Behind seven seals

«We saw you from the urchin's side, from under the boat

We saw you making knots, we saw you get the rope» Interpol — «A Time to Be So Small»

Как же хотелось спать. Даже кофе с зельем не помогал. Хотя когда он последний раз помогал? Только похмелье получалось прогнать с его помощью и то, не всегда. Гавейн утер глаза обеими руками и с силой зевнул, что аж щелкнуло в челюсти. По спине тут же пронеслись привычные мурашки изнуренности, а мышцы намекнули всеми возможными способами, что уже было бы неплохо принять горизонтальное положение и закрыть глаза. Однако сдвоенная смена еще не окончена, прошла только половина. Еще целый чертов день. — Ты доедать будешь? — Мёрдок нацелено сверлил голодным взглядом в его тарелке нетронутую говяжью колбаску с румяной корочкой. — Мерлин, Бобби, еда бесплатная, пойди и возьми себе, — Кесслер тут же озвучил мысли Робардса и качнул головой в сторону стола с блюдами в кафетерии Министерства. — Мне лень идти, — объяснил Роберт, который своими габаритами напоминал огромный шкаф, и, так и не дождавшись ответа Гавейна, проткнул вилкой кожицу колбаски. — Даже палочку доставать. — Типичный янки, — с хохотом фыркнул Кесслер, но Мёрдок уже набил рот и только нечленораздельно послал того в пешее эротическое. — Вы долго еще тут отсиживаться собираетесь? — к ним приблизился Скримджер с Муди позади. — Бобби, нам через десять минут выходить, а ты все брюхо набиваешь. — Ну, так и иди, — прожевывая, отмахнулся Мёрдок. — Тебе не хватило прошлого опоздания? — спросил Гавейн без особого интереса и поднялся вслед за Кесслером. — И что мне сделают? — Бобби с полной уверенностью усмехнулся перед новым укусом. — Правильно, ничего. Крики я переживу, а так хоть поем нормально. «Да тебе-то ничего не сделают, чистокровный желудок ты наш», — лишь устало мелькнуло в голове. Молчащий Аластор негодующе закатил глаза и двинулся на выход из кафетерия. Робардс и Кесслер поплелись следом за старшим товарищем. — Нафига нас троих-то на патруль поставили? — задал свой вопрос Джером, скользя взглядом по волшебникам, что заполняли Косую аллею этим утром. — Хватило бы и двоих, а то и одного. Солнце припекало голову и тем самым беспощадно морило. Гавейн в очередной раз зевнул, утирая глаза. Нет, еще одним кофе надо было залиться, зря он. И пусть этот чертов кофе уже готов политься из всех щелей. — Таков приказ, — коротко ответил Аластор, на котором внешне вообще не сказывалось, что их смена пошла на второй день. — Хоть бы поинтересова-а-ался, — протянул с шутливым упреком Кесслер. — Если не сказано, то мне эта информация ни к чему. Как и вам двоим. — Да вы посмотрите на этого важного гиппогрифа, — Джером не унимался. — Только месяц, как получил повышение до старшего аврора, а уже… Аластор резко затормозил, повернувшись, и сердито посмотрел на Кесслера. — Ладно-ладно, я пошутил, — тот поднял ладони. — Мне просто скучно. И устал. Муди закатил глаза и двинулся дальше в том же темпе. — Может, за кофе заглянем? — вновь подал голос Джером через пару минут неторопливого, сонливого патруля и кивнул на дверь отцовского магазина. От блестящей на солнце вывески неприятно резало в глазах. — Я бы не отказался, — выдохнул Гавейн. — Давайте быстро только, языками не чешите, — Аластор, посмотрев на них, в очередной раз закатил глаза. Как у него с такой привычкой они не закатились с концами? — Я тут постою. — Да ничего не случится, — бросил Кесслер, будто пытался его уговорить тоже зайти, но и ежу понятно, что Муди не оставит их важный пост, и первым юркнул внутрь. Народу тут не было, слишком рано. Всего один человек да и тот, рассчитавшись и спрятав покупку за пазуху, тут же покинул магазин. — Мари, любовь моя, нам как обычно, — Кесслер улыбнулся во все усталые тридцать два, облокотившись о стойку. Марибет, посмотрев на обоих друзей-авроров с сочувствием, прилевитировала пачку кофе с туркой. Для посетителей его не варили, конечно, но для любого из их пятерки — Кесслер, Робардс, Муди, Скримджер и Мёрдок — делалось исключение и, особенно, во время смен. К тому же Мари два года назад скрепилась с Джерри долгожданными узами брака, так что никакого негодования по поводу неуместных просьб сынка хозяина не было и в помине. Гавейн в любой другой день оставил бы за годы вошедший в привычку свой скромный комплимент ее внешнему виду, но сегодня от мелкого рисунка на ее легком летнем платье опять зарябило в глазах, и он их только прикрыл, мечтая о мягкой постели. Да не обязательно постели — хватит и пола. — Я надеюсь, тебя хоть сегодня дома ждать? — поинтересовалась она, отлевитировав турку в соседнюю комнатку, и спрятала оплату от покупателя в кассу. — Надеюсь. Очень хотелось бы, — Кесслер громко усмехнулся. — Хорош носом клевать, — и легонько шлепнул Робардса по плечу. — Я, считай, три дня не спал, — отмахнулся Гавейн и с силой зажмурил глаза на новые пару секунд. — О, так Шинейд, наконец, оттаяла к тебе окончательно? — Джером недвусмысленно улыбнулся. — Всю ночь почему-то ворочался, сон никак не шел. А зелья некстати закончились, — он фыркнул. — И нет, у нас было только три свидания. Рано еще переходить к чему-то большему, чем прогулки. — Мне казалось, что уже все десять было, — разочарованно сказал Джером. — Ты бы, что ли, поактивнее действовал, а то упорхнет очередная пташка в чьи-то более расторопные объятия. — Кто бы говорил, — Гавейн посмотрел на него, а потом на Мари. — Он сколько топтался, напомни? Марибет тихонько засмеялась, пока поглядывала за варящимся кофе, прижавшись спиной к дверному косяку. — Три курса и еще полгода. — Ты с ним объединиться решила? — Кесслер бросил на свою жену шутливый в своем недовольстве взгляд. — На чай тогда не оставлю. — «На чай»? Я тебе официантка, что ли? — она оскорбленно искривила губы. — Нашел, чем шантажировать. Сам тогда ужин будешь себе готовить, умник. — Дотерплю до завтрака, — парировал он. — Все равно спать упаду, как дома появлюсь. — Потом на цветы больше оставишь, чем на чай, — заметил Гавейн, улыбнувшись. — Кстати, я что-то давно их не видела, дорогой, — Мари поставила перед ними две кружки. — Ты меня уже разлюбил? — и надула губы с наигранным вызовом в глазах. Джерри недовольно стрельнул взглядом на Робардса, устало склонив голову. — Сам виноват, я-то что? — Гавейн засмеялся и отпил из кружки, прежде добавив и себе и Джерому зелье бодрости. Смена до самого вечера проходила тихо и спокойно. Как и должна была, хоть с каждым годом это становилось все большей и большей редкостью. Оставалось всего минут сорок, когда к ним прилетела аврорская сова. Аластор, прочтя короткое письмо, прохрипел: — Нас снимают на арест, в Аврорат давайте. Сейчас сменят правопорядчики на остаток, — и следом трансгрессировал. Короткий брифинг от Ридуса МакБрайда, главы отдела быстрого реагирования, в котором они трое работали, принес больше ясности: предстояло взять шайку воров, которая последние полгода терроризировала юго-восток страны. А последний налет устроили прямо в Лондоне: из дома волшебника, фамилии которого Гавейн сейчас не мог вспомнить, вынесли все ценности. Даже фрукты понадкусывали. Или это была такая издевка от наивной уверенности, что они все такие из себя неуловимые? Что ж, сегодня днем Аврорату наконец удалось выйти на их след, плясать на наворованном им осталось не долго. Осмотрев через зачарованный бинокль дом с пятью преступниками и убедившись, что на данный момент никто из них не планирует уходить, судя по их пьянке в самом разгаре, МакБрайд приказал Кесслеру заняться накладыванием антитрансгрессионных чар и держать наготове метлу, а они втроем с Муди двинулись к дому. Одноэтажное деревянное здание с подвалом и двумя выходами; камин коллеги из центра сети летучего пороха уже отключили, поэтому сбежать ворюги могли либо на своих двоих, либо на метлах, которые были покиданы на другом конце дома. Ридус отправил Аластора к задней двери и, выждав секунд пять, отдал кивком приказ Гавейну врываться. В следующий миг дверь вышибло заклинанием, и Робардс влетел в коридор с кличем: «Ни с места, Аврорат!» Но сидевшие до этого момента к нему лицом преступники уже подскочили и направили в него свои палочки, и следом полетели заклинания. С промедлением в секунду со своих мест повскакивали остальные. Протего. Еще одно. Над рукой со спины пролетело заклинание, но разбилось о щитовые чары противника. Пока они обменивались заклинаниями, один из преступников призвал к себе метлу, но атакующий с другого выхода Аластор поджег транспортное средство, что пролетело прямо перед его носом. И хозяину пришлось пригнуться от летевшей на него уже объятой пламенем деревяшки, что вспыхнула как спичка. Гавейн, выставив очередное Протего, отлевитировал одну из бутылок то ли с виски, то ли с еще чем-то горячительным на путь метлы и, подгадав момент, резко дернул так, что жидкость окатила всех воров. Секунда, и призванная метла, которая продолжала полет в поисках руки своего хозяина, подожгла алкогольную смесь. Крики и вопли разнеслись по дому в тот же момент, и преступники, позабыв об аврорах, любыми способами пытались сбить с себя пламя. Ридус, кинув на Робардса неодобрительный взгляд из-под сдвинутых бровей, затушил сначала вращающуюся метлу над хозяином, а после и всех преступников. И их сразу же оттолкнули в стену Ступефаем Гавейн с Аластором, а следом связали. — Робардс, тебе так нравится людей калечить? — МакБрайд, наконец, озвучил свои мысли со все еще хмурым лицом. — Нет, сэр. — Тогда проверь, что им не нужны колдомедики после твоих выкрутасов, — он коротко глянул в окно, а после снова на своих подчиненных. — Муди, помоги своему другу-недотепе, и после всех в Аврорат оформлять. Я пока детективов наших обрадую, — и вышел на улицу. Громко свистнул, видимо, Кесслеру, а через несколько секунд послышался хлопок трансгрессии. «Ну, хоть без объяснительной в этот раз», — устало вздохнул про