Любовь, магия и сумеречные талисманы

27 июня 516 года после пробуждения Солнца Дворец Правителя Вечноцветущего Бора, город Минори Прислонившись спиной к дверке шкафа, Алекс восторженно смотрел на мужа. Он правда очень старался оценивать его объективно, но, как ни крути, не мог вспомнить ни одного человека красивее. Хиро был идеальным от макушки до кончиков пальцев, а в отороченном золочёными галунами парадном военном мундире и вовсе походил на прекрасного бога войны из детских книжек, не хватало только развевающегося за спиной длинного плаща. — Ты уверен, что не хочешь пойти? — решил ещё раз уточнить Хиро. Он стоял перед зеркалом и застёгивал пуговицы. На его груди красовался орден золотого лотоса. На вкус Хиро, награда выглядела слишком броско, как и весь его образ, но отец настоял, чтобы Хиро оделся именно так. Учитывая, что они задумали, сейчас было не время скромничать. — Уверен, — ответил Алекс. Хиро перевёл на него взгляд и, приблизившись, взял за плечи. — Хочешь, я тоже не пойду? У нас осталось не так много времени до отъезда, я тебе ещё столького не показал во дворце. — Нет, сходи, ты же сам хочешь. Да и мне так будет спокойнее. Если ты всё увидишь собственными глазами, у меня будет уверенность, что всё закончено. Немного помявшись, Хиро удручённо выдохнул и всё же сказал: — Милый, не ругайся, я знаю, что мы уже не один раз это обсуждали, но всё равно меня тревожит то, что косвенно именно ты виноват в задержании отца. — Хиро, брось. Я не самоубийца. Если бы я хоть на секунду сомневался в том, что моей вины здесь нет и что я не получу отдачу, я бы первый просил оставить его в живых. Но я не знал, что твой отец послал за мной людей, они сильно отставали, и заметить их я был не в состоянии. Силы меня покидали. Показаний против отца я не давал, всё разрешилось без моего участия. — Алекс устало вздохнул и добавил: — В кровно-родовой магии, знаешь ли, тоже существует такое понятие как злой умысел. Когда я шёл к водонапорной башне, у меня было одно намерение — не допустить свершиться страшному, но никак не привести к отцу солдат. Я просил его одуматься. Он мог бы уйти, но не пожелал. Его взяли только из-за него самого. Поэтому нет, я, как адепт, не понесу ответственность за смерть отца. Хиро, понимающе кивнув, мягко обнял супруга и прошептал: — Прости, что заставляю тебя объяснять мне очевидные вещи по сотому разу. Знаю, что ты прав, знаю, что никогда не обманешь меня, но, несмотря ни на что, мне неспокойно. — Будь уверен, когда ты вернёшься, я буду тут, живой и невредимый, — ласково произнёс Алекс. — А теперь иди, не заставляй господина Кимуру ждать. — Ты прав, — целуя его в губы, согласился Хиро и покинул покои. Забравшись с ногами на диван и умостившись спиной на мягкую декоративную подушку, Алекс прикрыл глаза. Делать ничего не хотелось, он попытался расслабиться и задремать, но сознание не желало отключаться. Мозг, словно издеваясь, вырисовывал перед закрытыми веками обрывочные картинки далёкого прошлого: вот маленький Алекс с аппетитом поедает сливочное мороженое в вафельном рожке, отец с салфеткой в руках сидит на скамейке и протирает его подбородок, потому что мороженое чуть подтаявшее и течёт; вот такой же маленький Алекс с деревянным мечом пытается научиться сложному финту, но тело его плохо слушается, поэтому мальчик падает и больно ударяется плечом о землю, отец подбегает, берёт его на руки и ласково шепчет: «У собаки боли, у кошки боли…»; а вот Алекс на обзорной площадке Звёздного города, сидя на плечах у отца, смотрит на прекрасный пейзаж: длинные, изящные и гибкие мосты, чудные сады и дворцы, висящие прямо на склонах Сумеречных гор. И была в этих давно забытых воспоминаниях такая теплота, что сердце Алекса предательски защемило. «Нет, это всё пустое, — открыл глаза Алекс, решительно тряхнув головой. — Я настоящий, со своими желаниями и мечтами, никогда не был для него на первом месте. Он не любил меня по-настоящему, а если это была любовь, то какая-то больная и извращённая. В итоге его раздутое до вселенских масштабов эго победило и поглотило всё вокруг, в том числе и меня с сестрой. Я не буду горевать по нему. Никогда!»

