Ежели Бездна — имя твоё...

Мёртвый не воскрес, хворый не загнулся Зрячий не ослеп, спящий не проснулся Весело стучали храбрые сердца Отряд не заметил потери бойца

— «Отряд не заметил потери бойца», Егор Летов

      Они перемещаются к точке телепорта в лагере у Драконьего хребта, и Лив, громко выдохнув, садится рядом с ней на землю, держась за виски. Ощущения от телепортации — как от резкого прыжка в воду на холоде. Начинается мигрень, закладывает уши, всё тело прошибает дрожью. Кажется, Дотторе говорил, что это связано с собственной способностью Лив совершать прыжки на длительные расстояния — якобы тот способ, которым пользовалась она, вступал в конфликт с энергополем телепорточек, и неприятные боли — самый лёгкий вариант последствий их использования.       Как сквозь толщу воды, до Лив доносятся возмущённые крики каких-то мужиков и голос Джинн, в котором проскальзывают ноты беспокойства: — Эм, госпожа Гёрлейст, вы в порядке? — В норме, дайте мне пару минут, чтобы в обморок не упала.       Приоткрыв глаза, девушка видит, как к ней наклоняется Лиза. Библиотекарша укутана в тёплую тёмно-фиолетовую накидку, и вышитые на ней золотые розы повторяют узор платья, что, впрочем, вряд ли спасёт женщину от порывов ветра, учитывая голые ляжки. Кэйа не озаботился тёплой одеждой, как и другие рыцари из кавалерии, последовавшие за ним. Действующий магистр оказалась самой умной в их компании: сменила форменный плащ на полноценный тулуп изумрудного цвета. Пока Минчи проводит над Лив рукой, видимо, считывая её ауру, последняя, преодолевая боль, зарывается в сумку. И через полминуты достаёт мешок с тёплыми колготками, которые по привычке всегда носила с собой. — Лиза, наденьте, пожалуйста, — женщина удивлённо приподнимает брови, и Лив поясняет: — Шерстяные колготки, из нашего стандартного набора. Вы из-за меня вынуждены идти на ледяную гору, так поберегите хотя бы свои органы от обморожения. — Удивительная забота от той, что применила ко мне ряд… негуманных методов для получения информации, — хмыкнув, Лиза принимает одежду и оглядывается, чтобы найти место, где сможет переодеться. Гёрлейст чувствует, как боль постепенно уходит, а потому успевает найти слова для ответа. — Я прошу прощения, фройляйн Минчи, моим приоритетом было оперативное обнаружение местоположения предателя, а не гуманность. В дальнейшем я научилась избегать насильственных методов в большинстве случаев, но тогда у меня уже хвост горел.       Лиза, уж было готовая направиться к палатке Гильдии, оборачивается к Лив и внимательно рассматривает её. В зелёных глазах женщины появляются пурпурные искры, а от того, как она сжала челюсти, выделяются чёткие линии скул. Гёрлейст словно откидывает на шесть лет назад, когда она смотрела на трясущуюся, прикованную к стулу студентку, что вгрызалась в кожаный ремень зубами, пока Лив через её руки пропускала не один десяток ампер. У Дисциплинарной комиссии была одна задача — достать из-под земли Челия Тарталью и казнить его, а потому агенты, что искали его укрывателя в стенах Академии, не особо церемонились с допрашиваемыми. Кто-то из них дал наводку на Лизу — и Лив, не желая тратить драгоценное время на расследование, немного перегнула палку. — Вы его поймали? — теперь удивляется Гёрлейст, да так, что прижимает крылышки к голове, глядя на жёсткое выражение лица библиотекарши. — Или упустили, оставив меня с этими уродливыми шрамами на всю жизнь просто так?       Лив ловит краем глаза движение — к ним подходит Кэйа. Он не вмешивается в диалог, и майор вдруг понимает, что давно пора сбросить остатки своей рваной лживой личины, чтобы не обрести больше проблем в Мондштадте. Крики на заднем плане усиливаются — судя по форме, которую замечает Лив, спорят представители Гильдии и отряд Фатуи, явно спустившийся с горы. — Восемнадцатого мая пятьсот четырнадцатого года Борис Аркадьевич Власов, более известный в организации как Челий Тарталья, был казнён за предательство Родины и длительное сотрудничество с Орденом Бездны. Я его обезглавила. И я надеюсь, ему было не приятнее вашего, когда он хотел наебать всех — а наебала его девочка-подросток, которую он сам учил фехтованию.       Звучит жёстко, но что-то во взгляде Лизы, в том, как темнеют глаза Кэйи, отражает понимание. Лив не может объяснить, почему, но она чётко осознаёт: эти люди прекрасно знают, как пахнет кровь и как корчатся люди от пыток, и как достаются высокие чины и громкие титулы военным. Не за пацифизм, а за решительность и безжалостность. За умение и волю делать такие вещи, на которых у нормальных людей не то что сил — совести не хватит. Всё-таки армия страшно извращает мышление, и эти двое оказались не исключением, хоть условия Ордо Фавониус Лив с лёгкостью могла назвать тепличными. — Не хочу отвлекать, но там наши с вашими не поделили… я сам не особо понял, что они не поделили. Найдётся способ привести господ в чувство, госпожа Гёрлейст? — Лиза, встряхнувшись, ускользает к палатке, а Лив опирается на изящно протянутую руку и немного неуклюже встаёт.       Её ещё покачивает, когда она идёт за Кэйей к спорщикам, скрывшимся под навесом руин от пронизывающего ветра. В какой-то момент капитан кавалерии подаётся вперёд и в одно движение отталкивает от фатууса совсем молодого парня. Тот возмущённо брыкается, но затихает, почувствовав обжигающий ледяной дух, исходящий от Альбериха. Лив же смотрит на высокого мужчину с приглаженными русыми волосами. Он кидает взгляд тёмно-карих глаз сначала на капитана кавалерии, потом на девушку, и внутри Гёрлейст что-то знакомо ёкает. Чётко выделенная челюсть, волевой подбородок, лёгкая золотистость кожи от загара на скулах, нос с небольшой горбинкой, похожей на следствие перелома, но это ни капли не портит лицо незнакомца. Майор цепляется взглядом за тёмный мундир, характерный для дипломатов из департамента Синьоры, потом на погоны — две красные полосы украшены двумя же золотистыми звёздами.       «Подполковник международки, наверное, с образованием, — отмечает про себя Лив, слушая оскорбления, звучащие с двух сторон, но пока не вмешиваясь. — Красивый, конечно, умереть можно». — Ёбла все завалили.       Получается громче, чем Лив рассчитывала, но приказ все выполняют. Кэйа немного возмущённо смотрит на девушку, пока та вклинивается в середину толпы, прямо перед подполковником, чувствуя, как его выдохи шевелят волосы на голове Гёрлейст. Лив смотрит на подошедшего к ней мужчину в форме Гильдии, и не сдерживает усмешку, слыша, как кто-то матерится себе под нос со стороны Фатуи, называя его «сутулой псиной» и «тупым пидарасом». — В чём претензия к оперативникам Фатуи? — пользуясь тишиной, спрашивает она, и у условно «главного» начинают дрожать от гнева губы. — Назовёте шлюхой или кем-то ещё — прострелю колени, сразу предупреждаю. — Ты ещё кто такая? — рявкает парень, которого сдерживает Кэйа, и пара человек оттаскивают его в сторону, к палатке кузнеца. — Моё имя Регина Лив Гёрлейст, я майор второго специального карательного отряда Дисциплинарной комиссии Фатуи, — она достаёт из внутреннего кармана куртки удостоверение и золотисто-алый офицерский шеврон, демонстрируя их «главному» с каменным выражением лица.       Мужчина наклоняется, смотря на ксиву, а Лив вдруг пробирает дрожь, когда близко стоящий к ней подполковник поднимает руку, словно хочет тронуть её за плечо, но не доделывает действие — и задевает пальцами её правую лопатку. Запах мускуса и ментола от Кэйи вдруг перебивает вкусный аромат человеческой плоти и почему-то медовухи, и Гёрлейст приходится прикрыть глаза, чтобы сдержать загудевшего внутри голодного Зверя. — Из-за этих ублю… из-за отряда Фатуи появился Разрыв, и несколько человек из Гильдии серьёзно пострадали, — видимо, удостоверившись в том, что документы перед ним соответствуют сказанному, искатель приключений выпрямляется и кивает за спину Лив. — Меня зовут Сайрус, я управляю Гильдией искателей приключений в Мондштадте. И эти ребята, выполняя задания Гильдии, находятся под моей ответственностью. — Есть доказательства, что это был кто-то из военной организации Фатуи? — не выказывая и капли сочувствия, Гёрлейст словно вколачивает слова в воздух. — Да всем же очевидно, что это они! — кричит кто-то в толпе, и борзый парень вырывается вперёд, хоть его и удерживают за локти, приговаривая: «Томми, остановись!» — У них база рядом с Разрывом, наверняка свою технику там запустили и подорвали всё! — Ничего мы не подрывали и никакую технику, нарушающую связь между мирами, не использовали! — вставляет слово подполковник, и Лив приходится задержать дыхание, чтобы прийти в себя. Она ловит насмешливый взгляд Кэйи и вдруг отчётливо ощущает, как у неё горят щёки. — Очевидно? Ну мало ли что очевидно, — бормочет она, а потом дополняет, глядя на Томми: — Вы все пидоры, вот что очевидно! Я сказала ёбла завалить и не вмешиваться в расследование всяким малолетним долбоёбам! — потом оборачивается, задирает голову, чтобы снова посмотреть в эти убийственно красивые карие глаза, и дополняет: — Вы тоже завалитесь. Зовут как?       Подполковник медленно поднимает руку, отдавая честь и сохраняя внутреннюю иерархию, в которой Лив находится выше из-за причастности к Дисциплинарной комиссии. Потом, отступив на полтора широких шага, не сводя с неё взгляда, рапортует: — Павел Иванович Аксёнов, подполковник департамента иностранных дел, здравия желаю, товарищ майор!       