себя Гавейн. — А мне понравилось твое фаер-шоу, — Муди усмехнулся под стоны, коротко посмотрев на Робардса, который склонился над хозяином метлы и осматривал ожоги. — Так это ты его начал, — заметил Гавейн, и Аластор довольно оскалился в улыбке. — Что у вас тут? — в доме появился Кесслер и слегка поморщился от запаха гари и жженой плоти. — Я думал, мне с недосыпа и издалека пламя привиделось. — Помоги лучше, чем языком трепать, — хрипнул Муди, поворачивая одного из преступников с живота на спину. — Быстрее закончим, быстрее на боковую пойдем. — Кажись, им всем нужна помощь целителей, — заключил Джером через несколько секунд, коротко оглядев первого попавшегося вора и после скользнул взглядом по остальным. Они втроем переглянулись с согласием и, под не прекращающиеся стоны со скулежом и нечленораздельные проклятия, подняли всех преступников на ноги, а после отправились в приемное Мунго. — Ты долго пялиться на нее будешь? — в бок прилетел локоть Джерома, и Гавейн вздрогнул. Аластор оставил их двоих в Мунго охранять преступников, а сам отправился в Аврорат, чтобы отчитаться о том, что задержанные отправлены в больницу. А после — помочь отцу, что вел все дела о кражах со взломом за авторством этой шайки. — Не пялюсь я ни на кого, — пробурчал Робардс и перевел взгляд с молоденькой целительницы-стажера на ее старшего коллегу. Всех арестованных, стоило им появиться в Мунго под аврорским конвоем, направили в одну из пустых палат приемного и там же привязали к кроватям, пока целители не выполнят свою работу. — Да-да, челюсть только не забудь с пола поднять в следующий раз перед тем, как мне такие сказки рассказывать решишь, — друг сдавленно засмеялся. — Я спать хочу как собака, вот и залипаю. — Гави, — Джером устало склонил голову, посмотрев на него, и недоверчиво скривился, — я что, по-твоему, не могу отличить, когда ты залипаешь, а когда девчонку взглядом пожираешь? Сто лет знакомы, ну. Робардс вздохнул. — А как же красотка Шине-е-ейд? — с издевкой протянул Кесслер. — Все, прошла любовь, завяли смоковницы? — Заткнись, прошу, — он опять вздохнул. — Нравится не значит люблю. — Ты ей только такое не вздумай ляпнуть, а то ни четвертого свидания тебе не видать, ни чего-то еще. — Я не думаю, что достаточно интересую ее для чего-то серьезного, в том числе и четвертой встречи, — Робардс сложил руки на груди, и его взгляд сам вновь замер на девушке в стажерской лимонке. — Почему? Она сама-то не сильно далеко от тебя ускакала по статусу. — Один родитель-маггл лучше, чем два, — мрачно заметил он. — Этот факт прекрасно объясняет, почему за три месяца она согласилась только на три свидания. Раз в месяц — это смешно, Джерри. — Тогда зачем ты время тратишь на нее? И деньги к тому же. — Понятия не имею, — Гавейн пожал плечами и зевнул в который раз за последние минут десять. Челюсть уже сводило. — Дай угадаю: смерть как трахаться хочется? — шепнул Кесслер. — О Мерлин, — Робардс громко вздохнул, и Джером заржал в голос. На них тут же резко и с осуждением посмотрели оба целителя, что стояли поодаль. Едва Гавейн встретился взглядом с девушкой, как стало еще совестнее, и он выдавил извиняющуюся улыбку, пихнув хохочущего Кесслера под ребра. Но карие глаза, как он отметил еще при первой мимолетной встрече, не выразили никакого смягчения на эту попытку заработать хоть каплю благосклонности. — Джерри, заткнись, пока я тебя сам не заткнул, — шикнул он. — Прошу простить, — Кесслер громко обратился к целителям, и старший, заведующий приемным отделением Хэмильтон, посверлил их обоих взглядом еще пару секунд, а потом вернулся к своему занятию, что-то негромко сказав своей ученице. — Давай я добавлю пару очков Хаффлпаффу? — тихо предложил он Гавейну. — Каким образом? — Отойду покурить с их глаз подальше, — друг натянул улыбку и достал из нагрудного кармана Робардса пачку сигарет. — И Мари весточку отправлю заодно, что задержусь. — Давай одну только, а не полпачки. Я за тебя отдуваться долго не хочу. А если Ридус зайдет и не увидит тебя, то сам знаешь, что последует, — Робардс вздохнул и добавил: — Ты не наши хладнокровные, если не забыл. Как и я. — Да как уж тут забыть-то? — невесело усмехнулся Кесслер и, хлопнув его с благодарностью по плечу, вышел из палаты. В отличие от полукровки Джерома, который как пару лет ходит в звании обычного аврора, Гавейн все никак не вырвется из младшего. Время уже давно пришло, но чертова кровь строит преграды и здесь. Но хотя бы не стажер: в двадцать пять это было бы чистым позором. Однако, если МакБрайд увидит, что Кесслер срулил по своей курительной нужде с поста охраны, оставив одного Робардса с пятью преступниками, им обоим головы не сносить. А Гавейну достанется больше всех как обычно. Глаза вновь замерли на девушке в светло-лимонной мантии. Нет, она явно обгоняет Шинейд и остальных по всем параметрам. Внешним, по крайней мере, точно. Гавейну всегда нравились девушки выше него и чем выше, тем лучше. Правда, на это Джерри только фырчал, что их-то его глаза на уровне груди не особо радуют. Или этот щенячий, как он называл, взгляд снизу вверх. Мерлин, почему он не мог родиться хотя бы среднего роста, а не эти чертовы пять и четыре футов? Почти что эльф или гоблин. Или та же собачка декоративная. «Интересно, у нее есть кто-то?» — …бардс?.. — донеслось до него со стороны Хэмильтона. — Аврор! Гавейн вздрогнул, вернувшись в реальность. — Да, сэр? — Мне нужно отлучиться, и я оставляю на вас безопасность моего стажера. Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом, — последнее он добавил с явным раздражением на сонливость Робардса. — Никак нет, сэр. Должно быть, вышло недостаточно убедительно, потому что: — Не спускай глаз с пациентов, а то эти двое спят на ходу, — наказал целитель своей ученице и кивнул на Гавейна, а после быстро покинул помещение. Робардс, решив немного развеяться от подпирания стены своим телом, начал прохаживаться вдоль кроватей с арестованными и старался не смотреть на целительницу, чтобы его мир опять не сузился до ее точеной фигуры. — Ты можешь не маячить за спиной? — недовольно поинтересовалась она. — Это отвлекает. — Я могу встать рядом, если не буду таким образом раздражать, — предложил он, замерев на месте. — Как угодно, только закончи свои блуждания взад-вперед. Он занял место по другую сторону от кровати с арестованным и следил за движениями девушки, которая сосредоточенно отлепляла обугленные остатки одежды с ожога на плече пациента. Тот то скашивал взгляд на свои ранения, то метал его, полный ненависти, на Гавейна. Кажется, это был как раз хозяин метлы. Он определенно хотел что-то сказать, но заклятие немоты не позволяло. — Я бы посоветовала дергаться поменьше, — сердитым голосом заметила целительница резко забрыкавшемуся преступнику, когда она оторвала очередной кусочек одежды, но тот продолжил с той же амплитудой. Она посмотрела на Гавейна: — Ты можешь его утихомирить? — Не вопрос, — он усмехнулся, и обездвиживающее заклинание заставило мужчину замереть всем телом. Только глаза бегали туда-сюда со злобой на свое положение. — Надо было послушаться, когда просили нормально, — Робардс развел руками. За спиной послышался скрип кровати, и, когда Гавейн повернулся с палочкой наготове, в висок прилетело пустым флаконом из-под зелья. В голове тут же отозвалось усилившимся стократ звоном стекла с резким импульсом боли, и в глазах поплыло. Сдавленный, испуганный восклик за спиной. Рука уже машинально вычерчивала траекторию Ступефая, а через мгновение послышался глухой хлопок от встречи тела со стеной. Но сгущавшаяся темнота в глазах окончательно смешалась с водоворотом боли и усталости в голове. — Гави?.. За плечо кто-то требовательно тряс. — Гавейн!.. В нос ударил резкий запах, и в сознание вернулась знакомая последние дни изнуренность. — Гави! — он наконец смог распознать голос Джерри. — Да?.. — Мерлин, ну хоть живой, — громко выдохнул Кесслер. — Да что со мной будет-то? — он попытался отшутиться, пока друг вытирал то ли кровь с его виска, то ли остатки зелья. Через пару секунд Робардс, наконец, нашел в себе силы разлепить глаза, хотя и удар, и отсутствие сна последние сутки, и горизонтальное положение на больничной койке, судя по мягкости, делали все вопреки этому приказу собственному телу. И тут же увидел, что с его виском возился не Кесслер, а та, на кого он пялился все время своего пребывания в Мунго. — Разбитая голова как минимум, — сказала она с легким недовольством. — С вами, мисс, все в порядке?.. — глаза так и норовили закрыться обратно от мягкости и тепла ее рук. А еще от них так приятно и убаюкивающе пахло смесью из трав, мазей и чего-то еще — то ли цветочного, то ли фруктового — что внутри все заклокотало. — Да, спасибо за беспокойство, — она улыбнулась всего на секунду. Но этого хватило. — Поболит еще какое-то время, пока мазь действовать не начнет, но в целом ничего страшного, — заключила целительница, когда закончила с перевязкой его головы. — Если станет хуже, то загляни на осмотр. — Премного благодарен, — Гавейн попытался улыбнуться. — Я могу узнать имя моей спасительницы? Чтобы знать, к кому приходить. Джером, что сидел на соседней койке за ее спиной, тут же прикрыл глаза ладонью и втянул щеки, беззвучно давясь смехом. — Розалинда, — уголки ее губ слегка приподнялись. — Но не обещаю, что будет моя смена. Я здесь, как бы ни казалось, не живу, слава Лазарю. — Гавейн, — он старался игнорировать потешающегося друга на фоне и улыбнулся в ответ. — Я в курсе, аврор Робардс, — она учтиво поджала губы, задержав на нем новый взгляд, и добавила: — Мне нужно вернуться к вашим преступникам, если больше никаких жалоб нет. Джерри, ты всех обездвижил? — Да, конечно, — Кесслер тут же посмотрел на вторую половину палаты. — Я могу рядом поохранять тебя, если хочешь. — Одного из вас хватило, — она усмехнулась. — Сиди уж. Робардс, едва дождавшись, пока Розалинда