Принадлежащие друг другу

      Вопрос с душой Алоиса был решен. Я снова обрел полный контроль над телом. Ханна, смотря на меня с неприкрытым предвкушением, елейно проворковала:       — Что же, Сиэль, я обязана выполнить желание своего господина: твоя душа не должна достаться никому из демонов. Собственно, тебя можно убить, подождать жнеца, он заберет твою душу, а дальше наслаждаться тем, как Себастьян горюет, оставшись без лакомства. Однако, мой господин хотел немного другого. Он хотел, чтобы Себастьян страдал и страдал долго. И мне в голову пришла одна идея.       Ханна замолкает, смотрит на меня с прищуром, вульгарно облизывая губы, продолжает:       — Это будет очень интересная ночь, Сиэль.       Мне страшно настолько, что я не могу унять дрожащие руки. Я не понимаю, что задумала демонесса, но готов поспорить, что-то мерзкое. Мне страшно и за Тебя. Я был готов умереть, отдав Тебе свою душу, но из-за устроенного Тобой фарса, из-за глупого соревнования с Клодом, понесем наказание мы оба. Если бы только Ты был сейчас рядом, все могло разрешиться удачно. Я делаю попытку Тебя позвать, но Ханна грубо запихивает мне в рот кляп и ласковым голосом довольно четко объясняет мне, в каком я нахожусь положении:       — Не глупи, Сиэль. Я могу и конечности тебе поотрубать, для сговорчивости. Или вырвать язык и глаза. Кивни, если понял.       Я киваю — мне больше ничего не остается. Демонесса улыбается и, перехватывая меня через живот, переносит в другое место.       Первое, что я вижу, когда глаза привыкают к полумраку, это внушительных размеров железный стул с широкими подлокотниками. Рядом со стулом стоит хлипкий столик, на котором лежит пару склянок с неизвестной мне черной жидкостью и шприцы. Ханна без предисловий сажает меня на стул, закатывает рукава моей рубашки, быстро закрепляет мои руки, ноги и туловище кожаными ремнями с вырезанными на них непонятными закорючками. Увидя мой вопросительный взгляд, Ханна милосердно поясняет:       — Я не знаю, как твое тело будет реагировать на введение демонического естества, — я заметно дергаюсь от услышанного, но ремни сильно сковывают мои движения. — Да и я не уверена, что ты переживешь мой маленький эксперимент. В любом случае и при любом раскладе, Себастьяну не видать твоей души.       Я затравленно смотрю на то, как Ханна набирает из склянки в шприц жидкость, подносит ко мне и с легкой полуулыбкой произнося: “Приступим”, вкалывает мне вещество в вену.       Пару минут ничего не происходит, я только чувствую, как бешено колотится мое сердце, но потом меня обдает жаром и все тело начинает дрожать. Жар нарастает по экспоненте. Кости выкручивает изнутри, внутренности ноют, голова раскалывается. Я отчетливо слышу треск, через секунду понимаю, что это сломалась в нескольких местах правая бедренная кость. Крик уже сдерживать невозможно. Я ору так громко, что кляп едва ли заглушает мой крик. Как ломается большеберцовая, малоберцовая, плечевая, лучевая, локтевая кости, я уже не слышу из-за своего воя, только чувствую непрекращающуюся боль. Мои конечности стали похожи на бесформенные плети, под кожей выступили синие уродливые кровоизлияния. Суставные поверхности костей отдаляются друг от друга, рвутся сухожилия, разволокняются мышцы.       Демонесса не без интереса наблюдает за мной. Она подходит совсем близко, убирает кляп, небрежно вытирает этой тряпкой мое окровавленное лицо. Я догадываюсь, что звать на помощь здесь бесполезно, да и что либо сформулировать мне не под силу. Сломанные ребра протыкают легкие, дышать почти невозможно. Я хватаю воздух ртом, вдохнуть все труднее и труднее с каждой секундой, из меня выходит вместо крика жуткий хрип. Брезжит надежда, что сейчас я все же сдохну или хотя бы отключусь, но этого не происходит. Несмотря на травматический шок и отсутствие кислорода, я в сознании.       — Умереть тебе не дает новоприобретенное демоническое естество. Твой организм перестраивается: все человеческие клетки уничтожаются, а вместо них скоро появятся новые.       Кровь нескончаемым потоком выливается из меня, я и примерно не знаю, сколько литров крови уже потерял. Все сосуды лопаются, внутренние органы теряют свою целостность. В какой-то момент я теряю голос: исчезают голосовые связки.       — Как ты думаешь, Сиэль, откуда берутся демоны и ангелы? — вопрос издевательски риторический. — Мы же не появляемся из ниоткуда. Мы тоже состоим из атомов, протонов, нейтронов, кварков. Правда, называются они по-другому: у наших элементарных частиц другая структура. Но сути это не меняет. Любая материя собирается из мельчайших элементов.       Мне кажется, если существует предел боли, которое может выдержать человеческое тело, то я уже давно перешел за эту грань. Кожа лоскутами слазит, выпирает наружу желтая бугристая подкожно-жировая клетчатка. Постепенно ухудшается зрение и слух, но я все еще вижу размытый силуэт Ханны, стоящей напротив меня, и осознаю ее размеренную, приглушенную речь.       — У нас, как и у людей, есть момент рождения. Зарождаясь между мирами, путем соединения частиц материи родителей, мы обретаем зачатки сознания. Поистине завораживающий процесс.       Ханна почему-то замолкает. Я стараюсь не терять ее очертания, но постепенно полностью погружаюсь во тьму. Слышу свои надсадные хрипы, и как капли крови бьются о деревянный пол. Звук легких шагов, звяканье стекла, опять шаги, чужое дыхание совсем рядом.       — То, что я вколола тебе — это часть моей материи. Но не волнуйся, в материи нет генетического кода. Никакие мои черты тебе не передадутся, — Ханна произносит эти слова громко, вероятно, рассчитывая на то, чтобы я точно смог услышать, потом добавляет еще громче. — Скоро я вколю тебе вторую часть. Не сопротивляйся. Помни, демоническое естество теперь твое, прими его.       Я плохо понимаю, о чем говорит Ханна. Каким образом я могу сейчас чему-либо сопротивляться? Если Ханна еще что-то говорит, то я уже не могу это расслышать. К темноте добавляется отчаянная тишина. Я не сразу понимаю, что ощущаю не такую интенсивную боль, как прежде, но, когда это в полной мере осмысливаю, испытываю небольшое облегчение. Боль слабеет с каждой секундой, догадываюсь, что причиной этого является разрушение моей нервной системы.       Мне чудится, что я в неком подобии невесомости: не вижу, не слышу, не чувствую, но все еще понимаю, кто я. Сколько по времени я нахожусь в таком состоянии, сказать трудно. Резкая вспышка фиолетового света застает меня врасплох: ярко и громко. За первой вспышкой следует вторая и третья. Они проносятся рядом со мной с оглушительным ревом, начинаясь нигде и исчезая в никуда. Четвертая, седьмая, десятая. Немного привыкнув к слепящему свету, я замечаю, что звук издают дрожащие с невероятной частотой крупицы, излучающие фиолетовое свечение. Многочисленные ряды крупиц премудро перекручиваются между собой, сталкиваются, вызывая тем самым колебания в пространстве путем выброшенной энергии. Когда пролетающий вихрь задевает меня, я, интуитивно уклоняясь назад, чувствую пульсирующую боль во всем теле.       Чуть позже до меня доходит, что у меня нет тела. Я хорошо вижу вспышки, но не понимаю, чем собственно на них смотрю. Нет глаз, головы, рук и ног, но каким-то образом я могу передвигаться, слышать и видеть.       Двигаюсь я плавно, будто медленно продвигаюсь по густому желе, испещренному плотными волокнистыми нитями. Нити кажутся неподвижными, но как только я случайно дотрагиваюсь до одной из них, она молниеносно впивается в меня. Тогда, проследив за ходом нити, я наконец-то вижу, из чего я сам состою. Это как человеку разумом увидеть все свои внутренности, заглянуть за изнанку.       Я есть нечто перламутровое, объемное, с зубчатыми выступами и рытвинами на поверхности. Нить вцепилась в печать контракта: самое истонченное место в центре, лишенное блеска перламутра, с чернеющими, будто выжженными, символами. Это нечто не статично: оно меняет свою форму чуть ли не каждый миг моего существования. Сферообразная, конусовидная, кубическая, цилиндрическая формы — только то, что я смог осознать. В неровные выступы постоянно меняющегося нечта пытается внедрится гладкое темно-бордовое полотно с небольшими светящимися знаками, такими же, как были на ремнях. Полотно прилегает к перламутровой фигуре со всех сторон, пытается образовать с ней крепкую связь, но при каждой попытки сцепки с краями фигуры, форма той изменяется, и полотно отступает на небольшое расстояние до следующего раза. Я есть и перламутровая фигура и это темно-бордовое полотно.       