Дневник Павла Юдина

«Сегодня меня повысили до звания обер-солдата и наградили крестом за пройденную полностью войну. Не только я получил награду и звание, но и многие другие солдаты получили это же. Даже мой друг Мэкс был повышен до обер-солдата и награждён медалью. Только вот я не испытываю счастья, крутя в руках крест. Особенно после того что случилось на церемонии…» Солнце нещадно пекло и освещало всю площадь Бремена. Наверное, больше десяти колонн стояло у края, давая посередине вскоре проехать военному транспорту, пройти офицерам и главное, чтобы в чёрном джипе проехал Кайзер. Пока я об этом думал, офицеры бегали от одного рядового ко второму, объясняли, как нужно вести себя в присутствии генералов, бременсмаршала и при самом важном человеке — перед Кайзером. Слышать это имя мне противно. Хотя это даже не имя, а скорее титул, только вот он носит его как имя. Мы уже долгие часы стоим перед палящим солнцем, как назло сегодня жарко, а неудобная парадная форма стискивает движения, колется. Мне сшили её не под мой размер, не ожидали, что вырасту за год в настоящего крупного мужчину, хотя мне только семнадцать лет. Сзади меня стоит Мэкс и старается незаметно от взгляда офицера ущипнуть меня за руку. Неприятная боль проносится по всей руке, мне хочется издать звук, но я терплю. Когда наконец-то старший уходит к другим рядовым, я обращаю внимание на Гавенду с очень недовольным лицом. — Что тебе? — спрашиваю я, с упрёком потирая место, за которое ущипнули. Мэкс за это время не изменился: всё такой же маленький, худой мальчик, только уже с серьёзным голосом. Его голос сломался только в пятнадцать лет. Хоть он и кажется слабым, но на деле он управлял танком, стрелял из тяжёлого оружия и даже спас меня от гранаты, рискуя умереть сам. Я до сих пор чувствую к нему огромное уважение за этот поступок, но также страх. Каждый раз, прокручивая этот момент в своей голове, картины рисовали мне самые плохие последствия, что могли бы с ним случиться. Единственный человек, которого я не хочу терять, — это Мэкс. Для меня он стал лучшим другом. Друг улыбается мне, снова по-тупому, но меня это забавляет и я неосознанно ухмыляюсь. — Просто в предвкушении, хочу увидеть всех генералов! — он наклоняется ко мне ближе и шепчет: — Говорят, они очень горячие. Я отмахиваюсь от его слов, но широко улыбаюсь. — Постарше любишь? — Не гони чепухи! — повысил голос он и заметно смутился. Резко меня пихнули локтём, намекая, чтобы прекратили трещать. Недовольно косясь на этого рядового, я всё же поворачиваюсь вперёд и замечаю, что впереди ровной колонкой вышагивает женский отряд, их ставят ровно перед нами. Всем девушкам на вид двадцать лет, а их офицершам едва ли больше. И тут мои глаза выкатываются, нет, я видел, конечно, девушек, но не интересовался, есть ли среди рядовых, а не только среди генералов и высокого звания офицеров. Молодые, красивые, блестящие глаза, круглые лица. Все они прекрасны, а их форма… выглядит, словно облили водой. Она не мокрая, а сидит в облипку, показывая прелести. Я всё же оторвал взгляд от красавиц и посмотрел по сторонам, другие рядовые около меня глядели во все глаза. Меня снова ущипнули сзади. Я повернулся. — Да они прям красотки из тех самых журналов! — шепчет мне друг. — Я заметил, — шепчу в ответ. — Мне вот нравится та блондиночка, — он показывает мне на девушку среднего роста, у неё выпирает живот, бока, ноги толстые, грудь большая. Я удивляюсь его выбору и усмехаюсь. — Тебе нравятся жирные? — упрекаю его за выбор. Ведь кому может понравиться такая толстуха? Гавенда смущённо перевёл взгляд в сторону. В этот момент я ощутил себя неуютно. — Тогда кто тебе нравится из них? Поворачиваюсь снова к ним и осматриваю каждую. Та низкая, та тощая, у третьей нет выраженных форм, четвёртая слишком бледная. Только сейчас понял, что никто из них мне не нравится. Может, у меня завышенные требования? — Никто, — честно отвечаю. — Серьёзно?! — с удивлением воскликнул Гавенда, а я качаю головой. — Тогда опиши, как должна выглядеть девушка по твоему мнению. И тут я задумываюсь. Все два года я и не думал об этом, для меня существовал только фронт, война и цель. А журналы, которые мы с Мэксом иногда листали, были лишь развлечением. Мне пришлось напрячь весь свой мозг. Какой должна быть идеальная для меня девушка? Я не знаю. У меня не вырисовывается в голове идеальный образ той, ради которой я был бы готов сделать всё. — Наверное, самое первое и важное — это то, чтобы она была из Воронии, как и я. А второе… второе, чтобы она любила книги, — снова отвечаю я честно. — Но это лишь внутренние качества, а не внешние. Я пожимаю плечами. Девушек уже отвели на свои места куда-то далеко. Раздаётся шипение у рядом стоящих громкоговорителей, шум проходит, и нам сообщает женский голос приготовиться к церемонии вознаграждения. Все становятся смирно, я тоже встал ровно, выпрямил спину и надул грудь. Мой взгляд устремился вперёд, на гостей, пришедших посмотреть на праздник. Я заметил, что четверо девушек смотрели на меня и старались сдержать смех. Настроение, которого и так не было, упало до нуля. Хотелось сейчас же найти того неумелого швея, который отказался перешивать мою форму. Из-за его лени я выгляжу как надутый индюк. Все мои мысли сразу же улетучились вместе с гимном. Колонки передавали торжественную мелодию, наполненную настоящей любовью к своей стране, только вот я не чувствовал гордости, потому что это не моя Родина. Не все слова мне удалось разобрать, ведь я до сих пор знаю плохо язык Бремена. Хоть нас и учили базе, но пишу всё ещё с ошибками. На них даже смеялся учитель. До моих ушей доносится отрывок:

