже не знаю, жив ли он до сих пор. Может, умер уже давным-давно. Его упоминание стало тотальным табу в нашей семье, стоило нам переехать сюда. Я за пятнадцать лет тут не слышала о нем ни единой новости. Ни единой, Гавейн! — Мне жаль, Роуз. Но… Но раз твоя семья отказалась помочь, то теперь ты можешь выбирать по собственному желанию. Ты можешь решать. Счастье еще может появиться в твоей жизни. — Решать что? Я не могу уйти отсюда, потому что иначе — меня найдет он. И если не убьет, то пытки и все с ними связанное станут происходить еще чаще. А умереть по моим условиям ты не дал. — Я не могу позволить этому произойти, прости, — еле выговорил он через огромный ком. Гортань, грудь и сердце сдавливали тиски. Розалинда опять не стала ничего отвечать, лишь зайдясь слезами сильнее и уже в голос. Под кожей опять засвербило стойкое желание обнять ее и как-то успокоить, но Гавейну приходилось удерживать себя всеми силами на табурете, вцепившись руками в край. Ее горький плач длился, наверное, с полчаса, но в какой-то момент начал постепенно утихать. Робардс же старался не смотреть на нее и потому буравил взглядом растрескавшиеся и затертые половицы между ними. Неожиданно заметил под кроватью слабый блеск от пары пустых бутылок из-под джина. Точно, черт возьми. Он, идиот, вчера не ожидал, что у него будут гости — особенно, такие — и по возвращению совершенно не подумал о том, как выглядит его и без того убитая и убогая крохотная квартира. Гавейн осторожно опустился на колени перед постелью и достал гребаные бутылки, тут же отправив их в мусорку. Огляделся. Да уж, Джером был прав на все сто: приводить сюда Розалинду было бы ошибкой в прошлом. Да и сейчас не сильно лучше. Нет, это даже хуже: в таком месте ей только и пытаться увидеть проблеск в собственном будущем. Нужно другое, нормальное жилье. Его квартира не могла похвастаться хоть чем-то, кроме своего наличия. Единственная комната и малюсенькая ванная. Да и жилое помещение не отличалось пространством: тут едва ли умещались кровать, плита с холодильником и тумбой с навесным шкафчиком для посуды. Еще столик с двумя табуретами и относительно большой шкаф, где он хранил большую часть своего немногочисленного скарба. Остальная и менее используемая покоилась в чемодане под кроватью. Пересечь комнату можно было за три-четыре шага. — Надо в воду поставить. У тебя же есть ваза? — послышался за спиной голос Розалинды в неожиданном спокойствии. Даже, как будто, в умиротворении. Гавейн обернулся: она лежала на боку, укрывшись одеялом, и смотрела на букет. Точно, цветам нужна ваза. Как ей нужна защита и забота. Как ему — она живая и счастливая. Или хотя бы просто живая сейчас, со счастьем он постарается разобраться по мере возможностей и ее позволения. — Да мне обычно не дарят цветы, знаешь ли, — он выдавил извиняющуюся улыбку. — Сейчас схожу за ней, куплю. — Ты можешь просто трансфигурировать что-нибудь, — заметила она, все еще смотря на букет. — Я тут не колдую практически, — Гавейн вздохнул, тоже посмотрев на него. — Только в редких случаях. — Почему? — Электричество начинает барахлить во всем доме и соседних. Это же маггловский район, тут на десятки миль, вроде, никто из волшебников не живет. Зачем людей напрягать? Про себя же он порадовался, что в былое время не выбрал один из самых дешевых районов для жизни. Холбэк или Сикрофт были бы выгоднее для него, но местные трущобы с высоким уровнем преступности не прельщали. Поэтому в итоге он остановил свой выбор на самом дешевом из доступных вариантов в Хорсфорте. Да, далековато от центра города, но зато зелено, относительно спокойно и в пешей доступности есть все необходимые магазины. А где-то в получасе езды жил отец неподалеку от военной базы. Раньше жил, если быть точнее. — Ты можешь сейчас сделать исключение? — еле слышно спросила Розалинда, переведя на него взгляд. Но стоило ему посмотреть на нее, как она тут же отвела глаза обратно на букет. Она хочет, чтобы он остался, или что? Он бы меньше удивился, если бы она согласилась на его отлучку. — Да магазин тут неподалеку. Пара минут и… «Какого дементора ты ее уговариваешь? — он прикусил язык. — Она же буквально час назад лежала перед тобой без сознания!» — Пожалуйста, Гави, — прошептала она, пряча нос в одеяло. Гави. Мерлин, когда он последний раз слышал это сокращение в ее исполнении? — Хорошо. Конечно, Роуз. Сердце сжималось от ее вида. В который раз захотелось спрятать в своих объятиях, а не только трансфигурировать какую-ту безделушку в треклятую вазу. Свет тут же заморгал в ванной, стоило ему взмахнуть палочкой на пустой стакан, и Гавейн щелкнул выключателем и прикрыл дверь в комнатку. Хотелось надеяться, что основная часть жителей сейчас отсутствовала, а эти помехи — лишь кратковременное влияние магии с учетом наложенных вчера защитных чар на квартиру. — Думаю, тут проводка древняя, с начала века, если не с прошлого, поэтому так реагирует даже на простое волшебство. Розалинда ответила, но настолько тихо, что он не смог разобрать. «Ну конечно, ей эта информация безумно интересна, гений. Ты бы ей еще рассказал, как мотор байка пересобрать, — он еле удержался, чтобы не фыркнуть и не дать подзатыльник самому себе, если бы мог. Лишь прикрыл глаза. — Но, черт… Надо поговорить о чем-то отвлеченном. Наверное?..» — Роуз, — он вновь присел на табурет и посмотрел на нее. Карие глазки с еле уловимой тенью радости наконец переместились на него с букета, — у тебя есть какие-то сменные вещи? Кроме тех, что наспех собрали тебе девчонки вчера. — Нет, — она замотала головой. — Даже палочки. Пришлось сбегать без них, а палочку он отобрал уже давно. — Тогда мне нужен будет список того, что тебе купить хотя бы на первое время. Но с палочкой уже сложнее. Да и… — Гавейн помялся, но Розалинда продолжала неотрывно смотреть на него. — Честно говоря, я бы не хотел ее пока покупать. Он знает, что ты можешь решить ее себе купить, и этот след может привести сюда. — Список?.. — спросила она, будто не услышала всего остального. — Да. Ну, одежда… книги или журналы. Еще что-то. Ты же не можешь здесь просто сидеть все время на кровати и смотреть в стену. Особенно, когда я буду на работе пропадать. Хоть тут и будет Энни или Джерри, но все же я не могу уволиться. Розалинда мгновенно погрустнела от фразы про его службу, и сердце снова сжалось. — Я бы очень хотел стеречь тебя тут круглые сутки, но тогда у меня быстро закончатся деньги, — он выдавил улыбку, чувствуя огромный стыд за свою бедность. — Да и ты, скорей всего, быстро устанешь от моей компании. — Раньше не уставала. Мне она очень нравилась. Он опустил голову, проглатывая горечь и стискивая зубы. — Извини, Гави. Я не хотела, чтобы тебя просили этим заниматься. Я была против. — Ты не веришь, что я могу тебя защитить? — он посмотрел на нее, нахмурившись. — Дело не в моем доверии тебе, — она вздохнула и посмотрела на букет, что теперь стоял на столе в вазе у открытого окна. — Я верю тебе и в тебя, но… Я сделала тебе очень, неописуемо больно. Не хотела, но все равно сделала. И мне нет прощения. — Я простил. Да и сам виноват, — он горько усмехнулся. — Ты знала, кто я, как и я знал, кто ты. Но все равно решил рискнуть. — И что тебе это дало? — Розалинда помотала головой. — Боль. Ужасную боль. — Не только боль, вообще-то, — Гавейн опять выдавил улыбку. — То, что было перед ней, полностью перекрывает ее. Это было самое лучше время. Я просто хотел, чтобы… — он вздохнул, — оно длилось как можно дольше. Хотел быть с тобой рядом как можно дольше. Но как и сказал: я знал, кто ты. И что у нас вряд ли есть будущее. Ты была права. Просто… нафантазировал себе опять невесть что. — Зачем ты сейчас согласился? Хорошее время со мной уже было у тебя, теперь — не будет даже близко. — А что мне нужно было сделать? Сказать: «Пусть сама с ним разбирается, я умываю руки»? Или: «Мне больно, поэтому пусть теперь тоже мучается»? Ты думаешь, я смогу жить с мыслью, что у меня был шанс вытащить тебя из этого ада, но повел себя, как обиженный мальчик? В таком случае, все мои предыдущие слова о твоей безопасности были чистой ложью, и тебе не нужно было доверять мне даже тогда, когда тебе, в целом, ничего не угрожало. — Ты согласился, чтобы не выглядеть обиженным мальчиком? Тогда я хо… — Я не об этом, Роуз, — он оборвал ее. — Я согласился, потому что по-другому не мог. Потому что я хочу тебе помочь. — Я не могу тебе ничего обещать. — И не нужно. Просто живи, пожалуйста. И приходи в себя. А я постараюсь сделать со своей стороны все, что только возможно. Даже прыгнуть выше своей головы, — он улыбнулся, стараясь игнорировать, насколько эта шутка получилась нелепой. Розалинда прикрыла глаза в слабой, вымученной ответной улыбке. Мерлин, она улыбается. Даже если так. А после она легла на спину и вновь посмотрела на цветы. — Они красивые, — тихо проговорила она. — Спасибо, — кончики ее губ поднялись с грустью. — Не такие красивые, как ты, — и он тут же улыбнулся с извинением, стоило Розалинде посмотреть на него испуганно. — Я не пытаюсь к тебе снова… Вернуть то, что было между нами. «Ты красивая» — это все, что я хотел сказать. Прости, если это неуместно прозвучало. — Нет, просто… непривычно. Давно я не слышала чего-то похожего и без… Не знаю, что это было в его исполнении, — и повела кистью в неопределенном прерывистом жесте. Взгляд Гавейна тут же застыл на ее пальцах и запястье. Тоненькие и из-за излишней худобы частично потерявшие прежнюю грацию и изящность, но… Все это сохранилось. А если он будет делать все правильно и без ошибок, то это вернется в полной мере. Когда-нибудь вернется. Когда-нибудь она вернется, а прежняя или новая — уже не так важно. В любом случае, Розалинда все еще была Розалиндой и ею останется. Его любимой Розалиндой. Может, и не его, но все еще любимой им. Гавейн осторожно пересел на пол, упершись руками в край кровати. — Я могу говорить тебе это, если хочешь. И так часто, как ты этого хочешь, — он вновь улыбнулся. — Только при условии, что ты хочешь и даешь добро на эти комплименты. В ином случае я закрою свой рот на замок, клянусь. Но все мои комплименты — от всего сердца и с