Нить сокращается, и меня несет куда-то вперед. Это сильно пугает, и я неожиданно для себя сильно дергаюсь, а нить отступает, отцепляется. Темно-бордовое полотно делает еще одну попытку соединения, но и в этот раз я меняю форму, становлюсь похожим на шестигранник, а края шипя, отвергают меня же. Однако полотно находит слабое место, воронкообразно оно устремляется в центр, где глубокими бороздами высечена печать. Я позволяю себе же проникнуть во внутрь перламутровой фигуры, которая от такого вторжения меняет форму еще чаще, а от оттеснения перламутра к периферии, меня пронизывает жгучая, не на что ранее не похожая, боль.       Если я правильно понял ситуацию, то нечто перламутровое — моя душа, а это полотно — та самая демоническая материя. Из-за невозможно частого изменения формы перламутра, материи сложно продвигаться быстро во внутрь, я пытаюсь стабилизировать себя, но пока плохо понимаю, как это сделать.       А зачем мне вообще принимать эту материю? Ради чего возвращаться обратно? Я отомстил за свою семью, какой смысл мне дальше существовать? Я могу остаться здесь, в диковинном пространстве, где все воспоминания о той боли, которая причинила мне Ханна будут размыты, не так реальны. Я уверен, что если я вернусь в свой мир, все то, что я недавно пережил, меня сломает. Так зачем я снова и снова пытаюсь соединиться с материей?       Я вспоминаю Тебя.       Я ведь заключил с Тобой контракт не из-за желания мести. Я просто хотел жить. И ты это знал. Такое яркое, незабываемое чувство, когда борешься за свою жизнь и выигрываешь. А выигрывали мы с Тобой часто.       Я вспоминаю Тебя.       Сандал, ваниль и гроза. Так ты пахнешь, когда прижимаешь меня к себе. Мы несемся по темным улицам Лондона, догоняя повозку, в которую успел заскочить человек, убивший троих девушек. Я растянул связки на голеностопном суставе, неудачно упав с небольшой лестницы. Меня как раз толкнул этот ублюдок, а я неудачно оступился. Ты не смог это предотвратить: был занят спасением четвертой девушки по моему приказу. Я знаю, что позже, когда мы со всем разберемся, Ты меня мягко пожуришь за мою неосмотрительность. Сейчас же Ты сильно сосредоточен на погони, но Твои руки крепко держат меня, ни на секунду не давая усомниться в том, что Ты меня не отпустишь.       Материя, улучив момент, когда я медленнее стал изменять свою форму, шустро продвигается к другому концу фигуры, и теперь перламутр разделен на две части темно-бордовым полотном. Боль не исчезает, напротив, нарастает с каждым мгновением.       Я вспоминаю Тебя.       Ты улыбаешься, когда я начинаю игру, двигая пешку на d4, в свою очередь ты ставишь черного коня на f6. Игра только началась, но уже в воздухе повисла напряженная тишина. Мы играем на желание. Абсолютно в рамках допустимого, разумеется. И все же такой поступок с моей стороны пару лет назад показался бы мне нонсенсом. Но я научился доверять Тебе. Это пугает. Сильно пугает. Я хожу пешкой на c4, Ты в ответ ставишь пешку на e4. Скоро с прелюдиями будет закончено и начнется самое интересное. Мы не в первый раз так развлекаемся, играя на желания, но каждый раз я проигрываю. После нескольких ходов, я ставлю пешку на e3 и замечаю, как ты забавно хмуришься. Ты завершаешь построение фианкетто, передвинув слона на b7.       Первый раз, когда я проиграл тебе желание, ты заявил, что хочешь, чтобы я приготовил сам себе завтрак. После, когда я со страданиями смог что-то себе состряпать под изумленными взглядами слуг, ты не без удовольствия наблюдал, как я это поедаю. Однако, потом ты все же принес мне вкуснейший десерт собственного приготовления. А я об и не просил.       Ты забираешь мою пешку на d4, я делаю рокировку, уводя короля в безопасное место, а ты передвигаешь слона на e7, определенно готовясь тоже к поставить короля в надежное укрытие.       Второй раз ты пожелал, чтобы я на очередном балу флиртовал с выбранной тобой девушкой. Аргументировал Ты это тем, что мне стоит улучшать свои социальные навыки с противоположным полом. Твое ехидное лицо в момент моего неловкого общения с одной из благородных дам, невыносимо сильно пахнущей удушливым одеколоном, я не видел, но чувствовал прекрасно.       