Год дракона

1. Молодых не провожали. Азула ожидала очередной варварской традиции: ее подхватят на руки, начнут лапать и отпускать развязные шуточки, быть может осмелятся стянуть с ноги сапожок — большего она бы не позволила. Но пир для нее завершился тихо и быстро — всего на третьем поданном блюде. Не съев и кусочка, не став пробовать ни одного из поданных яств, она услышала от своего мужа единственное «нам пора», а после уже шла за ним по пустому тронному залу дворца. Ни слуг, ни стражи, ни перепачканных золой оборванцев, которые постоянно шныряли туда-сюда с охапкой поленьев. Все гости и жители Северного Племени Воды собрались сейчас на городской площади чтобы отпраздновать худшую ночь в ее жизни. Больше она не наследная принцесса Страны Огня, отныне она пустое место подле Вождя, приличий ради обозначенное как «госпожа». Каблуки стучали о мраморный пол, узкие носы из жесткой кожи до боли сдавливали пальцы, шерстяные чулки кололи нежную кожу. Шею душило брачное ожерелье, а корсет из китового уса был затянут так сильно, что у нее кружилась голова. Скорей бы снять с себя все это, исполнить так называемый долг и покончить с брачной церемонией. Впереди была лестница, а после коридор, и вот, наконец, дверь в его покои. Их покои — теперь уже одни на двоих. Сокка пропустил ее вперед, закрыл дверь на засов, остановился у камина, разлил по серебряным чашам вино и вмиг осушил свою. Забавно, прежде Азула не замечала за ним тяги к выпивке. Если подумать, при ней он вовсе не пил вина, разве что глоток-два, а за последний час уже третью чашу. Или было больше? Как бы то ни было, супруг на ногах стоял твердо, а когда заговорил, голос был сух и сдержан: — Прости, — единственное что он сказал. Интересно, за что извинялся? За вчерашнее? За церемонию? За саму свою идею и необходимость этой свадьбы? За то, что запер ее здесь в этой холодной мрачной крепости, лишая надежды на иное будущее? Причин хоть отбавляй. Он сковано шагнул вперед, помог ей снять тяжелую меховую накидку, затем вложил в руку на треть заполненную чашу. Свою он снова наполнил доверху, снова выпил, снова отошел как можно дальше — к камину, чтобы подбросить поленьев. Огонь в очаге был единственным источником света. За толстыми стеклами высоких окон, не занавешенных шторами, виднелись огоньки костров и тени празднующих. Изредка доносились выкрики, в которых было не разобрать слов, улюлюканья шаманов и гул, отдаленно напоминающий вой волков. Сложись судьба иначе, не согласись отец на предложение, крики и костры могли играть похоронную песнь Северному Племени Воды. Увы, Хозяин Огня решил, что новый союзник ему нужнее дочери. Что ж, довольно разумный размен со стратегической точки зрения. Азула отставила чашу не сделав и глотка, Сокка проследил за ее жестом. — Это вино с Угольного острова, — сказал он, словно оправдываясь. — Меня заверили, что твое любимое. Любимое, верно. Уже по аромату и оттенку Азула поняла что в чаше — она сама велела завезти несколько бочонков в дворцовые погреба и наказала слугам не подавать ей ничего иного. Будь у нее повод праздновать... А ведь вчера, на какой-то миг, она примирилась с отведенной ролью, однако... — Я непроходимый идиот, — заявил Сокка. Приятно знать, что он осознает это. Признает свою вину — уже хорошо. Но этого недостаточно. Никакие слова не исправят нанесенного ей оскорбления, никакие действия не заставят броситься в его объятия. Азула решила: что бы он ни говорил — она не проронит и слова. Просил ее стать бездумной куклой — вот она: немая, неподвижная, одним словом — марионетка. — Я все испортил, и я сожалею, — он решительно смотрел ей в глаза. Секунду, две, три — мало кто мог продержаться дольше. Обычно ее боялись или желали, а потому первые принимались изучать ее туфли, а вторые норовили заглянуть в вырез декольте. Чего же хотел