желанием поднять тебе настроение. И напомнить, какая ты на самом деле замечательная. Она смотрела на него несколько секунд, но в итоге молча кивнула. — Так, да, список, — Гавейн опомнился через несколько минут любования ею и поднялся, отходя к шкафу. — Подумай на досуге и запиши. И еще то, что ты любишь есть, а то я могу питаться, чем угодно. Хоть одной кашей месяцами. — Гави, не стоит. — Что не стоит? Кормить тебя? Или вещи покупать? — он выглянул из-за дверцы. — Не стоит тратиться. — Я хочу потратиться. На тебя — хочу. — Зачем? Гавейн полуулыбнулся. — Просто хочу, хорошо? У меня тут есть немного книг, но их надолго не хватит. Да и некоторые могут быть не особо интересными, — он махнул на шкаф, кладя на стол пару чистых листов и карандаш. — У меня завтра смена, как и следующие два дня, так что, если напишешь хоть что-нибудь сегодня, завтра вечером принесу. И прошу тебя, не нужно думать о том, что это как-то стеснит меня. — Гави… — она поджала губы. — Роуз, я серьезно: напиши свои пожелания. Тебе нужно хоть что-то делать целыми днями, раз уж выйти куда-то пока нет возможности. С одеждой я попрошу Энни мне помочь. — Зачем Энни? — Ну… боюсь, что куплю что-нибудь не то. Ошибиться. Я же ничего не понимаю в женских нарядах, только любоваться умею, а этого сейчас будет недостаточно. Она же знает твои предпочтения и размер? — Я закупалась там, куда ты, скорей всего, никогда не заходил, — пробормотала она. — В «Твилфитте и Таттинге»? — Вроде них, да. — Ну что ж, я придумаю что-нибудь. С помощью Энни так точно, — он постарался улыбнуться как можно шире и увереннее, когда Розалинда посмотрела на него. — Буду молиться, что тебе понравится. — Только не нужно вываливать ради меня целое состояние. — Ох, Роуз, — он усмехнулся, укладываясь на спальник и разворачивая утренний «Пророк», — скромность — это моя прерогатива, — и шутливо глянул на нее снизу вверх. — Тебе там не холодно? — спросила она через несколько минут, все время не сводя с него взгляда в странной эмоции. — Не-а. Я не мерзлявый да и привык. — Привык спать на полу? — ее бровь изогнулась. — Скорее, спать везде, где придется. Хоть на полу, хоть стоя. Смены, бывает, затягиваются на сутки и того больше. Ты сама это наблюдала в день нашего знакомства, к сожалению. — В этом смысле в Мунго было проще. Находишь свободную от пациентов койку или диван в целительской в ночную и можно на время прикрыть глаза, — она уселась на кровати и тихо вздохнула, посмотрев в окно. — Я бы сейчас готова была там хоть неделю продежурить, да даже месяц. — Я уверен, и это будет. Надеюсь, конечно, что не месячная смена, как бы ты о ней сейчас ни мечтала, — он усмехнулся на последнем предложении. — Не пока там работает моя мать. Даже если вы сможете убедить Рабастана отстать от меня, то она точно не даст мне вернуться к работе. Целительство для нее все. Выше стоит только чистокровность со всем причитающимся. И уж она точно не даст дочери, которая так унизила весь наш гребаный род, продолжить целительскую карьеру. — Значит, найдем другой вариант для твоего таланта. — И какой же? — она со скепсисом на лице склонила голову набок. — Ну, есть и другие больницы. Или вон, может, в Хогвартсе придутся кстати твои знания и умения. — Я думаю, моя мать и туда направит разгромную характеристику, стоит ей прознать. — Если уж меня приняли в Аврорат и до сих пор не выпнули, то тебе уж точно место где-то да найдется. Не переживай об этом раньше времени. — За что тебя выгонять со службы? — Да только дай причину, — он усмехнулся. — Моя кровь не ценится достаточно высоко, чтобы повысить даже до простого аврора. Точнее… Вот пока Муди-старший не стал заместителем, меня и остальных таких же не хотели повышать. Даже слышать не хотели ни о следующем ранге, ни о прибавке. Возможно, с его уходом так или иначе нас задвинут обратно. Или вовсе уволят с глаз прочь. — Мне жаль, — она укуталась в одеяло посильнее, и ее глаза посмотрели в его. — Я думаю, ты заслуживаешь даже звание старшего аврора. Гавейн засмеялся. — Не думаю, что когда-нибудь получу его. — Глупости, Гавейн. Получишь. Все у тебя будет, нужно верить для начала. Магглорожденные и до Министра дослуживались, вообще-то. Он посмотрел на нее. «Я бы все отдал, даже все эти аврорские звания, чтобы ты была со мной. Чтобы я получил «звание» твоего мужа, — пронеслось в мыслях с жуткой горечью. — Пожалуйста, останься со мной, Роуз». — Тебе легко говорить, — с усмешкой заметил он, поздно поняв, что это прозвучало больше оскорбительно, чем шутливо. Но это было первым, что родилось в его голове, когда он вынырнул из собственных мыслей и увидел, что Розалинда молча ждала продолжения диалога. Черт бы его подрал произносить первое попавшееся. — Знаешь, — начала она ровным голосом, — я была уверена в первый раз, что мне все-таки удастся сбежать от него. Что мне… — она вздохнула. — В тот раз не вышло, но… в итоге, удалось и все еще удается, — и слабо улыбнулась с благодарностью, смотря ему в глаза. — Спасибо тебе. И всем вам. — И мы сделаем все ради того, чтобы так и оставалось. Я — уж точно, не сомневайся в этом ни на миг, пожалуйста. Только прошу тебя, не делай с собой ничего. Я не вынесу твоей смерти, — он сглотнул от одного озвучивания этой мысли, что пугала его до остановки сердца. — Прости меня… Я… — она помолчала несколько мгновений, уставившись в свои поджатые колени. А, упершись в них подбородком, нарушила тишину: — Я слишком хотела этого… Так долго мечтала о ней, что… Я думала лишь о себе как обычно, — и фыркнула. — Если тебе будет легче бороться с этим желанием, то помни, что есть один человек, которого твоя смерть не просто опечалит, а… — он перевел взгляд с нее на потолок. И вздохнув, опустил себе на грудь все еще раскрытую газету. — Честно говоря, я не знаю, что будет, если ты это исполнишь. Скорей всего, заявлюсь к Рабастану и наколдую Аваду ему прямо между ног. Моей ненависти хватит сполна на эту задумку. А на последствия мне будет плевать совершенно. Мне нечего уже будет терять. — Не суйся к нему, — тут же прошептала Розалинда, испуганно посмотрев на него в упор. — Не буду. У меня есть задача поважнее. Ты жива и даже если не находишься со мной — я буду жить. Как-то, но жить. А вот если твоя жизнь оборвется, то я уже не хочу даже существовать. Главное, успеть забрать этого монстра с собой прямо в ад. — Прости меня, Гавейн. — Я простил. Мне нужно видеть тебя живой. Хоть иногда видеть. Заполняя очередной отчет, Гавейн то и дело кидал взгляды на Аластора, который последние минут десять то ли спорил, то ли требовал что-то от их коллеги и теперь своего подчиненного Декстера Коула. Наконец, тот громко фыркнул, вручая Аластору папку, и следом поднялся из-за стола, направившись в комнату отдыха. Ветер от пронесшегося Декстера мимо рабочего места Гавейна поднял в воздух несколько бумажек. И если Коул был в ярости, то Муди выглядел невероятно довольным. — Чем ты так выбесил Декса на этот раз? — спросил Гавейн Аластора, когда подсел за стол к друзьям в кафетерии. — Сегодня с утра. В целом, он имел предположение почему, но даже если и ошибался, то видеть Коула в таком настроении доставляло удовольствие. Этот высокомерный мудак не упускал ни одного предлога, чтобы ткнуть Робардса в статус грязнокровки. А вот Алу ему нечего было поставить в упрек: слишком боялся и его, и отца, и даже мать, которая работала в уэльском Аврорате. Он боялся любого, кто был лучше или хотя бы ровней. — Забрал у него дело о пропаже миссис Лестрейндж, — подтвердил его догадки Аластор через несколько мгновений, прожевав. — Ему так хотелось блеснуть перед семейкой, а тут я. — Какая жалость, что тебя отец поставил во главу детективного, — сыронизировал Джером с довольной улыбкой. — Так некстати. Кесслеру от Коула тоже доставалось, но сильно реже. Чаще лишь поддакивал, когда на Джерома ругался Ридус, хотя последний каждый раз кидал на Декстера строгие взгляды или вовсе посылал заниматься своей работой, а не уши греть, и тот мгновенно затыкался и сваливал подальше. Почему МакБрайт не светился от счастья, когда у него имелся такой жополиз, Гавейн не мог понять. Ридус отправлял Коула восвояси даже, когда он отчитывал любого из полукровок, у кого в близком родстве, вроде родителей или бабушек с дедушками, были магглы, или магглорожденных под своим началом. — Я вот больше удивлен, что Рабастан так быстро подал заявление, — заметил Муди. — Думал, он своими силами сначала попытается, хотя бы недельку. А то мало ли, что Аврорат накопает. — Ты с ним лично говорил уже? Аластор кивнул, делая глоток. — Вот как раз перед обедом закончили. Говорит, что ее, должно быть, похитили. Других вариантов, особенно побега, у него не было. Как он рассказал, жили они душа в душу. Чуть слезу не пустил, пока пел мне про их взаимную и нежную любовь. Еще минут десять, и я бы знатно проблевался от его рожи. — Обычно это значит, что ни черта не так, — фыркнул Руфус, отпивая сок. Муди угукнул с набитым ртом. И, пережевав, добавил: — Я завтра к нему зайду, чтобы осмотреть «место похищения». Может, найду что-нибудь интересное. — Ты, главное, подозрений не вызови раньше времени. Пусть верит подольше, — тихо заметил Гавейн. — О нет, не беспокойся. Просто осмотрюсь да вопросы позадаю. — Как она? — спросил Джером у Гавейна. — После вчерашнего-то. — Дерьмово, но, кажется, немного лучше, — Робардс вздохнул. — Кое-как убедил дать мне хотя бы небольшой список нужных ей вещей. Мне придется ненадолго сегодня Энни украсть, а то один я со всеми этими женскими штучками не справлюсь. Или, что вероятнее, куплю что-нибудь не то, но она мне об этом точно не скажет. Подменишь нас после смены? Джером неожиданно засмеялся, кивнув. — Что? — Рушишь планы моей сестренке. Посижу, конечно. Только ты это, одергивай Энни, а то она может в магазинах потерять счет времени. — Планы?.. — Да ее кавалер один звал сегодня на свидание. — Мерлин, — Гавейн почесал затылок, почувствовав себя неловко. Энни-то уже согласилась ему помочь, ничего не сказав про собственные важные планы. — Что за кавалер? — спросил Руфус. — Не говорил с ним ни разу. Корвин Шторм, помощник тренера «Паддлмир