Лив вдруг понимает, что у неё распушились и распахнулись крылья на голове — и такое яркое проявление симпатии, которое, впрочем, почти никто не способен считать верно, заставляет её смутиться. Махнув рукой и пробормотав тихое: «Вольно», поворачивается к явно уставшему от всех этих перепалок Сайрусу. Выдерживает паузу, чтобы достать портсигар и выхватить из него сигарету, потом прикуривает от спички, прикрывая ладонями от ветра тлеющую скрутку. Когда горько-кисловатый дым наполняет лёгкие, довольно хмыкает и обращается к Сайрусу: — Если у вас есть прямые доказательства того, что Разрыв Бездны появился из-за деятельности Фатуи, прошу вас предоставить их сейчас или не задерживать никого, угомонить своих людей и эвакуироваться подальше от Драконьего хребта. Если доказательства обнаружатся в дальнейшем, вы можете направить личную жалобу на деятельность Фатуи в Дисциплинарную комиссию, на имя… — она, порывшись в сумке, достаёт маленькую записную книжку с ручкой, вырывает листок и записывает, бормоча и при этом не выпуская сигарету из зубов: — На имя Ланцова Марка Олеговича, главы ДКФ, и Никиты Александровича Ефремова, главы отдела регулирования международных конфликтов. Подать претензию можно как через официальных представителей организации в Монде, так и через бионическую куклу модели «Катерина» за стойкой Гильдии искателей приключений, подобные запросы она тоже принимает и оперативно пересылает, — отдав Сайрусу записку, наконец стряхивает нависший пепел и уточняет: — Остались вопросы? — Конечно, остались вопросы! Вы думаете, эта сраная бумажка вернёт мне людей с Хребта? — распалившись, мужчина повышает голос и сминает листок, но кладёт его в карман. — Неужели вам коллективной претензии недостаточно? — Я не дипломат, чтобы обращать внимание на чью-то неудовлетворённость жизнью и лизать вам, пока Снежная не станет в глазах общественности оплотом справедливости, милосердия и Бездна знает, чего ещё. Я — майор Дисциплинарной комиссии. Есть претензия? Есть обоснование для этой претензии, кроме стереотипа? Свидетели, физические доказательства? Пока их не найдёте — я не могу действовать без официального приказа сверху.       Лив чувствует, как за каждое сказанное слово Синьора отвешивает ей больной тумак. Но её несёт, и пропитанные ядом слова вырываются изо рта раньше, чем она успевает их осознать. «Главное, чтобы сейчас их оставили в покое, главное, чтобы поняли, что без соблюдения процедуры им с подобной хуйней никто помогать не будет. Только бы продержаться, пока Аякс не приедет», — думает она, заканчивая свою речь и делая резкие выдохи. Вдруг на неё, словно огромная лавина, наваливается шёпот разных голосов, и среди них так отчётливо бьётся «убей», что она с трудом переключается на голос Джинн. — Господа, прошу разойтись. Сайрус, Эола встретила группу исследователей, — она указывает на высокую девушку у палатки, которая о чём-то переговаривается с Лизой. — У Ущелья спящего дракона, как сейчас передала Апфель, с эвакуацией помог господин Рагнвиндр, он выведет людей в Спрингвейл. А мы с госпожой Гёрлейст отправимся на Хребет и выясним причину возникновения Разрыва.       Лив, успокоившись, смотрит на Кэйю. Тот теперь стоит в отдалении, массируя висок, словно его тоже поглотил шёпот Бездны. На плече у него сидит ястреб, и её клёкот вызывает у мужчины улыбку. Чувствуется, как становится легче дышать, а толпа наконец рассасывается, видимо, убеждённая как наездом Лив, так и словами действующего магистра. Докуривая сигарету, Гёрлейст подходит к подполковнику. — Вы ж ничего не сделали такого, чтобы началась буря? Или я зря жопу рву? — Никак нет, товарищ майор. Ничего, чего не было бы в приказах.       Мужчина усмехается и делает пару шагов в сторону сидящих за столом напротив точки телепортации Фатуи. Лив следует за ним, сразу же замечает несколько застрельщиков и двух девушек-цицинок. Жуки бешено колотятся о стенки прозрачных фонарей, и оперативницы иногда встряхивают их обиталище, пытаясь угомонить мерзких насекомых. — Здравия желаю, — бормочет парень с Гео посохом, обматывая кровящую ногу марлевым бинтом.       Лив втягивает воздух, не стесняясь взглядов на раскрывшиеся крылья у неё на голове. Ни от кого из них не пахнет Скверной — только грязью, потом, сальными волосами, кровью, немного консервами и очень сильно снегом. От последних нот Гёрлейст чувствует себя как дома, а потому без стеснения приближается к фатуусам и показывает шеврон и удостоверение, чтобы у тех не возникало вопросов. — Кто-нибудь видел Разрыв? Попадал в него? — Никак нет, офицер, — резво отвечает Крио цицинка и тянется к карману, в котором, видимо, лежит её маска, но Лив мотает головой. Ей совершенно не интересно соблюдение стандарта формы в этот момент. — Он раскрылся в зоне выше Ущелья спящего дракона, у нас в Ущелье отдельная исследовательская группа. — А вы тогда где были? — Они были у пещеры с ауруматонами рядом со снежной тропой вон там, — Аксёнов поднимает руку и указывает Лив на нужное место, и она, прищурившись, действительно замечает очертания палатки Фатуи сквозь разрастающуюся бурю. — Я сегодня как раз пришёл с проверкой, но небольшой Разрыв с утра расширился, и пришлось эвакуироваться. — Всех забрали в этой зоне? — один из застрельщиков тупит взгляд, и девушка охает. — Где? Кто? — Рядом со статуей Анемо Архонта была исследовательская группа, мы ещё вчера их потеряли, но там сильные ветра, часто случаются заносы, и они уходят в ближайшие пещеры, потом выходят через пару дней. Ребята умеют работать в экстремальных условиях, но учитывая Разрыв…       Подполковник может не продолжать. Разрыв для исследователей с наибольшей вероятностью — верная смерть, если они оказались в сердце Бури или на открытом пространстве рядом с крупной червоточиной. Уточнив имена фатуусов, справившись об их самочувствии и посоветовав всем пропить препараты от заражения Скверной, Лив уже хочет вернуться к ожидающим её рыцарям Фавония, но в последний момент тормозит. — Павел Иванович! А у вас пуль и пистолета не найдётся свободных?       Резко в голове появляется подозрение, что у, очевидно, одного из руководителей Фатуи могут оказаться те самые немеченые пули. Мужчина криво улыбается, приближается к Лив и, левой рукой приобняв её со спины, уводит в сторону нескольких ящиков с соответствующей маркировкой. — Прошу прощения, Государева Немилость, но пистолета не найдётся. Сами знаете, не можем отдавать личное оружие. Есть комплект стандартного мужского обмундирования и пули, если это может вам помочь. Боеприпасы спишу с себя.       «Ох, так ты всё понял и теперь выслуживаешься, чтобы выпизднуть меня отсюда поскорее», — мелькает в голове Лив, когда она чувствует странное давление от умного взгляда и кривой ухмылки. Ей словно говорят уйти со своими просьбами и не мешать работать, но так вежливо, чтобы она не смогла придраться.       Вздохнув, она суёт руку в сумку. Как раз ночью, сидя с пустой головой после истерики, запихала туда не только взрывчатку и колготки, но и свой старый Стечкин. Тот, правда, любил дать осечку, и Лив надеялась забрать у кого-нибудь оружие получше, но и с ним при желании можно было работать. — Тогда мне нужна кобура, бадлон, можно мужской, ремешок для Глаза Бога, и пули я на всякий случай возьму.       Павел, кивнув, уходит к фатуусам, принимаясь рыться в лежащих на столе мешках. Лив наклоняется к ящикам, открывает один из них и замечает небольшое количество боеприпасов. Все пули меченые — она это чувствует, так как на них мало того, что есть все нужные штампы, так и стоят типичные Крио метки. От двух других ящиков также разит энергией льда. «Официальная поставка, что тут, что там маркировки и Крио. Не приебёшься», — думает Лив, быстро начиняя магазин двадцатью патронами. Два ряда заполняются ценой случайно попавшего меж патронов волоса — тот, вырванный с острой болью, заставляет Лив на секунду сжаться. Шикнув, она проверяет магазин, вставляет его в рукоять. Запасную обойму она потеряла на пляжах Инадзумы ещё в начале гражданской войны, а потом начались осечки, проблемы с поставками — и о том, как приятно звучит щелчок взведённого затвора перед началом стрельбы, пришлось забыть. Сейчас огнестрел — необходимость, и Лив лучше останется с одним магазином и возможностью не выстрелить с первого раза, чем без этого оружия вообще.       Подойдя к тихо переговаривающимся фатуусам, она принимает из рук подполковника бадлон. Потом скидывает на стол кофту, сумку, пистолет, даже куртку и быстро расстёгивает рубашку, видя удивлённые лица военных. Стаскивая с себя одежду, отвечает на немой вопрос: — Да, слухи про то, что детей в приюте до определённого возраста не разделяют по полу и мы можем спокойно переодеваться посреди улицы — не слухи, — оставшись в майке, она поправляет бретели и, найдя спину бадлона, в два движения натягивает его, ощущая покалывание шерсти на коже. — Вы из «четвёртого корпуса»? — уточняет одна из цицинок, и Лив вздыхает, заправляя кофту в штаны и подтягивая ремень.       К ней подходит растерянная Джинн и Кэйа, последний, правда, больше занят тем, что подкармливает сидящую на плече самку ястреба кусочком мяса. Та довольно клокочет, принимая угощение. А когда доедает, то клюёт Альбериха в щёку, подхватывает из его рук какой-то ключ и резко взлетает, исчезая в небесах. — Щас буду. Да, из «четвёртого корпуса», кроме него, детских спецотрядов в Снежной нигде не делали, — надев кобуру, она подстраивает ремешки так, чтобы она не болталась и можно было легко выхватить пистолет из-под куртки. — Ёбаный, блядь, да почему в этой жизни всё для правшей…       Затянув ремень под грудью, она закрепляет оружие и быстро надевает куртку, после чего пристраивает сумку в удобном положении. Тяжёлый пистолет на боку неприятно тянет, но Лив знает, что скоро привыкнет к этому ощущению. Последним на очереди остаётся Глаз Бога. От порванного ремешка Лив уже избавилась, а потому она быстро вставляет сияющую пурпуром сферу в специальное крепление в форме серебряной маски, и задрав правую ногу и упёршись стопой в край стола, застёгивает замочек. Ловит на себе внимательный взгляд не только рыцарей из Ордо, но и подполковника, и с трудом сдерживается, чтобы не хлопнуть крылышками на голове.       Выпрямившись и поправив сумку, на ходу запихивая в неё рубашку, она оборачивается к представителям ордена. Альберих выглядит раздражённым, и что-то подсказывает Лив, что она — не главная причина его плохого настроения. Джинн, прокашлявшись, мягко уточняет: — Госпожа Гёрлейст, вы готовы идти? Мы знаем примерное направление, но найти исток Разрыва нам ещё предстоит. — Так точно, — откликается Лив, вдруг переключаясь на стандартные формулировки, и пожимает плечами, когда видит поднявшиеся брови действующего магистра. — К тому же, Буря расширяется. Если не хотим остаться там — нужно действовать быстрее.       И никто не хочет спорить с этим, пока холодный ветер забирается под одежду.