отойдет и отвернется хотя бы частично, одними глазами спросил Кесслера: «Какого тролля ты не сказал с самого начала, что вы знакомы?» «А зачем?» — Джером вопросительно развел руками. «Потому что было бы неплохо!» — Гавейн всплеснул своими в ответ. «Это подруга Энни», — ладонь Кесслера качнулась в сторону Розалинды и отмерила от пола детский рост, намекая на его младшую сестру, которая уже как два года назад окончила Хогвартс. И следом изобразил то, как по его мнению выглядит дружба девочек между собой: хлопают глазками и, беззвучно в его случае, хихикают, прикрыв рот ладошкой. — Джером! — Розалинда заметила их жестикуляцию и кривляния. Ее грозный голос ну совсем не вязался с представлениями Кесслера, которые он тут демонстрировал. — Я молчу вообще, — он тут же выпрямился как струна и улыбнулся Гавейну, хохоча без единого звука. — Ну, так может сейчас ты мне расскажешь про нее? — поинтересовался с нажимом Робардс у Кесслера, когда они, приведя, наконец, преступников в Аврорат и оформив их арест, покидали работу. Обсуждать девушку при них не было никакого желания. — Гави, давай завтра? — друг скривился. — Я на одних бровях домой ползу. — Да скажи ты мне хоть что-то о ней!.. — он воскликнул в шепоте. Кесслер, кинув взгляд на табло с нумерацией этажей лифтов, серьезно посмотрел на Робардса. — Я не думаю, что тебе что-то светит. Сам знаешь почему. Его мрачная мина говорила об одном: магглорожденность Робардса опять вышла ему боком. — Ну да, можно было и догадаться… — пробормотал он и посмотрел на двери лифта, который раньше остальных должен был прибыть на этаж. Нашел в карманах свою пачку сигарет и достал оттуда одну, покручивая меж пальцев. — Почему бы тебе не поискать девушку среди магглов?.. Может… — друг помялся с сочувствием, — повезет больше. Встретил бы нормальную, которой все равно хотя бы на кровь. Ты же в их мире выглядишь как-то весомее из-за отца. Тут он был прав: весь его род по отцу достаточно уважаем. Особенно среди военных и сведущих. И отец, и дед, и все остальные мужи уже какой век с гордостью несли службу на благо короны и Британского королевства. Отец дослужился до майора — а если быть уж совсем точным, то до командира эскадрильи Королевских военно-воздушных сил — да еще и был участником Битвы за Британию во время Второй Мировой. Почивший, как уже и отец, дед — подполковник и прошел обе мировые войны, вторую, правда, в тылу по большей части. Какой-то из прапрадедов даже носил гордое звание генерал-лейтенанта. Если бы не всплеск и последовавшая новость о наличии у семилетнего Гавейна волшебных сил, то его судьба была бы уже предрешена целиком и полностью. — Ты думаешь, я не пытаюсь? — риторически бросил Робардс и, засунув сигарету себе за ухо, пихнул руки в карманы брюк. — И попытаюсь в данном случае тоже. — Гави-и-и… — обеспокоенно протянул Кесслер. — У меня уже знаешь, какая толстокожесть появилась на эти отказы? — он хохотнул, постаравшись убрать отчаяние из голоса. — Одним больше, одним меньше — что поменяется-то? Друг промолчал, обратив свой взгляд на двери лифта в ожидании. — Зато если я упущу шанс из-за страха быть отвергнутым, то это будет пиздец, как обидно, — Гавейн сердито выдохнул. Печальные глаза Джерома осмотрели его с ног до головы. А вздох через пару мгновений едва ли выразил согласие. Скорее: «Я не знаю, что тебе тут еще сказать или посоветовать». Образ Розалинды не шел из головы весь короткий путь до дома. А стоило улечься уже в свою кровать и практически мгновенно провалиться в сон, как она тут же явилась и там. Целительская мантия, конечно, не была примером одежды, в которой можно оценить все прелести женского тела, но с другой стороны, Робардс считал себя мальцом с отличным воображением, поэтому оно дало волю. И во сне — особенно. На утро решив, что одними фантазиями сыт не будешь, Гавейн засобирался к Джерри домой. Они почти всегда работали в паре, поэтому друг должен быть свободен. Если его не окажется дома, то в лавке отца точно можно найти. Или Мари подскажет, где искать ее сердечного героя. — Давай, расскажи мне о ней, — плюхнувшись между подушек на диван, Робардс посмотрел на немного сонного Кесслера, что растекся рядом и вытянул ноги. Друг страдальчески вздохнул. — Она чистокровная, Гави. Прямо, как Бобби, — и сочувственно полуулыбнулся. — Ее мать не рада даже дружбе с Энни. — Человек — это не только кровь. — Ага, расскажи им об этом поподробнее, — прохрипел он, зевая. — Я хочу попробовать. — Чтобы что? — Кесслер скривился. — Тебя мало тыкают в это по жизни? — Джерри, не заставляй меня умолять. — О Моргана, — он громко выдохнул воздух. — Ладно. Она из Испании. Какой-то древний род. Чуть ли не Мерлина с прочими застали. Слыхал про семью де Анага? — Так ее мать тоже в Мунго работает? — Гавейн удивился. Это единственное, что он знал про эту семью. Ну и то, что они чистокровные донельзя. — Именно. Они у себя на родине известная династия целителей, так что это семейное. И мать, в отличие от Роуз, Салазар в юбке. — Но если ты говоришь, что о… — Гави, — друг перебил и серьезно посмотрел на него, — брось эту затею, я не шучу. Если тебе на себя все равно, то девушку от проблем из-за общения с собой избавь. Про брак там точно не будет идти и речи, даже если ты заслужишь расположение Роуз. Тебя ее мать, скорее, прибьет, чем отдаст Розалинду. Или младшую сестру. — У нее есть сестра? — Мерлин, ты слышишь вообще, что я говорю? — Кесслер фыркнул. — Да, и сестра и брат. Леонор и Данте, вроде бы. Но Роуз старшая, а поэтому требований в миллион раз больше к ее выбору. — Она у нас училась? Я что-то не помню, чтобы ее рядом с Энни хоть раз видел. Джером сдавленно усмехнулся. — Училась, только ты в их сторону-то не смотрел. Они же одногодки. Две пигалицы — когда мы были на последнем, они только на первый курс поступили. — Слизерин? — Как будто там был выбор. Робардс глубоко вздохнул. Кесслеры были сильно удивлены тому, что Анну распределили на зеленый факультет, а не на их семейный — желто-черный. Да и она сама не была этому рада ни в начале, ни после. Хотя чуть позже отец, Мюррей Кесслер, то и дело озвучивал пожелание в шутливой подаче, что таким образом их семейный бизнес, преуспевающий уже как несколько столетий, по изготовлению и продаже защитных оберегов может получить дополнительные инвестиции и соответствующий рост. Что Энни сначала не очень понимала в силу возраста, а подрастя, осадила отца, что никаких специальных связей, особенно через брак, она налаживать не собирается. Но тот настаивать и не стал, даже перестал шутить на этот счет. — Про нее саму-то ты можешь рассказать? Не про семью, тут я уже понял. Джером с десяток секунд сверлил его взглядом. А потом поднялся, направившись на кухню. — Сливочное будешь? — Давай. Друг вернулся через пару моментов и, вручив открытую бутылку, плюхнулся обратно. — Да она… — он сделал глоток. — Не знаю, вроде нормальная. Но я с ней мало общаюсь. Так, если в Мунго пересечемся, как вчера, или еще где-то. Она к родителям почти не заходила, когда я там жил. А Энни с ней в основном по кафешкам ходит с магазинами что сейчас, что тогда. Пару раз к нам сюда заглядывали, но это было минут на десять-пятнадцать. — Но она же вряд ли с ней стала бы дружить, будь Розалинда «как все». — Это да, — Кесслер сделал новый глоток. — Гави, пожалуйста, не лезь. Я тебя очень прошу. — Она мне нравится. — Тебе и Шинейд нравится. Как и все предыдущие. — Я без симпатии к девушкам не лезу, — Гавейн отпил из своей бутылки. — А Розалинда понравилась больше остальных. — Не влюбляйся, я тебя заклинаю. Она разобьет тебе сердце, несмотря на твою якобы толстокожесть. — Как будто тут кто-то что-то решает, — он нервно улыбнулся. — Не будешь общаться — тогда и не влюбишься. Тут логика проста. — Спасибо за наставления, аврор Кесслер, — Гавейн снял несуществующую шляпу. — Ладно, давай потренирую тебя, младший аврор Робардс. — Да иди ты!.. Я не хуже тебя. — Знаю-знаю, — Джером засмеялся, поднимаясь. — Но тренировка никогда не бывает лишней. К тому же, переаттестация близится. Может, в этот раз повезет больше и получишь лычку. «Ага, и лычку, и орден Мерлина в придачу в жопу мне затолкают». Разузнать о сменах Розалинды, чтобы подгадать общие выходные, хотя бы ближайшие, получилось достаточно просто, благодаря знакомым в Мунго и паре улыбок. И ему несказанно свезло: Розалинда работала сегодня. Поэтому Гавейн, сославшись, что пришел только ради повторного осмотра, уселся перед своей спасительницей в смотровой приемного. — Гематома уже послезавтра пройдет, аврор Робардс, — проговорила Розалинда, осмотрев место удара. — Точно ничего серьезного? — он улыбнулся, скосив взгляд наверх и поглядывая на нее. Запах ее рук и прикосновения вновь вскружили его голову, словно алкоголь. Только лучше. В тысячи раз лучше. Несравненно лучше. — А у вас есть жалобы? — Нет. Выспался и чувствую себя отлично. — Первый раз слышу, чтобы аврор так переживал из-за какого-то синяка, который не доставляет неудобств, — она вопросительно посмотрела на него, сев напротив в деревянное кресло. Он смущенно улыбнулся и облизал губы. — Я тут ненароком узнал, что ближайший четверг у вас свободен. Розалинда молча смотрела на него, ожидая продолжения. — Как насчет сходить куда-нибудь? Хочу как-то отблагодарить за помощь, — он сжал подушечками указательного и большого пальцев край кармана своих брюк. — Вы каждого целителя так благодарите за свое как бы спасение? — Розалинда склонила голову набок, изогнув правую бровку. Мерлин… Его всего прошибло насквозь. — Нет. Обычно нет, но в вашем случае захотелось, — Гавейн взволнованно улыбнулся, на что де Анага лишь усмехнулась. — И куда же вы планируете сводить меня, позвольте поинтересоваться? — Может, у вас есть любимое место? — Если джентльмен зовет даму, то он и предлагает программу, — учтиво заметила она. — Тогда… Я знаю один ресторан в паре кварталов