✧⋄⋆⋅⋆⋄✧⋄⋆⋅⋆⋄✧⋄⋆⋅⋆⋄✧⋄⋆⋅⋆⋄✧

Несмотря на утренний час, на столицу уже опускалась душная жара. Уже около десятилетия казни перестали быть общедоступным зрелищем, на главной площади столицы их больше не проводили. Это было одним из нововведений Советника Кимуры. Как ни старались его оппоненты, не смогли аргументировать необходимость публичных казней; их доводы были стары как мир: прилюдная смертная казнь, считали они, наглядно демонстрирует простому люду, что бывает с человеком, нарушившим закон; подтверждает неотвратимость наказания и предупреждает свершение новых преступлений. Однако отец полагал иначе и убедил большинство, в том числе Правителя, что подобные кровавые представления сызмальства формируют у людей терпимость к насилию и эффект достигается противоположный. Хиро не знал, что именно повлияло на снижение за последние десять лет преступности в Вечноцветущем Боре: отмена ли публичной смертной казни или иные реформы, — но ещё до недавнего времени жизнь в их стране по большому счёту можно было считать почти безопасной. Хиро, Наоки и Ева, которая последнее время часто сопровождала отца, вышли на небольшую площадь, находившуюся за зданием тюрьмы. Здесь уже собрались люди. Это были те, кто допускались наблюдателями за исполнением приговора: судьи, военные, следователи, государственные защитники, члены Правительства, журналисты, родственники приговорённых, пострадавшие и члены их семей. Таких наблюдателей оказалось достаточно много. В конце площади, прямо у окружающей тюрьму лесопосадки, был размещён деревянный эшафот, на котором сидел, свесив ноги, облачённый во всё чёрное палач. Лица человека не было видно — его голову накрывал глубокий капюшон. Хиро пытливо окинул его взглядом и задумался: интересно, какими качествами должен обладать человек, который добровольно согласился на такую работу? Мужчина выглядел непринуждённо, он немного покачивал ногами и поглаживал эфес абсолютно чёрного меча. Вероятно, казнить преступников для него было такой же рутиной, как для целителя выписывать рецепт на лекарства. Казалось, и скорее всего так и было, сейчас он выполнит свою работу и как ни в чём не бывало отправится пить чай с печеньем, будет улыбаться, может быть, шутить с друзьями, флиртовать с девушками. Наверное, это нормально, но почему-то Хиро с трудом принимал такую реальность, возможно, потому что он сам так никогда бы не смог. Он вспомнил Алекса в этой же самой тюрьме и грозящий ему смертный приговор и спросил себя: все ли преступники, когда-либо поднимавшиеся на этот эшафот, были осуждены справедливо? Хиро не знал ответа на этот вопрос, но знал точно, что, если бы он однажды понял, что убил невиновного, это стало бы для него огромным ударом. Иначе и быть не могло. Он прикрыл веки, пытаясь справиться с дурными мыслями, выдохнул и поднял голову к солнцу. Птицы, летающие в небе над площадью, неприятно кричали, нарушая мрачную тишину. Хиро огляделся по сторонам и понял, что почти все собравшиеся на площади стояли молча, а если и говорили, то очень тихо, шёпотом. Всё же непривычная гнетущая атмосфера городской тюрьмы давила на каждого, кто по долгу службы не был обязан посещать это учреждение каждый день. — Ты как? — тихо спросил отец, участливо положив ладонь на плечо Хиро и чуть сжав. Хиро обратил к нему лицо и, кивнув, слабо улыбнулся. — Нормально, но хочется, чтобы уже наконец всё свершилось и побыстрее убраться отсюда. — Понимаю тебя, мне тоже, — согласился с ним Наоки. Он одной рукой держал плечо сына, а второй обхватывал ладонь Евы. Хиро окинул её взглядом. Он помнил эту молодую женщину бойкой и