***

      Они выдвинулись сразу, быстро преодолев наполовину развалившийся каменный мост. Уже там порывы ветра начинают откровенно хлестать людей, и Лив ни разу не жалеет, что попросила у фатуусов бадлон. Выходят на так называемую «укрытую снегом тропу». Гёрлейст заявляет, что обязана проверить, не оставили ли Фатуи опасной техники — а на деле быстро просматривает все ящики, удостоверяясь, что в них нет немаркированных пуль. На этой стоянке всё оказывается чисто, как в бухгалтерии Панталоне перед проверкой — всё строго расфасовано, никакой запрещёнки. Даже бутылки огненной воды не валяется, что кажется совершенно немыслимым. — Лив, я всё понимаю, долг, чистота и честь — главные достоинства любого военного, но это не стоит задержки, — тихо проговаривает Кэйа, чувствующий себя явно неуютно, но Гёрлейст отбивает: — Я ищу нелегальные пули. Или хоть какие-то намёки на контрабанду. Дай мне время.       После этого вопросы у Кэйи заканчиваются.       Они выдвигаются через пятнадцать минут, следуя по маршруту, который Лив смутно помнит по её вчерашним прыжкам. Задрав голову, девушка смотрит на вершину горы — вокруг неё вьются облака, почему-то сияющие странным голубым светом изнутри. Сугробы становятся всё выше, ветер — жёстче. Даже лагеря хиличурлов опустошены, и Лив, втягивая ледяной воздух носом, смотрит на остатки костра. Они поднимаются по трудноразличимой в снегу лестнице меж елей, сосен и руин, выше лагерей Фатуи и поляны с закованным в лёд деревом. На развилке останавливаются, чтобы перевести дух, и Лиза достаёт из кармана маятник. Артефакт недолго кружится, чтобы вдруг подняться и указать свободным концом направо, там, где Лив не видит руин. — Разрыв действительно там и только один, проверять руины дворца не имеет смысла.       Как Лив и думала, проблема оказывается в той же стороне, в которой вчера была она. В голову закрадываются подозрения, что червоточина, которой она воспользовалась для прыжка, не затянулась, но Гёрлейст бы просто не хватило сил создать дыру настолько огромную, чтобы она могла устроить самый настоящий апрельский снегопад в защищённом куполом Мондштадте. Она уже хочет уточнить, что ещё чувствует Лиза, но осекается, слыша вопрос от одного из рыцарей: — Там ведь находится лаборатория господина Альбедо? — Кэйа коротко кивает, поправляя волосы, и словно не чувствует пронзающего всех холода. — Да, он сказал, что всё занесло лавиной ночью. Он был с Сахарозой, смог их прикрыть, но откопаться смогли только утром.       Они коротко обсуждают то, что им рассказал этот Альбедо и Эмбер, а Лив, стоя у какого-то странного отопительного прибора, почти физически чувствует, как у неё складывается пазл в голове. — Лаборатория Альбедо ведь располагалась в пещере рядом с деревянным мостом, так? У этого странного ущелья, в котором скалы, похожие на рёбра? — Кэйа оборачивается и кивает, и Лив, вздрогнув, продолжает: — Я была у руин рядом с ней вчера, когда на меня сошла лавина. Примерно часа в два-три ночи. Если Разрыв всего один — именно выброс энергии от его появления мог спровоцировать лавину. По крайней мере, так постоянно происходило в Снежной.       Лиза, коротко кивая на каждое её предложение, криво улыбается. Кэйа выглядит хмурым, а худой рыцарь хочет вставить какую-то фразу, но осекается. Почувствовав уверенность в своих словах, Лив продолжает: — Тогда Разрыв находится на северо-северо-западе горы, выше ущелья и той лабы. Иначе Фатуи, которых мы видели сегодня, уже давно бы эвакуировались. — А как это связано? — спрашивает Майлз, подошедший поближе, и неуклюже переваливается в снегу. — Если бы Разрыв был рядом с лабой, Фатуи, находящиеся в Ущелье, быстро бы его заметили из-за близкого расстояния и начали эвакуацию, соответственно, оповестив об опасности сослуживцев с другой части Хребта. Тут же на Тропу с утра пришёл начальник с проверкой, и никто ни слухом, ни духом о Разрыве. Пока Буря не добралась до них или кто-то из разведки не принёс новости, не начали эвакуацию. Бежали быстро — взяли только личные вещи и оружие. Так не делают, когда сворачиваются, чтобы покинуть место стоянки, зная об опасности, но понимая, что до появления Скверны ещё есть время. У нас есть чёткие алгоритмы поведения и техника безопасности, и я очень сомневаюсь, что они решили ей пренебречь. Есть там пещеры или что-то в этом роде? — К сожалению, мы не можем сказать. Вокруг вершины находится нечто, похожее на элементальный купол, — Лиза кивает на странные облака, и Лив хмурится. — Некоторые исследователи смогли преодолеть ветра и с помощью альпинистского снаряжения забраться на определённую высоту, но дальше их просто не пускало. — Понятно. Тогда нам остаётся только идти в сторону лавины, — и, встряхнув волосами, чтобы убрать налипший на кудри снег, Лив первая уходит в указанную сторону.

***

      Дорогу завалило лавинами. Им приходится обогнуть её, двигаясь по более-менее ровным местам, опираясь на холодный камень горы.       Джинн, охая, почти по колено проваливается в сугроб, и только идущий рядом худенький (кажется, его зовут Лоуренс), вовремя сообразив, спасает действующего магистра от купания в снегу. Лив смотрит на это с меланхоличным выражением лица — она в снегу лишь по щиколотку, привыкшая нащупывать самые твердые места для передвижения еще в первый год жизни в Снежной. Сзади свистит, ухает, гремит ветер, и ей не нужно видеть, чтобы знать, за её спиной — самая настоящая… — Буря рядом! — кричит еще один рыцарь, назвавшийся Хоффманом, и подбегает к Лив, с небольшим беспокойством осматривая её. — Все в порядке? — За исключением того, что меня обвиняют в создании этой самой Бури — да, все отлично, — пожимает плечами Лив и осматривает округу.       Взгляд движется по белому холодному настилу, пока не цепляется за сияющий цветом зелёный беретик. Рванув, Лив рефлекторно подгибает колени и скользит в сторону головного убора, не обращая внимания на крики рыцарей. Рядом с беретом запинается, падает лицом в снег, чтобы, наглотавшись его и ощутив жжение холода на ресницах и щеках, подскочить. Лицо будто ошпарили, но раздувшийся в груди страх за потенциально мёртвого члена Гильдии не позволяет остановиться.       Добравшись, Лив приподнимает промерзший берет и отряхивает его, понимая, что хозяина не видно. Нос улавливает только запах холода, елей и мускуса, что приближается — это Кэйа почти прыжками добирается до неё. Он с пониманием смотрит сначала на берет, потом на окружение, но тоже не находит владельца. — Пойдем, — вся злость и спесь уходят, оставляя капитану кавалерии только осторожность и желание защищать. — Раньше доберемся до Разрыва — раньше закончим. Если, конечно, есть какой-то шанс закрыть эту дыру.       И Лив становится плохо от того, насколько низок этот шанс.       С трудом преодолев завалы, они наконец доходят до конца узкой дороги и останавливаются у обрыва, глядя на обломавшийся под натиском ночной лавины мост. Злобный ветер словно посмеивается над ними и хлещет по щекам, пока они оглядывают то заваленное лавиной ущелье и то, что Лив назвала бы «рёбрами» Драконьего Хребта, то обломанные деревяхи. — И какие… будут идеи? — вдохнув, Джинн оборачивается к группе и смотрит на Кэйю, пока тот, хмурясь, смотрит на разрушенный мост. — Возможно, нам стоит воспользоваться планерами. Правда, здесь сильный ветер, и Майлз так и не сдал экзамен, поэтому у меня нет уверенности, что это сработает. — Может, мы спустимся и пройдём по дну ущелья, а потом поднимемся? — предлагает Хоффман. — И потратим кучу времени на то, что займёт у нас пару минут на планерах! — отвечает Лоуренс, после чего смотрит на библиотекаршу. — Фройляйн Минчи, может, у вас есть заклинание, которое сможет нас телепортировать? — Милый, этот способ ещё опаснее, чем перемещение на планерах при нестабильном ветряном потоке, — осекает его Лиза, осматривая место происшествие. — Возможно, нам стоит воспользоваться… — Почему бы просто не построить мост?       