Юнайтед». — Помощник тренера? Ему что, под сорокет? — Нет, двадцать… три, что ли. Как сказала Энни, он получил травму года два назад, из-за которой не может теперь играть, поэтому пришлось выкручиваться. Уходить из квиддича он не хочет. — Будем надеяться, что он адекватный, — проговорил Аластор. — Не тупой спортсмен. А то голову им частенько на метлах продувает вместе с прилетающими бладжерами. — Вроде да. Она пока не торопится его с отцом знакомить. И даже со мной, — Джерри заметно надулся. — Но со всех своих свиданок возвращалась довольной и с горящими глазами. По целому часу с Мари хихикают потом. — Когда у них там ближайший матч? Давайте сходим, поглядим на этого полутренера, — предложил Скримджер. — Я хотел на тренировку даже, чтобы получше его рассмотреть, но мои смены пока не радуют. Ридус в позу встал и менять ни с кем не хочет: слишком часто отпрашиваюсь, говорит. А мне еще с Мари надо сидеть почаще, она еле ходит, да и на Энни помощь полностью перебрасывать нет желания. И вон, теперь еще и с дамой сердца одного барсука сидит, — он с ухмылкой кивнул на Робардса. — Слыш, ты сам барсук, — он недовольно посмотрел на мигом захохотавшего друга. Мерлин, ну почему нельзя обходиться без кличек? — Вы точно не хотите ко мне в отдел перейти? — спросил Муди, посмотрев на Гавейна с Джеромом, пока последний все еще смеялся. — Я с радостью передам МакБрайту парочку самых медленно думающих. Да даже трех. И Коула заодно, задрал он меня. — А ты предлагал уже, что ли? — удивился Робардс. Аластор скептически посмотрел на него, приподняв левую бровь. — В тот же день, как меня назначили. Но ты, видать, и этого не помнишь. Гавейн уткнулся взглядом в свою уже почти что пустую тарелку. В памяти не было даже намека на такое воспоминание: только его назначение, да и то, слишком туманно. — Ну, попробуй сторговаться с Ридусом, — вздохнул Джером. — Но я сомневаюсь, что он так спокойно отдаст тебе два манекена для тренировки красноречия. — Попытаться стоит, — пожал плечами Аластор. — У него их все равно полным полно, а тут будет даже на одного больше. — Ты могла бы и сказать мне про свое свидание, — заметил Гавейн. Энни удивленно посмотрела на него, отвлекшись в очередной раз от списка Розалинды. — Джерри, что ли, разболтал? — и усмехнулась. — А кто еще? — Гави, все нормально. Перенесли на другой свободный день, ничего катастрофичного не случилось. Корво это спокойно воспринял, — и она, свернув список и убрав за пазуху, добавила: — Ладно, давай начнем с ближайшего, пока магазины не закрылись. — В Косую? — В книжный, да, а потом в Манчестер, — она кивнула. — Как раз от тебя недалеко. Или ты хочешь оставить за один вечер всю свою полугодичную зарплату в «ТТ»? — Кесслер тут же направилась быстрым шагом к ближайшему камину Атриума. — Можно и потратиться. — Ты и потратишься, не беспокойся, рыцарь, — она коротко прыснула, глядя на него, занимающего место рядом с ней в камине. Если книжные он любил и сам мог проторчать там полдня, то магазины одежды всегда вызывали в нем нестерпимое желание сбежать оттуда побыстрее. Слишком огромный выбор, в котором он не понимал ровным счетом ничего. Два одинаково белых платья для него — имели огромную, колоссальную разницу для Энни. «Лавандовый и шампань», — поучала его Кесслер с видом знатока моды, но как Гавейн ни старался различить оттенки, он не видел в них такой серьезной разницы, чтобы вообще пришло в голову ее искать. Впрочем, одевалась Энни, как и Роуз, и правда со вкусом, тут этого не отнять и не убавить. Полтора часа в одном-единственном магазине прошли для него в невероятных муках. Большую часть времени он бесцельно ходил между рядов, смотря то на Энн, то на часы. Минуты ползли ужасно медленно и клонило в сон, а «Травологический вестник», купленный для Розалинды, как и остальное чтиво, едва ли спасал. — Я думаю, на первое время ей хватит, — заключила Кесслер, деловито укладывая три платья и мантию на прилавок. — Только четыре вещицы за полтора часа?.. Я думал, ты там целый вагон уже набрала. — Гавейн, — Энни с укором стрельнула на него глазами, а после перевела взгляд на продавщицу. — Упакуйте это, — она указала пальчиком на черное платье, — отдельно, спасибо. Та кивнула, улыбаясь. — Зачем отдельно? — оживился Робардс. — Затем, что я сама оплачу. Мой подарок будет. — Энн… — он недовольно вздохнул, обводя взглядом стену за прилавком. — Не ворчи. Она еще и моя подруга, вообще-то. — Я сам могу заплатить. — Знаю, но это мой подарок. Ты еще успеешь, наш список только на третью часть выполнен. — На треть?!.. — стоило ему устало воскликнуть, как даже от продавщицы послышался смешок. Их походы по магазинам заняли еще около трех часов, и к концу Гавейн ощущал такое изнурение, какое испытывал только после сдвоенных смен. Кажется, если бы не полночь, Энни потащила бы его еще в парочку, а то и больше. — Тебе бы начать немного привыкать к такому времяпрепровождению, раз ты в Роуз по уши втрескался, — заметила Кесслер, когда они подошли к его дому. — Зачем? Это все закончится, и она уйдет в свою привычную жизнь, — вздохнул Гавейн. — Затем, что ты ей тоже нравился, вообще-то. — Но недостаточно, чтобы она приняла мое предложение. — Ты просто ее мать с братом не знаешь. Мне одной встречи хватило, чтобы полностью понять ее страх за положительное решение, — пробормотала она, стуча каблучками по ступенькам. — Не будь их, она бы, я думаю, с радостью приняла его. — Всегда будет что-то или кто-то. Энни затормозила на втором лестничном пролете, строго посмотрев на него сверху вниз. — Что? — он развел руками с пакетами. — Дурак ты, вот что, — она недовольно выдохнула. — Разберитесь с этим монстром воплоти, и попробуй снова. — Теперь ты решила дать мне надежду? — А то она у тебя и без меня не появилась, — Кесслер склонила голову набок, скептически оглядев его, и Гавейн отвел глаза. — Вот и не надо мне тут про отсутствие надежды сказки рассказывать. Но не лезь к ней пока, умоляю, дай время как-то ожить. — Я и не лезу, — он сжался. — Следую указаниям Хэмильтона: сплю отдельно, руками не трогаю. Лишь иногда дышу и смотрю в ее сторону, но только потому, что в квартире едва разойтись можно. — Вот и молодец, покладистый барсучок. — О Мерлин… Давай-давай, ехидничай дальше, змейка, — забурчал он ей в спину, и Кесслер захихикала. Роуз встретила их радостным удивлением. Но больше это удивление относилось к Энни, чем к Гавейну. Стоило подруге достать обновки, как они обе юркнули в ванную комнату, оставив Робардса в компании Джерома слушать их тихие, но возбужденные переговоры через шуршание за дверью. Но увидеть такую оживленность в Розалинде даже на пару минут хватило, чтобы почувствовать, что все его вечерние страдания в магазинах были не зазря. Даже головная боль от усталости немного отступила на задний план. К тому моменту, когда Розалинда окончила свою примерку, он уже почти уснул. Но скрип от двери его разбудил, а Энни с Джеромом засобирались домой. — Ну, как твое настроение? — спросил он Розалинду, закрыв дверь за Кесслерами и прижавшись к ней спиной. Белое — какой из озвученных Энни оттенков это был, он не запомнил — легкое платьице смотрелось шикарно. А ее счастливое выражение лица и горящие глаза, пока она в который раз рассматривала остальные покупки, заставляли сердце биться быстрее от радости. — Намного лучше, — она тут же улыбнулась. — Я могу присесть рядом на пару минут? — Ну конечно же! — Роуз мгновенно отодвинула одежду вбок, и Гавейн осторожно опустился на кровать. Черт, эта мягкость снова разнесла по телу мурашки усталости. — Все понравилось? — Ты еще спрашиваешь?.. Он поджал губы в улыбке, беззвучно засмеявшись. — Надо было убедиться. — Кажется, это один из самых лучших дней, начиная с конца ноября, — печально проговорила она. Он еле успел заставить собственную руку не начать движение в сторону ее плеча, чтобы как-то подбодрить. Да даже просто коснуться ее. Нет, нельзя. — Будут еще. И еще лучше, я уверен. — Тебе бы такую уверенность, но в своих карьерных успехах, — заметила Розалинда с улыбкой, и Гавейн вновь засмеялся. — Спасибо тебе. — Это больше Энни надо благодарить. Я так, — он сонно махнул рукой и утер слипавшиеся глаза, — рядом простаивал да покупки донес до адресата. — Даже если так, — растроганная улыбка все еще не сходила с ее лица. — Все равно огромное спасибо. Хотя ты сделал намного больше, чем думаешь. — Да ну? — он усмехнулся, сползая с постели на свой спальник. Тонкая подушка сейчас казалась мягче всего на этом свете. Разве что, не мягче колен Розалинды, на которых он был готов спать всю оставшуюся жизнь. — Именно, Гави. Спасибо еще раз. — Для вас все, что угодно, señorita, — практически провалившись в сон, шепнул он с улыбкой. — Сэр, мы можем поговорить? — Гавейн заглянул в кабинет Хэмильтона, с облегчением найдя того, наконец, на месте. Он переживал, что опять не застанет его на работе, но появляться на пороге дома не отваживался. Да и не знал, где он живет, а такой информации в Мунго ему никто не выдаст. МакБрайт, едва услышав просьбу Гавейна уйти с работы раньше на полчаса, ожидаемо ответил отказом. Слава Мерлину, никакого сверхурочного вызова не случилось, как вчера. — Проходи. Только я уже скоро ухожу, — он кинул короткий взгляд на настенные часы с большим маятником. — За пятнадцать минут управимся-то? Гавейн помялся, прижавшись спиной к двери. — Не уверен. Но мы можем перенес… — Ладно, говори. Разберемся по ходу, — он махнул рукой с пером и продолжил писать. — Что у тебя? — Как мне… Сэр, я не понимаю, как мне с ней… Как… Как мне с ней взаимодействовать? Хэмильтон поднял на него тяжелый взгляд, рука с пером остановилась. Потом взял палочку и повел ею, накладывая чары. — Разговаривай с ней и как можно больше. — О чем? — Ты не знаешь, о чем с ней говорить? — он чуть наклонил голову, посмотрев на Робардса поверх очков. — Мне казалось, вы общались и довольно тесно одно время. — Да, но… Я не знаю, о чем с ней сейчас говорить. Раньше было легче. — О чем угодно. Говори, что чувствуешь. Или что происходит в твоей жизни вне дома. — Но она боится меня. И вообще всего. Постоянно. — Ну конечно, она будет