«…Wo Liebe und Treue den König umgeben,

wo der Fürst und das Volk sich die Hand geben,

dort soll das wahre Glück der Menschen gedeihen,

Dort blüht und wächst ein wunderschönes Vaterland.

Also schwören wir noch einmal

Liebe und Treue zum König!

Möge der Bund stark sein! Ja, gehen Sie mit Zuversicht voran:

Wir sind die Bremer, lasst uns die Bremer sein…»

Во мне снова проснулся гнев. Я не народ Бремена и никогда не буду на стороне убийц. Когда пытка в виде гимна закончилась, наконец-то на высокой трибуне показалась сама бременсмаршал. Кайзера не было видно. Наверное, снова скрывался в тени. Трибуна была за пределами площади, но находилась точно перед моими глазами. Бременсмаршаллом, к моему удивлению, оказалась низкая женщина, с ярко рыжими волосами и с постриженными висками, неровной чёлкой до бровей. Оставшиеся волосы прилипли к потной шее. Лицо круглое, с небольшими морщинками у уголков губ и под глазами. Длинный, кривой, глубокий шрам простирался на её губах, сверху-вниз до самого подбородка. Глаза большие, а радужка голубого цвета. Её взгляд выглядит строгим, но одновременно с этим несчастным. Наверное, в своей жизни она поведала много ужаса, ведь они наполнены не только несчастьем, но и усталостью. Как она вообще стала бременсмаршалом? И правда ли, что она настолько сильна и ужасна? Это всего лишь маленькая, хрупкая женщина, которой на вид сорок лет. Форма чёрная, фуражка такого же цвета с золотым орлом, на левой руке чёрная и жёлтая полоска, символ флага Бремена. Женская форма генералов и даже бременсмаршала, к моему удивлению, вышита странно: воротник пиджака продлевался дальше и застёгивался только чуть выше пупка — это позволяло увидеть их лифчик и груди. Под пиджаком у них не было даже рубашки. А ещё НИ ОДНОГО мужчины генерала. Хотя я и так был наслышан о гендерной несправедливости в армии. Но больше всего меня смущал висящий кнут на широком, кожаном ремне. — Армия, — мы приготовились, — равняйсь, — я и все остальные встали прямо, ноги вместе, носки врозь, смотрим вправо, правой ногой сделали пару быстрых шагов на месте не сгибая колен. — Смирно! — все выпрямились, голову развернули и смотрим прямо. — От своего имени, мне бы хотелось поблагодарить каждого человека, присутствующего здесь или слушающего по радио. Спасибо вам за проявленную доблесть, смелость и любовь к нашей Родине за победу над врагом. Больше всего мне бы хотелось поблагодарить наших солдат, которым пришлось отдать жизни за нашу страну. Минута молчания и скорби, — все замолкают и встают прямо. В это время колокол одной из церквей Алл-Мера издаёт звук. Потом к нему подключается ещё одна, небольшая церковь. Наверное, по всему городу звучат колокола. Мне становится ещё тоскливее, ведь многие из моего отряда так и не вернулись живыми, либо остались инвалидами на всю жизнь. Кто без ног, кто без рук, а кто-то и вовсе был изуродован до такой степени, что лицо стало просто большим куском мяса без определённых черт, таких как глаза, нос, рот, губы. Воспоминания об этих раненных из одного госпиталя, в который меня положили после получения ранения в ключицу, так и не исчезли. Мурашки пробежались по коже. «А ведь Мэкс мог стать одним из них…» Когда минута молчания закончилась, бременсмаршал отошла от микрофона и из тени навеса вышел он… Кайзер. Мои глаза расширились, стараясь запечатлить каждую деталь этого садиста и урода. Он высокий, даже слишком. Два метра точно есть. Всё тело укутано в жёлтую, потрёпанную накидку, под ней видна бледная до бела кожа. Лица не видна из-за капюшона накидки. На его левой руке обвивается зелёная, ядовитая змея. Плохой вкус на домашних животных. Он начал произносить речь: — Эта война далась нам нелегко, зато мы смогли забрать себе западные земли Рондона, ближайшие земли Богемии и показали, насколько слаба известная на всю Европу Ворония, — его голос оказался чарующим. Все эти два года я думал, что он более грубый и мерзкий, как подобает