Все оборачиваются к Лив, которая уже уселась на тёплую колонну-свечу. Она прикуривает, спрятав ладонями тлеющий кончик сигареты, и на лице её появляются рыжие следы света. Потом устраивается поудобнее и выпускает несколько колец, наблюдая, как они исчезают с первым порывом ветра. Странная мысль о том, что это действительно самая комфортная для неё обстановка, приходит на ум. Гудящая метель, сугробы, угроза обморожения, запах елей и покрытых инеем камней звёздной руды — маленькая Снежная на другом краю континента. — В каком плане, госпожа Гёрлейст? — уточняет Джинн, сильнее запахнув тулуп. — Во-первых, пожалуйста, не пытайтесь быть вежливой. Не в тех обстоятельствах, — она спрыгивает и подходит ближе, оценивая расстояние. Потом оборачивается и кивает в сторону Кэйи. — Во-вторых, действительно, о каком мосте я говорю? У нас же нет обладателя Крио Глаза Бога, который может построить небольшой и крепкий мост, учитывая, что всё пространство вокруг него заполнено комплиментарной стихийной энергией! — Ты невероятно груба даже в своих намёках, — отмечает Альберих, разминая пальцы в перчатках и немного зло улыбаясь. — Ты процитировал главную фрейлину Царицы, я ей тоже жутко не нравилась за это, — отойдя от края, она докуривает сигарету в одну долгую затяжку и выкидывает. — К сожалению, главная фрейлина не учитывала, что я проходила социализацию не в светёлках и палатах её Величества, а в казармах и офисе комиссии. И могу быть учтивой дворцовой дамой только в ситуации, когда мне это действительно нужно, но эта к такому типу не относится.       Лив отходит подальше, и другие следуют её примеру. Кэйа, закончив разминать пальцы, снимает слегка мокрые перчатки и затыкает их за пояс. Потом стоит без движения пару десятков секунд, и если другие не видят — Гёрлейст замечает, как у него замедлилось дыхание, а снег стал постепенно перетекать к началу моста. Вдруг он поднимает руку и совершает один властный взмах — и Крио захватывает сугробы, вытягивает их по заданному Кэйей направлению и скрепляет так, что в итоге на месте обрыва появляется толстая и достаточно широкая дорога. Творение сопровождает хруст и скрип, а также жутко знакомое ощущение холода от склепа.       Крио — сила смерти, сила той, что из больной любви заковала всю страну в лёд, чтобы сохранить остатки воспоминаний о погибшей сестре. Крио — само противоречие. Вода дарует жизнь, холод способен как сохранить её, так и убить. Лёд — смешение этих двух состояний. И Белиал, возможно, не по собственной воле, делилась силой с такими же противоречиями.       Лив думает, что Кэйе, как бы странно это не звучало, идёт Крио. Пока он достраивает мост, убеждаясь в том, что тот не развалится, девушка наблюдает за ним и замечает ту особую породу, что можно было учуять не в каждом аристократе Снежной. Пока дети чинуш и мелких дворян вели себя отвратительно, не замечая границ, не зная рамок, Альберих одним движением плеча доказывает принадлежность к очень древнему Благородному Дому.       «Если бы не Катаклизм, именно он бы стал претендентом на трон Каэнри’ах. У Ирмина не было наследников, Алая луна была лишена титулов. Гёрлейст, особенно бабушка, не любили дворцовые интриги, предпочитая оставаться в роли судьи. Род Суртхильд был на грани вымирания, Альвальди — скорее торговая гильдия со слабыми родственными связями, чем полноценная семья. Альберихи были единственными кандидатами — а Кай, по сути, единственный дееспособный наследник», — размышляет она.       Рыцари восторгаются умениями Кэйи, пока тот с лёгкой улыбкой принимает похвалу. Они переходят через мост, и Лив не говорит не слова, только коротко кланяется, немного сгибаясь в пояснице. Альберих отвечает на этот жест небольшим кивком, а после помогает Лизе перебраться по скользкой поверхности.       Они проходят мимо лаборатории. Вход в неё загородил огромный сугроб, в боку виднеется «окошко», сделанное с помощью гео-конструкций. Они постепенно рассыпаются, превращаясь в песок, но судя по тому, до сих пор не развалились — сил в них создателем было вложено не мало. Потом добираются до места, которое Лив узнаёт. Это даётся ей с трудом, ведь всё загородила белая пелена метели, но они продвигаются вперёд.       Полуразрушенная башня стоит в углу небольшой площадки. Рядом валяется чужое копьё, увязшее в снегу, и под лавиной похоронены ноги Руинного молотильщика. Автоматон тоскливо смотрит на Мондштадт, утопленный в сугробе и не способный двинуться, и иногда скрипит, выдавая попытку алгоритма завести огромную машину. — Да, лавина сошла сверху.       Лив прыжком забирается на вершину башни и оглядывает площадку. Рыцари смотрят на неё, задрав головы, пока она пытается отыскать Разрыв. Пронизывающий ветер усиливается, завывает, больно бьёт по глазам и ушам. Дышать откровенно трудно, снег забивается в уши, в рот, обжигает ноздри и щёки. Чуть не свалившись с башни, Лив призывает Китаин и ловко вклинивает его между блоков, помогая себе ногой, а после цепляется за древко обеими руками. Потом задирает подбородок — и видит предполагаемый центр Бури.       Тёмные облака кружатся на склоне горы над ними, огибая небольшой выступ. Воняет разлагающимися трупами и опасностью — запах Скверны, плесени мира, заполняет лёгкие. Лив в какой-то момент сгибает: она начинает слышать не просто шёпот, а настоящие крики тех, кто пропал в таких червоточинах навечно.       С трудом спрыгнув с башни, она приближается к заметившим Разрыв рыцарям и хватается за любезно предложенную руку Хоффмана. Потом смотрит в глаза Лизе, игнорируя остальных — она здесь главный эксперт и единственная, кто может вынести Лив приговор, который повлияет на то, в каком статусе она будет дожидаться приезда Аякса. Минчи закрывает веки.       Десять секунд. Двадцать.       Лиза, вздрогнув, смотрит на Лив и чётко проговаривает, перебивая шум метели: — Прошу прощения за ложное обвинение, Регинлейв Гёрлейст. Вы непричастны к созданию Разрыва.       Лив выдыхает, медленно, чтобы в следующую секунду переключиться на мысли о том, как закрыть червоточину. Голоса в голове будто разом затихают, и она совсем не обращает внимания на то, что Минчи назвала её настоящим именем. Списывает всё на ум женщины — сопоставить факты для знающего о каэнрийской фонетике или Благородных Домах не составит никакого труда. Тем временем Джинн, поправив тулуп, спрашивает: — Как нам закрыть Разрыв? — Надо заблокировать внешние источники энергии для него. Скорее всего, он подпитывается окружающим Крио и за счёт него расширяется. Но нужно приблизиться, чтобы оценить возможность сделать это. — Мы иногда подрывали Разрывы, — добавляет Лив, вспоминая зачистки, в которых участвовала. — Правда, из них начинает лезть нечисть, зато это сильно истощает его энергетический запас, и он постепенно схлопывается. Но нужно подкрепление — такой вариант предполагает полноценную блокаду. — Не сможем, у нас часть рыцарей сейчас в Снежной, сильный кадровый недостаток, — отметает вариант Кэйа и задирает голову. — Когда в прошлый раз открылся Разрыв, мы с Варкой нашли его так называемый «крюк» и уничтожили. Самый верный вариант, но часть червоточин либо появляется без крюка, либо, скорее, получает его на той стороне.       Гудение усиливается. Шёпот возвращается, становится громче, словно пытается взять разум Лив измором. Она хмурится, стараясь думать только о деле, и произносит: — Я не знаю, как это должно работать, но у меня ощущение, что сейчас эта хрень пойдёт дальше по горе.       Рыцари переглядываются. Джинн жмурится, то ли пряча глаза от снега, то ли раздумывая. Потом, покачнувшись, хватается за Кэйю и начинает говорить спокойным голосом, а её золотистые волосы истерично бьются на ветру о спину девушки. — Тогда попробуем найти крюк. Майлз, ты пойдёшь через Ущелье в сторону Спрингвейла. Туда отправился отряд Герты для помощи с эвакуацией, сообщишь подробности о Разрыве. Лоуренс, ты с ним. Как только доберётесь до деревни — переместитесь с чьей-нибудь помощью к лагерю Гильдии у Хребта, сообщите о необходимости срочно эвакуироваться, если там кто-то останется. Госпо… эм, Лив, есть необходимость что-то передать Фатуи? — Нет, не нужно, — она поворачивается к упомянутым рыцарям и смотрит в глаза сначала пухлому, потом худому. — Таверна Маргариты, номер одиннадцать. Там сейчас находится Вельгунд Альвальди. Передайте ему, чтобы он тащил ту монашку в Собор, похоже, она не только обморозилась, но и получила свою дозу Скверны. Чем быстрее передадите — тем больше шансов, что это пройдёт без последствий. Поняли? — Вас понял, — откликается собравшийся Лоуренс, а Майлз кивает в подтверждение.       Они коротко прощаются. Рыцари уходят в сторону ледяного моста, видимо, зная место, где можно будет спуститься в Ущелье. Джинн же, провожая их взглядом, коротко вздыхает и снова оглядывается на Лив. — Пойдёшь с нами? — А у меня есть вариант вас оставить?       Кэйа хмыкает, а Лиза приподнимает брови. Решимость Лив выражается в проблесках молний в голубых глазах, в расправленных, но прижатых к голове крыльях. Она прижимает правую руку кулаком к груди, отдавая честь, не обращая внимания на воинский этикет, который не одобрял подобного, и произносит твёрдо, как на присяге: — Кто, если не мы?

