Дневник Павла Юдина

«Эта записная книжка будет моим дневником, единственным островком личных мыслей и переживаний. Я Павел Юдин, мне 15 лет. Шесть месяцев назад мою семью расстреляли бременские солдаты. Отец погиб на фронте, а мать пыталась сама ухаживать за детьми. Всего нас было восемь в семье: матушка, папа, пять сестёр – две старшие, две младшие, одна средняя и я средний, единственный сын в семье. Моя цель отомстить Кайзеру за смерть моей семьи, но для этого мне нужно повыситься в звании. Для этого нас, мальчишек, тренировал один из офицеров. Дело было зимой…» - Быстрее! – кричал офицер. Я ускорился в движениях, аккуратно, как пёрышко, прыгал от одной фальшивой мины к другой. Вкладывая все силы на это, я был уверен в том, что смогу повыситься таким образом от обычного солдата до обер-солдата, а может, сразу и до ефрейтора. - Пав, ещё быстрее! – крикнул мужчина. Я стал быстрее двигать ногами. И вот, приближаясь к концу, оступился, нога будто нарочно подвернулась и свалила меня на фальшивую мину. - Взорвался! – закончило моё падение слово рядом стоящего офицера. Поднявшись, я выпрямился и посмотрел на него. Лицо у него было неприятное, уродливое, один глаз смотрел в сторону, второй – на меня. Густые усы, за которыми он не следил, лысину прикрывала фуражка, тело крупное, но с небольшим пивным пузом. Мне было противно смотреть на него, особенно после того случая. Я давно замечал, что именно ко мне он неровно дышит. Обращал больше всего внимания на меня, всегда наказывал меня тем, что давал больше работы чем другим, а ещё его многозначительные касания. Месяц назад он предложил мне сделать ему минет и тогда он поможет мне повыситься до обер-офицера. Тогда я отказался, но его прежние касания не исчезли. Если бы я мог, то с удовольствием испортил бы его рожу ещё сильнее, настолько, что его родная мать не узнает. А сейчас, понимая, что немного и мои колени и руки начнут трястись от неприятного взгляда офицера, старался держаться и не подавать вида. - Сто отжиманий, - такое наказание он выдал мне. Я послушно опустился перед ним и стал выполнять приказ. Слушая, как грубый голос считал, я с каждой секундой ощущал себя ещё более неуютно. Так, словно меня пытались раздеть взглядом. Мне хотелось кричать, бить, но я мужественно терпел. - Девяносто восемь, девяносто девять, сто. Свободен! Услышав эти слова и встав с земли, ушёл к остальным мальчишкам, которые как давно закончили тренироваться и ушли в столовую обедать. Оглядываясь, я искал своего друга Мэкса. Мэкс Гавенда. Мы познакомились с ним в вагоне для скота, в поезде. Щуплый мальчик, с большими серыми глазами, чёрными волосами и ещё не сломанным голосом первый помог мне, поделился хлебом и завёл разговор. Мальчиков было много, их специально увозили в Бремен для распределения. Кто был маленьким и слабым, отправляли на утилизацию, кто был сильнее и выносливее, отправляли в армию или на тяжёлые работы, а кто был с дефектами – попадал на исследование учёным и медикам. Мэксу повезло, ведь он показал себя выносливым и сильным, несмотря на внешний вид хрупкого мальчика. - Пав! Пав! – звал меня знакомый голос. Я сразу же увидел друга и побежал к нему. Рядом сидевшие с ним дети ели суп, закусывая хлебом, а он так и не притронулся к еде. - А ты чего не ешь? – поинтересовался я. - Без тебя не могу есть, – с улыбкой ответил он и приступил к обеду. Еда была как и всегда нормальной, но в ней не было домашнего тепла и не напоминало маму. Я ел, но без аппетита. «Когда вырасту и буду жить отдельно, буду сам себе готовить», - пообещал себе я. Закончив есть, я и Мэкс направились гулять по коридорам казармы. Поднимаясь на третий