таким личностям, как он, но всё оказалось куда более сложнее. — Но эта война доказала нам, что наша нация может объединить весь мир, именно она самая сильная и технологически развитая, чем другие. Наш народ способен на большее, я в этом уверен. — я старался не вслушиваться, старался не слышать его речи, но она, как мелодия, завораживала, почему-то я верил во всё сказанное им… — К сожалению, нам помешали объединить все народы ольдегардцы, — при упоминании их речь Кайзера заметно изменилась, стала более сдержанной и слегка нервной, — они собирались напасть на нас своими морскими кораблями, а как всем известно, выход к морю Бремен не имеется, поэтому пришлось подписать договор с Рондоном. Если бы не ольдегардцы, мы смогли бы и дальше держать оборону, продвинулись бы до самого запада Европы, а после — на восток, захватив Воронию и холодные земли на ней, а потом и всю Азию! — он это рассказывал с такой уверенностью, что я был готов поверить ему. Был, но не поверил. Я видел, как наши солдаты умирали от болезней, оспы, тиф, к счастью, меня обошло это стороной как и Мэкса, но из-за нехватки медикаментов они не могли вылечиться, да и не хотели их лечить. А еды было настолько мало, что приходилось делить одну банку тушёнки со всем окопом. Пятнадцать парней и одна тушёнка. Поэтому нам приходилось просить у врагов, они давали в основном один багет и шесть тушёнок. Вспомнив об этом, я сразу же вышел из гипноза Кайзера. Теперь я смотрел на него с ещё большей ненавистью. Как он смеет врать о таком? Он прекрасно знает в каком состоянии пребывала армия! Он знает, как нам приходилось держать оборону захваченных земель. Настоящий змей. — Теперь же я, Кайзер, с уверенностью говорю, что наша страна будет только развиваться, не будет безработицы, люди перестанут голодать, каждый получит дом, не будет больше болезней. А теперь же перейдём к вознаграждению медалей, крестов. К этому моменту бременсмаршал ушла с трибуны и села в джип. Подъезжая к каждой колоне и подзывая солдат, она вешала им ближе к сердцу медаль, либо крест. Крест попадался чаще всего. Того, кого повышали в звании, оглашали под громкий оркестр, сопровождающий джип. Все громко и чётко слышали, что и кому присуждалось. И вот, не отрывая глаз от Кайзера, я смотрел на него, а он уже стоял в тени. В какой-то момент я заметил его ухмылку под тенью и взгляд, направленный именно на меня. Когда я моргнул, он уже стоял далеко от микрофона. «Показалось?» — промелькнула мысль. Не мог же он смотреть и на меня. Не мог. Наверное, из-за жары и тесной формы стал ловить галлюцинации. И вот наконец-то очередь дошла до нашей колоны. Джип остановился перед серединой колоны и из него вышла бременсмаршал. Женщина и поприветствовала нас (как все делают военные), мы также отдали ей воинское приветствие. Когда она опустила руку, мы все опустили руки чуть позже неё. Женщина генерал выдала ей листок со списком всех имён, которым выдаётся вознаграждение. К моему удивлению, больше всего было вознаграждённых именно в нашей колонне. Поэтому самой бременсмаршал пришлось подходить к каждому и выдавать по кресту и медали. И вот очередь дошла до меня. Она была совсем низкой, наверное, на вид сто пятьдесят семь сантиметров. Я даже удивился, ведь на трибуне она выглядела выше, чем является на самом деле. Наши глаза встретились, и я ощутил себя дискомфортно. Что-то было в её взгляде настолько печальное, что мне передать невозможно. Такое, словно она прожила больше ста лет и просто устала от этой жизни. Хотя… там было что-то и другое, более глубокое. — Пав Юдин, — она обратилась ко мне, а я выгнулся ещё сильнее, — от моего имени Д’Арс Каталисс бременсмаршал, я, как главная помощница Кайзера, самолично награждаю тебя этим крестом за войну, которую ты прошёл полностью. — Рядом стоящая третья женщина, но уже по виду не генерал, а старший офицер, она держала шкатулку с крестом. Д’Арс аккуратно взяла его в свои белые перчатки и прикрепила мне