отсюда. С испанской кухней. Никакого ресторана он, конечно, не знал. Едва ли по ним ходил. Но обязательно найдет. Ради нее можно и Грааль отыскать, не то что какой-то ресторан. — Я смотрю, вы сделали домашнее задание, — Розалинда слегка прищурилась. — И что за ресторан? — Мы можем оставить этот момент ради интриги? — Значит, не знаете никакого ресторана, — она перевела смешливый взгляд на его пальцы, которые все еще теребили карман. И прежде чем он успел что-то сказать в свое оправдание, добавила: — Четверг так четверг. Время? — Шесть подходит? — выпалил он, стараясь скрыть свое удивление на такое быстрое согласие. Да еще и после того, как она с такой легкостью раскрыла его. — У меня смена до восьми. — Тогда в восемь? — он взмолился про себя, чтобы это подошло и у нее не оказалось планов. И заодно проклял себя за то, что попутал время: он прекрасно знал, что целители, как и авроры, работают по двенадцать часов, а смены начинают в восемь. — Хорошо, аврор Робардс. Знаете тут в соседнем строении чайный дом? Он тут же кивнул. — Тогда там в десять минут девятого у входа. А теперь попрошу вас освободить кабинет, у меня еще пациенты. — Да, конечно. Спасибо еще раз, — он поднялся, чуть склонив голову в благодарности. — Спасибо за что? — она посмотрела на него. — За то, что приняли с каким-то синяком, — Гавейн широко улыбнулся, стараясь скрыть нервозную радость. — И особенно за то, что приняли приглашение. Первое свидание, как и следующие два на второй неделе, прошли на удивление замечательно. Гавейн, конечно, ужасно нервничал и перед ними и на них самих, но Розалинда либо не замечала этого, либо делала вид, что все хорошо, а его идиотские шутки с дурацкими историями и правда веселят. Если бы он не знал, что она из чистокровных, то никогда бы не подумал. Разве что ее воспитание и идеальное знание этикета давало подсказку. Но окромя этого — ничего. Ни суждений, ни взглядов. С ней оказалось так просто и легко, что от удивления и восхищения захватывало дух. Как будто он знал ее всю жизнь: неловких пауз не было даже на первом свидании, а разговор на любую тему она либо поддерживала, либо внимательно слушала. И сама начинала, чем могли похвастаться едва ли несколько девушек из всех его предыдущих пассий. — Я бы хотела сходить на пляж завтра, — сказала она, когда Робардс появился в Мунго и предложил провести очередной общий выходной в его скромной компании. — На улице такая замечательная погода, солнце светит все дни — так и просится. — Можно и на пляж, — он улыбнулся и опустился на койку, кинув взгляд на дверь. Пациентов по ту сторону не было, но могли появиться в любой момент. Отрывать ее от работы не хотелось. — Ты же умеешь плавать? — Я… умею, но не люблю, — он смущенно потупил взгляд на ее тонкие, изящные запястья и кисти, которые творили с ним, стоило им прикоснуться, не пойми что. — Почему? — ее бровки удивленно взмыли. — Да… — он нервно улыбнулся, махнув. — Боюсь потонуть. С раннего детства пошло. — Но ты же умеешь плавать. — Если что, я спасу тебя, несмотря на страх. Тут не сомневайся, прошу. Она звонко засмеялась, и Гавейн замер, не смея отвести от нее восхищенного взгляда. Мерлин, до чего же она красива. Эти темно-каштановые, почти что черные волосы, которые спадали чуть ниже плеч и завивались по всей длине, эта загорелая, практически бронзовая кожа, которой постоянно хотелось коснуться, аж жгло пальцы, эти нежные черты лица. Эти карие глаза, в которых он тонул, как в густой карамели. А уж когда до него доносился ее запах, то можно было умереть прямо на месте от остановки сердца и счастья. — Я прекрасно плаваю, Гави, — она посмотрела на него с улыбкой. Черт возьми, и эта улыбка. Точно можно умирать. — Спасать меня не придется, особенно в такой штиль. — Тогда, если ты не против, я посижу на берегу. Поохраняю и тебя и вещи. — Не против, но если все же решишься устроить заплыв, то я только за. И не сгори, пожалуйста. Ты белый, как мрамор. — Я, как истинный британец, чуть покроюсь корочкой, — он наморщил нос, засмеявшись. — Но жить буду. — Захвачу тогда с собой что-нибудь от твоей корочки, истинный британец. Розалинда привела его на дикий каменистый пляж неподалеку от Кэрнарфона в Уэльсе. Людей здесь было всего раз-два, да и те старались не приближаться ни друг к другу, ни к ним с Роуз. Солнце, что уже начало свой обратный путь от верхней точки к горизонту, еще во всю грело, и Гавейн, оставшись на берегу охранять их вещи, провожал девичью фигуру взглядом. Оторваться было невозможно и, особенно, сейчас: никакой мантии целителей, никакого платья или даже накидки. Только изгибы, которые не скрывал белый слитый купальник, а только подчеркивал. До дрожи хотелось прикоснуться, почувствовать, вкусить эту мягкость и нежность своими пальцами, но он лишь стискивал плед, собственные колени или локти. Либо брал в руки первый попавшийся камушек, чтобы хоть как-то унять зуд во всем теле и мыслях. Розалинда обернулась у входа в воду, и Гавейн тут же улыбнулся, но, поняв, что она, вероятно, не видит этого с такого расстояния, помахал рукой. Если она не разглядела его улыбки, то и челюсть с камней можно пока не поднимать. Главное, слюнями тут все не залить. Чуть помаявшись у разложенных вещей, он решил если не поплавать, то хотя бы полюбоваться Розалиндой с более близкого расстояния. Подойдя к самой кромке, Гавейн с сомнением посмотрел на тихую воду. Мелкие теплые волны лениво набегали, то окружая его щиколотки и камни, то отступая. Нет, плавать все равно не тянуло. И Робардс забрался на большой валун, достаточно безопасно выглядывающий из окружающего его моря и который располагался в паре десятков шагов. Нагретый камень немного обжигал первое время, но тут все равно спокойнее, чем в воде. А еще можно было полностью погрузиться в новое и волнующее хобби: в любование девушкой, от взгляда на которую последние недели у него учащался пульс и не только. Плавала она мастерски, тут не оставалось никаких сомнений. Вода для нее была не фобией, как для него, а вторым домом. Или даже первым: словно она не человек, а самая настоящая русалка. Сногсшибательная русалка. — Рикки-Тикки-Гави все же не решился? — Розалинда, заметив его, восседающего по-турецки на валуне, подплыла ближе и лукаво смотрела на него снизу вверх. — Отсюда лучше видно, если тебе понадобится помощь, — Гавейн смущенно улыбнулся. — И я не мангуст, а барсук, вообще-то. — Ох, простите меня за такую оплошность, многоуважаемый барсук, — она засмеялась. — Аврор даже в свободное время? — Таков уж я, — он развел руками. — Но в этот раз меня не вырубят, клянусь. — Ты даже тогда смог меня защитить, Рикки-Тикки-Гави, — заметила она. Кажется, такое прозвище уже плотно закрепилось за ним в ее смешливом флирте, а он и не был против. Даже нравилось. Очень нравилось. — Хотя если ты разозлишь чаек, то они умеют быстро превращаться в самых настоящих гарпий. — Не планирую никого злить. Только наслаждаться твоим присутствием. Но палочка, если что, при мне, — он достал ту из ножен на поясе, демонстрируя. — Секунда, и ты в полной безопасности. Розалинда задержала на нем долгий взгляд и, пока он пытался понять, что именно это значило: смущение или скрытое недовольство, ушла под воду, задержав дыхание. Гавейн с беспокойством тут же посмотрел в безмятежную пучину, но через десяток секунд она поднялась на поверхность поодаль. Чуть позже, когда Розалинда наплавалась вдоволь, они устроились на берегу. Разожженный костер потрескивал и восполнял тепло, которого с каждой минутой от катящегося солнца к зениту становилось все меньше. Розалинда, укутавшись в полотенце, хоть и успела уже высохнуть, но переодеваться не спешила. А он и не был против: непривычно открытые части ее тела да еще и в такой близости приковывали взгляд с завидным постоянством. Уж про то, что то и дело становилось тесно в брюках, не шло и речи. Слава Мерлину, он не купался, иначе в одних плавках свое желание было бы невозможно скрыть. В какой-то момент Розалинда пересела к Гавейну и положила голову ему на плечо, приобняв за руку. Он задержал дыхание, и она тут же тихо засмеялась: — Гави, кислород тебе еще понадобится, — и легонько толкнула его колено своим. — Я просто обрадовался, — тихо оправдался он и постарался дышать как обычно, но едва ли выходило. Сейчас к ее запаху примешалась еще и морская соль. — Я заметила, — она снова рассмеялась и потянулась к винограду в миске перед ними. — Весь напрягся. — Извини, я… — Todo está bien, no te preocupes, — она вновь обняла его руку, прижавшись боком и еще сильнее щекой. — Последнее я совсем не понял. И первое только частично, — он с извинением посмотрел на нее, зная, что она не видит. — Так далеко я еще не выучил испанский. — «Все хорошо», а вторая часть — «не переживай». И не переживай по поводу испанского тоже, — она погладила его руку. — Это я забываюсь. — Если меня поправлять и направлять, то я его выучу. Рано или поздно выучу. Особенно с таким великолепным учителем, как ты. — Я очень удивлена, что ты решил даже немного учить его. И у тебя замечательно получается, хочу заметить. — Он красивый, мне нравится. «Язык красивый, ты красивая. С тобой все красивое». Розалинда, посмеиваясь, потерлась щекой о его плечо. Слава Мерлину, он додумался разбить их так называемый лагерь у большого валуна, и можно было облокотиться о него, а не переживать еще и о том, что мышцы в теле забудут, как держать его млеющую тушку в сидячем положении. — Роуз, у тебя есть кто-нибудь? — спросил он раньше, чем подумал, а стоило ли. — А ты думаешь, я бы стала с тобой время проводить, будь у меня кто-то? — она подняла голову, удивленно посмотрев на него. Да, вопрос был и правда глупый. Но изъедающий его мозг последнее время, как голодные мыши чертов сыр. Розалинда положила обратно голову ему на плечо и тоненько вздохнула. — На самом деле, у меня есть novio… — Мой испанский все еще оставляет желать