он? Ах, точно, он грезил о мире и процветании для своего народа. — Ты злишься, и я это заслужил. Все утро перебирал варианты, зная что ни один из них тебя не устроит. Сказать: «прости, я не спал несколько суток»? Или признаться, что был настолько удивлен твоим появлением, что поначалу решил, будто это сон, а вспомнив о возможных последствиях пошел на попятную? Ничего из этого меня не оправдает. Сокка подошел на три шага, взял ее за руку — жест настолько непривычный Азуле, что она едва не отшатнулась в сторону, но все же сохранила свою каменную маску. — Вчера в купальнях я все думал «как такое может быть?», «зачем она здесь?», «в самом деле выбрала меня?» И я до сих пор не понимаю. Все еще думаю, что это чья-то злая шутка. Ведь ты... Ты так не хотела этой свадьбы, что же изменилось? «Кроме того, что отец пожелал избавиться от меня?» — в мыслях усмехнулась Азула. Выбора ей не оставили. И единственное, что она могла бы сделать будучи связанная по рукам и ногам, это попытаться найти свое место здесь, как советовали ей старухи Ло и Ли. Или, если точнее, найти здесь, найти в нем, своем муже, поддержку — способ отомстить всем, кто бросил ее за ненадобностью? И все бы вышло как задумано, но увы, Вождь оказался вовсе не жаден до власти, не так решителен, и склонен отказывать себе в желаемом. Вот ведь глупец, отказался от лакомого кусочка поданного на праздничном блюде. — Прошу, скажи хоть что-нибудь. Нет, она останется нема и глуха к его просьбам. Ведь он на ее просьбы не ответил. Пусть невысказанные, ее пожелания были очевидны. Он все истолковал верно, ошибся лишь в том, что предпочел отступить. Сокка коснулся ее лица: легко, почти невесомо повел пальцем по скуле, приподнял подбородок, приблизился... Не поцеловал. Отстранился в самый последний момент. Снова отступление. Он никогда не нападает, только обороняется. Вот и сейчас... — Ты ведь понимаешь, что я должен это сделать? — спросил переводя взгляд на обручальное ожерелье. Повел пальцами по шее, спускаясь к броши-застежке на воротнике платья. Расстегнул ее легким движением — словно щелчком пальцев. Петля поддалась, плотный воротник приоткрылся. Еще две петли и под нарядной бархатной тканью показался корсет. Пуговица, вторая, третья, четвертая, после того, как он расстегнул пятую, ткань скользнула с бедер и упала на каменный пол. — Повернись, — попросил Сокка, и она повиновалась. Она ведь послушная кукла. И будет делать все, что скажут. Он осторожно собрал и перекинул ее волосы, Азула придержала их, как Сокка того и хотел, а после ждала, пока он ослаблял один стежок за другим. Когда корсет упал на синий бархат, она вновь по приказу обернулась, и перешагнула через ворох одежды, став на шаг ближе к огню. Почти нагая в своей тонкой сорочке, она выставила вперед правую ножку, чтобы муж снял с нее сапожок. Когда подошла очередь чулка, и шершавые пальцы коснулись чувствительной кожи на внутренней стороне бедра, Азула вздрогнула от мимолетного удовольствия. Сокка же понял ее реакцию по своему и поспешил убрать руку. Второй чулок он снимал куда осторожнее, стараясь вовсе не касаться ее. Так медленно и томительно... Раздражающе мучительно долго. До гневной дрожи опасливо и нежно. И, не будь сейчас Азула марионеткой, то потребовала бы ускориться и прекратить эту пытку. Вот только ногу бы в любом случае не убрала. Если то и была мука, то самая приятная из всех, что ей доводилось терпеть. Но чего бы она ни думала сейчас, Сокка не должен догадаться, что его прикосновения приятны. Только не этой ночью. Сейчас она... — Словно мраморная статуя, — сказал он, выражая одновременно печаль и восхищение. — Безупречная и холодная. Холодная? Разве что внешне. Внутри Азулы полыхало пламя: изначально едва сдерживаемой ненависти, а теперь нестерпимого желания, вызванного его прикосновениями. Пришла очередь Сокки