бояться. Я именно об этом тебе и говорил несколько недель назад. — Да, сэр, я помню все это прекрасно. И действую ровно как вы и приказали. — Я не приказывал тебе, а давал совет, — Хэмильтон вновь глянул на него поверх очков. — Может, он и не прозвучал, как совет. — Она сама практически не говорит. Молчит большую часть времени. А на мои попытки далеко не всегда реагирует по-старому. Раньше мы могли говорить обо всем и ни о чем и было… Знаете, темы сами собой подворачивались, перетекали из одной в другую. Да и даже, когда повисала пауза в разговоре, она была… приятной, а не давящей. — Сейчас мало что будет приятным. У нее слишком много всего скопилось в душе. — Да, но… — Аврор, я могу задать личный вопрос? — спросил Хэмильтон, когда Гавейн начал, но так и не закончил свою мысль. — Конечно. — Ты жил когда-нибудь с женщиной? Полноценно, а не как в школе, скажем. — Не то чтобы, — он пожал плечами. — А чуть контекста если добавить? — Мама умерла, когда я был совсем маленьким. Не помню ее даже толком. А отец больше никогда не женился и, кажется, никаких отношений не заводил. На летних каникулах я жил у родителей по маме, а последние два года — у Кесслеров в основном. Как окончил Хогвартс, переехал в Лидс, где и живу до сих пор. Один, без соседей. Ни разу не женился, да даже… отношений толком не было. Так, пара свиданий — это большее, что мне удавалось. Ну, пока не встретил ее. — Сестер нет? — Я один у родителей. Да и все мои ближайшие родственники уже мертвы. Могу таковой назвать Энни, но… — Значит, толком-то и не жил, — целитель тяжело вздохнул и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на стрелку часов. — Что ж, тогда я поделюсь своим опытом. Не знаю, насколько он подойдет тебе, но это больше, чем ничего. И мой опыт состоит в том, что с женщиной нужно разговаривать. Говорить и слушать то, что она говорит тебе. Даже когда устал, даже когда голова гудит — старайся не отмахиваться от нее. Да, мы все разные, но Роуз как раз из числа тех, кто активно идет на контакт и готова делиться с теми, кому доверяет или хотя бы считывает не притворное дружелюбие. И раз ты тот, кому она доверяет, я бы на твоем месте избрал именно такую тактику. Не важно, переживает она что-то серьезное в своей жизни или это обычная, спокойная семейная жизнь, полная быта, работы и каких-то недопониманий. Ей нужны разговоры и, очень желательно, не односторонние. Потому что, Гавейн, если она прекратит свои попытки заговорить с тобой, то это будет значить только одно: она потеряла надежду. И скоро уйдет. Сейчас не та ситуация, она из-за другого молчит, но все равно — говори с ней и слушай то, что она говорит тебе, повторюсь. — Я слушаю. Всегда слушаю. — Это уже хорошее начало. И раз первая половина у нас не является проблемой, то давай-ка я задам такой вопрос: как у тебя с пониманием эмоций? — Простите?.. — Гавейн вопросительно поднял брови. Хэмильтон странно улыбнулся, чуть поджав губы. — Хорошо, задам вопрос иначе: какие ты видишь сейчас эмоции у нее и чувствуешь у себя? — Страх. Замкнутость. Но основное — это море страха. — У нее? — Гавейн кивнул на вопрос целителя. — Так, а у тебя? — Я боюсь за нее. Что она сбежит или… — он сглотнул. — Или попробует опять совершить суицид? — Гавейн только удивленно посмотрел на него, и Хэмильтон тут же добавил: — Анна мне передала о случившемся. И я прекрасно понимаю твой страх, но спрашиваю об остальных эмоциях. Понимаю, эта — самая яркая и волнующая. Гавейн молча опустил взгляд себе под ноги. А есть еще что-то, кроме страха за нее? Хотя… Да, точно есть. — Ненависть, — он сглотнул. — Очень. Хочу. Убить. — Еще что-то? — спросил целитель так, будто не услышал этих слов. Вообще никакого удивления не появилось на его лице. Хотя, возможно, и правда: тут не было ничего удивительного. Любой нормальный хотел бы отомстить и отправить это животное к праотцам. — Больше ничего. Хэмильтон прищурился на него, чуть скривившись. — Ладно, тогда по другому пути пойдем, — сказал он через секунд двадцать тишины в кабинете и, вздохнув, продолжил еще через несколько: — Назови-ка мне свои самые яркие эмоции, которые ты испытывал, и причину их появления. Без учета тех, которые принесла тебе она. И скажем, за последние лет пять. Гавейн растерянно посмотрел на целителя. — Я… Кажется, все яркие эмоции были связанны именно с Роуз. — Ну же, аврор, ни за что не поверю, что ты безэмоциональный сухарь. Она бы к тебе в таком случае так не тянулась, — Хэмильтон печально улыбнулся. — Думаю, вообще бы не заметила изначально или хватило одного свидания. Гавейн почесал затылок, пытаясь хоть что-то вспомнить из прошлой жизни. — Наверное, самые яркие — это поступление на службу и прохождение стажировки. А, и женитьба Джерома. — Я так понимаю, это положительные события? — Конечно. — Расскажи о них. Я имею в виду, об эмоциях. — Ну, радость, счастье. Воодушевление даже. — Замечательно, — целитель коротко улыбнулся. — А теперь о самых ярких, но отрицательных. Гавейн опять задумался, уставившись перед собой. Вместе с щелчками от передвижения маятника часов мысли скакали по воспоминаниям из прошлого, толком ни за что не цепляясь. — Серьезно, в твоей жизни только положительные события? — Хэмильтон дружелюбно сыронизировал, словно слыша мысли Робардса, как собственные. — Нет, просто… — Гавейн усмехнулся, облизав губы. — Отрицательных полно. Даже, наверное, больше, чем положительных, но… — он оборвался. — Но? — Они все одинаковые, сэр. Одно и то же: какая-то мелкая ошибка на работе, за которую меня и в хвост и в гриву, какой-то преступник своими выходками выведет немного, кто-то скажет что-то обидное. Получу очередной отказ от девушки. Ничего из того, к чему бы я ни привык, знаете. — Ну хорошо, давай-ка остановимся на последнем: назови самый неприятный отказ от девушки. Но не Роуз. — К чему эти расспросы, сэр? Я не понимаю. — Поймешь чуть позже, — Хэмильтон вновь глянул на часы: минутная стрелка уже ускакала дальше трех больших делений на циферблате с появления Робардса в кабинете. Гавейн вновь облизнул губы: на фоне отказа Роуз все остальные меркли. Такой боли он ни разу не испытывал. — Ну… — начал он, хмурясь в сомнениях, — почти всегда мне отказывали по одной из причин: либо моя магглорожденность, либо отсутствие достатка, либо мой рост. Не знаю, что выбрать. — И какие чувства это вызывало? — Да как у всех, — Гавейн пожал плечами. — Нет-нет, мне нужен четкий ответ: что чувствовал ты. Робардс поджал губы, смущенно почесав левую бровь. — Злость, наверное. — Только она? — Ну… да, — он вновь пожал плечами. Хэмильтон тяжело вздохнул и, обведя глазами кабинет, поднялся. Обошел стол и присел на него, вновь посмотрев на Гавейна. Взгляд его стал странным: какой-то холодный, даже враждебный. Да, враждебный ближе, понял Гавейн в последний момент. — И ты правда называешь себя аврором? Не смог защитить девушку, когда именно ты и должен был. Ты — мелкий, никудышный грязнокровка, который возомнил о себе невесть что. Думаешь, ты имеешь право зваться аврором?! Думаешь, ты имеешь право быть с ней?! Нет! Твое истинное место рядом с домашними эльфами, а не с людьми, — с жуткой ненавистью и гневом прорычал Хэмильтон, смотря ему в глаза. Отвращение плескалось во взгляде целителя слишком отчетливо. Челюсти мгновенно сомкнулись, а в следующую секунду Гавейн, развернувшись, дернул ручкой двери, но та не поддалась. Когда этот урод успел наложить запирающие? Вроде, только один взмах палочкой был. — Аврор, посмотри на меня, — голос целителя за спиной неожиданно вернулся к прежней интонации: спокойной, даже дружелюбной. Гавейн медленно повернулся. — И палочку убери, — заметил тот, посмотрев на нее. — Зачем это? — Затем, что мне нужно было лично увидеть твои эмоции для дальнейшего разговора, — Хэмильтон с извинением полуулыбнулся. — И как? Достаточно или еще что-то сказать хотите? — ядовито уточнил Робардс. Палочка все еще сжималась в руке, появление которой он заметил не сразу, но это было настолько отточенное действие, что и не вызывало удивления. — Хочу. Начну с извинений: мне жаль. Жаль, что я сказал это и что ты слышишь что-то похожее от других. И второе: это не злость. Изначально не она. — Да ну? Я сполна ощутил ее, — Гавейн негодующе выпустил из носа воздух, но все-таки убрал оружие в ножны на поясе. — Пока эмоции свежие, покопайся в них. Размотай этот клубок. Злость у тебя на что? Пламя внутри стало утихать, и Робардс опять посмотрел себе под ноги. — На все. Я не могу это никак поменять. Я не выбирал, кем родиться и в какой семье. Я не знал, что с ней случилось, чтобы прийти на помощь. Я бы пришел обязательно. — Ты пришел сейчас и продолжаешь выбирать помощь ей каждый день, — напомнил Хэмильтон. — И все же, ты уверен, что именно злишься на свою судьбу? — Ну… — Представь-ка себе ребенка, которому родители говорят, что не могут купить конфету или игрушку, потому что нет денег. Как обычно реагируют дети? — Обижаются, наверное. Хэмильтон мягко улыбнулся. — Я обижаюсь?.. — Робардс растерянно смотрел на целителя. — Именно, — тот кивнул. — Изначально была обида, но чем чаще ты слышал озвученные мною ярлыки и прочие обидные вещи, тем больше ее копилось, поэтому теперь ее место очень быстро занимает злость. Пока ты не научишься понимать собственные эмоции, пока ты не научишься докапываться до истины в своей душе — чужие души и эмоции будут для тебя потемками. Где-то ты будешь угадывать, но если они хоть как-то скрываются или подменяются — уже нет. И «нет» будет си-и-ильно чаще. — И ее тоже? — Ее в том числе. И даже большими потемками с учетом еще и ее семьи и детства. Потому что такие семьи, как ее, учат с малых лет, как их прятать за маской. Она может говорить тебе одно, но пока ты только слушаешь слова, тебе не узнать, что кроется в душе. Язык тела очень часто говорит лучше слов. Именно по нему я увидел твою обиду. Она очень четко отразилась на твоем лице и в твоих действиях. И она это прекрасно читает, уж поверь мне. Тебе нужно научиться делать то же самое, чтобы понимать и контролировать происходящее, а не ухудшить тем, что ты не понимаешь ее истинных эмоций, которые она прячет. — Но