лучшего, — осторожно напомнил он, сдерживая ревность в голосе. Кто это? Любимый, парень или вообще жених? В любом случае, он опоздал. Но тогда зачем это все? Ее novio ей не нравится? — «Молодой человек», Рикки-Тикки-Гави, — кажется, она улыбнулась. — И кто же он? «Какой-нибудь чистокровный щеголь», — фыркнул он про себя. — Да знаешь, он такой… — она задумалась. — Умный, очень веселый и храбрый. А еще постоянно краснеет, как мальчишка, хотя уже давно самый настоящий аврор, — и вновь погладила кончиками пальцев его руку ниже закатанного рукава, тихо засмеявшись. Гавейн изумленно скосил на нее взгляд. Лица он хоть и не видел, но наблюдать, что она и правда тут, рядом, да еще и настолько близко — невероятно. И говорит про него в таком ключе. Он — ее novio. — Кажется, не такой уж и умный, — проговорил он. — Иначе бы не задал этот вопрос. Розалинда подняла голову, посмотрев на него. Ее лицо было так близко, что пришлось собрать все силы в кулак, чтобы не сорваться на поцелуй. И не позволить своим рукам стиснуть ее в настолько желаемых объятиях. Уже можно было попробовать, но его что-то останавливало. — Знаешь, что мне очень нравится в тебе? — тихо спросила она. — Что?.. Даже простой факт, что ей хоть что-то нравится в нем, уже отправлял его душу под небеса от счастья. — То, что ты не скрываешь свои эмоции. У тебя все на лице написано. — Это разве хорошо? — он криво улыбнулся. — Ну, — она усмехнулась, — согласна, не всегда хорошо. Иногда их бывает полезно скрыть. Но вот сейчас я безумно рада, что вижу. Все их вижу. — Ты красивая, — это единственное, что его влюбленный мозг смог сформулировать. — Невероятно красивая. Мурашки разнеслись по всему телу от ее ответной смущенной улыбки и просиявших глаз. — Гави, ты очень милый, — шепнула она, как будто боялась, что их могут услышать. Или чтобы только он мог это услышать. — Я стараюсь, — хрипнул он. — Стараешься? То есть ты не такой на самом деле? — Розалинда слегка склонила голову, ее серьезный взгляд изучал его лицо. — Я… не знаю. Мне раньше никогда так никто не нравился, — глухо признался Гавейн. — Настолько сильно. Мне хочется быть лучше для тебя. — Будь собой, пожалуйста. Не надо лучше, просто собой — совершенно достаточно. Мне очень нравится, какой ты. — Так точно, señorita, — он козырнул свободной правой рукой. — Быть собой, исполняю сие мгновение. Она залилась смехом в следующую же секунду. Мысль при любовании ею, что все-таки нужно поцеловать, затмила все. И он уже подался к ней, но Розалинда, не увидев этого, вновь прижалась к его руке, крепко обнимая и поглаживая. Гавейн зажмурился от досады, прислушиваясь к ощущению ее тела и прикосновениям. Поцеловать хотелось больше жизни, но видимо, нужен другой момент. Когда она смотрит на него и согласна. Определенно точно нужно спросить прежде, чем делать этот шаг. Не пугать же. Да и вдруг она не хочет этого? — Позволь узнать, что мы тут забыли? — Кесслер замер рядом с ним в ювелирном магазине и скептически оглядел кольца на прилавке, от выбора которых разбегались глаза. Мерлин, да зачем столько? — Ты уже как-то делал девушке предложение. И раз она приняла и его и кольцо, то я бы хотел воспользоваться твоим опытным советом. — Мой опыт заключается в том, что мне помог консультант, если ты не забыл. Присутствовал, вроде бы. — Что, никаких попыток отговорить меня? — он немного удивленно посмотрел на друга. — Я тебе уже все сказал по этому поводу. Как и остальные парни. Несколько раз. Ты не слушаешь. Что мне, тебя силками отсюда вытаскивать? — Ал ничего не говорил, — пробубнил Гавейн. — Ему не нужно что-то говорить, он был согласен, просто молча. — Мне так не показалось. Кесслер только устало выпустил воздух из легких и ленивым взглядом окинул выбор ювелирного. — Тебе два кольца нужно. Даже три. — Три? — Помолвочное и два обручальных. Или ты думаешь, она должна тебе покупать? Теперь настала очередь Робардса вздыхать: денег у него много не водилось. Жил он не впроголодь, но какие-то крупные покупки приходилось обдумывать и планировать заранее. А кольцо, даже одно, как раз входило в этот перечень. — Помолвочное, желательно, покрасивее, — добавил Кесслер. — С камнем да побольше, раз она у тебя такая аристократка. Иначе засмеют и ее и тебя. Гавейн сконфуженно почесал затылок: — Вариантов становится все меньше. — Знаешь, какой вариант самый лучший? — Помолчи, а? — он огрызнулся. — Если нет советов по поводу кольца, то остальное оставь при себе, будь другом. Джером вздохнул и, упершись обеими руками в край прилавка, уставился на блестящие украшения под стеклом. — Ну, вот это, может? — он ткнул через пару минут сверху на одно: серебряное с крохотным камушком. — Ты говорил про большие камни. — Ты себе нюхлера, что ли, успел приручить, что у тебя денег стало немерено? Еще два кольца, Гави, — напомнил друг. — Куплю, как только она скажет «да», — буркнул он, рассматривая совет. В целом, оно казалось подходящим на фоне остальных и с его счетом в банке. В долг просить не хотелось, а уж брать кредит так точно. — Тебе бы еще переехать куда-нибудь в место поприличнее, — бросил Кесслер, повернувшись и упершись спиной в прилавок, и сложил руки на груди. — А то сбежит твоя зазноба, как только ты ее в свое гнездышко уютное приведешь. Робардс перевел на него сердитый взгляд. — Я просто озвучиваю факты, — Джером пожал плечами, разведя руками. — Оскорблять тебя у меня нет никакого желания. — И на этом спасибо, — фыркнул Гавейн и подозвал продавца, прося упаковать выбранное колечко. — И как ты собираешься это все провернуть? — поинтересовался Кесслер, когда за их спинами закрылась дверь магазина, и они направились по оживленной улице в сторону дома друга. — Не знаю. Наверное, позову ее в ресторан, там все сделаю, — он сжимал в кармане заветную коробочку, теребя край от волнения. — Не советовал бы на людях. Предложи хоть после ужина, не в ресторане. — Почему? — Потому что при людях отказать сложнее. А тебе оно надо: получить заветное согласие из-за народу вокруг? — Как будто ее это остановит при желании, — он фыркнул. — Все равно, ненужная это деталь как по мне. В тишине лучше, в спокойствии. Когда только вы вдвоем и этот вопрос. И на нее не взирают со стороны, ожидая счастливого «Да!» и затяжного поцелуя, а она не хочет этого совсем. — С чего ты взял, что она не хочет? — Она-то, может, и хочет, — Кесслер кинул на него печальный взгляд с извинением. — Но вот ее семья — точно нет. Я практически уверен, что она о тебе не рассказывала. В противном случае, ты бы уже давно узнал. И был приглашен к ним на ужин для знакомства, если бы ее мать оказалась не против твоей кандидатуры. — Она мне даже проводить себя не дает до дома, — глухо отозвался Робардс. Джером никак не прокомментировал эти слова, но ему и не нужно было. Гавейн сам прекрасно понимал, что это только еще раз подтверждает слова друга и собственные опасения. Со своим предложением он медлил еще целых два месяца. Каждый раз, когда он думал, что решился: «Все, Гавейн, задай свой вопрос, и будь, что будет», следом появлялась мысль, что если она откажет, то он ее потеряет. Ведь после такого отношения заканчиваются, верно? А ему до трясучки, до ломоты не хотелось делать этот день, каким бы он ни был, последним. Последним, когда он имеет возможность быть рядом. Последним, когда он видит ее улыбку, что предназначалась ему, а не кому-то еще. Но третья мысль с каждым днем занимала все больше места: надо действовать, пока не стало поздно. Гавейн посмотрел на высокую и стройную фигурку девушки, что стояла рядом и, опираясь об ограждение набережной Темзы, любовалась вечерним городом. Людей тут практически не было, вся толпа выходного дня гудела где-то очень далеко. — Гави, что такое? — Розалинда заметила его пристальный взгляд, и его рука в кармане стиснула посильнее коробочку с кольцом. Прям-таки вцепилась в нее. — Все хорошо, — он тут же выдавил улыбку и привалился боком к ограждению. — Я вижу, что это не так, — напомнила она с ожиданием истинной причины его нервозности. — Я же говорил уже, что ты мне очень нравишься? — Ты постоянно мне об этом говоришь, — Розалинда в теплой учтивости улыбнулась. — Но это не объясняет твою тревогу последнее время. — Я был не совсем честен с тобой по этому поводу. Ее бровки удивленно поднялись, и в глазах появилось волнение. — По правде… — он сглотнул и облизнул пересохшие губы. Выпрямился, продолжая сжимать коробочку в кармане. — На самом деле, ты мне не просто нравишься. Я люблю тебя. Люблю, Роуз. Он даже заучил, как будут по-испански эти три заветных слова — точнее, даже два — но от нервов они вылетели из головы. В ее взгляде удивление и волнение мгновенно сменились страхом, а следом она его тут же отвела. Нет, не такую реакцию на признание он рисовал в своих мечтах. Там было про счастливое «Si!» в ее исполнении и долгий поцелуй с объятиями. Наивные мечты всегда проигрывают реальности за редкими исключениями. Исключения не случилось. — Гави, не надо, — Розалинда заметно напряглась всем телом. Мелкие камушки под ее туфлями проскрежетали о брусчатку. — Пожалуйста. — Не надо что? Любить тебя?.. — Говорить об этом, — она сцепила пальцы в замок и посмотрела в темную реку. — Но я говорю. И это не все. — Гави, прошу, не… — Я хочу жениться на тебе, — в груди заколотило, а во рту окончательно пересохло. — Стать твоим мужем. Сделать тебя самой счастливой. И прожить с тобой всю жизнь. — У нас не получится, — еле слышно шепнула она и закрыла лицо руками. — Если ты согласишься, то все получится. Я уверен, — Гавейн постарался придать своему голосу максимальную решимость из возможной сейчас. — Я не могу, — Розалинда замотала головой. — Ты можешь, если хочешь этого. — Тут не стоит вопрос, хочу ли я, — она громко вдохнула, когда ее голос надломился. — Не стояло и никогда не будет стоять. Мои желания не учитываются. Ты знаешь, кто я. И кто ты. Мы просто не можем быть