избавиться от одежд: сперва он стянул через голову шубу — отбросил ее, другой рукой ослабляя ворот. Азула с неизменным лицом следила как поднялся и опустился его кадык, как ловкие пальцы расправились со шнуровкой на парадном дублете, как обтянувшая грудь рубаха поползла вверх, обнажая торс, и на пару секунд задержалась на широких плечах. И разве найдется особа, которая скажет что он не хорош собой? Разве внешне он не тот самый варвар, о котором втайне мечтает каждая дама, наслушавшаяся рассказов о воинах Племени Воды? Разве не его представляют одинокими ночами, мечтая быть похищенной прямо под носом у старого мужа? — Прости, Азула. И снова извинения. Но уже плевать, что именно он шепчет. Сам тембр его голоса, его интонации, те чувства с которыми он произносит ее имя и ожидание того, что вот вот произойдет — уже своего рода магия. И перед этой магией не устоит даже принцесса Страны Огня. Но сейчас она кукла. Кукла, проданная родным отцом ради его глупого желания о дружбе между народами. Если Азула забудет об этом хоть на миг — конец ее продуманному представлению. Сокка предстал перед ней как за ночь до этой: высокий, подтянутый, с поистине царственной осанкой и рельефом мышц, запечатлеть которые пожелал бы любой искусный скульптор. Грудь гладкая — без единого волоска, редкая поросль была на руках, ногах и внизу живота... Азула рассматривала его, убежденная, что на собственном лице не отобразиться эмоций. Разумеется, ведь она хороша во всем, и легко справится с ролью, где нет ни единой реплики. — Хотел бы я, — прошептал Сокка над самым ее ухом, — чтобы эта ночь прошла иначе. Но в том только моя вина. Впервые за долгое время Азула ощутила укол совести, но сразу же забыла об этом, как только ступни оторвались от пола. Сокка поднял ее, опустился коленом на кровать, бережно опустил свою невесту на мягкую перину, и навис сверху. Даже в полумраке его глаза были ясного синего цвета, словно в них горели кристаллы, заряжающиеся от луны. Будь все иначе, Азула обвила бы его шею руками, поманила к себе, огладила бы грудь, задержалась подушечками пальцев на свежем шраме от стрелы. Быть может, даже сказала бы, что помнит как он защитил ее, прикрыв собой. Но все должно идти так, как есть. Этот акт — акт расплаты. Сокка не оставлял попыток растопить лед: его руки оглаживали ее кожу, его губы шептали комплименты, его нетерпение и возбуждение передавались Азуле, но она хранила молчание. Пусть ладони обжигают и сжимают округлые бедра, пусть пальцы ласкают ее лоно — она кукла. Кукла. Кукла... — Ох! Все же ему удалось сорвать стон — стон мимолетной боли, который для Азулы был в удовольствие. Догадался ли он? Нет, исключено. Если бы раскусил, то не накрыл бы ее руку своей, не стал бы вновь извиняться, не просил бы потерпеть. Азула терпела. Что есть сил сминала тонкую простынь, как могла старалась дышать ровнее, силилась задержать в себе непристойные вздохи, рвущиеся из плотно сомкнутых губ. Она и представить не могла, что может испытывать такое, что может быть настолько хорошо, она уже была готова сдаться — закричать от наслаждения... И тогда Сокка отступил. Он отстранился, пряча лицо, наскоро натянул штаны. Не закончил — даже под плотной тканью не скрыть возбужденного мужского достоинства. Не смотря в ее сторону, он отыскал на полу рубаху, сапоги и дублет, поднимал одно, едва не роняя из рук второе, между тем торопливо и сбивчиво говорил: — Я распорядился чтобы тебе набрали ванну. Она за ширмой, хотя, вода, должно быть, остыла. Но для тебя это, конечно, пустяк, ведь ты... Пролепетав очередное «прости», он покинул покои, как и был в одних штанах и с прочими вещами в руках. Встреть его слуги в таком виде, непременно сочинят множество различных вариантов, но одного не отнять — история получится интересной. Азула приподнялась на локтях, встала, морщась от