***

      Разрыв оказывается меньше, чем посчитала Эмбер. Метров тридцать в длину, тонкой линией обвивающий гору на узком уступе. Из него ничего не вырывается, только у всех появляется ощущение жуткого недомогания, а шёпот Бездны заполняет уши. Скверна изливается через края Разрыва, соединяется со снегом и превращается в убийственную Бурю. — Я будто смотрю на кровоточащую рану самого мироздания, — бормочет Кэйа, и Лив слышит его с трудом, хоть и стоит совсем близко. — Прекрасная метафора. — Благодарю.       Короткий диалог словно приводит в чувство, и они начинают оглядываться, пытаясь удержаться на узком пространстве уступа и не улететь от резкого порыва ветра. Хоффман следует за действующим магистром, приняв на себя роль телохранителя. Джинн придерживает Лизу за локти, а у библиотекарши волосы как будто выдирает ветер. Русые пряди кажутся чёрным флагом в белой мгле Бури, и Лив, проходя мимо и осматривая край, невольно вспоминает лица призраков в Аралтовых горах. В итоге показывается странное пятно, зависшее в воздухе, но на деле им оказывается обвитая нитями Скверны ветка дерева. Испачканные пурпурно-чёрной мерзостью жёлтые листья трепещут на ветру, а ветки чуть ли не обламываются, когда очередной моток жидкой Бездны растекается по ним. Корни, впиваясь в почти гладкую скалу, сияют болезненным синим. — Похоже, это дерево привязалось к лей-линиям. От них Разрыв и питается, — говорит Лиза, приблизившись к майору, и пытается посильнее запахнуть накидку. — Придётся драть с корнями. — Как? У нас нет места для манёвра, тут один неверный шаг и ты в Бездне, да ещё и дохлый! — конец фразы Лив приходится выкрикивать, чтобы женщина её услышала. Та кивает. — Возможно, нам понадобится ваша взрывчатка. — Дамы, давайте сначала попробуем обойтись без взрывчатки. Не хочу попасть под лавину сегодня.       Кэйа подходит к ним и тоже вглядывается в крюк. Потом поднимает руки и пытается сотворить ледяной купол вокруг деревца, но тот разбивается, стоит ему соприкоснуться со Скверной. Альберих немного удивлённо смотрит на то, как тот осыпается мелким сияющим крошевом, и Бездна, зевнув, поглощает его. Его длинные ресницы так сильно хлопают, что Лив замечает их и невольно завидует. — Возможно, нам помогут молитвы Барбатосу? — предлагает Джинн, прикладывая ладони к сердцу, но Лив только громко фыркает. — Не, вот кому-кому, а Бездне точно глубоко плевать на ваши молитвы. Иначе бы на территориях Архонтов не было бы Миазмов. Их даже как заклинания применять бесполезно — уже пробовали. — В Снежной ведь часто случаются Разрывы? — спрашивает Хоффман, смотря на неё, и Гёрлейст кивает. — Есть несколько зон повышенной опасности, где периодически появляются червоточины. Высокая концентрация Миазмов, сложная погодная обстановка в королевстве не способствуют сохранению общей защитной сети. Да и Богиня у нас, так скажем, не совсем Богиня, а только её подобие. Так что методичку по действиям в случае Разрыва зубрят все дети, — буднично отвечает Лив, почёсывая шею. — Вообще, у меня есть идея, но она откровенно херовая. — Идея — уже что-то, — Лиза поправляет платье, взметнувшееся от порыва ветра, и тактично пропускает откровение девушки про Царицу.       Лив зарывается в сумку. При внешне небольших размерах в ней обнаруживаются не только документы, но и три коктейля, в которых Кэйа узнаёт взрывчатку, её рубашка, записная и чековая книжки, пара клинков в ножнах, несколько коробков спичек, мешочек с морой, и только после этого она вытаскивает на тусклый свет тёмную книгу с кожаной обложкой. На ней изображена звезда Каэнри’ах, вокруг которой двумя кругами обвиваются цепи. Символ власти рода Гёрлейст — метка Громовых оков. Лив вручает гримуар Лизе, и пока та с предвкушением и жадностью учёного рассматривает книгу, возвращает вещи на место. — Так я не ошиблась! — от восторга библиотекарша почти взвизгивает, и тут же поясняет растерянной Джинн: — Я всё думала, почему фамилия Гёрлейст кажется мне знакомой. А дело в том, что… — Дело в том, что я, проще говоря, Верховная Судья Каэнри’ах, — перебивает её Лив таким тоном, словно хочет поскорее закончить эту тему. — По крайней мере, по праву крови и наследования. Да, вы всё правильно поняли, фройляйн Минчи. Только вот королевство развалилось пять сотен лет как, и я со своим титулом никому не нужна. — Исследователи дахрийской истории с вами не согласятся. За один оригинал «Свода Законов» они будут готовы отдать вам все свои гранты, — с улыбкой отмечает Лиза и постукивает пальцами по обложке. — Это прекрасно, только вот применить его на практике они не смогут. Для этого нужно быть как минимум чистокровным каэнрийцем и читать на дахрийском без ошибок, — Лив, поджав губы, забирает из рук библиотекарши «Свод».       Раскрыв книгу, она быстро перелистывает страницы, пока не останавливается во второй трети. Бегло скользит глазами по строчкам, не вчитываясь в текст, а лишь отмечая для себя ключевые слова. Переворачивает ещё три листа, пока наконец не находит нужное место. — Да, отлично. В общем, в каэнрийской судебной системе периодически применялась такая техника, как Громовые Оковы. Это заклинание с довольно широкой вариацией применений, от пыток до ареста. И разработано оно была именно для того, чтобы сдерживать тех, у кого были какие-либо сверхспособности, будь то Глаз Бога или иной способ использования элементальной энергии. Для особо опасных предметов Громовые Оковы тоже могут использоваться, — поправив сумку, Лив покачивается от резкого порыва ветра. — Если я права, это ограничит область распространения Скверны, и крюк больше не сможет давать энергию Разрыву, в последствии развалится, и всё схлопнется само по себе. Если не права — тут всё наебнётся.       Последнюю фразу Лив говорит, глядя на Джинн. Именно на её плечах лежит груз ответственности за все решения — и сейчас каждый чувствует его, наблюдая за отражением размышления на лице действующего магистра. Она хмурит тонкие брови, сжимает пальцами подбородок. Изучающе оглядывает и Лив, и гримуар, чтобы спросить: — Какой самый худший исход? — Разрыв развернётся, а нас замкнёт в цепь с крюком, и мы благополучно подохнем в Бездне.       Голос Гёрлейст становится бесцветным. Джинн, ещё раз оглядев крюк, взмахивает рукой и отходит на пару шагов, насколько позволяет узкий уступ. Кэйа и Лиза тоже отходят от девушки, Хоффман чуть ли не скользит вниз. Его удерживает Джинн, и он шепчет ей слова благодарности.       «Мы даём клятву вечно служить во имя Справедливости и честного суда Каэнрии в обмен на силы Громовых Оков», — звучит в голове Лив голос матери, так похожий на собственный. Лиод была последней полноценной Верховной Судьёй грешного королевства — и передала титул в спешке, умирая, поглощённая Скверной. Регинлейв училась сама, и хоть её наставниками были Пьеро и Синьора, гарантий успеха она дать не сможет.       В груди начинает заполошно биться сердце. Умирать больно и страшно — Лив это знает, как оказалось, на своей шкуре. Шёпот вновь появляется в голове, Зверь вопит, яростно стремясь к Разрыву. Гёрлейст поднимает левую руку, в правой держа «Свод Законов». Раскрывает ладонь, направляя её к крюку, и произносит приговор на чистом каэнрийском. Погода бунтует, отзывается на её слова яростным гудением ветра. Крылья за ушами, и, кажется, за спиной раскрываются и хлопают. Крюк обвивают цепи. — Во имя Чёрного Солнца и Алой Луны, я, Регинлейв Гёрлейст, правом, данным мне народом Королевства Каэнри’ах, в соответствии с законом о сохранении человеческой жизни от влияния Миазмов и законом о запрете создания механизмов для распространения Скверны, накладываю арест на данное дерево на территории Драконьего Хребта королевства Мондштадт с применением заклинания «Громовые оковы»!       Экспромт получается косым и кривым, Лив не нравятся те формулировки, что она придумала, но это срабатывает. Цепи оплетают тонкие ветки, укутанные мерзкой жижей, листья загораются, деревце, прожжённое от корней до кончиков, обваливается в Разрыв. Полоса, дрогнув, сворачивается, тёмный туман стелется у ног. — Это… сработало! — Лиза смотрит на то, как ветер постепенно стихает, и подходит к Лив, заглядывая в текст «Свода Законов». — Удивительно, никогда не думала, что встречу носителя дахрийского и смогу услышать первоначальное произношение этого прекрасного языка. Могу я изучить этот текст? — Лиза, Лиза, не дави ты так. Нам бы ещё с Хребта выбраться, — с улыбкой произносит Кэйа, тоже приближаясь. — И да, Лив, прошу прощения за голословные обвинения.       Гёрлейст хмыкает и возвращает книгу в сумку. Она чувствует внутри себя зреющую гордость — она смогла воспользоваться семейным заклинанием по всем правилам, так, как оно задумывалось. А значит, впервые за годы изучения гримуара она сможет добиться хоть какого-то прогресса, и…       В следующее мгновение белая вспышка выходит из Разрыва и поглощает мир, а Лив только и успевает, что схватиться за руки Лизы и Кэйи.