вместе. — Ты боишься, я пони… — Гавейн, нет! — она тут же перебила его, повысив голос, но следом тут же вернула прежнюю тональность. — Я не могу, даже если хочу. — Но ты хочешь?.. — спросил он с надеждой. Розалинда молчала. — Пожалуйста, скажи, что я тебе хотя бы нравлюсь, — собственный голос едва удавалось ровно держать. Язык уперся в нёбо, а зубы сжались. — Ты знаешь, что нравишься, — с тоской проговорила она, вновь уставившись в воду. — Ты мне очень нравишься, Рикки-Тикки-Гави. — Я смогу тебя защитить. — Ты так наивен, — она усмехнулась с отчаяньем. Робардс опустил взгляд на ее голые лодыжки, вокруг которых обвились двумя оборотами ремешки ее туфель. Белые, лакированные, блестящие. Блестящие, как она. — Зачем ты тогда… Зачем ты… — он сглотнул, понимая, что этот вопрос не сделает лучше. Но все равно решил задать: — Зачем ты тогда продолжила принимать мои ухаживания, когда узнала, кто я? Зачем дарить надежду?.. — и зажмурился в тяжелом ожидании, как приговоренный к взмаху палача топором. — Я знала, кто ты, с самого начала. Энни кучу раз рассказывала про лучшего друга своего брата даже до нашей с тобой встречи. Сильно раньше. — Тогда зачем?! Зачем это все нужно было?! Зачем мне эта надежда, которая не принесет ничего, кроме боли?! Если ты изначально знала, что ничего не будет! Если ты решила об этом уже давно! — Гавейн взмахнул рукой от негодования и тут же отвернулся в попытке успокоиться, делая бесцельные шаги куда-то в сторону. — Потому что… — судя по скрежету каблуков, она повернулась к нему. — Прости меня, Гави. Мне очень жаль, правда. Он посмотрел на нее, еле сдерживаясь от всех эмоций. — Зачем ты дала надежду? Ответь. Просто ответь. — Потому что ты очень светлый человек. Невероятный и светлый, — Розалинда нахмурилась и наморщила нос. — Мне этого очень не хватает. Ты не представляешь, как этого света не хватает. — Так прими предложение, и этот светлый человек не отступит ни на шаг от тебя. Он будет до конца с тобой. До последнего, мать его, вдоха. Я клянусь! Чем угодно клянусь! Хоть непреложный обет дам! — Если я соглашусь — тебя убьют, — ее голос опять надломился. — А я не хочу, чтобы это произошло из-за меня. Я вообще не хочу, чтобы это произошло, но ты аврор. — Я не слабак. Меня просто так ни испугать, ни убить. — Знаю. Но твоя смерть будет огромной потерей что лично для меня, что для этого мира. — Мне все равно на этот мир, если тебя рядом не будет, — он сжался, сунув правую руку в карман брюк и смотря на нее из-под сдвинутых бровей. — Я люблю тебя, Роуз. Люблю, черт возьми! Она зажмурилась. А потом подошла к нему, неожиданно крепко обнимая. — Пожалуйста, прости меня, Рикки-Тикки-Гави. Я не имею права тобой рисковать, — прошептала она на ухо и, прижавшись губами к его щеке на пару мгновений, коротко поцеловала. И следом, сделав несколько шагов назад, огляделась. — Ты же понимаешь, что я все равно буду любить тебя? Я уже не смогу забыть тебя, — спросил Гавейн, не успев толком отреагировать ни на объятия, ни на поцелуй. Не говоря уж о том, чтобы насладиться. И тем более остановить. Он уже было протянул к ней руку, но она трансгрессировала. Последнее, что он увидел: ее темные глаза, полные слез. Правая рука безвольно повисла вдоль тела, левая — разжала коробочку. Сколько раз он пытался убедить себя, что нужно жить дальше, что нужно уметь отпускать, когда услышал четкий отказ, он не помнил. Ровно как и сколько раз он пытался с ней заговорить и сделать новое предложение. Но все те моменты, когда Розалинде не удавалось сбежать от него к коллегам или любым другим людям, он слышал только: «Прости», «Нет», «Я не хочу твоей смерти» и «Мы не можем быть вместе». Ни его заверения, ни его выставляемая напоказ решимость с уверенностью, ни даже ее взгляд на кольцо. Все было бессмысленным. Все дальнейшее казалось пустышкой, прокручиванием ненужного времени в ожидании желаемой кончины. И скорейшей отправке в мир грез, где она будет вечно рядом. Только его. Только с ним. Счастливая и любящая. И бесконечно любимая и оберегаемая в ответ. К ней хотелось больше всего. Все попытки поддержать его со стороны друзей вызывали усталость и апатию. Он был благодарен, но это не делало хоть сколько-то лучше. Все происходящее в мире и в жизни было сродни ощущению, что это какое-то бестолковое представление на сцене, а он — смертельно устал и скучает в пустом зрительном зале. Перестановки в руководящем составе Аврората, когда отца Аластора, Уинстона Муди, повысили до заместителя главы в начале зимы, не отзывались внутри даже каплей ликования. Хотя прежде он бы всецело порадовался и за старшего, и за испытывающего гордость младшего. Из всех начальников Аврората Уинстон был самым лояльным по отношению к Робардсу, когда дело касалось работы, и не акцентировал его магглорожденность. Как говорил Ал, ему было глубоко наплевать на чистоту крови и какие бы то ни было регалии — главное, выполнение приказов и следование правилам. Жаль только, что Гавейна не распределили к нему в отдел, было бы морально легче на службе. Точно так же пронеслась мимо, словно слабая вспышка, счастливая новость от Джерри и Мари, что они ожидают первенца. Как и то, что чуть позже Энни переехала к ним ради помощи, когда выяснилось, что беременность Марибет протекает тяжело, а Джером не может быть с ней столько времени, сколько нужно, из-за службы и помощи отцу. Все новости — только глухие щелчки, еле заметные для сетчатки всполохи. Они должны были ощущаться радостно или счастливо, но внутри не было никакого намека на эти эмоции. Все новости лишь вытягивали его на поверхность на короткое мгновение, чтобы напомнить, что он все еще зачем-то жив. А потом он вновь камнем уходил под воду. Робардс замер перед дверьми скромного по своим размерам поместья де Анага и сжал пальцами углы коробочки с кольцом в кармане. Упаковка уже изрядно поистрепалась и выглядела так, будто тяжелые времена были у нее, а не у Гавейна. Углы и грани замялись из-за постоянного давления пальцев, а плоскости белого сплюснутого параллелепипеда из плотного картона затерлись. Главы семьи в лице матери Розалинды сейчас тут быть не должно: он убедился лично, увидев ту в Мунго буквально минут пять назад. Но свет в окнах давал надежду, что ее старшая дочь дома — у нее выходной. «Пожалуйста, будь дома», — пульсировало в голове. Через несколько мгновений, после того, как он трижды ударил дверным молотком, на пороге появилась Розалинда. — Уходи, — тут же сказала она и прикрыла за собой дверь, с опаской вглядываясь в темноту за его спиной. Он не мог не заметить, что она изменилась. Волосы были собраны в хвост, и их пышность и блеск куда-то испарились, они стали блеклыми и прямыми, как ее спина. Любые движения — резкие, слишком четкие и будто лишились прежней изящности. Глаза потускнели, а улыбку даже не в свою сторону он не видел так давно, что хотелось выть. Только строгость во всем, холод и отчуждение. — Роуз, я хочу быть с тобой, — выдавил из себя Гавейн в который раз. — Позволь мне, прошу. Умоляю. — Этого не случится, — отчеканила она с раздражением. — Уходи. — Пожалуйста. Я… — он сглотнул со стойким привкусом отчаянья на языке. Оно уже стало его постоянным спутником. — Я люблю тебя. — Я не та, кто ты думаешь. — Я знаю, кто ты. Какая ты. И люблю тебя, — от всех попыток переубедить голос стал дрожать. — Любую люблю. Розалинда зажмурилась и шумно и устало выдохнула. Но стоило ей открыть глаза, как он встретился с такой ненавистью в них, которой не мог себе представить. — Гавейн, хватит, я прошу… Нет, я умоляю тебя, хватит, оставь меня в покое! Просто исчезни из моей жизни настолько, насколько это возможно! У нас нет никакого будущего, которое ты себе наивно напридумывал! — она сделала короткую паузу на новый вдох полной грудью, и Робардс опустил глаза к земле. Видеть такую ненависть к себе в ее исполнении было невыносимо. От кого угодно, пожалуйста, но только не от нее. — Я выхожу замуж через полтора месяца! За нормального! За чистокровного, а не как ты — грязнокровку! У которого вообще ничего нет, кроме палочки! Зубы стиснулись с такой силой, что через них не мог проскочить и атом. Ее голос и ее слова все еще отзывались в голове громогласным эхом, словно его черепушка — это Большой зал Хогвартса на праздничном ужине. Или скандирующий стадион во время заключительного матча Чемпионата по квиддичу. — За нормального, значит, — он выплюнул с сарказмом и усмехнулся через пару мгновений, так и не подняв взгляда. — В таком случае, señorita де Анага, я надеюсь, ваш novio дарит достаточно света. Не смею больше отсвечивать, ваше благородие. Уж простите меня, грязного неуча и простолюдина, что не знаю, как это будет по-испански, — и склонившись в театральном поклоне, он тут же развернулся и быстро зашагал прочь. Его всего трясло. В голове любовь сцепилась в неравной схватке против гнева и подпитывающего отчаянья. Какая из сторон победит — не оставалось сомнений. Выйдя на широкую проселочную дорогу, Гавейн остановился и уставился себе под ноги. — Джерри ведь тебя предупреждал, кретин!.. — он снова стиснул зубы, согнувшись к земле. — Предупреждал! Не лезь! Не влюбляйся! Какого дементора ты такой тупой?! — и с размаху пнул воздух. О пояс стукнулась треклятая коробочка с кольцом в кармане пальто, и Гавейн, тут же достав ее, зашвырнул в дальние кусты. Почему так больно? Почему так отвратно? Хотелось разорвать себе грудную клетку, вырвать сердце, растоптать и выбросить подальше. Зашвырнуть на край света. Или еще лучше: сжечь к чертовой матери. От него не было никакой пользы, как и от кольца, все это время. Только напоминание, что он все еще зачем-то жив и что-то чувствует. Боль заполняла все: сердце, грудь, конечности, голову, разум. Боль скручивала каждую мышцу, отзывалась в каждом нервном окончании. Чертовская, разъедающая все живое и всю душу боль. Выворачивающая наизнанку боль. И не деться от этой