как?.. — Наблюдай за людьми. К примеру, за своими друзьями, коллегами или задержанными. Послушай, что они говорят, но наблюдай за тем, как реагируют. Анализируй, сравнивай то, что видишь, с тем, что слышишь. Как это вообще: слова подтверждают реакции или нет. Если нет, то с очень большой вероятностью сказанное — ложь. Если можешь переделать ситуацию, как вот ту, что устроил я тебе здесь, под поведение ребенка, то подумай, как ребенок будет реагировать. Ты не поверишь, как часто эмоции взрослых людей легко перекладываются на эмоции детей и этим объясняют хотя бы основу происходящего, — Хэмильтон усмехнулся. — Это очень упрощенно, но зато в самую суть. Остальное можно уже додумать, опираясь на самого человека, язык его тела и слова. Эмоции взрослых обычно куда объемнее и сложнее, но тебе нужно начать с чего-то. И конечно же, учитывать еще и контекст ситуации. Позже, когда такие вещи для тебя перестанут быть загадкой, сам начнешь быстрее и точнее понимать. Конечно, ошибаться тоже, но куда уж без этого-то? — и он снова усмехнулся. — Спасибо, сэр, — Гавейн рвано выдохнул. Даже стыдно стало, что он так легко поверил в слова целителя. Прямо как маленький ребенок, и правда. Слава Мерлину, что не напал на того, еще и безоружного. — И еще, аврор… — Хэмильтон подошел к вешалке с накидкой и приманил свою палочку со стола. — Да? — Порой, человека намного лучше утешают не слова поддержки, вроде: «Мне жаль, что с тобой это произошло», «Как ты себя чувствуешь?», «Не грусти, все будет хорошо», или еще какие-то. Намного лучше могут помогать совершенно отвлеченные темы. Обсуждение даже неинтересной чепухи по твоему мнению. Ты что-то недавно прочел, какая-то рутина с твоей работы, глупые истории из жизни. Даже… Не знаю, твоя просьба помочь тебе с чем-то, в чем она разбирается. Отвлекай ее и говори с ней. — Да не будет ей это интересно… Я пытался уже. — Пытайся дальше. При меньших потрясениях люди не сразу привычно реагируют, а уж при ее-то ситуации… Поэтому просто продолжай. Со временем станет легче. — Я… Хорошо, сэр. Хэмильтон, что наклонился к столу с бумагами, перевел взгляд на него. — Чем она занимается, пока тебя нет? — Ну, с ней Энни или Джерри. — Я уже сказал это Анне, но скажу и тебе: тот инцидент был единоразовым. Импульсивным на фоне всего. Длительный и постоянный присмотр ей не требуется, криз отступает. — С чего вы взяли? — Она сейчас в безопасности и рядом с людьми, которым небезразлична. Поэтому ей нужны подтверждения, что опасность вновь не стоит на пороге. Такая резкая смена обстановки, адреналин, страх и, наконец, свобода решать — все подвело к этому импульсу. Да, я, к сожалению, не подумал об этом, когда передавал в твои руки, но… Слава Лазарю, что ты успел вернуться вовремя и вызвал Анну, — он с печальной благодарностью улыбнулся одними кончиками. — Поэтому подумай-ка о том, чтобы дать ей немного личного времени. — И чем ей заниматься? Да и вы сами же говорите, что ей нужны разговоры, а я не могу сидеть с ней круглосуточно. — Разговоры нужны, да, но нужно и время, чтобы подумать над своими мыслями и чувствами. Попробуй придерживаться золотой середины. А вот чем ей заниматься… — он почему-то усмехнулся. — Ты уверен, что знаешь ее хорошо? — Ну конечно. Хэмильтон, наконец, распрямился от бумаг, взяв один пергамент в руку, и, коротко вчитавшись в текст, перевел взгляд на Гавейна. — Если так, аврор, то тебе не составит сейчас труда назвать мне пару занятий для нее. Гавейн растерянно запрыгал взглядом по кабинету. — Чтение?.. — И все? — целитель разочарованно выпятил нижнюю губу. — Она вполне себе разносторонняя девушка, чтобы ей было интересно заниматься одним лишь чтением. Оно само по себе, конечно же, замечательное увлечение, но только одно хобби? — и все так же разочарованно и отрицательно замотал головой. — Она любит плавать. И гулять, — добавил Гавейн через секунд пятнадцать. — У нас было несколько коротких путешествий по стране, она была прям счастлива. Но ни одно, ни другое пока нам недоступно. Чуть позже, если все будет спокойно, я хотел начать с ней понемногу выходить из дома в какие-то безопасные места вдали от глаз. — Ну вот, смотри-ка, все не так плохо, чем с чего ты начал, — Хэмильтон улыбнулся, убирая пергамент к остальным на столе. — Но у нее есть еще два больших хобби. Огромных даже. Попробуй сам догадаться или на досуге поинтересоваться, — и подмигнул. Два больших хобби? Ну, вряд ли выбор одежды и украшений имел в виду ее наставник. Да и это вряд ли делало ее «разносторонней» в глазах Хэмильтона. Тогда что еще? Гавейн растерянно почесал затылок. — Аврор, я бы очень хотел пойти домой, — намекнул целитель. — Да-да, сэр. Простите. И спасибо вам большое. — Давай, ты справишься. Мозги в наличии, пользоваться ты ими умеешь и достаточно быстро, сам мне продемонстрировал. А уж желания ей помочь — предостаточно, больше, чем у кого-либо. «Два огромных хобби?..» Кажется, Хэмильтон лукавил по поводу его умения пользоваться собственным мозгом. Расследование Аластора, как и его попытки найти хоть какие-то способы вывести Рабастана на чистую воду, тормозилось. Осмотры чертог старшего из двух братьев Лестрейнджей не принесли подсказок в обоих случаях, а все показания Рабастана воняли наглой ложью, не приближая Муди к ответам. На такой же тупик Аластор напоролся, когда попытался выбить перевод в детективный отдел Кесслеру с Робардсом. Ридус ожидаемо уперся, сказав, что не желает заниматься переучиванием новых авроров под своим началом, какими бы гениями они ни были. Через пару недель МакБрайд все-таки выпустил Гавейна обратно на улицы, пригрозив полноценным отстранением, если он опять будет зевать на работе. Когда именно и за что конкретно его отправил Ридус в «бумажное» наказание, вспомнить не удавалось. А Джером оказался не в курсе: сказал, что на его вопрос Робардс лишь пробормотал, что «как обычно». Но с момента возвращения Розалинды в его жизнь он как будто очнулся. Дни стали вновь отличаться, а не выглядеть, как сплошное марево перед глазами. Розалинда становилась чуть спокойнее с каждым днем, а не бросала на него испуганные взгляды, когда он что-то неожиданно для нее говорил или делал. А в один из последних августовских выходных, пока еще было тепло и солнечно, он опять предложил выйти с ней на улицу, но уже на более продолжительную прогулку. Он точно знал, что весь день Рабастан с братцем и отцом проведут под присмотром Аластора, который в очередной раз поперся к ним на встречу для выяснения подробностей о каких бы то ни было недоброжелателях семьи, которых была уйма и которые в теории могли быть причастны к «похищению» новоиспеченной жены старшего сына. Но даже с таким знанием Робардс решил обезопасить Роуз получше, поэтому у дома их ждал его мотоцикл, полностью подготовленный к поездке после целого сезона простоя. Она с таким восхищением осматривала улицы, по которым они проезжали, что на сердце становилось теплее с каждым взглядом на девушку в зеркала бокового вида. Он даже предложил ей занять место в коляске, как и планировал изначально, но Розалинда настояла на пассажирском месте за его спиной, и пришлось потратить немного времени, чтобы ее отцепить — все равно не пригодится, все пожитки уместились в кофры. Гавейн решил, что такой вариант прогулки будет идеальным: ей не придется пить оборотное, а скорость, наличие шлема с солнечными очками и в принципе непривычный для волшебников способ передвижения не дадут ее опознать любопытным глазам. К тому же, вскоре они выехали за пределы города, а значит, свидетелей нахождения Розалинды на свободе да и в его компании будет еще меньше. — Гави, мы можем где-нибудь сделать привал? — спросила она, когда они остановились на повороте, чтобы пропустить машину. Ездил по этому маршруту он раньше достаточно часто, чтобы знать, где есть укромные и при этом живописные места для остановки. Через минут десять они свернули на грунтовую дорогу и вскоре припарковались у реки. — Не море, конечно, но думаю, что тоже неплохо, — заметил Гавейн, глуша мотор. — Издеваешься? — Розалинда слезла с крохотного пассажирского сиденья, что вызвало в Робардсе внутреннюю печаль. Она хоть и не прижималась к нему, как и в их предыдущие поездки, которые были будто в прошлой жизни, но все равно ощущать ее колени, которые обнимали его, и редкие прикосновения рук к спине и бокам было невероятно. — Все просто замечательно, Гави. — Говори, пожалуйста, сразу, если что-то беспоко… Он посмотрел на нее и тут же обомлел, хотя она выглядела так же, как и утром. Да и, в целом, ничего видимого не поменялось, но всего лишь секундный взгляд на Роуз, которая разминала сейчас затекшие спину и ноги, заставил его сердце зайтись в бешенном стуке. Ну, почему она такая красивая? — Что такое? — она заметила его паузу. Робардс тут же закрыл рот, помотав головой и отстегивая ремень шлема. — Гави… — Все хорошо, правда. — Тогда почему ты не договорил? — она последовала его примеру, снимая шлем. — Залюбовался просто, — пробубнил он, сжавшись от смущения и неловкости. Он мог бы соврать, что смотрел на что-то другое, но сейчас не захотелось. Да и комплименты ей было разрешено озвучивать, а озвучивать их хотелось постоянно. — Да, тут очень красиво, — она вновь осмотрелась, и Гавейн засмеялся от досады. — Что ты хохочешь? — и немного недовольно насупилась. — Ты правда подумала, что именно природа приковала мой взгляд? — он выдавил улыбку, посмотрев на нее, но Розалинда тут же отвела глаза. Кажется, это был испуг, и поэтому он сразу добавил: — Роуз, я не сделаю ничего из того, чего ты не хочешь. А если и сделаю, то во-первых, не специально, а во-вторых, тут же говори мне. Пожалуйста, не молчи о таких моментах, у меня нет никакого желания делать тебе хуже. — Ты не делаешь хуже, Гави, — она с извинением посмотрела на него. — Только лучше. Просто… — но так и не договорила, морщинка недовольства возникла меж ее бровей. Что именно вызвало это недовольство, он так и не смог понять, а она не сказала за паузу, и Гавейн решил не допытываться. — В любом случае говори мне. В любом, хорошо? А то я туговат на мыслительные процессы могу быть, — он