этаж, по которому редко кто ходит, мы болтали. - Ну и, значит, я говорю ему, что не буду надевать свою форму, пока она неприятно пахнет, а он мне: «Тогда иди тренироваться в одной майке», ну и я пошёл. Надеюсь, мне выдадут новую, чистую форму, – рассказывал друг. Я понимал, что никто ему не выдаст новую форму. А всё потому что вся военная форма идёт нам прямо с фронта, с убитых солдат. С них снимают одежду, а потом отправляют в стирку. Узнал я об этом, когда тайком проник в стиральную. - Тебе её не дадут, - мы сели на подоконник, – никто не будет тратить на нас деньги. Мы всего лишь дети, материал, – с грустью рассказал я и так факт, который мы знали. - Да понимаю я, понимаю, – опечаленно ответил Мэкс. – Меня хотят отправить в разведку. Офицер сказал, что я маленький и похож на девчонку, поэтому мне легче будет в разведке. Но я не девчонка! – недовольно воскликнул он. - Ну, ты и правда похож на девчонку, когда кричишь. - Я не девчонка, а мужчина! Закатив глаза, я хотел ему ещё что-то сказать, но, услышав поднимающиеся шаги, мы встали и приняли прямую стойку. К нам поднялся офицер. Злобно смотря он подошёл близко ко мне. - Пав Юдин, как тебе не стыдно есть чужой хлеб! – громко отчитывал меня за то, чего я не совершал. - Офицер (его имени я не помню), я не брал чужого хлеба и не ел его, – стараясь держать ровный и серьёзный голос, отвечал ему. - Лучше не врать мне, потому что мальчишки из отряда рассказали мне о твоём поведении, – он был ещё злее. Мне казалось, что его единственный глаз, смотрящий на меня, продырявил мне голову. - Офицер, клянусь, что Пав не брал чужую еду! – вмешался Мэкс. Дыхание мужчины стало более тяжёлым и нервным. - Когда офицер разговаривает с солдатом, другие солдаты не имеют права влезать в разговор. Гавенда же не отступал, а продолжал защищать меня: - Спросите у мальчишек, которые сидели вместе с нами, они подтвердят, что Пав не брал чужое. И в эту же секунду Мэксу прилетела звучная пощёчина. Щека друга покраснела и с каждой секундой становилась всё более яркой. - Эти мальчишки мне и рассказали об украденном хлебе, – сквозь зубы процедил он Гавенде, а после развернулся ко мне. Теперь я уже смотрел ему прямо в глаза, представляя, как их вырываю из его глазниц и отдаю на съедение собакам. Нечего миру видеть такие уродские, косоглазые глаза. – А ты, Пав Юдин, будешь наказан. Ночь в деревянном сарае. - Так точно. После того как он услышал мой ответ, стал спускаться вниз. Убедившись в том, что он далеко, я подошёл к Мэксу и стал осматривать место удара. - Ты зачем влез?! – тихо ругал его я. - А мне надо было смотреть на то, как он несправедливо тебя ругает? – друг держался за красную как помидор щёку. - Пошли к медику. Я взял его за руку и повёл в кабинет медбрата. Отведя друга, я пошёл в сторону столовой. Столовая была большая, поэтому коридоры первого этажа проходили вокруг неё. Боковым зрением заметил группу мальчишек из шести человек. Они стояли у дверей и что-то тихо обсуждали. Я подошёл на корточках к ним и спрятался за выступом стены, вслушиваясь в разговор. - Ещё бы чуть-чуть, и нам бы влетело, – испуганно шептал один из мальчиков. - Это всё потому что ты не умеешь красть хлеб! – воскликнул другой на него. - Тише вы, иначе нас услышат, – заткнул двоих их главный. Все прекрасно знали, кто они. Шестёрка заносчивых, вредных солдат-мальчиков. Каждому от одиннадцати до четырнадцати. Самый старший – их главный, он и собрал вокруг себя пятерых, чтобы показаться более сильным в глазах товарищей. Их либо боялись, либо презирали, либо всё вместе. Я их не боялся, а презирал. Сейчас же ненавидел, ведь из-за них Мэкс пострадал. Аккуратно