боли никуда. Воздуха стало резко мало, а легкие словно наполнились водой. Нежизнеспособно мало воздуха, нежизнеспособно много воды с привкусом тлетворной тины. Как будто ему вновь семь, и отец толкнул его с мостика в глубокую и быструю реку. Его, не умеющего плавать. Но отец был свято уверен, что такой способ — лучший для обучения плаванью мальчика. Будущего мужчины. Защитника и воина. Спартанские условия, жесткое воспитание без лишнего теплого слова — именно такой вид какого-либо обучения, и плаванью, и самой борьбе за жизнь, был избран для него без права на жалобу и пересмотр решения. Ведь точно так его самого растил его же отец, и из этого вышел толк. Из Рикки-Тикки-Гави вышел весь толк. Он потерпел полнейший крах. Лишился души. Затонул, как чертов Титаник. Наглотался воды и ушел на самое глубокое, черное дно. И лучше бы не рождался вовсе. — Гави? Он заторможенно поморгал, находя себя на том же месте, что и час назад: в окружении четверых друзей в их привычном пабе. — Что? — Ты спишь, что ли? — хохотнул Руфус, хотя и по его взгляду, и по взглядам всех остальных было видно, что это очередная попытка не касаться терзаний Гавейна, но как-то вывести из прострации. — Скажи что-нибудь, а то молчишь весь вечер. Хоть именно Скримджер больше других — даже Кесслера — твердил ему, что чертова де Анага ему не по зубам, но когда увидел, как именно ударил по Гавейну ее отказ, он не озвучил ни одной из своих прошлых мыслей. И даже больше остальных зазывал его на общие сборища где бы то ни было. — Я просто пью свой джин и более ничего, — медленно проговорил Робардс. — Мне нечего сказать, извините. И посмотрел в свой стакан, обнаружив, что тот пуст. Фыркнув, ушел за добавкой. — …уже придумали? — спросил Роберт, привычно набив рот картошкой с грибами, когда Гавейн вернулся с новой порцией. Захмелевший взгляд Мёрдока источал молчаливое сочувствие, пока его челюсти активно перемалывали еду. — Все спорим, — покряхтев и подтянувшись выше на стуле, ответил Кесслер и тоже посмотрел на Робардса. — Вот как думаешь, какое имя для мальчика лучше? — Любое, лишь бы не Гавейн, — он плюхнулся на свое место. — Чем тебя твое имя не устраивает-то? — удивился Руфус, покачиваясь вместе со стулом. — Чтобы никто не додумался до Гави, а потом уже и до Рикки-Тикки-Гави, — он хрипнул и сделал большой глоток. Когда-то полюбившееся прозвище от самой невероятной девушки теперь вызывало только отвращение и жжение в районе груди и горла. — Мы думаем между Оуэном, Стэфаном и Теодором, — попытался немного отвести тему Джером. Гавейн только безучастно пожал плечами, уткнувшись взглядом в свой стакан. — Дай угадаю, Стэфана предложила Мари? — спросил Мёрдок сквозь какой-то странный хохот. — Я сразу представил себе его слащавую мордашку прямиком с обложки любовного романа. Последовавшие обсуждения Робардс не слушал, но через время заметил на себе мрачный и сочувствующий взгляд Аластора. Тот по привычной им всем манере молчал большую часть времени, лишь иногда вставляя свои пять кнатов. Почему-то именно этот взгляд сделал на душе чуточку лучше любых слов и подбадривающих похлопываний по спине. Хоть и недостаточно лучше, чтобы он мог всплыть на поверхность. Город медленно оживал. Раннее утро уже заставило обычных трудяг покинуть свои жилища, и те, словно муравьи, разбегались в разные стороны. Гавейн бесцельно смотрел перед собой, сидя у входа в паб на ступеньках. Светившее весеннее солнце не грело, а холодный воздух едва ли ощущался. Только слегка пробуждал опьяневший и сонный мозг. Но вот от выхода из ментального коматоза его отделяли световые годы. — Ты же сегодня выходной? — поинтересовался рядом сидевший Аластор. Он единственный из их компании остался, когда остальные разбрелись по домам в середине ночи. Гавейн уныло угукнул, вновь приложившись к хрен знает какому по счету стакану с джином. — Что делать намерен? — С чем именно? — Со всем, — Муди пожал плечами. — Просплюсь и завтра на работу. Как обычно. Аластор удовлетворительно кивнул, отпив из своего стакана с ирландским односолодовым. И посмаковав, добавил: — Ты бы побрился, что ли. И постригся. — Я сомневаюсь, что преступникам есть дело до моего внешнего вида, — отмахнулся Гавейн. — Им и правда нет. А вот Ридус бесится лишний раз. — Да посрать мне на него и его беснования с Астрономической башни. — Барсук, — Муди посмотрел на него напряженно. — Отец планирует поднять всех магглорожденных в званиях, советую не давать лишних причин, чтобы не получить его. Сам же хочешь эту лычку. Хотел, по крайней мере. — Побреюсь я и постригусь, — он потер подбородок, обнаружив, что там уже давно не трехдневная щетина. Робардс хоть и знал этот факт, но он как будто ускользал от внимания все это время. — Легче хоть становится? Гавейн встретился взглядом с Аластором. Неожиданный вопрос от него. — Тебе соврать или честно? — Как хочешь, так и говори. — Мне кажется, я уже, — хрипнул Робардс и закрыл глаза, упершись затылком в стену и делая глоток. — Ничего, еще пару годиков пройдет, забуду ее, и все будет, как прежде. Может, лет пять или десять. Или двадцать… — Не забудешь, Гави, — через где-то полминуты ответил Муди. По тихой, задумчивой интонации не было ясно, говорил он про Гавейна или же про себя. — Не забудешь. — У тебя что-то случилось? — Робардс вновь посмотрел на него. — Не, — Муди резко засмеялся и выпрямился. — С чего бы это? — Да ты… У нас странный разговор. — Чем же? Мне казалось, мы довольно тесно общаемся. Дружим даже. Я понимаю, что не лучший собеседник для разговора по душам, но… — Я не в этом смысле, Ал. Просто… — Гавейн прервался и уставился в одну точку, пытаясь собрать ошметки мыслей в кучу. — Ты молчун. Невыразимец, я бы даже сказал. Поэтому неожиданно и все, не хотел тебя обидеть. И я считаю тебя своим другом. Муди с благодарностью поднял стакан в безмолвном тосте и сделал новый глоток. — Так случилось что или почему ты вдруг такой разговор завел? — спросил Гавейн. — У меня все идеально ровно в жизни. Работа-дом-работа. А завел потому… Не знаю. Может, просто много выпил, — и он усмехнулся сам себе. — Я, кстати, вообще ни разу не видел тебя с девушкой. Даже не слышал, чтобы ты о какой-то говорил. Муди молча смотрел на здание по другую сторону проезжей части. — У тебя хоть одна-то была? — Спрашиваешь, не девственник ли я в свои двадцать восемь? — Аластор повернул голову и изогнул бровь с подобием ухмылки на лице. — Что-то вроде, — Гавейн пожал плечами. — Хотя лишиться ее не такая уж большая проблема. Даже если рожей, харизмой и деньгами с социальным статусом не вышел, то может повезти. — Меня это просто не интересует. — Серьезно? — А что такого-то? — Муди удивленно посмотрел на него. — К тому же, не каждая захочет связывать свою жизнь с аврором. У нас слишком высокая смертность на службе. Выше, чем где-либо еще. — Ну, ты же появился как-то на свет. — Так у меня и отец и мать служат. Поэтому считай, я как раз ищу спутницу жизни в Аврорате, но пока безрезультатно. — Ты бы как-то почаще с женщинами общался, что ли. Вон, попроси того же Руфа, чтоб на очередную встречу его пассия взяла с собой подружку. — Меня не интересуют его встречи, — отрезал Ал. — Он ходит на них лишь за одним, а пассии — меняются каждый чертов раз как перчатки. — Ну, так это не значит, что ее подружка хочет того же. — Пусть Бобби его сопровождает, точно не я, — еще напряженнее отрезал Муди и вновь отпил из стакана. — Ладно, забудь, — выдохнул Гавейн. — От меня эти советы уж точно слушать не стоит. — Да от тебя или Джерри я бы послушал, — неожиданно проговорил он. — От меня?.. — Уломать на один раз — большого труда не стоит, прям как ты и говоришь. Поэтому по поводу того, как и с кем выстроить что-то долгосрочное, я ни с Руфом, ни с Бобби советоваться не стану. А вот вас, барсуков, такое, кажется, не интересует вовсе. У Джерри, кажись, только Марибет и была, а ты — всегда искал кого-то… определенного. — Все так. Джером по Мари сох еще с середины школы, — усмехнулся Робардс с легкой завистью семейному счастью друга. — А вот про меня… Я бы хотел того же, но не выходит. — Найдется еще. — Проблема в том, Ал, что уже нашлась, — еле слышно проговорил он, уткнувшись тоскливым взглядом в свой полупустой стакан. — Причем настолько нашлась, что другие не нужны. Вот только я оказался не нужен. Что, в общем-то, не удивительно ни разу. — Кто знает, как жизнь еще повернется. Может, найдется другая. Ничуть не хуже. Может, даже лучше со всех сторон. «Да не нужна мне лучше. Мне эта конкретная нужна», — подумалось ему, но озвучивать не стал. И лишь влил в себя остатки джина. Если человеку дан дар любить, то почему сердце выбирает тех, кому эта любовь не нужна? Жизнь продолжала проходить мимо. Гавейн едва ли замечал, как дни сменялись днями, а месяцы — последующими. Какая разница, метель ли на улице или уже яркое теплое солнце без единого облачка на небе, если все вокруг сгинуло в густом тумане, превратилось в непроглядную и однозвучную серость. Работа перестала интересовать, прежние увлечения — стали тошнотворными. Все попытки забыться в других женских лицах были тщетными. Гавейн не запоминал ни имен, ни самих лиц. Они были все одинаково никакими, безликими. В итоге он плюнул на эти встречи, а при блудной нужде, что не удавалось сбросить рукой — находил девушек, которым нужна была лишь компания на одну ночь и на которых не требовались ни лишние суммы, ни изображение лживого в своем омерзении продолжительного интереса. Омерзения к жизни ему было и так предостаточно. Да и повезло-то… ни разу. Видимо, даже маломальский интерес не удавалось нормально изобразить на своей кислой, опухшей из-за постоянного вливания алкашки роже. Она вот-вот треснет и облезет. Где-то в начале лета — или уже в середине, названиям месяцев на календаре он не придавал значения — Джером позвал его к себе домой. Указанная причина в коротком письме друга забылась