весёлой, неунывающей, но сейчас она переминалась с ноги на ногу и как-то растерянно рассматривала собравшихся людей. Она была бледна. — Зачем ты привёл её сюда? — не смог не спросить отца Хиро. Он не стеснялся говорить при ней, это было многим лучше, чем за глаза. Ева обратила на него внимание, вопросительно изогнув брови. Парень посмотрел в ответ. — В Северной Республике запрещена смертная казнь. Тебе, должно быть, некомфортно. — Нормально. Я сама напросилась, — уверенно ответила женщина, приняв привычный ей бодрый вид. Отец лишь пожал плечами. — Не думай, я не из праздного любопытства, я изучаю вашу страну. Не забывай, мы теперь союзники. — И что, когда вернёшься на родину, будешь писать какой-нибудь доклад о варварских законах соседей? — усмехнулся Хиро. — Возможно, — невозмутимо повела плечами Ева. Хиро вновь усмехнулся. Он опять скользнул взглядом по сцепленным её и отца ладоням и подумал: учитывая, что все северные маги покинули дворец и столицу, а она до сих пор здесь и всюду следует за отцом, не исключено — в этой её задержке может скрываться что-то личное. Но в любом случае Хиро был совсем не против такого расклада. Сзади послышались голоса. Все обернулись. Со стороны тюрьмы под конвоем вели приговорённых. Их было четверо: взрослые мужчины в тюремных робах и кандалах, только шеи освобождены от опоясывающей магической стали. Вереницей они послушно шагали к эшафоту, и была в этой предсмертной процессии какая-то леденящая кровь обречённость, которая передалась Хиро. Он поёжился и, наперекор своим ощущениям, расправил плечи. Зло должно быть наказано, а в том, что эти люди виновны, сомнений никаких не возникало. И главным злодеем в этом квартете был, конечно же, Лукас Грей. Конвой остановился сбоку от эшафота. Чуть вперёд вышел мужчина в форме государственного служащего и поприветствовал собравшихся на площади. В ответ на приветствие люди придвинулись чуть ближе и обступили помост со всех сторон, но вплотную подходить не стали. Тем временем мужчина начал свою речь. Он напомнил о процедуре казни, назвал по именам приговорённых и судий, вынесших приговор каждому их них. Первым на эшафот попросили взойти генерала Звёздных Предгорий Франка Веста. Это был широкоплечий, невысокий пожилой мужчина, но далеко не старик. Держался он лихо — взгляд прямой и горделивый; упрямо вскинув голову, он поднялся по лестнице. На последнем слове брезгливо выплюнул: «Много чести будет. Не собираюсь метать бисер перед свиньями», а когда ему приказали, уверенно опустился на колени и склонил голову, подставив шею. — Да свершится казнь, — объявил глашатай. Палач занёс клинок; сверкнуло лезвие. Голова упала ровно к ногам генерала, шея зафонтанировала кровью, а тело, заваливаясь на бок, рухнуло следом. Хиро смотрел; ни один мускул не дрогнул на его лице, только отчего-то во рту стало горько. Следующим приглашённым на эшафот оказался его соотечественник — генерал Сухэ Такео, предатель, передававший сведения об особенностях обороны Минори врагу, который во время штурма не просто переметнулся и влился в состав вражеской армии, а перед этим вместе со своими подельниками умело вывел из строя несколько древних защитных механизмов и подорвал крепостную стену в месте скопления крупных сил противника. Мужчина был ещё достаточно молод и обладал красивой, статной фигурой, но руки его дрожали, а ноги отказывались идти и подгибались, поэтому на эшафот его пришлось выводить. Он лихорадочно мотал головой и слабым голосом твердил что-то про то, что его подставили, и про свою невиновность, вскидывал руки в молитвенном жесте, обращаясь к собравшимся