ровно к сердцу. Я взглянул на крест: серебряный с чёрно-жёлтой лентой. Как противно. — А также, Пав Юдин, будешь повышен до звания обер-солдата. — Так точно! — я не знал, что сказать, поэтому выдал эти слова. Видимо, я этим её заставил улыбнуться, ведь морщинки у уголков губ слегка дрогнули к верху. Как только оркестр прошёл, она снова стала серьёзной и подошла к следующему парню, который стоял прямо у моего левого плеча. Бременсмаршал стала толкать ту же самую речь, что и мне, но резко она прервалась. Все солдаты из наших колонн посмотрели на неё, не поворачивая головы. Мне же было лучше всего видно, что происходит. Женщина смотрела на обувь рядового. Вместо чёрных до блеска вычищенных сапог с небольшим каблуком были серые потрёпанные кроссовки. Д’Арс наконец-то подняла голову на солдата. Суровый, разочарованный взгляд пробивал не только этого парня, но и меня. — Солдат, — обратилась она к нему, — как ты смеешь показываться ЗДЕСЬ в такой обуви? — напряжённая тишина. Теперь каждый смотрел на них, даже оркестр старался не шуметь и стоять смирно. Парень хотел уже что-то сказать, но ему не дали этого сделать. — Я ОЧЕНЬ разочарована в наших младших офицерах: они не проследили за этим небременским отродьем, которое пачкает площадь своими грязными кроссовками. — Опять пауза. — Но разочарована я больше всего в тебе, солдат. Все уже успокоились и думали, что награждения продолжатся дальше. Я тоже так подумал, поэтому повернул свой взгляд на трибуну. Но мне пришлось посмотреть снова влево, услышав звуки ремня. Бременсмаршал сняла с него тот самый кнут. — Повернись спиной, — приказала она. Рядовой нехотя повернулся к ней спиной. — Сними рубашку. — он подчинился, и через пару секунд на земле валялась его форма. Я понимал, что сейчас будет ждать всех, знал, но отказывался верить. Чтобы не смотреть, я направил взгляд вперёд, на трибуну. Первый удар. Душераздирающий крик был слышен даже за пределы площади. Тихо. Никто не шумит и старается не дышать. Второй удар. Крик всё такой же, но моё сердце стучит очень быстро. Ещё немного, и оно вот-вот выскочит из груди. Третий. Руки потные. Четвёртый. Я замечаю, как из тени трибуны вышел Кайзер. Он смотрит. Пятый. Всё ещё смотрит. Шестой. На мои штаны упали капли крови, но он смотрит. Седьмой. Не дав приказа остановить глупое наказание, он ушёл. Просто ушёл во тьму. Восьмой. И какой ты после этого кайзер? Девятый. Ты безжалостный кусок свиньи. Десятый. Я убью тебя. Девятьсот восемь. Девятьсот девять. Сто. И солдат упал на землю. Бременсмаршал закрутила кнут и повесила обратно на ремень. Её взгляд показывал полное равнодушие к этому, такое, что я испытал страх. — Приведите медиков! — рявкнула она, и тут же пришли четверо врачей. Рядового положили на носилки, прикрыв рубашкой, и понесли к специально отведённому месту для пострадавших на площади. Д’Арс готовилась к новой громкой речи, что было заметно по её челюсти. — Хочу напомнить каждому, я, как доверенное лицо Кайзера, имею право наказывать тех бойцов армии, кто нарушил устав армии, тех, кто оскорбляет нашу страну, нашу нацию, нашу веру и нашего Кайзера! Надеюсь, никто больше об этом не забудет, — она обвела взглядом все колоны солдат, — да хранит вас Алл-Мер. И после этих слов продолжилось вознаграждение. Все солдаты и гости продолжили дальше веселиться, праздновать победу, но я не разделял со всеми этого. И нет, это не только из-за того бедного парня, но и из-за чувства неправильности. Я не должен здесь быть, не должен праздновать чужую победу, не мою победу, не победу моей Родины. После празднования нас отпустили гулять. Я и Мэкс пошли выпить пива. Нам разрешили только потому, что мы из армии. Но, даже проведя с ним время, ощущение неправильности не исчезло. Я должен убить Кайзера. Он отнял у меня всё: семью, дом, нормальную жизнь. Я отомщу тебе, но мне будет мешать твоё доверенное лицо — Д’Арс Каталисс. Ничего. Ради этой цели я готов на всё, даже сместить её.