После тридцати минут игры, расстановка на доске следующая: твой ферзь стоит на d5 прямо под ударом моего коня и я жду, что Ты передвинешь ферзя на d6, дабы уйти от удара. Но ты ставишь ферзя на d7, что удивляет меня, ведь это в дальнейшем может выйти тебе боком. Так и случается. Я жертвую ладьей, ставлю коня на e5, а на твое отступление ферзем, отвечаю слоном на h7. Твое положение становится затруднительным.       — Шах, Себастьян, — сухо комментирую я.       Ты только киваешь головой, отступаешь королем на f8, я ожидаемо передвигаю ферзя на h5, создавая угрозу мата за один ход.       На третий мой проигрыш, ты задаешь мне вопрос, на который хочешь услышать честный ответ. Такое желание ставит меня в тупик, но игра есть игра. "Что Вы хотите от жизни, милорд?" Зачем тебе знать на это ответ, я не до конца понимаю. Чтобы удостоверится, что дело не только в мести, а потом меня попрекать малодушием? "Я хотел бы быть счастливым, Себастьян". Я отвечаю искренне, таков был уговор. Ты смотришь на меня внимательно, без брезгливости, которую я ожидал увидеть, а с затаившейся грустью. "Спасибо за честность, милорд".       Ты защищаешься от мата, двигая своего слона так, что он теперь угрожает моей ладье. Стоит ли убрать ладью из-под удара? Я решаю пожертвовать ладьей, ожидая, что если Ты возьмешь мою ладью, я выставлю тебе шах слоном, а в дальнейшем мат. Но Ты мою ладью не берешь, вероятно, понимая риски. Ты двигаешь пешку на g6, нападая на моего ферзя. Мой ферзь уходит на h6.       — Шах, Себастьян.       Твой король уходит от удара. Партия продолжается. Редко увидишь Тебя таким серьезным. Обычно в середине партии Ты начинаешь поддевать меня, беззлобно размышляя о том, что же загадаешь. Но не сегодня. Черный король на с8, я ставлю ферзя на d7. Опять шах. Если твой король сейчас отступит, я объявлю тебе мат слоном. Ты откидываешься на спинку стула, наконец-то поднимаешь на меня глаза.       — Я сдаюсь, милорд. Победа Ваша. Отличная игра.       Я не выражаю свою радость ничем, кроме скромной улыбки.       — Ваше желание, милорд?       — Хочу услышать, как ты поешь.       Сферический перламутр дрожит, так и хочет изменить форму, но я отвергаю это. Сейчас я устойчиво нахожусь уже некоторое время, если такое понятие применимо здесь, в одной форме. Часть материи крепко закрепилась в середине моей души, приобретя форму похожую на цилиндр. Я есть темно-багровый цилиндр в перламутровой сфере. Какой же абсурд. Другая часть материи осталась снаружи, ожидая соединения с выступами на наружной поверхности сферы.       От цилиндра отходят во все стороны тонкие дорожки. Они упорно пробивают себе путь наружу, хотят достичь остальной части материи. Меня распирает от боли, от постоянного дрожания сферы, вибрирования материи.       Я вспоминаю Тебя.       — Хочу услышать, как ты поешь, — говорю я уверенно, потому что давно уже знал, что загадаю.       Ты смотришь удивленно, что-то обдумываешь.       — Какой-то особый жанр предпочитаете? — спрашиваешь, сверкая лукавыми глазами, и с явным весельем в голосе.       —На твой выбор, — отмахиваюсь я.       — Могу я спросить, почему такое желание, милорд?       — Только если я тебе в следующий раз проиграю, а в тебе еще сохранится любопытство.       Ты на это фыркаешь, что, конечно, не позволительно для дворецкого, но мы пару минут назад играли на желание, так что сделать Тебе замечание я не решаюсь.       — И когда же мне приступать к исполнению, милорд?       — Когда сочтешь нужным.       От цилиндра отходят крепкие канаты соединяя внутреннюю часть материи с наружной. Моя душа поделена на сектора, а демоническое естество надежно закрепилось со всех сторон. Боль постепенно уходит. Фигура уже не стремится к изменению. Все теперь на своих местах. Если я закончил свое превращение, то как мне теперь вернуться в свой мир?       Я двигаюсь в пространстве под гул пролетающих вихрей и аккуратно избегая вездесущих нитей. Я блуждаю так утомительно долго, пока не чувствую, как на моей душе загораются непонятные мне символы, и меня начинает тянуть куда-то в неизвестность. Я поддаюсь этой силе.       