на площади, и просил замены смертного приговора на пожизненное заключение. Хиро кривился — не то чтобы он знал о том, что чувствует человек под нависшей над ним лапой неотвратимой смерти. Насколько сложно держаться в такой страшной ситуации и принять свой конец с достоинством? Несколько дней эти люди провели в одиночных камерах, заранее зная о своей дальнейшей судьбе, готовясь к ней. Вероятно, такое неестественное для человека состояние — невероятный моральный груз, который может сломить любую волю. Но наблюдать за всеми этими стенаниями было до боли неприятно. Что-то мягкосердечное внутри Хиро рвалось наружу, требовало проявить сочувствие, простить, а разум душил это что-то, заставляя тихо скулить и задыхаться. Закончилось всё тем, что генерал Такео попытался вырваться и убежать. Конвоирам пришлось силой ставить его на колени и удерживать, а когда рядом с ним возник палач, приговорённый зарыдал и обмочился. Зрелище было мерзким, хотелось закрыть глаза и заткнуть уши. Хиро дивился: с какой целью люди по доброй воле ходили на такие мероприятия ранее, что могло их привлекать в этом действе? А ведь площади всегда были заполнены, казней ждали, печатали афиши, приглашения развешивали на фонарных столбах и публиковали в газетах. — Осуждённый Лукас Грей, прошу вас подняться на эшафот, — раздался голос глашатая. По наблюдателям пробежала волна шёпота. Хиро посмотрел на лестницу. Мужчина наконец показался из-за закрывавших его спин конвоиров, медленно и спокойно он преодолел свой последний путь и встал в центре деревянного помоста, лицом к зрителям. Сложно было поверить, что это тот самый Лукас Грей. Нет, Хиро был полностью уверен, что это он, просто его поведение сильно отличалось от того, что он видел до этого. Пока перечисляли его преступления и зачитывали приговор, свёкр всматривался в людей перед собой, его рука чуть подрагивала, губы были напряжённо сжаты, а взгляд отражал обречённость и какую-то вселенскую тоску. Возможно, именно так выглядели люди, положившие на жертвенный алтарь не одну человеческую жизнь, в том числе жизни близких и собственную, и в итоге потерпевшие крушение всех надежд, неотвратимо и бесповоротно. Лукас Грей бродил взором по людям, потом, заметив Хиро, посмотрел на тех, кто был рядом с ним, и вновь остановился взглядом на Хиро, глядя на него в упор. Парень, нахмурившись, ответил тем же. Он не знал, что ждать от этого человека: с одной стороны мужчина больше был не опасен, никакие хитрые уловки и изощрённые тактические ходы не помогут ему избежать своей участи, с другой — от него можно было ожидать любой пакости. И даже видя его таким, смирившимся со своей судьбой, Хиро не верил ему ни на йоту. Это противостояние взглядов длилось несколько долгих мгновений, как вдруг Лукас Грей расслабленно прикрыл веки, чуть запрокидывая голову назад, и беззлобно усмехнулся, а когда он вновь выпрямился, вздохнул, на устах его играла какая-то бессильная полуулыбка. Словно он, как и Хиро, устал от происходящего и искренне ждал и надеялся, что это всё уже очень скоро закончится. Отказавшись от последнего слова, он с готовностью опустился на колени, смиренно склонив голову. Только сжатая в кулак рука говорила о его волнении и внутреннем напряжении, более он ничем себя не выдал. Несколько ударов сердца, и чёрный клинок оборвал его жизнь. Отрубленная голова упала лицом к зрителям и остекленевшим взглядом всё так же смотрела на Хиро. Или ему это только показалось? Он развернулся и покинул это место, не желая находиться тут и лишней минуты. В истории жизни Лукаса Грея можно было смело ставить жирную точку.