***

      Когда оглушающая белизна перестаёт резать глаз, Кэйа понимает, что теперь ему режет живот. Он не видит совсем ничего, до боли и кругов перед зрачком. Отвратительное ощущение влаги чуть ниже рёбер, прилипающей ткани к коже.       А потом резко, громко, приходит новый вид боли. Альберих с трудом опускает, кажется, сломанную руку, и понимает, что во время перемещения в полной темноте напоролся на сталагмит.       Камень пронзает кожу, мышцы и органы. Вспарывает его нутро, а кровь стекает по влажной поверхности горного нароста. Кэйа хрипит, мгновенно сходя с ума от отвратительного шёпота Бездны, бьющего по ушам, и жуткой боли. Тёплые руки подхватывают его, снимая со сталагмита, пока над головой возникает сфера пурпурного света. — Блядь, Кэйа, нет, не спи! — Лив, стараясь действовать аккуратнее, кладёт его на спину. Капитан на это только хрипит. — Подожди-подожди, я сейчас придумаю, я сейчас… — Лив, его органы… — вставляет Лиза очень тихо, с ужасом в зелёных глазах смотря на распоротый живот. — Да похуй мне на его органы! — Фатуи, повернувшись, видимо, роется в сумке и достаёт свою рубашку.       Разодрав её руками, распушив крылышки на голове, она судорожно пытается перебинтовать его. Осторожно приподнимает, когда надо сделать оборот. Кровь пропитывает серую ткань. Кэйа не может смотреть туда, чувствуя невероятную боль и отвратительный запах железа. Только с трудом хрипит, сплёвывая немного крови: — Дилюк… — Выживешь — увидишь, — отбивает Лив, руками прижимая рану. На её лице отражается внутренняя истерика, та пробивается через бледность и безразличие. — Скажи ему, чтоб… сжёг тело… — Сам скажешь. Лиза! Прижми здесь.       Они принимаются прижимать рану, пытаются остановить кровь — всё бесполезно. Кэйа больше не хрипит, так как за болью на него обрушивается бессилие. Он умирает слишком быстро и невероятно долго, проваливается в пустоту, в которой нет ни отблеска мысли. В какой-то момент мир полностью исчезает, и это не похоже на сон. Скорее на абсолютное ничто.       А потом его губ касается живительный вкус крови.       Он делает рывок и вгрызается в поданную руку, выпивая первый, второй, третий глоток. Небытие цепляется за него пальцами, но тает, теряет силы. Шёпот Бездны перерастает в полноценный крик целого мира, и Кэйа буквально чувствует, как этот звук проходит через каждую его мышцу, вместе с женской кровью разливаясь по не успевшему охладеть телу. Лиза шипит и немного хнычет от боли, но выдерживает эту пытку. Именно её кровь Альбериха и разбудила, и он, оторвавшись, смотрит во все глаза на её мокрое от слёз лицо. В углах что-то мечется, и в поступи Кэйа угадывает Лив. Он не знает, сколько его не было, но… Он вернулся. Сбежал из объятий смерти.       Кэйа приподнимается на локтях, дрожа от слабости, но чувствуя, как силы возвращаются в тело. Смотрит на запачканную кровью рубашку и порванный корсет, неловко растирая пальцами багровые следы. Ткань скрипит, соприкасаясь со смуглой кожей, в пещере стоит отвратительный запах железа и чего-то, похожего на человеческую секрецию. Лиза, сидящая рядом, судорожно осматривает место ранения, но не находит и следа. Из её ладони исходит мягкий пурпурный свет, но с каждой секундой он словно угасает. — Ты… и вправду жив, — выносит вердикт ведьма, смотря в глаза Альбериха, а он сглатывает, понимая и чувствуя всё слишком реально. Так, как никогда до этого не чувствовал. — Да, похоже на то.       Губы сами складываются в нервную улыбку, но шевельнувшиеся за ушами маленькие крылышки, как те, что появились у Лив, однозначно указывают на природу такого явления. Проклятие чистокровных каэнрийцев, нет, их отвратительная метаморфоза, связанная с гнилью Бездны, поглощающей тела. Он должен радоваться тому, что теперь его может не волновать опасность тех или иных вылазок, но на деле осознание собственного бессмертия оставляет на языке тошнотворный привкус гниения.       Или он чувствует его на самом деле? — Бляздец… — не сдерживается в ругательствах Лив, также создавая электрическую сферу для освещения пещеры, в которой они оказались, и Кэйа, резко повернувшись, понимает, что ему не показалось.       У стены лежат, стоят, неестественно выгибаются трупы. Свежие, кажется, с ранами от пуль. Три женщины, пять мужчин, все в тёплой одежде снежнянских делегатов. Кэйа быстро поднимается, покачивается, но чувствует себя удивительно бодрым, и подходит к Лив, чтобы заметить на её лице дорожки слёз. При внимательном осмотре Альберих понимает, почему она плачет: где-то одежда разодрана, у некоторых видны места ожогов и раны, словно им пытались вырвать кости наживую. Их пытали, а после расстреляли и оставили гнить в пещере, вдали от Родины, что не смогла их защитить. — Это учёные, которых вчера потеряли Фатуи. Гражданские, блядь. Лив вся дрожит от гнева. Она не выглядит испуганной, но, переполненная злостью и скорбью, присаживается на одно колено и склоняет голову. Снова жест, присущий военным Каэнри’ах, и Кэйа, немного неловко переваливаясь, повторяет за ней. Дело даже не в вежливости и долге — просто хочется отдать честь погибшим такой жуткой смертью людям. — Барбатос, помоги их душам упокоиться, — бормочет Лиза, прижимая руки к сердцу. Только вот ветер завывает где-то вдали, за пределами отгороженной от мира пещеры, и не уносит её зов. Тот остаётся звенеть в каменной могиле для восьмерых снежнян. Кэйа встаёт с колен и помогает подняться Лив. Она слегка подрагивает, словно сдерживает истерику, но только рыцарь хочет спросить, как она себя чувствует, Гёрлейст вытирает сопли рукавом дублёнки и быстро отряхивает колени. Потом, создав Электро сферу и отпустив её парить под потолком, оглядывается. Альберих не успевает ни узнать, что она ищет, ни проследить за направлением её взгляда — она подаётся вперёд, припадает к земле и собирает несколько гильз. — Это?.. — Да. Пули. Без маркировок. Девять на восемнадцать, стандартный размер для «Стечкина» и «Макарова». Их использовали для того, чтобы совершить казнь, а не как дополнительные поставки для групп Фатуи.       Поднявшись, она под светом внимательно рассматривает кусочки металла. Крылышки приподнимаются, а волосы пушатся, отзываясь на загоревшееся в воздухе Электро. Лив долго втягивает воздух — около семи секунд. И кажется Кэйе скорее охотничьей собакой, почуявшей подбитого оленя, нежели двадцатилетней девушкой. Выдыхает медленно и через зубы, пока её напряжённое, натянутое струной на грифе судьбы тело не двигается плавно влево — в сторону камней, которые, видимо, завалили выход из пещеры.       Кэйа хочет спросить, что она делает, но Лив, осмотрев плотную кладку, возвращается в центр. Прячет в лежащей на земле сумке гильзы, потом перекидывает ремешок через корпус. Собирается молча, и даже когда Лиза подходит, чтобы помочь с упавшей на землю книгой, только вырывает из рук ведьмы «Свод Законов» и грубо запихивает обратно, совершенно не заботясь о сохранности древнего катализатора. Сфера под потолком почти гаснет, когда Лив наконец завершает метания и сборы и заходит в центр, маня к себе Кэйю и Лизу. Ведьма оглядывается на трупы и зажимает нос, чувствуя новый приток смрада от гниения, и задаёт вертевшийся у всех в голове вопрос: — А что мы будем делать с ними? — Вы — ничего. Мёртвые снежняне и контрабанда — моя забота, а не ваша. Подойдите ближе, я протащу вас к Монду.       Кэйа с недоверием берётся за её левую руку, пока Лиза вкладывает ладонь в правую. Лив кивает, делает пару циклов вдох-выдох, и стоит сфере из Электро погаснуть и оставить их в кромешной тьме, властно произносит: — Ежели Бездна — имя твоё, на верность тебе я присягаю. Клятва в обмен на жизнь, шанс в обмен на оковы. Учение Бездны: Разрыв миров!       Их оплетают цепи, и Кэйа замечает, что на груди Лив, поверх сердца, появляется метка Громовых оков. Он не успевает сказать об этом, как весь мир вдруг заволакивает тьма, появляется ощущение парения, и они падают на мягкую, зелёную, ярко пахнущую молодую траву под дубом в Долине Ветров.

***

      В таверне, несмотря на вечернее время, довольно тихо. Работяг, любящих после долгой смены или тяжёлого дня выпить за Барбатоса, почти не видно, только пара человек с мельницы грустно пьёт что-то дешёвое в углу, тихо переговариваясь. Кэйа проходит к стойке, оглядывает клюющего носом Дилюка, который, пару раз моргнув, мычит что-то невразумительное.       Эта идея появилась в голове спонтанно, как привычная реакция Кэйи на всякий стресс. Стоило ему услышать от патрульных у ворот, что действующий магистр с Хоффманом переместились прямо к зданию Ордо без видимых повреждений, он попрощался с Лизой и вдруг буркнул молчаливой Лив: «Может, выпьем?»       Та ответила однозначным: «Да, надо бы».       Так они и оказались у дверей таверны. Несмотря на тёплый ласковый ветер их обоих страшно колотит, и это не исправляет даже духота в помещении. Лив безмолвно садится на высокий стул, складывает руки и ложится на них, прикрывая чёрными маленькими крылышками глаза. В тёмно-фиолетовых волосах запуталось несколько снежинок — и те тают только сейчас, поблёскивая меж кудрей. Кэйа опирается на локти и наблюдает за тем, как Рагнвиндр поднимается и поправляет манжеты, чтобы принять заказ. — Нам, пожалуйста, «Полуденную»… — Есть что-то крепкое?       С лица Дилюка сходит сонливость, и он внимательно осматривает сначала Лив, затем Кэйю. Замечает новый «аксессуар» в виде белых крыльев, выходящих у него из головы за ушами, потом хмурится, видя женскую окровавленную рубашку, обвязанную вокруг живота кавалериста. В полумраке Альбериху кажется, что на лице винодела возникло обеспокоенное выражение. Он выдаёт резкое: «Хмпф», а потом поворачивается к Лив. — Это ты бурю устроила? — А это ты у Фатуи Глаз Порчи спиздил? — злобно парирует она, резко подняв голову. Её чёрные крылышки расправляются и выгибаются, словно пытаясь сделать Лив устрашающей. — От одних отделалась, теперь второй допрашивает. Не я это, у парня своего спроси, если не веришь.       Кэйа садится на место рядом и подпирает голову кулаком, наблюдая за их короткой перепалкой. Он пропускает слова про «парня», не имея сил спорить с кем-либо, и тихо дожидается, пока Лив и Дилюк посверлят друг друга глазами. В итоге винодел, вздохнув, расставляет руки и, опёршись на ладони, приближает своё лицо к ним. — Есть «Полуденная смерть», есть креплёное вино. Ещё, — задумавшись, он сдвигает тонкие брови к переносице, — месяц назад мне прислали с какого-то снежнянского завода на пробу ящик огненной воды. Такое в Мондштадте пить не будут, но могу предложить и этот вариант. — Давай. И несколько кусков хлеба, если есть.       Хмыкнув, Дилюк уходит в подсобку, мотнув высоким хвостом, а Лив принимается судорожно растирать щёки. Потом стаскивает с себя сумку и осторожно кладёт на пол, скидывает на неё куртку, словно не может больше справиться с духотой. Попутно чешет открытые участки кожи ногтями, и Кэйа с ужасом замечает, что на этих местах остаются длинные порезы. Он подаётся вперёд, когда горьковатый запах омелы и солёного железа пробирается в нос, и перехватывает кисть девушки. Лив даже не дёргается, просто замирает, будто ожидая удара. Рядом глухо стучат каблуки Дилюка — но Альберих даже не смотрит на него, боясь, что этот акт самоистязания продолжится. — Регинлейв?       Кэйа называет её настоящим именем. Чуть не запинается, чувствуя, как переходит границу, но решается и осторожно оттягивает её руку от шеи. Кровь тонкими каплями выходит из порезов, пропитывает ворот бадлона. Лив выворачивает кисть технично и резко, без лишних телодвижений, и слегка двигается на стуле, чуть не падая с него. А когда поворачивает голову, Кэйа видит, как её левый глаз заволакивает тьма Скверны. — Извини. Старая привычка, напоминаю так себе, что людям бывает больно.       