выйдя из укрытия, пока они не видели, я громко зашагал в их сторону, сверля взглядом их главного. Тот тоже смотрел на меня, но высокомерно. - Готовься к ночи в сарае, как собачка, – с усмешкой сказал он мне и его тут же стали поддерживать другие пятеро. Я остановился и сжал руки в кулаки. Резко повернулся и вмазал ему в противное, жалкое личико. Он сразу же перестал улыбаться и попятился к стене, друзья главаря расступились и в оцепенении смотрели. Я подошёл к нему вплотную, главарь держался за челюсть и с ненавистью смотрел на меня. - Это тебе за Мэкса, сволочь, – прошептав это, последовал новый удар, но уже ему в живот. Он согнулся, но не упал, а бросился на меня, повалив на пол. Он был сверху, а я – снизу. Он бил кулаками мне по лицу, а я иногда успешно отклонялся от них, ответно бил по лицу. Двое его мальчишек пытались нас разъединить, а трое убежали, скорее всего, за взрослыми. Главарь ослабил удары. Заметив это, я перевернул его на пол и схватил за горло. Его лицо плыло от красных и синих пятен, но мне было наплевать. Мне хотелось преподать урок этой мрази. Главарь хватался за мои руки, пытаясь ослабить хватку, но ему не удавалось. Мы были оба одинакового телосложения, веса, роста, силы, но меня тренировали жёстче. От безысходности он открывал рот и пытался вдохнуть воздуха в лёгкие. Мои руки дрожали, я не знаю, понимал ли я в тот момент, что делаю, но я не заметил появления взрослых – настолько был погружён в момент. В моих ушах всё звенело, а перед глазами плыло. Я видел лишь расплывчатые фигуры офицеров, медбрата, мальчиков и… Мэкса. Хотя я не был уверен, что это был он. До ушей доносились обрывки слов: - …все воронские такие дикари! - …он же его пытался убить! - Перестаньте кричать… живой мальчик… дышит. Резко всё потемнело, и меня уже силой вели к запасному выходу в задней части казармы. Меня крепко держали, заломив руки. Открыли дверь и кинули вниз по ступенькам, на землю. Подняв глаза, я рассмотрел большого, грозного офицера чужого отряда. - Молодец, парень, ускорил своё наказание, – с этими словами он закрыл дверь. А мне оставалось сидеть на белом снегу, в лёгкой форме, предназначенной для пребывания в казарме. Я медленно дотронулся до лица. Правая щека горела, скулы болели, а левый глаз ныл. «Он получил то, что заслужил», - для себя оценил я и, помыв лицо снегом, зашёл в сарай. В затхлый, гнилой и скосившийся. Сквозь широкие щели дул холодный, зимний ветер. Внутри лежало немного сена. Ноги ныли от усталости, и я лёг на это подобие матраса. Всё равно было жутко холодно. Чтобы хоть как-то согреться, пришлось тереть руки и иногда греть их дыханием. Это немного помогало. Я не знаю, сколько времени лежал здесь, смотря на прогнившую крышу. В какой-то момент в мою голову стали лезть воспоминания о доме. Суровые зимы, метель в окне, и только печь грела наш небольшой дом. Сёстры, которые либо помогали маме, либо занимались рукоделием, меня ругали за то, что не помогаю папе. Папа до войны занимался ремеслом, строгал из мебели и игрушки, а после продавал более богатым людям. По сравнению с другими крестьянами, наша семья была богаче их. После того, как я помог отцу, мы всей семьёй садились есть. Матушка всегда готовила вкусно, никогда не жалела мяса, добавляла его много, а не только сальные ошмётки, как в столовой. Тепло, уют – вот, что я помню. Я знал, что родители любят нас, а мы любили их. Если бы мог, то перенёсся бы обратно в прошлое, не допустил бы их смерти, повёл бы себя как настоящий мужчина. Крепко сжимаясь из-за холода, я почувствовал, как маленькая обжигающая слеза замёрзла на моём лице. Усталость накатила на меня, глаза слиплись.