усмехнулся, однако Розалинда сокрушенно помотала головой на его недошутку. — Ты, случайно, не проголодалась? У нас есть небольшой перекус. — Я бы хотела поплавать сначала, но… — она оборвалась, посмотрев на реку и грустно вздохнув. — Но? Тебе ничего не мешает. — Не хочу в платье, в нем неудобно — сковывает движения. А палочки для трансфигурации нет. — Ну… я могу тебе трансфигурировать. Но вероятно, сделаю это неудачно, сама понимаешь, — он поморщился с извинением. Все-таки, одежду лучше человеку самому себе изменять, а не кому-то со стороны, если он только не профессионал, вроде портного. — Можешь попробовать моей палочкой сама, если она позволит. После нескольких попыток Розалинды стало ясно, что палочка ее не чувствует на достаточном уровне: отлевитировать ветку удалось, а вот трансфигурировать ее во что-то — уже нет. Роуз с грустью вернула его оружие и вечного спутника, посмотрев на реку. — Есть еще вариант, — он облизнул губы, занервничав. — Только прошу, не думай, что я какой-то похотливый извращенец. Розалинда удивленно посмотрела на него. — Ты можешь поплавать без платья. Я не буду смотреть ни как ты входишь в воду, ни как выходишь. Просто скажи мне, когда я смогу повернуться. Не хочу выпускать из виду, пока ты в воде. Она молчала с минуту, раздумывая. И видимо, желание поплавать пересилило. — Только не подсматривай. — Клянусь, мои глаза будут смотреть в противоположную сторону. Можешь мне их даже завязать. — Не надо, — Роуз усмехнулась. — Я тебе верю, барсук-извращенец, — и тут же засмеялась. Но Гавейн все равно увидел где-то в глубине ее глаз страх. — Я не настаиваю, если что. — Знаю, Гави. Сможешь что-нибудь трансфигурировать в полотенце? — Конечно. Уж на это я способен, — и он, сняв пиджак, повел рукой в сторону берега, предлагая Роуз самой выбрать место. Свой мотоцикл Робардс изучил уже давно и до мельчайших деталей. Отец, подаривший железного коня после зачисления на курсы, даже научил его обслуживать от и до. Изучить успел он также и окружающее пространство — останавливался здесь раньше раз пять, если не больше. А с тех времен округа не сильно поменялась: все та же тисовая роща, разрезаемая проселочной дорогой, а вдали по левую сторону виднелось небольшое поселение. Взгляд скакнул на собственную одежду — кажется, пора и себе уже купить что-то поприличнее. Хотя бы новое. Эти брюки с пиджаком, что лежал сейчас сложенным на пледе, покупались лет семь назад, если не раньше. Про обувь лучше даже не вспоминать. — Можешь поворачиваться, — донеслось из-за его спины. Гавейн тут же посмотрел на Роуз, по шею погрузившуюся в воду. Выражения лица видно не было, но ее голос был определенно счастливым, поэтому он тут же махнул ей. Понаблюдав за ее рассеканием по водной глади, он улегся на бок, положив голову на свернутый пиджак, как на подушку. Мерлин, лишь бы закончить этот день на такой же ноте, как и сейчас. Гавейн резко очнулся, словно его кто-то с силой встряхнул за плечо. Разлепил еще сонные глаза: перед повернутым на бок зрением привычно стояли обеденный стол с двумя табуретами и холодильник позади в окружении мрака. Почему-то это зрелище выглядело странно. Что-то не так, но в неожиданно пробужденном мозгу шестеренки двигались слишком медленно, чтобы понять подвох. Шевеление позади, прямо за спиной через несколько секунд дало ответ: он отключился на кровати, на которой не спал уже больше трех месяцев. Гавейн мгновенно повернулся к Розалинде и сполз на колени на пол. Та, завернувшись в одеяло, взирала на него своими большими и темными от страха глазами. — Роуз, и-извини… Я… Я не заметил, как вырубился, — осторожно и медленно проговорил он, не сводя с нее взгляда. — Просто присел рядом после работы, хотел тебя проверить и… Извини, умоляю. — Тебе не за что извиняться, — еле слышно отозвалась она. — Это твоя квартира. Ты волен делать все, что хочется. — Пугать тебя не входит в мои желания. Не входило и не будет никогда. — Ты слишком добр со мной, — Розалинда потупила взгляд на смятую простынь и посильнее укуталась. Мерлин, какого черта он решил прикрыть глаза? Она уже столько времени не реагировала на него таким образом, и вот, молодец, Гавейн, опять начинать все с начала. Может, не с самого, но черт возьми! — А нужно по-другому? — ответа на его вопрос не последовало. — Я не могу в любом случае. Тут не могу никак, извини, — он выдавил из себя улыбку. — Ты… — она посмотрела на него, прервавшись. — Я тебе все еще нравлюсь? Даже после того, как обошлась с тобой? «Разве не ясно?» — досада металась в голове. Да и обсуждали они уже это не один и не два раза. Но он все равно ответил: — Ты мне не просто нравишься. Даже после твоих слов. Они не убили во мне любовь к тебе. — Ты поэтому согласился? Надеешься, что я останусь с тобой в благодарность? Очередной вопрос, который пришелся в самое больное место, и Робардс понурил голову, стискивая челюсти. Тут не нужно быть гением, чтобы догадаться, что надежда завоевать ее развернулась у него с прежним и даже еще большим упорством. А уж после разговора с Энни в день их закупок для Роуз, так точно. — Согласился, потому что я аврор. — Это не рабочая миссия. Ни твоя, ни Джерри, ни остальных твоих друзей. Но если Джерри я еще понять могу: там и Энни и Мари с двух сторон насели бы на него. Он просто не мог отказаться. То у тебя… Ты мог. Ты мог, Гави. Особенно после всего, что я сделала тебе. — Я не мог, Роуз. И да, я согласился и в том числе потому, что люблю, — скрипнул он. — Как говорил тебе не один раз. Но вот оставаться со мной после или нет — решать только тебе. И прошу, не надо делать положительный выбор только из благодарности. Это не то, чего я хочу. И главное, тебе это ничего хорошего не принесет. — Да? И как ты предлагаешь мне отплатить за все это? — она обвела взглядом его халупу. — За всю охрану день и ночь? За еду, за вещи. Я даже боюсь посчитать, сколько уже денег ты на меня потратил, а это еще не конец, даже не близко. А у меня их нет совершенно: с работы мне пришлось уйти, семья от меня отказалась, так что… Ты ничего не получишь с этого. Будешь ждать, пока я встану на ноги? — Мне не нужны твои деньги. А вот твоя безопасность и, желательно, спокойная жизнь очень даже. Когда Рабас… — Если, — она перебила его в жестком тоне. — Когда Рабастан отвяжется от тебя, ты вольна идти и делать то, что хочешь и с кем. Я не попрошу с тебя ни кната. Простого «спасибо» мне будет предостаточно. — Ты слишком добр и наивен для этого мира. Как ребенок. Гавейн грустно улыбнулся, посмотрев сквозь ее укрытые одеялом ноги. — Как ты вообще живешь в таких фантазиях? — Ну, так… Как-то живу. Не жалуюсь, — он повернулся, упершись спиной в каркас кровати. — Пытаюсь, как могу, сделать лучше. Получается не всегда так, как планирую и хочется. — И из-за меня тебя отбросило назад в этом стремлении. Ты мог бы найти себе достойную девушку уже давно. Он с горечью засмеялся от ее последней фразы. — О да… Найти, да-а-а… Коне-е-ечно, — Гавейн посмотрел на нее, повернув голову. — Ты, кажется, понятия не имеешь о моих успехах в этом направлении. Знаешь, какова ситуация? — Розалинда ничего не ответила на его вопрос, только странно смотрела прямо ему в глаза. — А она такова, что я невидим. Меня не воспринимают всерьез, либо держат, как самый крайний и дерьмовый вариант. А я чертовски устал быть никому ненужным, — и поджал губы, усмехаясь сам себе и вновь отворачиваясь. — Никуда меня не отбросило, Роуз. Я что угодно отдам, лишь бы тебя защитить. Я видел, что был как-то нужен тебе тогда. Я видел заинтересованность по отношению ко мне. И это именно ко мне было, а не к еще чему-то моему. А уж сейчас… — он махнул рукой. — Если для помощи тебе мне понадобится потратить все свои сбережения — да и пусть, заработаю. Хоть костьми лягу, если это поможет тебе. И я не хочу никого искать больше. Не после того, как встретил тебя. — Может, тогда ты и мог бы так говорить. Но не сейчас. — А что сейчас-то поменялось? Это же ты. Та же девушка, которую я полюбил, — он повернулся всем телом на полу, вновь смотря на нее. — Что сейчас поменялось, Гавейн?! — она неожиданно воскликнула, да так громко, с такими яркими отчаяньем и возмущением, что Робардс машинально вжал голову в плечи. — Что поменялось?! Тебе сказать, что именно поменялось?! Хорошо! Хорошо! Я скажу, хорошо! Произошло то, что меня выдали замуж за насильника и больного на всю голову животного! Которому доставляло невероятное удовольствие пытать и насиловать меня! Который упивался моей болью, криками и сопротивлениями! Который звал своего папашу и каких-то друзей, чтобы те подключились к этому уроку жизни! Ко всему этому! Ты правда думаешь, что я останусь после всего этого все той же девушкой, которую ты полюбил?! Робардс не смел поднять на нее глаза, до боли стискивая челюсти, а пальцами — каркас кровати. Он слышал, как Розалинда тяжело дышала. Он видел краем глаз, как ее немного потрясывало. Он это буквально чувствовал. И все-таки посмотрел на нее через несколько минут. — Ты права, поменялось многое… — это было единственным, что получилось сказать. — Я никогда не смогу отмыться от этого позора, Гавейн. Не смогу вымарать эти воспоминания из головы. Мое тело — всегда будет напоминать мне обо всем, что произошло. Даже если мне сотрут воспоминания, оно останется. Я буду чувствовать это. И никто не захочет меня слушать. Мне никто не поверит. — Я верю, — тут же уверенно сказал он. — Я верю и слушаю. Всегда буду. — Гавейн, меня обесчестили, — ее зрачки сейчас были сродни копьям, что впились остриями в его. — Меня обесчестил муж, которому ничего не будет за это, потому что жена — должна безоговорочно подчиняться. А раз я оказалась бракованной, то и поделом мне. Так и должно было быть: чтобы меня обесчестил муж, а потом и остальные в назидание с его позволения. И не один раз. Я умоляю тебя, найди себе нормальную девушку и женись на ней. Ты обязательно найдешь такую, раз я тебя заметила да еще и так легко. А главное, забудь меня. — Ты нормальная, — он старался смотреть на нее и говорить как можно спокойнее и увереннее, хоть ее пылающий взгляд пытался убедить в обратном мнении. — А для меня — самая. Самая нормальная, нет, самая лучшая. Самая любимая, Роуз. Единственная и самая. И мне все равно, что говорят и будут говорить о тебе. Я всегда буду за тебя. Как бы меня ни пытались переубедить другие. Даже ты не сможешь меня в этом переубедить. Можешь называть меня «грязнокровкой», «наивным» и «глухим». Как хочешь называть. Да, мне будет больно от этих слов. Мне будет сколько угодно больно, но моя любовь к тебе никуда не денется. Если ты решишься когда-нибудь дать мне шанс быть рядом полностью и всецело — я стану самым счастливым человеком на этом свете. И постараюсь сделать все, чтобы ты тоже была счастлива рядом со мной. А если ты решишь уйти — что ж, значит, так будет лучше для тебя. Мне будет достаточно простого факта, что ты жива и в безопасности. Если тебе понадобится какая-либо помощь — ты всегда можешь обратиться ко мне. Несмотря ни на что обратиться. — А ты будешь сидеть один и ждать, что, возможно, однажды я решу дать тебе шанс? — она наморщила нос, а в глазах появился блеск от еще не полившихся слез. — Да, буду сидеть и ждать, — он горько улыбнулся, не размыкая губ, и опустил взгляд на ее колени. — Как верный пес. Кроме своей любви и верности мне нечего предложить, к сожалению. Хотел бы, да не могу. Нечего. — Ты замечательный, Гавейн, тебе просто не повезло встретить меня, — он услышал, как ее голос подрагивал, но поднять взгляд вновь не осмеливался. — О нет, мне повезло встретить тебя. Невероятно повезло. Я никогда прежде не думал, что смогу полюбить кого-то. Так сильно и отчаянно полюбить, что буду готов отдать жизнь за этого человека, а не только какие-то вшивые деньги. Вот только не смог добиться взаимной любви, чтобы ты решилась на мое предложение, несмотря на свою семью. Но я не виню тебя в этом, как уже когда-то и сказал, — и закрыл лицо руками, с надрывом выдыхая от больной в сердце досады. — Я просто оказался не тем. Говори, что угодно я, и делай, что угодно, я все равно не тот. Она не должна была увидеть его слез, что скопились уже у его глаз. Главное, в голос не взвыть. — Ты дурак, — тихо донеслось от нее, стыдливо и удрученно. — Невероятный дурак. — Что ж… — он пожал плечами, все еще не убирая ладоней от лица. Голос предательски сипел и подрагивал. — Значит, дурак. Но я твой дурак. Нужен тебе или нет, но твой навсегда. Тишина заполнила квартиру на долгое время, кажется. Но его бесцельные мысли — что делать, уйти, остаться, нужно же что-то сказать, в конце концов — остановило теплое прикосновение руки к его макушке. Гавейн вздрогнул и задержал дыхание. — Ложись спать на кровати, пожалуйста, — сквозь стук сердца в ушах донеслось до него. — Хватит с тебя этого чертового спальника. Тебе нужен нормальный сон. — Я не позволю тебе спать на полу, — он медленно поднял к ней голову, боясь, что от резкого движения она уберет руку. — Ну… — Розалинда посмотрела на постель, а потом на него. С ее плеч уже съехало одеяло и теперь бесформенным мягким полукругом покоилось вокруг нее. — Кровать не такая уж и маленькая, у меня дома была меньше. Так что вдвоем поместимся, мы оба худые, хоть я и пытаюсь уже столько времени тебя откормить, — и она улыбнулась. Слабо, немного криво и тревожно, но улыбнулась. А Гавейн пытался понять, что поменялось. Что именно случилось за время, пока он сидел на полу и молчал, даже не смотрел на нее, чтобы она вдруг предложила ему спать рядом. Она еще совсем недавно кричала о том, какая она ужасная, а ему — нужно найти кого-то другого. — Ты уверена?.. Я ведь… Ну, мужчина. — Ты — не он, — ее голос вмиг приобрел твердый окрас, но пальцы зарылись в его короткие волосы и продолжали осторожно сжиматься и разжиматься. И в груди отзывалось в такт ее действиям. Отзывалось во всем теле и душе. Он сидел и откровенно млел. — Я все равно думаю, что это не лучшая идея, — Гавейн все-таки нашел в себе силы что-то сказать. — Спокойно посплю в спальнике, как и прежде. — А я хочу, чтобы сегодня ты спал тут, — и она аккуратно переместила руку ему на затылок и легонько сжала волосы. — Sí, señora, — выпалил он, едва сдерживая изумленную и глупо-радостную улыбку. Непонимание никуда не делось, как и страх, что он может сделать что-то не то, но счастье все равно захватило его голову. — «Señorita» будет лучше, — поправила Роуз. — Хотя бы здесь и сейчас я хочу быть еще девушкой, не совершившей такой ужасный поступок, как выход замуж за… И предыдущий. По отношению к тебе. — Señorita так señorita, — Гавейн осторожно сел на край кровати и взял ее руку в свои. Он заметил, как она напряглась всем телом, но ее рука не сдвинулась ни на дюйм из его, а сам он подумал о своих действиях слишком поздно. — Не мне спорить с учителем, — и слабо улыбнулся, подняв взгляд. Розалинда несколько секунд смотрела на свою руку в его и все-таки взглянула на него в ответ. Мерлин, тепло, мягкость и нежность ее кожи плавили разум. Хотелось замереть в этом моменте. Или еще лучше — обнять ее. Или даже поцеловать. Но нельзя. «Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя», — он твердил сам себе, пытаясь собрать остатки своего разума со здравым смыслом в кулак. Черт возьми, как с ней рядом еще уснуть-то? — Гави, — ее голос вывел из мыслей, — давай ложись. У тебя же с утра опять смена, да? — Да-да, — он закивал, не имея совершенно никакого желания выпускать ее руку из своих, и посмотрел на нее. — Ты… Давай, я у стены буду? Чтобы, если что, тебе не пришлось в панике через меня еще перебираться? Разбуди меня только, и я перелягу в спальник. Или если просто некомфортно будет. — Надеюсь, не придется. «А я-то как надеюсь». Он с замиранием смотрел на дверь в ванную комнату, лежа на постели и вжимаясь спиной в стену. Свет пробивался через дверь, а тени от передвижения Розалинды перекликались с сердцебиением в груди. Но вот: вода выключена, свет — погашен, и через секунду она выскользнула из комнатки в белой ночнушке. Гавейн сглотнул от желания. Желания одновременно уговорить ее дать ему спать в чертовом отцовском спальнике и сгрести ее в объятия такие крепкие, насколько это возможно. Чтобы она больше не исчезала из его жизни. Чтобы никакие Рабастаны больше не появились в ее жизни. Чтобы она осталась с ним навсегда. Розалинда осторожно присела на край кровати, посмотрев на Гавейна. — Ты спать-то собираешься? — ее правая бровь приподнялась. — Да, извини, — он тут же отвернулся к стенке, зажмурив глаза. Матрас за ним прогнулся, и Робардс еще сильнее зажмурился. — Я не это имела в виду, — проговорила она, сосредоточенно расправляясь с одеялом. — Что «не это»? — Тебе необязательно отворачиваться, если не хочешь. — Я тогда точно не усну, всю ночь буду пялиться на тебя, как извращенец или маньяк, — он попытался отшутиться, хотя это ни разу не было шуткой. Он точно не сможет сомкнуть глаз, как и в первую ночь с ней здесь, но уже по другой причине. — А я не маньяк и не извращенец. — Я знаю, — Розалинда неожиданно засмеялась, ворочаясь. И также неожиданно Гавейн почувствовал в районе лопатки прикосновение ее пальцев. — Не вздрагивай так, пожалуйста. Он даже не заметил. — Извини. — И извиняться тоже переставай. Ты ничего плохого не делаешь даже близко. Наоборот, окружил всей доступной заботой. Робардс в сомнении замычал. — Я боюсь тебя как-то… Испугать. Быть похожим на него. — Повернись ко мне. — Лучше я полежу так. — Рикки-Тикки-Гави, повернись ко мне, пожалуйста. Он замер на мгновение, едва услышав это прозвище от нее. Как же давно это было. И подчинился, снова вжавшись в стену спиной. Ее глаза оказались на одном уровне с его и так близко, что он потерялся от одного взгляда в их темную, но уютную глубину. Кажется, сдержать стон все-таки удалось. — Ты не он, Гави. И я уверена, что никогда им не станешь, — под конец своих слов Розалинда коснулась подушечкой указательного пальца кончика его носа. — В тебе этого просто нет. И я ненавижу себя за то, что была так глупа. — Ты не глупа. Совсем нет. — Глупа, Гавейн. И не спорь. — Я все равно останусь при своем мнении, даже если не буду спорить и озвучивать. Она прикрыла глаза, легонько помотав головой. — Хочу тебя обнять, — он выпалил раньше, чем проконтролировал свои слова. Это отчаянное желание било по вискам слишком сильно и, главное, долго. — Извини, я… Дурак, как ты и сказала. Но Розалинда, вместо испуга или гнева, только подняла брови. Его взгляд замер на этих аккуратных, идеальных бровках. Да черт возьми, она вся идеальная, как и всегда. — Так ты обнимешь или будешь продолжать пялиться на меня, как маньяк? — слабая усмешка появилась на ее лице. Практически как раньше. Но раньше он не наблюдал этот вездесущий страх в любимых карих глазах. — А ты хочешь этого разве?.. — Я бы не стала тебя об этом спрашивать, если бы была против, — ее взгляд опустился к его рукам, которые он прижимал к собственной груди. Гавейн, все еще не веря в происходящее, аккуратно положил правую ладонь ей на талию, скрытую одеялом. — О Мерлин, Гави, так мы не обнимемся, — она вновь усмехнулась, убирая одеяло и помещая его руку прямо на свою талию. — А вот так уже ближе к правде. И следом сама обхватила его за корпус, заставляя приблизиться к себе. Его левая рука тут же нырнула под ее тело, и пришлось зажмуриться от радости и усилившегося стука в ушах. Во рту пересохло от нахлынувшего плотского желания. Нет, этого он себе точно не позволит. Объятий точно хватит. Главное, чтоб не встал. А это проконтролировать будет очень сложно, особенно когда она настолько близко. И он немного поджал ноги, выставляя хоть какой-то барьер. Розалинда, немного сползя вниз, уперлась носом ему в грудь и глухо сказала: — Только сильно не сжимай, а то мне дышать будет нечем. — Это сложно, но я очень постараюсь, Роуз. — Постарайся еще и уснуть, — добавила она с невидимой улыбкой, переместив свою руку ему на затылок и поглаживая. О Мерлин, он был готов взреветь как зверь, желание буквально вскипало в жилах. Слишком много ее вокруг: тело, запах, тепло. И еще эти поглаживания. — Я-я… Мне надо в ванную. С-срочно, — затараторил он низким и нервным голосом, поднимаясь на локте. — Опять? Ты же был там передо мной… — она в непонимании убрала руки, и Гавейн