непривычного ощущения между ног, но отнюдь не такого болезненного, каким представляла себе по описаниям и рассказам. Как Сокка и сказал, ванная (та самая из белого мрамора, подаренная им в первый день) была наполнена водой. Чтобы нагреть ее до нужной температуры достаточно было опустить в воду руку, после добавить пару капель масляных духов, залезть, погружаясь по самые плечи и, наконец, расслабиться. — Идиот, — вздохнула Азула, прикрыв глаза и вспоминая лицо Сокки. Да, она хотела поквитаться. Да, предполагала подобный исход, но результат превзошел ожидания. К сожалению, она была слишком хороша в своей новой роли. Не прошло и минуты, как в дверь постучали и, к ее возмущению, вошли не дожидаясь ответа. Сквозь витые отверстия в ширме Азула узнала сестру Вождя, за ней неловко застыли еще две фигуры. У обеих девиц был повязан пояс с отличительным знаком Племени Воды — целители. — Рада видеть, что госпожа в добром здравии, — заскрипел металлом голос Катары. К своим спутницам же она обратилась с куда большей теплотой: — Здесь я справлюсь сама, спасибо, сестры. — С вашего позволения, — откланялась первая. — Я передам прислуге сменить постель, — улыбнулась вторая. Азула проводила гостей взглядом и остановилась на Катаре, уперевшей руки в бока. Чего бы та ни хотела, разговор предстоял не самый приятный. — Вождь прислал целителей, чтобы осмотреть его жену, — констатировала она. — Интересно, с чего бы это? — Я стала частью вашего племени меньше часа назад и еще не так хорошо знакома с правилами... — Не морочь мне голову. Сокка считает, что навредил тебе. Однако же, я вижу, что ты неплохо себя чувствуешь. — С бокалом вина я буду чувствовать себя еще лучше. Не подашь? Катара проигнорировала издевку. — Это не смешно, Азула. Что ты ему сказала? — Ничего. — Ложь. И вот снова. Достойная альтернатива Зуко: врывается к ней, обвиняет сама не знает в чем, еще и лгуньей обзывает понапрасну. — Твой брат переоценил свои силы, только и всего. — Я не верю... — Мне нет никакого дела во что ты веришь, милая сестрица. И я не намерена обсуждать с тобой все то, чем я с моим мужем занимались этой ночью или какой-либо другой. Так тебе будет понятнее? На миг Катара залилась краской, казалось, что вот-вот сорвется с места и сбежит или же бросится на Азулу с кулаками, но та тихо проговорила: — Ты не понимаешь. Сокка... — Никогда не обижал женщин? Ох, умоляю, перестань говорить очевидное. — Очевидное для тебя. Сокка думает иначе. Он убежден, что причинил тебе вред. — Представь себе, такое бывает. — Бывает, — мрачно согласилась Катара. — И я не по наслышке знаю, как выглядит женщина, которую принудили к подобной связи. Ты на таковую не похожа: отмокаешь себе в ванной, сыплешь насмешливыми просьбами подать вина и даже не догадываешься, что натворила. Ты не знаешь... Катара осеклась. Раскрасневшаяся от злости, она прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Чем только разожгла любопытство. — Не знаю чего? — спросила Азула, стараясь скрыть свой интерес. Дернула оголенным намыленным плечом, как бы отмахиваясь. — С женами мужчины делятся тайнами охотнее, чем с сестрами. Вот только тайны эти обычно настолько скучны, что не стоит и запоминать. — Знала бы — помалкивала, — исподлобья глянула Катара, чем на какой-то миг напомнила свою прозорливую бабку. — Что ж, госпожа, желаю приятно провести время в одиночестве. Как ты догадываешься, Сокка не придет к тебе сегодня. И завтра, и на следующую ночь, и еще много ночей после. Хлопнет дверью? Нет, ушла тихо. Азула же только фыркнула в пустоту комнаты, поудобнее устроилась в пенной воде, неторопливо омывая себя губкой и размышляя над услышанным. Выходит, есть какой-то секрет. Наверняка связывающий Сокку с некой женщиной — вероятно принцессой Юи. Да, ее смерть окутана тайной, вот только вряд ли причиной мог послужить