***

Из тревожного сна меня вывел громкий хлопок дверью. Подскочив, я присел на сено, но удивился, когда увидел подушку и одеяло. Они были моими, с моей кровати. «Может, Мэкс принёс?» Дверь сарая со скрипом открылась, и внутрь вошёл офицер с косоглазием. Сжимая одеяло, я трясся то ли от холода, то ли от страха. Было понятно, чего он хотел, а может быть, он планировал это с самого начала. Мужчина, держа фонарь, посветил на меня. Через полузакрытые глаза из-за света я заметил его мерзкую усмешку. Дверь всё также скрипя закрылась. - А ты чего не спишь, солдат? – с удивительным спокойствием спросил он. - У меня тот же вопрос к вам, офицер, – голос дрожал, но от холода. Посмотрев мельком в щели, заприметил, что на улице как давно стемнело. - Солдат должен отвечать на вопрос офицера, – насмехаясь, сказал мужчина и положил фонарик на пол, садясь на колени передо мной, чтобы быть примерно одного роста. Понимая, к чему это идёт, я попытался сбежать, но меня крепко схватили за руку и грубо положили на пол. Ударившись спиной, я приглушённо простонал от боли. Офицер навис надо мной с безумным взглядом, он крепко сжимал мои обе руки, держа над моей головой. Его хватка была сильной. - Думаешь, что если в прошлый раз смог сбежать, то и в этот раз получится? – шипел он, нервно снимая с себя ремень. – Тебя здесь никто не услышит, не увидит. А если надумаешь потом рассказать, то тебя скорее убьют. Никто не поверит словам воронского отродья. Я старался не слушать его, выворачиваясь как змея под сдавленным камнем, пытался выползти, ослабить хватку. Но это его забавляло. «Нет, нет, нет, я так просто не сдамся!» - кричал себе в мыслях. В какой-то момент глаза посмотрели вниз, на ремень офицера, который лежал недалеко от меня. На нём висел пистолет с глушителем. И в моей голове родился план, нужно было только поймать момент, когда он ослабит хватку. Перестав изворачиваться как змей, заставил его поверить в мою покорность. Спустив штаны, он принялся за трусы, под которыми уже виднелся неприятного вида бугорок. Всё внимание офицера перешло не на меня, а на нижнее бельё. И в эту самую секунду, когда он ослабил хватку, я вытащил руку и одним движением схватил пистолет, а после выстрелил. Я не знал, куда стреляю, просто делал, как думал. Дыхание сбилось, сердце стучало бешенным ритмом. Когда всё стихло, а перед глазами поблёскивало от света фонаря пистолета, только тогда пришёл в себя. Посмотрел на пол, и слева от меня лежало тело офицера. Из его головы текла кровь с остатками мозга. «Всё кончено», - сказал я себе. Отодвинулся к самому краю сарая. С каждой секундой сердце не переставало бешено биться, было тревожно и… спокойно. Теперь ко мне не будет приставать этот косоглазый урод. Смотря на тело офицера, я размышлял, как убрать его. Сдвинуться с места страшно, мало ли, ходит где-нибудь караул. «Если продолжу так сидеть до утра, то его заметят», - размышлял я. На ватных, замёрзших ногах нехотя подошёл к офицеру. Взяв его за тёмные волосы, поднял лицо к себе. Половина была измазана в запёкшейся крови, были видны остатки левого глаза, кусочек мозга. Другую часть лица не задел выстрел, поэтому она выглядела нормально. Уцелел только один глаз, который закатился наверх. Я положил голову на место и стал думать детальнее. Нужно было вынести тело за пределы казармы, как раз недалеко находится поле для выращивания пшеницы. Оставалось только придумать способ. И как по щелчку лампочки вспомнил о санках! Санки использовались в основном зимой для переноса мешков с крупой, мукой и прочим. Они хранятся в другом, большом сарае вместе с инструментами. Тихо выйдя, так, чтобы дверь не скрипела, закрыл её также бесшумно и потопал. Приходилось аккуратно наступать на снег, в задней части казармы его редко убирали, поэтому доходил мне до колен и хрустел под ногами. Стараясь меньше шуметь, я наступал так быстро, что звук не успевал издаться. Вспоминая все свои тренировки на ловкость и скорость, быстро добрался к нужному месту. Никто не охранял большой сарай с продовольствием. Над дверьми горела, иногда мерцая, лампа. Её как давно следовало бы заменить. Тихо открыв дверь, я посмотрел по сторонам. Свет уличных фонарей слегка освещал местность. «Дурак, почему я не взял фонарик», - ругал себя. Но возвращаться нельзя без санок. Зайдя внутрь, мне пришлось на ощупь искать нужное