практически вскочил с постели, выбираясь. — Извини, очень нужно. Не могу терпеть. — Ты воды, что ли, напился перед сном? — Что-то вроде того, да, — и он закрыл за собой дверь в ванную. «Хоть нормальную одежду додумался оставить, кретин», — дрожащими руками он пытался расстегнуть ремень и в нетерпении посмотрел на вентили душевой. Холодная вода едва ли помогала отрезвить сошедшую с ума от похоти голову. Нет, даже если она и поможет в итоге, то стоит ему вернуться в постель к Роуз, как член обратно встанет. Нужна разрядка. Хоть какая-то. «Моргана, ей нужны твои защита, поддержка и забота, а не очередной хуй, который в нее пытаются вставить! Как можно быть таким мудаком?! Ты ничуть не лучше ебаного Рабастана, такое же конченное животное!» Но мысли быстро перескочили с обвинений на любые части тела Розалинды, стоило ему обхватить стоящий колом член. Губы, глаза, лицо, грудь, руки, талия, бедра, ноги. О черт, эти ноги. И эти руки. Ее тонкие, точеные руки на его члене, аккуратно скользящие вниз и вверх, то сжимающие, то расслабляющие свою хватку. Главное не подумать о… Нет-нет, только не ее губы. Твою ма-а-ать… Водный поток медленно возвращал его в реальность из блудливых грез. Робардс подставил лицо под ледяной поток из лейки душа, тяжело дыша. «Ты просто отвратителен, Гавейн. Тебе не место рядом с ней. Она слишком чиста для тебя во всех смыслах». — Все хорошо? — ее взволнованный взгляд встретил его в дверях. — Да, прости. Может, я все же отдельно посплю? — Я сделала что-то не так? — Нет, я… — Тогда иди сюда, — она практически приказала ему, похлопав по постели рядом. — Мне не по себе от того, что ты спишь на полу все это время у себя же дома. — Роуз… — Ложись, — но он не двинулся с места в следующие пару секунд, и она вновь добавила чуть мягче: — Por favor, acuéstate. Он, помявшись в сомнении еще несколько мгновений, все же втиснулся обратно, укладываясь лицом к стене. — Точно все хорошо? — Розалинда повторила свой вопрос. Гавейн сжал губы, пытаясь понять, как ответить. Наверное, быть с ней честным даже сейчас — лучший выбор в любом случае. Нужно только придумать вариант, как сказать ей таким образом, чтобы не перепугать до смерти. — Я реагирую на тебя, — хрипнул он в итоге. — Реа?.. А… Стоило догадаться, — последнее она уже прошептала ему в спину с еле уловимым стыдом. Но это все, что она сделала, к его удивлению. Просто приняла информацию к сведению. Не начала на него кричать, не отказалась от собственной же идеи спать рядом. Даже не двинулась с места. — Ты не виновата. Я дурак просто. — Ты не дурак, Гави. Разве что влюбленный. Мне стоило подумать о такой реакции раньше. Не маленькая девочка уже. — Я не сделаю тебе ничего. Не притронусь к тебе, пока ты сама этого не захочешь и не будешь готова. Просто с такой реакцией бороться… сложнее. Но опять же, я не притронусь к тебе, какой бы сильной она ни была. Собственные действия я полностью контролирую. Реакцию организма не могу, к сожалению. Ее руки через пару минут все же коснулись его спины и левого бока, мгновенно распространяя тепло и мурашки по еще не до конца согревшемуся телу после ледяного душа. — Тебе не нужно это делать, если не хочешь, — заметил Гавейн, скосив взгляд на ее пальцы на боку. Только бы она не убрала руку, взмолился он про себя. — Я совсем недавно говорила тебе уже все, что думаю по этому поводу, — ее снисходительная усмешка раздалась за спиной. Он, еле поборов стон, взял ее левую руку и аккуратно потянул выше, укладывая себе на грудь и прижимая обеими руками. Розалинда мгновенно просунула правую ему под бок и втиснула ее к своей левой. А через несколько мгновений и вовсе прижалась к нему, утыкаясь носом в шею, прямо в какой-то из позвонков. Гавейн замер, пытаясь сосредоточиться на вновь зашедшемся сердце. Иначе она почувствует этот бешенный стук своими ладошками. Нельзя. — Нам нужна кровать побольше, — сипло заметил он. — Чтобы тебе не приходилось жаться ко мне. — Тебе не нравится?.. — Наоборот. Но не под стать такой аристократке жаться к недоохраннику-оборванцу, как я. Розалинда тут же сердито фыркнула. — Ага, скажи еще, что я тебя за человека считать не должна, раз вся из себя аристократка и так воспитывали, — она сильнее прижалась и просунула колени меж его ног. Слава Мерлину, он все-таки полноценно сбежал в душ перед этим. — Al carajo esta mierda!.. Что со мной стало, благодаря этому воспитанию?.. Где все эти плешивые аристократы?.. Доверия им больше нет никакого. На помощь пришли только Кесслеры. И ты. — Ну, вообще-то, нам еще помогают и эти «плешивые аристократы», — Гавейн усмехнулся. — Руфус с Алом и Бобби. Да и Хэмильтон, вроде, т… — Они не входят в священный список, а значит, не такие уж и чистокровные в понимании этого чертового сброда. — Мёрдок у себя на родине самый что ни на есть чистокровный. Чище некуда. Ровно как и твоя семья. — Ты мне пытаешься его продать? — Нет, — он вновь усмехнулся. — Извини. Она легонько боднула его лбом в плечо. — Спи давай. И ты не оборванец, Гави. — На сколько моя конура меньше твоего дома? — У меня нет больше дома. Разве только папина камера в Испании, — она горестно усмехнулась. — Но боюсь, она еще меньше твоей квартиры. Как и счет в банке. Там только пыль. И вообще, это не конура, а квартира. Для жизни все есть. Самый минимум, да, но жить можно. — Ну, если ты не против, то мой дом — это твой дом. Как и счет в банке. Банках. — Банках? — в ее вопросе было только неподдельное удивление, никакой меркантильной заинтересованности. По крайней мере, он не заметил. Да и в любом случае: какая меркантильность к его персоне, черт возьми? У него нет практически ни черта, чтобы заинтересовать хоть немного в таком ключе. Она видела это намного раньше, чем появилась здесь. Тут она только собрала последние подтверждения, если они в принципе требовались. И почему она вообще продолжала соглашаться на свидания после первого? Да даже на первое: раз она изначально знала, кто он, то знала и о его достатке. Точнее, об его отсутствии. — Я же магглорожденный с обеих сторон. Живу и там и там, как ты могла заметить. Так что у меня есть деньги обоих миров. И маггловских побольше, благодаря отцу. «Но не сильно больше», — стыдливо мелькнуло в голове. — Расскажи про него. Вообще про свою семью. — Тебе правда интересно? — он все же повернулся. Вести беседу к ней спиной было как-то странно. Невоспитанно и грубо. — Гави… Да! — в ее взгляде и голосе сквозило возмущением. — Я хочу узнать тебя лучше. Еще лучше. Насколько возможно. Робардс слабо улыбнулся, накручивая локон ее теперь уже вновь вьющихся волос себе на палец. Такие мягкие волосы, словно шелк. Захотелось зарыться в них носом, но он только выдохнул, прогоняя наваждение, и посмотрел ей в глаза. — Все мужчины по отцовской линии были военными, как и он сам. Отец служил в Королевских военно-воздушных силах летчиком. Но его подбили в день Битвы за Британию: он получил серьезные ранения и ослеп на один глаз, и его перевели в инструктора. Говорил, ему это больше нравилось, чем работа механиком, когда предложили выбирать. Хотя было видно, как он скучал по небу. Я его иногда даже катал на метле, но, — он прервался на усмешку, — все равно кабина самолета ему была роднее. — Почему ты говоришь в прошедшем времени? Вы не общаетесь?.. — Нет, у нас были относительно ровные отношения. Но он умер несколько лет назад, — на этих словах Розалинда с сочувствием поджала губы, взгляд тут же наполнился печалью. — А мама… Я ее почти не помню, только какие-то неосязаемые воспоминания. Мне было три, когда ее не стало. Так что меня растил отец, и где-то курса с третьего я каждое лето проводил у родителей мамы. А последние каникулы так вообще у Кесслеров. — Почему? — Ну… Бабушка умерла, дед переехал к своей сестре, что чуть моложе. Но на последнем году моей учебы и он умер. А отец был занят работой, а свободное время проводил в судебных тяжбах за наследство, когда умер мой второй дед, его отец. Он женился вновь за лет пять до своей смерти, и его новая, молодая жена делала все возможное, чтобы нам ничего не досталось. — И как? Он выиграл? — Не особо. Нам отошла где-то десятая часть его наследства, то есть почти ничего. Был отличный дом под Лондоном, еще от прапрадеда достался, но она, видимо, подсуетилась на его смертном одре, и дом оказался продан за пару дней до его смерти, а деньги — приписаны ее матери как дарственные. Поэтому сколько отец ни пытался доказать, что она воспользовалась моментом — все бестолку. Той еще змеей оказалась. — Я тоже змея, — буркнула она. Робардс засмеялся от одного ее насупившегося, но милого вида. — Тогда уж «змейка». Очень красивая и замечательная, — он медленно отпустил ее локон, заправив за ушко. — А я неотесанный барсук. — Замечательный барсук, — она сильнее сжала его в и без того крепких объятиях. — Только слишком наивный. Но веселый и умный. И невероятно добрый, что главное. — Веселый? Мне казалось, тебя мои глупые выходки только утомляли. — Они мне нравились, но я должна была держать лицо. Хотя бы пару первых свиданий. Он опешил. И судя по удивленно поднятым бровям Розалинды, уставился на нее. — Что такое? — А… — он прикусил язык. Вопрос, правда ли он ей нравился настолько, чтобы согласиться на предложение, не будь преграды в виде семьи, так и бился в голове, норовя прорваться наружу. Но задавать его ей было страшно. Пусть эта иллюзия — иллюзия, что и он ей хотя бы нравился — так ею и останется. Да и ставить ее в неловкую ситуацию не было никакого желания. Вдруг она ответит так, как хочет он, из страха лишиться защиты. — Гави, засыпай, пожалуйста. А то еще получишь завтра за свое сонное состояние. — Тогда я отвернусь. Иначе глаз не сомкну. Стоило ему улечься на другой бок, как ее руки тут же оказались у него на груди, и она вновь прижалась всем телом. Гавейн еле сдержал рвавшийся стон от прикосновения ее груди к его спине и только медленно поглаживал тыльную сторону ее кистей пальцами. Пусть и эта иллюзия останется с ним как можно дольше. Иллюзия, что она рядом и выбирает его по своей воле. Может, она превратится в явь. Мерлин, пусть она ею станет навсегда. Пожалуйста, стань.