любящий муж. Когда пришла служанка, Азула еще лежала в ванной. Не желая никого видеть и говорить, она смотрела в угол панорамного окна на часть ледяной стены: в дозорной башне горел свет, далекие костры моргали светом, слабо освещая стену точно огненный змей, вытянувшийся в линию, и зависший в тридцати метрах над океаном. — Госпожа, — кротко позвала Унук. Азула узнала ее не столько по голосу, сколько по неуверенности в этом тонком надломленном голосе. Обернувшись, она заметила, что и поза служанки была скованной: хрупкая сутулая девчушка, прижимающая к груди испачканную простынь. — Вы в порядке? Она была первой, кто спросил. Эта мысль отчего-то вызвала у Азулы смешок. — И не стыдно тебе задавать такой вопрос? Мне — женщине, которая едва сошла с брачного ложа после первой ночи? — Мне стыдно, но... — Унук крепче сжала ее простынь. — Я хотела... подбодрить вас. Дурочка. Чем-то напоминает Тай Ли, когда та была так же юна, наивна и самоотверженна. И внимательна к ней — своей самой близкой, самой лучшей подруге. — Подбодрить вопросами? — спросила Азула. — Ох, перестань сгорать со стыда. Мои шутки могут быть злыми, но не мои намерения. — Значит, вы не злитесь? Раз так, могу я что-то для вас сделать? Может быть, подать вина? Поразительно смышленая для северянки девица. Именно поэтому Азула сделала ее своей главной служанкой — хватило и пяти минут, чтобы разглядеть потенциал. — Нет, — неожиданно для самой себя отказалась Азула, поднимаясь из ванны. — Сегодня я хочу побыть наедине со своими мыслями. Постель готова? — Готова, госпожа, — тотчас отозвалась Унук, подав ей полотенце. — Все как вы просили. И впрямь все идеально: вместо грубого белого хлопка застелен шелк цвета слоновой кости, перина и подушки из мягкого пуха, на парчовом одеяле разложена ее любимая сорочка с тончайшим кружевом — искусно ушитая в талии, как она приказала днем ранее. — Твоя работа? — спросила Азула, но Унук уже незаметно покинула покои. Как и подобает камеристке принцессы. 2. Ночь прошла беспокойно. Костры горели до самого рассвета, празднующие и не думали ложиться: пили, пели, кричали во все горло, дрались и мирились — как иначе на варварской свадьбе? Азула ворочалась в своей широкой пустой постели, то накрывалась с головой одеялом, чтобы заглушить шум, то отбрасывала его, мучаясь от невыносимой духоты. А после настало утро. Утро, когда она должна была спуститься на завтрак к отцу и брату, и по правилам приличия любезничать с ними, надев маску всем довольной женушки Вождя. Если кто и ждал ее появления, то точно не из-за желания увидеться и удостовериться, что она счастлива в своей новой жизни. Новой жизни — иначе не скажешь, ведь прежнюю жизнь у нее отобрали. Отец всегда говорил, что она важна ему, что она часть грандиозного плана, что без нее этот план не удастся. Так и вышло. Вот только Азула ждала иного развития событий и уж точно иного исхода. Захватить Север — даже смешно. Вот она — госпожа Племени Воды, которая имеет столько же власти, сколько главный конюх. Глупое сравнение? Отчего же: ей вполне дозволено отдавать приказы немытым кобылам и попусту спорить с твердолобыми мулами — и те противятся ее слову: «В камине всегда должен гореть огонь — так Вождь сказал» и, разумеется, не важно, что Вождя в покоях нет, а Азула изнывает от духоты. «Жена Вождя должна быть послушной и скромной» а потому обязана спуститься в восточную столовую и отведать вареных яиц в компании своей семьи. Семьи, которая уже завтра отплывает в Страну Огня и там будет завтракать фруктами и изысканными воздушными десертами. Нет уж. Азула достаточно насмотрелась на их самодовольные чинные лица на свадебной церемонии. Отец не простит ей грубость? И что же он сделает? Что может быть хуже жизни в изгнании и заточении среди незнакомцев, для которых титул «принцесса» приравнивается к понятию «красивая немая статуя»? Азула отшвырнула от себя подушку, падая на постель. Она уже переоделась в синее платье, служанка уложила ей волосы, а обручальное ожерелье, которое она по утру сорвала и откинула в дальний угол покоев, тоже вновь красовалось на шее. К встречи она была готова, за исключением одного нюанса — желания идти. — Госпожа плохо себя чувствует! — гаркнула она на служанку, поторопившую к выходу, и так и осталась лежать до самого заката. Разумеется, никто более не посылал за ней, никто не пришел. В конце-концов, какая разница? Солнце за окном походило на золотую монету: такого же цвета, такое же округлое, чуть неровное из-за обрамляющих его облаков. Этому уплывающему за горизонт солнцу не хватало лика Хозяина Огня на аверсе. В покои постучали, в коридоре послышался тихий звон и удаляющиеся шаги. Открыв дверь, Азула обнаружила серебряный поднос — как она и приказала, ужин оставили у порога. Поднос стоял прямо на каменном полу, на нем серебряное блюдо, на блюде неприглядное серое месиво из водорослей. — Я и впрямь пленница? — спросила Азула у рослого стража-северянина, который был приставлен охранять ее покой. И, не дожидаясь ответа, закрыла дверь и заперла на засов. Сил не было даже на злость. Расшнуровав свое платье, она лениво отбросила одежды в сторону — даже не посмотрев куда именно, скинула кожаные сапожки, и опустилась в кресло у холодного камина. И только с наступлением ночи, магией, одним легким небрежным движением, разожгла в нем огонь, чтобы видеть очертания мебели: Два кресла и столик у камина, правее, у окна, резная ширма за которой виден выступающий бортик ванны, еще правее, в углублении в стене, развешаны ее одежды — разумеется ни одной вещи из красного шелка, все сплошь в синих тонах. Там же в гардеробной зеркало обрамленное серебряной рамой, на туалетном столике украшения и гребни для волос — ни золота, ни даже позолоты, ни маленькой короны, с языками пламени, которую принцесса Страны Огня носила с самого детства. В горле пересохло. И что могло лучше утолить жажду, чем любимое вино? Серебряный графин был на том же месте, что и вчера, а ее чаша по прежнему полна — нетронута, в отличие от чаши мужа. Наполнив ее на треть, Азула сделала короткий глоток: легкое и сладкое. Вино с Угольного острова, напоминающего о теплых летних днях. Днях, которых больше не будет. Второй глоток был более жадным, но сладость более не ощущалась. После третьего последовало терпкое послевкусие. Отставив пустую чашу, Азула поднялась и пошатнулась — вот и последствие распития на голодный желудок. Дойдя до кровати, она без сил, словно весь день провела в заботах, повалилась на подушки. Легкий аромат духов, привезенных из Станы Огня, напоминал ей о доме, о прошлом, казалось бы таком далеком; собственное тело тяжелело, разум погружался в дрему, глубокое дыхание было ровным... И вдруг прервалось. Открыв глаза, Азула увидела темноту, и сколько бы ни старалась, вдохнуть не выходило. С запоздалым ужасом она осознала, что на лицо легла подушка, и некто что есть силы давит на нее, отчего шея сдавленно ноет, а голова вжимается в перину. Нет, не кошмарный сон, не забытье! Кто-то душил ее! Кто-то осмелился напасть на нее в ее же спальне! Азула попыталась ударить огнем наотмашь, но руки безвольно лежали вдоль тела, попыталась кричать, но услышала только собственное приглушенное мычание. Тело не слушалось, магия не работала без определенного движения, и оставалось только слабо брыкаться. Брыкаться, словно безвольной и бессильной? Ей — одной из сильнейших?! Собрав всю гордость и накопившуюся злость, Азула махнула рукой: пусть не магией, ударить хотя бы кулаком или вцепиться ногтями. Последнее ей удалось, она почувствовала как кончики пальцев сжимают чью-то кожу, словно когти хищника ноготки вонзились в плоть и удержали душителя мертвой хваткой. А затем последовала острая боль. Удар пришелся в живот, был настолько болезненным, что на миг, всего на секунду, она потеряла сознание, а когда очнулась, поняла, что на лицо больше не ничего давит, что она может повернуться и, наконец, вздохнуть и увидеть... ...