мне. Найдя то, что искал, я захватил с собой лопату. Держа под правым плечом санки, а во второй руке - лопату, попрыгал обратно. Добравшись, я положил тело офицера на санки. Вышло так, что ноги свисали, но ничего сделать с этим не мог. Кровь как давно застыла, поэтому не боялся, что оставлю следы. Везти это тяжёлое тело оказалось нелегко, оно замедляло меня и делало движения неловкими, не такими быстрыми, поэтому шёл медленно. Подходя к главным воротам забора, заметил двух караульных. Они стояли по разные стороны и о чём-то болтали между собой. Свет ламп сиял над ними ярко, подсвечивая всё вокруг. Подойти я не мог: заметили бы или услышали бы. Оставалось только сидеть в тени и ждать, когда они отойдут куда-нибудь. - Слушай, - начал один из охранников, - через десять минут должны прийти другие. Может, отойдём покурить? - Нам же нельзя покидать пост. – Видно сразу, молодой, не нарушает правила, в отличие от своего старшего товарища. - Ой, да что произойдёт, пока нас не будет! Всего лишь казарму охраняем, а могли бы целый военный комплекс, – с этими словами он пошёл куда-то в сторону, далеко за ворота в темноту. За ним вскоре неуверенно последовал второй охранник. «Это мой шанс». Когда они отошли достаточно далеко, я быстро метнулся за забор и пошёл в другую сторону к полю с пшеницей. На улице было темно. Облака закрывали звёздное небо, луна лишь иногда поблёскивала. Шёл я по дороге, по ней ездят тележки, машины. Вокруг не было ничего, кроме тёмных деревьев, слева - бескрайняя тьма, иногда только можно было увидеть очертание стволов. Справа так же. Холодный ветер дул мне прямо в лицо, холодно, грустно. Через три дня мой день рождения. В прошлом я бы готовился к нему, с нетерпением ждал бы рыбного пирога, который всегда готовила матушка, гадал бы над тем, что мне подарят сёстры, а отец обещал в пятнадцать взять к себе в ученики. Как жаль, что этому не суждено сбыться. Теперь же мне приходится служить даже не своей стране. Ненавижу. Ненавижу всех бременцев! Тупые свиньи, не знающие пощады и сочувствия. Вскоре по правую сторону становилось всё меньше и меньше деревьев. Через минуту я увидел белое поле внизу дороги. Аккуратно спустившись, я наступил на землю, чтобы понять, насколько она мягкая. Сделав так несколько раз по каждой кочке, наконец-то нашёл нужное и стал копать. Копал долго, только чтобы избавиться от тела этого урода. И ведь я потратил не только время, но и силы, а он должен был по-хорошему и вовсе не быть зарыт. Чем сильнее я злился, тем быстрее и яростнее копал. Это помогло поскорее закончить с ямой. Сбросив тело, хорошенько закопал, утрамбовал. Пистолет попытался помыть под снегом, но это мало помогло бы избавиться от отпечатков. Его пришлось сбросить к реке. Она недалеко проплывала около луга. Всё, что мог, я сделал и пошёл обратно к казарме. Лопату я кинул через колючий забор к старому сараю, а санки оставил около тележки с сеном для лошадей. У ворот уже стояли двое других караульных. Теперь мне нужно было надеяться лишь на своё актёрское мастерство. Набрав холодного, пронзающего лёгкие воздуха, закрыл глаза и пошёл в сторону ворот. Меня сразу же заметили и стали кричать: - Эй, мальчик, а ты чего делаешь в такое время здесь? Я сделал вид, что не слышу, и продолжил медленно идти к ним. - Пацан, ты вообще слышишь? – с неуверенностью спросил второй. Я продолжал молчать. Чтобы не сбиться с пути, незаметно приоткрыл глаза. Подходя ближе к воротам, меня резко остановили за плечо. - Мальчик, ты из какого отряда? – нервно спросил мужчина. Стараясь не выходить из роли, я открыл рот: - Хочу сыр. Хлеб с сыром. Он такой вкусный… где же он? – я сделал вид, что кручу головой по сторонам в поисках хлеба с сыром. Я незаметно приоткрыл глаза, чтобы найти руку караульного. – Вот же он. – с этими словами я потянулся за его рукой, но он тут же её одёрнул. – Блин, убежал… И я пошёл дальше. - Что с ним? – шептал мужчина товарищу. - Лунатик. Моя жена такая же, ходит по дому по ночам с открытыми или закрытыми глазами и говорит бред. Удачно обманув караульных, я вернулся к сараю, отнёс лопату обратно на место и лёг спать на сено. Тонкое одеяло немного согревало, помогая спрятаться от кошмаров, но я всё ещё ощущал его мерзкие руки и вес на себе. «Если кто-то попробует мне навредить, я сразу убью…» - единственный урок, который я выучил в ту ночь.