Людям. Точно. Они не люди. Сегодняшний день это доказал лучше прочих. Химеры, Твари — не важно, как называется то, чем они являются. Но главное — они не люди, им недоступна смерть, и не доступно счастье. Кэйа весь сжимается от этих мыслей, пока Дилюк, тихо поскрипывая стопками по столу и раскладывая обычный ржаной хлеб на тарелке, собирает «заказ». Чтобы выйти из состояния полного отчаяния, Альберих сосредотачивается на его действиях и с грустью наблюдает за тем, как прозрачная жидкость наполняет стаканы. От неё резко пахнет чем-то неприятным, но он не сильно хочет задумываться, из чего сделан знаменитый снежнянский напиток. Главное, что тошнотворный запах отлично резонирует с тошнотворными ощущениями в груди и приступом ненависти к себе. — Мастер Дилюк, вы с нами не будете? — Я не пью на работе. — Поняла.       Разговор звучит как сквозь тяжёлое одеяло, и Кэйа медленно поднимает голову в сторону резко переместившейся Лив. Она оказывается прямо у стола с двумя рабочими, нагибается и говорит несколько слов, после которых те спешно собираются и ускользают через чёрный ход. Кэйа не знает, что повлияло на скорость их исчезновения больше: кобура с пистолетом, всё ещё закреплённая на торсе Лив, или исходящая от девушки тёмная аура. Альберих смотрит на Дилюка и хмыкает, понимая, что тот наблюдает за происходящим с поднятыми от удивления бровями. Глаза винодела широко раскрыты, как у совы, а слегка горбатый нос придаёт ему ещё более птичье выражение лица.       «Удивительно, птица здесь я, а на сову больше похож он», — мелькает в голове, и Кэйа, сделав вымученно-очаровательную улыбку, спрашивает: — Что, это твои единственные посетители за вечер? — Да, я отпустил Чарльза, когда вернулся в Монд, чтобы тот отдохнул.       Рагнвиндр берёт в руки стакан и принимается его натирать. Потом, отставив недоделанную работу, запускает руку в карман и достаёт из неё ключ. Кэйа принимает его без слов и начинает метаться меж дверей, закрывая замки. Гасит висящие у окон лампы, усиливая полумрак, проверяет, высунувшись с лестницы, точно ли никого не осталось на втором этаже. Завершив обход, он подходит к столу, на котором Лив и Дилюк, молча и быстро, расположили стопки с бутылкой огненной воды и тарелку с хлебом. Лив садится на стул и с удовольствием выдыхает, откидываясь на спинку, словно её поясница ждала этого момента целый день. — Оставь себе, — буркнув эту фразу, Дилюк отталкивает от себя ключ от таверны и наблюдает за тем, как Лив расстёгивает ремешки кобуры. — Ладно.       Кэйа только сегодня вернул ему ключ с Апфель, а теперь винодел говорит ему оставить его насовсем. В чём смысл этого предложения, Альберих никак не может угадать, а потому просто садится за стол и смотрит на три стопки. Лив, расправившись со своим обмундированием, убирает волосы за уши и говорит: — В общем. Водку пьют залпом. Обычно мы говорим тосты, но настроение, если честно, дерьмовое, так что я их сочинять точно не буду, а «за Царицу» вы вряд ли со мной будете кричать. Первый тост — не чокаясь, третий — за умерших боевых товарищей. Его говорят стоя, не чокаясь и не закусывая. Но вам лучше закусывать, иначе свалитесь. — Какие-то у вас похоронные традиции, — невесело усмехнувшись, отмечает Кэйа, подтягивая к себе одну из стопок. — Я завтра тех людей хоронить пойду, так что в самый раз. Упокой зима их души, — Лив тоже берёт рюмку и встаёт, отчего стул скрипит.       Это выглядит странно и сумбурно, но что Кэйа, что Дилюк без вопросов поднимаются за ней и пьют обжигающий напиток залпом, повторяя за Лив. Рагнвиндр, убрав стопку, морщится в отвращении, а Гёрлейст только берёт кусок хлеба и тычет ему в нос. — На, занюхай, а то унесёт ещё.       Потом кусок хлеба оказывается и перед Альберихом — и он вдруг чувствует, как поплывший в жаре напитка мир собирается обратно в единую массу, а запах хлеба кажется невероятно сладким. Следующий тост он уже бормочет сам, говорит традиционное: «За Барбатоса!», и даже Лив чокается с молодыми людьми, лишь слегка кривясь из-за звона стопок друг о друга. Третий тост снова делается «по правилам» — и Кэйа поплывшей головой понимает, что это, пожалуй, самый достойный способ оплакать снежнянских учёных, что он мог придумать. — За тех, кого с нами больше нет.       Звучит горько, и горше только огненная вода, которую Кэйа немного растягивает, не сумев выпить залпом. Не закусывает и даже не смотрит на хлеб, пока не садится и не слышит тихое бормотание Дилюка с четвёртым тостом (тот что-то говорит про хороший урожай, и Лив одобрительно кивает).       Они пьют, а мир сужается до тёмного угла в мондштадской таверне. «Молчаливых тостов» звучит ещё два — и от каждого хочется, по меньшей мере, зарыдать. Но у Кэйи нет сил, нет никакого желания углубляться в эти эмоции. Он видел много смертей и много убивал. Почему этот случай задел его так сильно? Возможно, из-за того, что и сам Альберих умер сегодня?       Дрожит свеча в подсвечнике, воск капает на деревянную столешницу. Между Лив и Дилюком завязывается диалог. Сначала карательница даёт какие-то рекомендации по обслуживанию Глаза Порчи, настоятельно просит не использовать его при Фатуи. Предупреждает, что в артефакте был жучок, отслеживающий местоположение — и Кэйа отмечает эти слова, думая о том, кто всё это время знал о всех передвижениях Рагнвиндра. Потом Дилюк спрашивает о Разрыве, и Альберих не успевает сформулировать предложения, завязший в пьяной пелене, но на вопрос уже отвечает Лив. В один момент всё утекает в сторону обсуждения возможных убийц учёных и причин этого поступка, и Кэйа, словно очнувшись, спрашивает: — Разве деньги — это мотив? Насколько я знаю, офицеры в Фатуи получают много.       Лив пододвигает к себе пепельницу, принесённую Дилюком, пытается поджечь спичку, но та ломается прямо в руках. Недовольно бурча матом, не выпуская при этом сигарету изо рта, она натягивает нитку электричества между пальцами и уже от неё прикуривает. Кэйа бросает взгляд на винодела, но тот не выказывает никакого недовольства из-за действий Лив. — Ты просто с этими ублюдками не работал. В Снежной, как, впрочем, и в любом государстве, есть три столпа, на которых держится авторитет: сила, деньги и секс. Кто-то решает вопросы через постель, а кто-то предпочитает получать как можно больше моры, чтобы с ними считались. — Какой способ выбираешь ты?       Лив выпускает клуб дыма в потолок, держа сигарету так, словно она — одна из тех снежнянских леди, что приезжали в Монд на фестивали или медовый месяц. Чересчур изящный жест для этой военной, за который Кэйа цепляется натренированным взглядом. Хоть он и пьян, внимательности он не растерял ни на грамм. Иначе бы давно получил яд в стакане от нерадивых информаторов. — Ждешь, что я скажу, что сплю с людьми ради своей выгоды? И такое бывает, — она снова делает затяжку и растягивает губы в улыбке. — А еще покупаю информацию, вру, подлизываюсь, выслеживаю, и, конечно, пытаю, когда других вариантов не остаётся. Тебе бы я, например, не дала. Но не потому, что ты такой жуткий, — протянув руку, она щелчком большого пальца сбивает пепел с сигареты. — А потому что женщины явно не в твоем вкусе. — Ха, смешно. Смелый вывод, — действительно посмеявшись, Кэйа подаётся вперёд и наливает всем по ещё одной стопке. — И какого это — спать с людьми ради выгоды? — Мерзко и грязно. Хочется отмыться и как минимум содрать с себя кожу. В разведке говорят, что информация стоит любых жертв. Я попробовала пойти на эти жертвы. Не случись у меня в тот день осечка, узнала бы о своём бессмертии раньше, — Лив выпивает новую стопку. — Почему? — уточняет Кэйа и тоже тянется к сигаретам, а после благодарно хмыкает, когда Дилюк помогает ему прикурить. — Я хотела пустить себе пулю в лоб. К сожалению, мой Стечкин подвёл. А потом сработал, когда я выстрелила в ту мразь, и я посчитала, что такова была судьба. Да и… перед Велем было стыдно.       Лив снова говорит бесцветно, почти без интонаций, сверлит взглядом одну точку. Кэйа не спрашивает больше. Только, выпив стопку, прожёвывает маленький кусочек хлеба и тоже вставляет свою монету. Не из желания пожаловаться, скорее потому, что чувствует единение мыслей с этой карательницей. — Когда я узнал, что я стал Птицей, я сбросился с Мыса Веры. Подумал, что это будет лучшим способом умереть. Нельзя передумать, нельзя пойти за помощью, — он вдыхает горький дым, впервые делая правильную затяжку, и тоже тупит, не видя настороженного взгляда алых глаз. — К сожалению, оказалось, что у меня есть крылья. — Научился летать? — Нет. С трудом разобрался, как парить. — Хуёво.       Наступает молчание. Слишком тяжёлая тема, атмосфера поминок. Непонятно, кого хоронят — то ли учёных, то ли Кэйю, то ли надежду на светлое будущее. Гудит голова, и Альберих отвечает на пару вопросов невпопад, отчего все тускло смеются. Дилюк ничего не говорит. Узнав о том, что сегодня случилось с Кэйей, он заметно ушёл в себя, и ротмистр прекрасно понимает, с чем это связано. У Рагнвиндра не осталось родных, из семьи только Аделинда, и та — скорее нянька. Он всегда пугался, когда слышал от рыцарей, что Джинн пострадала, ведь узнать о смерти подруги детства ему совсем не хотелось. Кэйа никогда не говорил ему об этом, но всегда прекрасно видел, как замирал Дилюк, чтобы вслушаться в тихие разговоры людей из Ордо Фавониус.       Кэйа возвращается в реальность из обрывочных воспоминаний, когда Лив, покачиваясь, встаёт, заталкивает в сумку кобуру и накидывает на плечи куртку. Она икает и прикрывает ладонью рот, рдея, как юная фрейлина, а потом отходит на пару шагов и произносит: — Ладно, мне домой пора, иначе завтра не смогу встать. Дилюк, выстави, пожалуйста, счёт Катерине, она отдаст тебе деньги с моей сберкнижки. Ну, бывайте.       Скомкано попрощавшись, Лив делает шаг и растворяется во тьме, оставляя их наедине. Свеча вздрагивает от этого прыжка, но больше ничего не говорит о том, что секунду назад девушка буквально исчезла.       