Темноту пустой комнаты. Камин все еще горел, но в его свете ни силуэта, ни тени. Азула резко поднялась, намереваясь преследовать своего душителя, но прошла всего два шага, прежде чем упасть на подстилку из волчьей шкуры. Ноги и руки не слушались — одеревенели словно негнущиеся ветки, но, с немалым трудом, Азула приподнялась. На серый мех капало что-то теплое, при свете огня почти черное, пахнущее железом, на сорочке цвета слоновой кости проступило отчетливое пятно крови. Руки медленно, подчиненные усилием воли, легли на живот, зажимая колотую рану. Изо рта послышался протяжный хрип, а должен бы крик злобы и боли. Совладав с этой болью и непреодолимой слабостью, Азула привстала на колени, дрожа всем телом, сумела подняться на ноги и сделать шаг к двери. Ее покои должны охраняться, в коридоре стоит страж — он все еще там, и он последует ее приказу: поймает виновного и убьет на месте! Нужно только отпереть засов. Снова падение. В каких-то паре метров от ее цели. Снова удар, на этот раз виском о пол, звон — оглушительно громкий прямо под ухом. И снова пожирающая ее темнота, обволакивающая и путающая сознание. Нет. У нее уже отняли все, кроме жизни. Жизнь она так просто не отдаст. «Я не умру» — приказала себе Азула, вновь надеясь подняться. Но сил не осталось. Только пустота темной холодной комнаты, слабо различимые очертания мебели, аромат духов, смешавшийся с запахом крови, и терпкий привкус вина... — Что здесь стряслось? — послышался над головой взволнованный женский голос. Ее голос? Ее?! Нет, это не могла быть она. Она исчезла из ее жизни много лет назад. Она бы не вернулась, даже будь на то причина. И она уж точно не могла быть здесь в этом всеми забытом холодном краю. И не была — над Азулой бледным призраком, держащим в руке огарок свечи, нависала иная тень. Дух? Нет, девица в ночной сорочке. Светлая ткань в темноте комнаты была столь яркой, словно притягивала и отражала свет луны. На живот легла ладонь целительницы. Секунда за секундой боль постепенно уходила, но слабость, сковавшая все тело, осталась. «Он все еще здесь! Зови стражу!» — хотелось закричать Азуле, но из горла вырывались лишь рваные болезненные хрипы. — Все будет хорошо, — заверила целительница уже другим голосом, тоже знакомым, более уместным здесь. Ну, разумеется, то была сестра Вождя — Катара. «Он уйдет! Уйдет! Прикажи найти и схватить его!» Ненавидя свою спасительницу, Азула изогнулась, приподнимая дрожащую руку и указала окровавленным пальцем на дверь. Катара настороженно оглянулась, видимо ожидая увидеть за спиной напавшего, затем так же медленно вновь перевела взгляд на рану. — Все обойдется, — сказала она уже другим тоном. Поднялась, отворяя засов на двери и обратилась к стражу как истинная госпожа: — Ноккан, сейчас же найди Сокку. Скажи, что было совершено нападение. Скажи только ему, нам ни к чему суматоха. Как только дверь закрылась, Катара вернулась к ней, присела рядом на колени, и вновь приложила руку к ране. Азула вцепилась в ткань платья — до куда смогла дотянуться — до талии. «Отправь в погоню!» — даже шепота не вышло, губы более не двигались, силы подвели. Пальцы скользнули по ткани — по ночной сорочке не подпоясанной ремнем. А если нет ремня, подметила Азула в полусознании, то на чем держаться бурдюку с водой, который используют целители? А без воды... «Раны не затягиваются от простого прикосновения», — хотела возразить она — упрекнуть, уличить в глупости или обмане. Но это подождет. Куда важнее найти безумца, который осмелился пытаться убить ее. Найти и показать какова госпожа в гневе.