Тихо и темно. Я вернулся в свой мир? Осознание своей правоты приходит резко с приступом уже знакомой, ужасной боли во всем теле. Теле. У меня есть тело. И сейчас оно изнывает от происходящего. Нервная система восстанавливается, кости, мышцы, связки срастаются обратно. Внутренние органы обретают правильную, цельную форму. Я делаю вдох, а потом отчетливо слышу свой крик. Такой громкий. Я никогда бы не смог так громко орать. А потом мое зрение возвращается. Сначала белые пятна, потом разноцветная рябь, но она проходит, и я вижу совершенно четко Твое лицо передо мной. Только глаза у тебя рыжие, так непривычно.       — Милорд, вам надо привыкнуть к другому восприятию реальности. Теперь у вас нечеловеческие рецепторы.       Я не могу перестать кричать от боли, возникающей от перестроения всего тела. Новая подкожно-жировая клетчатка зарастает новой кожей. Я опять обретаю ногтевые пластины и волосы. Я слышу, вижу и ощущаю по-другому: сильнее, резче, больнее. Твое сбившееся дыхание, быстрое сердцебиение я различаю даже сквозь свой крик. Твои ласковые касания я чувствую, несмотря на мучительную боль. Я могу рассмотреть каждый твой миллиметр, хотя из глаз все еще сочится кровь. В воздухе стоит тяжелый запах крови и пота, но еще пахнет сандалом и ванилью.       — Скоро все закончится, милорд, — Ты говоришь это полушепотом.       Боль проходит постепенно, отступает нехотя. Руки и ноги уже не трясутся. Кровь не выливается из меня. Каждая клетка, каждая молекула перестроилась. Я больше не кричу, только дышу загнанно. Ты отстегиваешь ремни еле заметно дрожащими пальцами. Свое тело я контролирую откровенно плохо, поэтому сразу заваливаюсь вперед на Тебя. Твои руки поддерживают меня за талию, а голову я опускаю на Твое плечо, не в силах пока что шевелиться.       В голову лезут нехорошие мысли. Какого черта Ты позволил этому случиться? В том, что сделала Ханна нет Твоей прямой вины, но именно Твои игры с моей душой привели нас в эту точку. Как дальше жить, я не имею понятия. Кем я сейчас являюсь, я тоже плохо представляю. Человек и демон. Душа и демоническое естество. Какое надругательство.       — Надеюсь, ты повеселился, Себастьян, — выходит ядовито.       Твое тело напрягается, Ты отстраняешься, держа меня уже за плечи. Твои глаза привычного цвета, а лицо спокойное, чуть ли не безмятежное. Хорошо, что хоть кто-то из нас взял себя в руки.       — Милорд, — и все же голос дрогнул, — я виноват перед Вами. Но мои извинения ничего уже не исправят. Мой долг, как вашего дворецкого, помочь вам адаптироваться к новому существованию, — заканчиваешь абсолютно будничным тоном.       Значит, Ты все уже для себя решил. Рано или поздно контракт мы разорвем, сомнений нет. Но вечность существовать скучно, да, Себастьян, поэтому почему бы не поразвлекаться с незадачливого “милорда”, пока есть возможность.       Я зол на Тебя настолько, что ударил бы, если имел силы. Какой Ты, к черту, мне дворецкий, какой “долг”. Как можно “существовать” после всего, что я пережил. Сейчас я не чувствую боли, но помню ее прекрасно. Помню, как кость за костью ломался мой скелет, как, будто кислотой политая, разъедалась кожа, отрываясь кусками, как по волокнам разрушались мышцы.       Ты не отрываешь от меня взгляд. Ждешь, что я что-то отвечу? Но мне, кроме обвинений, нечего сказать, поэтому я опускаю взгляд, предпочитая какое-то время бездумно разглядывать Твои колени, полностью испачканные моей кровью.       Вдалеке завывает ветер. Тихие шаги по деревянным ступеням. Запах хвои и цветов. Скрип двери. Переводя взгляд на незнакомку, я замечаю, что Ты даже не оборачиваешься. Наверняка знаешь, кто это.       — С демонессой я вопрос решила. Больше, кроме нас, никого здесь нет, — звонкий голос белокурой девушки режет слух. — Ты уверен, что справишься с ним? — девушка изящной рукой указывает на меня.       — Спасибо, Морэль, за помощь. Дальше я сам.       — Как знаешь, демон. Постарайся не творить глупостей, — ее серые глаза задерживаются на мне, — еще больших глупостей, чем ты уже наворотил. И сожги этот сарай к чертям.       Дверь за незнакомкой захлопнулась.       — Кто это был?       — В основном, друг,—витиеватый ответ меня не устраивает, но сейчас расспрашивать нет желания. — Она помогла Вас найти, милорд.       Подробнее разузнаю позже. Я хорошо знаю, что Ты можешь часами уходить от прямого ответа.       — Отнеси меня в поместье, Себастьян.       — Как скажете, милорд.       За нами остается пепелище. Мы возвращаемся домой.