Убрав место, за которым сидела карательница, Дилюк возвращается за стол. Он немного покачивается — огненная вода ударила в голову. На лице винодела появился яркий румянец, а волосы вспушились от влажной жары в помещении. Кэйа наблюдает за ним прищуренными глазами, потом берет очередную стопку и проглатывает её, стараясь не обращать внимания на мерзкий вкус. Он не знает, почему, но отказаться от новых порций огненной воды оказывается сложно. Воистину снежнянское зелье для уничтожения врагов. — Знаешь, я так… перепугался в тот момент, — вдруг говорит он и смотрит на Дилюка. — Почему-то подумал о том, что если перед смертью тебя не увижу — это будет поганая смерть.       Кэйю несёт, он прекрасно понимает это отголоском сознания. Рагнвиндр немного ниже расстегивает рубашку, и, кажется, всем от этого действия становится только жарче. Засматриваясь на покрытую мелкими веснушками и алыми пятнами кожу груди, Кэйа снова пьет и продолжает: — Правда, умереть я теперь не могу, а это ещё… гаже. Гнить от Скверны вместо смерти, еще и с этой тварью внутри — да я джекпот сорвал. Зато теперь могу подставляться под мечи и пули и ничего мне не будет, — горько смеётся он, поправляя порванный корсет. — Сможешь использовать меня, как живой щит. — Нет.       Кэйа зависает, а потом переводит взгляд на Дилюка. Тот, подавшись вперед, без видимых усилий выдвигает стул, на котором сидит Альберих, и они соприкасаются коленями. Упершись руками в края, винодел зависает в этом положении, смотрит Кэйе прямо в глаза, и произносит почти шепотом, благо, расстояния между ними почти не осталось: — Я не смогу смотреть, как ты каждый раз умираешь и возрождаешься. Так что никакий «живых щитов», Кай, — от того, как он произносит его настоящее имя, у Кэйи идут мурашки. — Закончим тут с этой контрабандой снежнянской и поедем искать способ тебя вылечить. В Сумеру, Фонтейн, Ли Юэ, да хоть снова в Снежную — вообще плевать. Озадачу этим Альбедо, не зря же он считается лучшим алхимиком. Вытравим из тебя Скверну, и будешь жить, как нормальный человек. — Нормальный — это какой? — спрашивает Альберих, и Дилюк зависает, не меняя положения, озадаченный этим вопросом.       Они молчат с минуту, находящиеся чересчур близко друг другу, а по ощущениям — будто через пропасть. И Кэйа с каждой секундой наблюдения, с каждым вдохом, наполненным запахом кожи, дорогого вина и сигарет, понимает, что лучше он сделает прыжок и упадёт, чем так и останется наблюдать на своей стороне.       Он подаётся вперёд, как-то слишком быстро преодолевая расстояние, и оставляет лёгкий поцелуй на щеке. Дилюк мгновенно поворачивает голову, и они сталкиваются носами. Ловят дыхание друг друга, чтобы через несколько томительных секунд соединиться губами. Дилюк горячий, как печка, и Кэйа тает, когда он осторожно прикасается ладонями к его талии. Альберих забирается руками под ворот рубашки, оглаживает шею, немного впивается пальцами в спину, когда чувствует проникающий в рот язык. В момент, когда они отрываются друг от друга, чтобы перевести дыхание, Кэйа слышит то, от чего сердце на несколько секунд будто перестает биться, чтобы затем заработать с двойной отдачей: — Ты такой красивый.       Когда они снова целуются, Кэйа, немного раздвинув ноги, переползает на бедра Дилюка. Руки Рагнвиндра с каждым движением все смелее оглаживают его спину и талию, стягивают сначала меховую накидку, затем — синий форменный жилет. Кэйа чувствует себя, как умирающий от жажды путник в пустыне, что добрался до оазиса. Исчезает окровавленная ткань, использованная для перевязки его раны. Альберих открывает бледные плечи, пробегает пальцами по ключицам, опускает руки ниже, чтобы щипнуть Дилюка за розовеющий сосок. Рагнвиндр отрывается от его губ и тихо стонет, а его возбуждение упирается Кэйе в бедро. Ротмистр и сам сходит с ума от чувств и жара в груди, поэтому, когда Дилюк сжимает пальцами его левую ягодицу, прерывает вновь начавшийся поцелуй и уточняет: — Мы это прямо на столе сделаем?       Рагнвиндр жмурится и подвисает на полминуты, чтобы ответить: — Вообще, у меня все нужное в комнате, но если тебе…       Что «тебе», он договорить не успевает. Кэйа резко отталкивается ногой от пола, и они падают в кровать в хозяйской спальне. От прыжка Дилюк ненадолго теряет ориентацию в пространстве, только держится обеими руками за Кэйю, когда тот седлает его бедра и принимается расстегивать последние пуговицы на чужой рубашке. — Нам надо будет поговорить, — бормочет винодел, садясь, чтобы снять ставшую ненужной вещь, а после и сам расстегивает золотую цепочку на рубашке Кэйи, чтобы запечатлеть между ключицами короткий поцелуй.       Кэйа от такого отношения стонет в голос. — Надо. Утром.       Сначала с него снимают рубашку, на которой, благо, кроме золотистой цепочки нет застёжек, потом Дилюк, копошась и ругаясь себе под нос, распутывает шнурки, держащие корсет изнутри. Гениальное решение Лотти — убрать все видимые застёжки на внутреннюю сторону, но что Кэйа на пьяную голову часто не справлялся с ослаблением этого орудия пыток и красоты, что винодел теперь не мог с ним справиться. В итоге поступают по-старинке: глубоко вдохнув, Кэйа поднимает руки, пока Дилюк стягивает корсет. Голубая серёжка задорно покачивается в ухе, отражая лунный свет. Альберих давит на плечи возлюбленного, роняя его на постель, и принимается зацеловывать старые шрамы. Рваные, слитные, похожие на кружево — эти явно от ожогов. Зацеловывает пальцы и левую ладонь, на которых виднеются разводы от того огня, которым управлял Дилюк с помощью Глаза Порчи. Рагнвиндр лежит, весь красный и распространяющий вокруг себя дикий жар, и иногда хватает правой рукой Кэйю за бок, перебирая проступающие от долгих голодовок рёбра. — Видела бы тебя Аделинда, надавала бы подзатыльников. — Не думаю, что ей было бы приятно видеть двух своих воспитанников в одной постели.       Остаток одежды исчезает чересчур быстро. Когда Кэйа обнажается полностью, он без страха ложится на спину, слегка приподнимая ноги. У них с Дилюком никогда не было чёткого разделения ролей, но Альберих, по прошлому опыту, легче переносит растяжку, возможно из-за Зверя внутри. Рагнвиндр, сбрасывая штаны, роется в своём рабочем столе, и почему-то это кажется Кэйе крайне нелепым. — Смазка и документы в одном столе? Да ты и вправду женат на работе. — Замолчи. — А мог бы быть на мне, — в его словах звучит двойной смысл, и у винодела на губах появляется грустная улыбка, прежде чем он выдаёт гадкое в своей ложности оправдание: — В Церкви такие браки не регистрируют.       Дилюк нависает над ним и, размазав смазку по пальцам, вводит их в Кэйю. Альберих, ухнув, стонет, пока не получая удовольствия, но и не чувствуя боли, как было в их первые, неумелые разы. Ловит обеспокоенный взгляд, и, очаровательно улыбнувшись, начинает говорить, чувствуя, как в него проникает второй палец: — А ты знал, что по мнению половины моих коллег я — главная шлюха Монда? — Знал. — И какого это — делить постель с главной шлюхой? — Не знаю, я же не Свена сейчас растянуть пытаюсь.       Они улыбаются, тихо смеются, пока Альбериха вдруг не пробирает дрожь, а пальцы не попадают по нужной точке. Он весь подтягивается и сжимается, спина кавалериста выгибается, а белые крылья расправляются, показывая восхищение от нахлынувших эмоций. Дилюк наклоняется и ловит его губы, чувствуя, как в горло проникают учащающиеся стоны. Кэйа вслепую тянется к банке со смазкой, не открывая глаз, находит член партнёра и размазывает по нему вязкую жидкость. Винодел, ухнув, отрывается от губ Альбериха и утыкается в худое плечо, покусывая ключицу. Немного неловко перемещает его ноги и берётся за бока Кэйи, глядя в звёзды зрачков. Повязка безбожно съехала, открывая потрясающую картину разгорячённого, потного, распушённого Дилюка меж худых бёдер.       Первый толчок идёт туго. Кэйе кажется, что его выворачивает одновременно и от приятных ощущений тактильного контакта, и от силы растяжения. У него никого не было ни до, ни после Рагнвиндра — и если такие, как Свен, и называли его шлюхой за вычурные наряды, то ротмистр был самой верной шлюхой Мондштадта. После шестого толчка движения Дилюка идут плавнее, он начинает задевать те точки, от которых всё тело словно прошибает электричеством, и жар вырывается наружу, облачённый в стоны Кэйи. Винодел не ведёт себя тише — ему нет смысла притворяться. Он мерно ухает, иногда выдаёт высокие ноты, на которых голоса Альбериха бы не хватило. В какой-то момент, видимо, совсем поплыв от выпитой огненной воды, замедляется, и Кэйа резко опрокидывает партнёра, задавая амплитуду движений самостоятельно. От смены позы становится в разы приятнее, и кавалерист, не сдерживаясь, раскрывает за спиной белые крылья.       Когда Дилюк нежно оглаживает переливающиеся голубовато-зелёными оттенками светлые перья, смотря на Кэйю влюблёнными глазами, в груди разгорается тлеющий уголёк тех чувств, от которых Альберих давно отказался. Он, наверное, тысячу раз пожалеет о происходящем, но пока его удерживают крепкие руки Рагнвиндра, помогая с каждым движением, а удовольствие пожаром растекается по телу, Кэйа не будет думать об этом.       Громко простонав, Дилюк заканчивает, оставляя липкое ощущение у кавалериста между ног. Кэйа балансирует на грани, но ему не хватает ритмичных движений на чужих бёдрах — и он несколько раз проводит рукой по стволу своего члена, наконец изливаясь и пачкая бледный живот. В голове резко становится пусто, он на мгновение проваливается в ничто, как во время смерти, и тут чувствует касание к длинной пряди лавлока. — Так… что ты думаешь?       Невнятный вопрос звучит в пространстве оглушающе громко — ведь Кэйа прекрасно понимает его смысл, даже будучи страшно пьяным и потрясённым после оргазма. Неловко передвигаясь, он слезает с чужого тела и падает на простыни, утыкаясь носом в плечо Дилюка. Запах костра, вина и кожи пробирается через ноздри в мозг, поселяясь там и занимая место самого восхитительного. Рагнвиндр тем временем укутывает их в одеяло и подтягивает Кэйю к себе, чтобы уместиться на узкой кровати. — Что поговорим мы завтра.       Ставит точку, ведь сейчас они ничего не смогут решить, и засыпает, вслушиваясь в тяжёлый вздох и мерное посапывание Дилюка.       А на следующий день Кэйа просыпается, совершенно ничего не помня.