в следующую же секунду, как он перепрыгнул на следующее предложение. Кесслер, как и остальные, уже давно выдумывал их, лишь бы вытащить Робардса и как-то помочь развеяться, что чаще всего оканчивалось стаканом алкоголя со вкусом и запахом можжевельника. Это был единственный вкус и запах, который он запоминал дольше, чем на мгновение. Постучавшись в дверь, он прошел внутрь. Замерший в середине гостиной друг тут же обернулся на его появление. — У тебя есть джин, надеюсь? — Робардс кивнул в приветствии, даже не взглянув на остальных. Кто тут мог быть-то? Энни, Мари и, может, кто-то из парней. — Сегодня без него, извини, — сказал Джером, и Гавейн в возмущенном удивлении посмотрел на него. А следом заметил сбоку от него сидящих на диване девушек: Мари, Энни и между ними Роуз. И в отдельном кресле — старшего целителя Хэмильтона. — Какого черта?.. — он уставился на друга с негодующей и еле сдерживаемой злостью. — Надо поговорить, — Кесслер тут же указал на входную дверь. Фигура Хэмильтона тоже поднялась, направившись в указанную сторону. — Какого черта, Джером?! — Гавейн воскликнул, когда они вышли на улицу. — Я пытаюсь забыть ее! Чтобы она смылась из моей головы прочь! А ты!.. Ты сам мне говорил, что она!.. — Затихни на пару минут, — Кесслер резко оборвал его. — Я прекрасно помню, что я говорил. И что ты не послушал и что в итоге произошло. Но сейчас исключительная ситуация. — Я, блядь, очень на это надеюсь!!! — Гави. — Слушаю тебя, — он сложил руки на груди, фыркнув. — Ей нужна твоя помощь. — Моя?! — он тут же захохотал от этой нелепости. — Помолчи и выслушай, Гавейн. Очень внимательно нас выслушай и воздержись от своего сарказма хотя бы до конца всей новости. Робардс только сейчас заметил, насколько серьезным и мрачным был друг. И переведя взгляд на стоявшего в паре шагов за Кесслером Хэмильтона, обнаружил того ровно в таком же настроении. Гавейн коротко кивнул, шумно выдохнув. — Спасибо. У Роуз огромные проблемы. Даже точнее так: она в полном дерьме. — У нее есть муж, насколько я знаю. И семья. Вот пусть и вытаскивают ее из этого. — И он и они как раз и есть ее проблема. Ты же в курсе, что ее выдали за Рабастана? — Слыхал, — он стиснул зубы. Ну точно: нормальный и чистокровный. И с горой денег в Гринготтсе. Все ровно так, как она и хотела. — Она сбежала от него. Точнее, как я понял, это не первая попытка, — он покосился на Хэмильтона, тот кивнул. — Сбежала?.. — Да. Сначала к матери, но та под руки сдала этому больному чудовищу обратно. И он пытал Круциатусом за любое непослушание, а за побег — особенно. — Но почему она?.. Вопрос застрял в горле. Как и все остальные. Он одновременно и хотел, и боялся услышать ответ. Видимо, Круциатус не был истинной причиной, а последствием. Или был и он, и что-то еще. Да даже пытка одним Круциатусом — этого достаточно, чтобы решиться на побег. — Он насиловал ее, — сказал очень тихо до этого молчащий Хэмильтон. — Все это время, начиная с первой брачной ночи. Вполне возможно, подключал своего отца. Я слышал, что он тоже любитель такого вида «развлечений», но я не смотрел все ее воспоминания, только… — его голос надломился, — только малую часть. Стан запер ее дома, прежде заставив уволиться. — Он что делал?.. — кажется, его сердце остановилось. А потом как бешенное застучало в груди. Кесслер с Хэмильтоном молчали, и Робардс опустил глаза к земле. От ужаса зашевелились волосы, а к горлу подступила жгущая в ненависти тошнота, пульсируя где-то в районе желудка. — Я очень прошу тебя, Гави, помоги ей, — медленно произнес Джером. — Как бы я ни был зол на нее за то, что она сделала с тобой. Какую бы боль она тебе ни причинила. Но это… это не то, что она… да любая должна пережить. Ты знаешь это. Я не могу, потому что… — Кесслер оглянулся в сторону дома, — Мари еле ходит и родит через недель пять. Я просто не могу, не имею права подвергать ее такой опасности. Пойми меня, пожалуйста. Две родные женщины дома, а скоро будет и сын. У меня связаны руки: Рабастан может заявиться сюда в любой момент. Он знает или очень быстро узнает от матери Роуз, что она дружила с Энни. Я не могу ими рисковать. Не то чтобы я хочу рисковать и тобой, но… Друг прервался, а вместо него продолжил Хэмильтон: — У меня тоже не вариант. Я живу рядом, и Рабастан с мадам де Анагой в курсе, что в теории могу помочь. И что мы оставались с ней наедине, когда он привел Розалинду уволиться. — Я… — Гавейн зажмурился, сглатывая горечь. И кивнул следом, — понимаю вас. — Я помогу тебе, — сказал Джером. — Чем угодно: лично, деньгами, чем-то еще. Но не у меня дома, забери ее к себе. — С чего ты взял, что у меня он ее не найдет? — Потому что про тебя он не знает. Она заверила, что никому не говорила. Ни ему, ни матери. Ни про тебя, ни про твое предложение. Когда он придет сюда или к мистеру Хэмильтону — а я уверен, что он придет рано или поздно — то поймет, что мы ни при чем. Что мы и слыхать не слыхали о ней все это время. А ни Руфус, ни Ал, ни Бобби не согласятся. Или ладно, согласятся, скорей всего, но я уверен, что никто из них не справится лучше с этой задачей, чем ты. Ни у кого из нас нет такого стимула. — Никто не справится с такой миссией лучше, чем тот, кто любит, аврор, — добавил целитель. — А ты все еще любишь, — Кесслер кивнул его словам. — И у тебя нет семьи, которой ты рискуешь, делая такой выбор. И чем дольше Робардс смотрел на них двоих, тем сильнее и отчетливей понимал, что любовь к Розалинде и правда никуда не делась. Эта проклятая любовь все еще на месте. Как и проклятые сердце с душой. — А она сама-то хочет, чтобы это был именно я? — он поморщился, задав свой вопрос через несколько мгновений. — Грязнокровка, котор… — Гавейн, — Джерри опять перебил его, но дальше ничего не сказал. Лишь буравил его настойчивым и мрачным взглядом. — Как бы я хотел сейчас сказать: «Не люблю я ее», но это будет такой дикой ложью, что я удавлюсь следом, — он тяжело выдохнул и стиснул зубы от вихрем закручивающейся ненависти внутри. — Только сначала найду этого ублюдка, прикончу, а потом уже со спокойной душой удавлюсь сам. — Давай ты с этим повременишь еще лет сто? Я тебя планирую крестным отцом сделать, вообще-то, если ты не забыл, — неожиданно сказал Джером. И видимо, уже говорил, но Гавейн этого не помнил совершенно. Тот добавил уже мрачнее: — Вот про расправу я согласен полностью. — Аврор Кесслер, дайте-ка нам пару минут с вашим напарником. Джером немного удивленно посмотрел на Хэмильтона и, кивнув, тут же направился обратно в дом. Стоило ему исчезнуть за дверью, как целитель посмотрел на Робардса. — Я не собираюсь лезть в ваши аврорские дела по поводу мести и прочего. Главное, не погибни в этом стремлении. Разговор будет про Розалинду, — Хэмильтон выдержал небольшую паузу. — Сейчас она — не та девушка, которую ты знал. И вернется она не скоро. Да и под «возвращением» я имею в виду лишь частичное. Прежней она на все сто не станет. Такое не забывается, Гавейн. И Обливиэйт не поможет. — А что ей поможет? — Не что, а кто. Ты ей поможешь. Но от тебя сейчас будет требоваться предельная, исключительная осторожность. Причем во всем: в словах, в движениях, в реакциях, в эмоциях. Тебе больно, но ей больнее в миллион раз. И главное, страшнее. Этот страх с болью будут проецироваться на тебя. И тебе придется стать самыми настоящими щитовыми и лечебными чарами во благо этой девушки. Если ты хочешь ей помочь — тебе придется. Ты же хочешь? — Так точно, сэр, — практически выпалил он. — Что угодно. — В таком случае — осторожность, спокойствие и понимание. И такой момент еще… — Хэмильтон снова сделал короткую паузу, с беспокойством посмотрев куда-то в сторону. — Ты не должен касаться ее, покуда она сама тебе этого не позволит. Вообще никаких прикосновений. — Не должен касаться?.. — Если приблизиться к раненному животному, то оно поведет себя непредсказуемо. Люди ничем не отличаются. Ты — мужчина, а, к сожалению, именно мужчина делал с ней все это. И сейчас тут не играет большой роли: ты или он. Хоть она и доверяет тебе, у нее страх мужского прикосновения вшился на подкорку. Она даже разумом может понимать, что ты — не он, но вот тело и психика будет продолжать реагировать по-старому. Поэтому никаких прикосновений, пока она не разрешит. — И когда это… произойдет? — он и сам понимал, что ответа у Хэмильтона нет. Тут ни у кого нет точности. — Сложно сказать, — подтвердил его мысли целитель. — Зависит от вас обоих. И возможно, от тебя намного больше, чем от нее. Запасись терпением и смирением. У тебя сложный путь, и тут не поможет никакая строгость, напор и критика. Только эмпатия со смирением и заботой. Прислушивайся не только к тому, что она говорит, но и как. Какой тон, какой взгляд, какие телодвижения. Все это говорит, порой, намного лучше слов, а в ее случае — уж точно. Если не умеешь это отслеживать, тебе придется этому научиться и чем раньше, тем лучше для вас же обоих. — Понял, сэр. Спасибо. — И последнее… Когда — я очень надеюсь, что именно «когда» — она позволит тебе хотя бы прикоснуться к себе, это не значит, что ее страх ушел с концами. Он будет оставаться. Но слабеть понемногу. Поэтому никаких резких движений и напора. К этому моменту, надеюсь, ты научишься понимать и чувствовать ее еще лучше, чем прежде. И страх будет, повторюсь, слабеть. Уходить мелкими шажочками. Когда-нибудь он исчезнет, — Хэмильтон горько улыбнулся одними кончиками. — С мягкостью и эмпатией исчезнет. Боль пережитого останется навсегда, но тут уж… У каждого она своя. И любящий и понимающий человек будет лучшим подарком и помощью. Самой настоящей наградой, аврор. Гавейн вновь кивнул, посмотрев на дом позади целителя. Очень хотелось верить, что у него удастся. Что его любовь поможет. Хотя бы таким образом она пригодится. Но ненависть, все еще бушующая внутри от того, что он узнал, прорывалась через сказанное Хэмильтоном. Как же хотелось убивать.